Ash

      — Эш, наконец-то ты вернулся! — Эйджи, буквально за секунды прибежавший в прихожую, почти кидается Линксу на шею, но тормозит в последний момент. Давно он не видел такого взгляда — потухшего, отрёченного, посеревшего.       Эш поднимает на парня глаза и пытается улыбнуться, но получается из рук вон плохо. Это не улыбка, это жалкое её подобие, покорёженное болью. Будто человеку сломали почти все кости и заставили танцевать — смотреть жалко.       Эйджи опускает глаза. Он хочет сказать хоть что-то, но слова почему-то не хотят вырываться из горла, которое сжимает непонятное, противное чувство. Нет, это не жалость, ведь жалеть Эша Линкса — самое последнее дело. Это не сочувствие — как можно сочувствовать, не испытав того же?       Эш понимает, что его раскусили, и приподнимает лицо Эйджи за подбородок. Линкс и не хотел прятаться за этой псевдо-улыбкой, но что-то типа привычки заставило его сделать именно так. Он заглядывает в глубокие карие глаза и ловит то самое — болезненную, кровоточащую, впитавшую его боль любовь. Она обязательно исцелится, когда сердце Линкса воскреснет, они это знают. Знают, но никогда не говорят.       Американец улыбается этому чувству, как улыбается врач спасённому — почти незаметно, но так легко, так надёжно и открыто… Улыбки почти не видно, но она моментально отражается в глазах Эйджи и дарит больше надежды, чем любая другая в мире. Она достает из самого ада, исцеляет, воскрешает. Тащит за собой вперёд, в то будущее, о котором мечтается так просто, но боязно, туда, где «ash» — это не пепел, а символ веры и возрождения.       Эш не замечает, как и его раны, исцеляющиеся отражённым теплом глаз Эйджи, потихоньку затягиваются. Он просто смотрит и смотрит, черпая ту самую необходимую ему для жизни силу, силу того, чего он не знал и в чём отчаянно нуждался — силу любви.       — Я… Эйджи, я дома. — наконец шепчет Эш.       Такая простая и короткая фраза, которая моментально согревает, заставляет Эйджи улыбнуться шире и сморгнуть неожиданные слёзы.       — Да, Эш, — японец обнимает его так крепко, как может, — Я очень скучал…