Берег

"Она ничего не говорит, но видно, что что-то произошло, потому что она теперь совсем другая. Счастливая. Она сидит в своём углу как раньше, вся в котах, но больше ей никто не нужен. Ни о чём ни спрашивает, не завидует. Даже улыбается иногда... Я не помню, чтобы она раньше улыбалась, разве что очень давно..." *

      Кошачьи глаза: целая вселенная песчаных дюн, а в центре — зеркало чёрной бездны. Сейчас из глубины вертикальных зрачков на Рыжего смотрит его любимая. Душа Кошатницы глядит внимательно и цепко, он слышит слова, заполняющие нежностью сердце. Слова, что попадают в цель, минуя уши. — Хочешь нырнуть со мной? На наш берег? Рыжий расплывается в улыбке, кивает: — Конечно, хочу. На наш берег или даже глубже — куда волны занесут!       Он берет кота на руки и, поглаживая, тащит в девичий корпус, игнорируя недоуменные взгляды встречных. Осторожно приоткрывает дверь в спальню. Кошатница лежит в темноте на своем матрасе, закрыв глаза.       Эта комната для Рыжего — самое уютное место во всем Доме. Гавань умиротворяющего безветрия. В углу белеет обращенный к потолку острый профиль Кошатницы в коконе одеял. Бледное неподвижное лицо больше не кажется маской смерти. Матрас в катышках шерсти, клетчатый плед, ночник — переплетение берёзовых веток, спящая фигурка в окружении кошачьих спинок и хвостов - всё это до боли родное и бесценное.       Рыжий бережно опускает кота на живот девушки. Пушистый зверь тут же прижимается, прилипает к хозяйке, растекается темным пятном и затихает на ее груди. Минуты вяло текут одна за другой. Наконец Кошатница открывает глаза, начинает шевелиться, а серый котище убегает к миске с едой, подавая пример другим котам. Гул переполненных коридоров и шелест дождя за окном будто отодвигаются. На Рыжего смотрит его Кошь. Уже своими собственными глазами, сине-зелеными водоворотами ласки и тепла. Кошатница передёргивает плечами, неуклюже садится и виновато выводит: — Черт, так хочется спину полизать, назад шею вывернуть, или ногой себя почесать... Кошачьи замашки, чтоб их! — Если очень хочется, я могу сам тебя облизать... Или почесать, — смеется Рыжий. — Прекрасно понимаю твои ощущения. Я в василисковой шкурке в темноте очертания по теплу чую, а потом забываю фонарик. — Лучше поцелуй меня, — Кошатница тянется к Рыжему и носом ведёт линию от его лба к переносице, затем вдоль щеки, опускаясь к губам. Нежно, еле уловимо целует и шумно дышит, прижимаясь грудью к его торсу. Рыжий пылко обнимает талию девушки и ловит ее губы своими. Кошатница приоткрывает рот, встречается с его юрким языком и тихо стонет. Стены идут рябью и прогибаются внутрь, пространство сужается до размера спиральной капсулы. Домик маленькой улитки, внутри только он и она.       Шёпот рассыпается пушинками одуванчика и мягко щекочет: — Помнишь ритм прибоя? Рыжий чувствует прикосновение горячей кожи и улавливает биение ее сердца. — Помню, — улыбается он, слыша, как пульс сплетается с плеском волн. — Я вдох, а ты — выдох...       Пульсация крови в висках, дыхание и шум прибоя объединяются в мелодию. Кошатница зарывается носом в его волосы на макушке, вожделенно вбирает запах. Рыжему слышится, как тихо трутся друг об дружку под водой мельчайшие песчинки кварца: шшшуууууу. Голые плечи печёт полуденное солнце. — Дыши, Рыж... Я. Люблю. Тебя. Он расставляет руки в стороны. Тело словно вскипает множеством взмывающих вверх пузырьков и рассыпается каплями, превращающимися в огненные нити. Они пронизывают два сплетенных тела, сворачиваются в кокон и оплетают парня и девушку полыхающими струнами. — Это ты такой горячий? Её шёпот вьётся лентой, не давая шанса ошибиться в направлении. Рыжий делает жадный глоток воздуха, словно пловец, чудом вынырнувший из водной пучины.       Песок... Шелест волн и крики чаек... Вкус соли на губах... Солнце.       Кошатница смеётся и тянет к Рыжему руки. Ладонями нежно касается его висков, щёк. Обводит указательными пальцами линии бровей, дотрагивается до его губ. Он целует мягкую ткань ее ладони и радостно стискивает ее в объятиях, гладит руки — такие гибкие и живые здесь, на Этой стороне. Кошь смотрит лукаво, прищуренные глаза полны смеющихся солнечных лучиков. — Может, искупаемся? Правда, я плавать не умею...       Рыжий пожирает её глазами, такую соблазнительную без одежды. Ступни Кошатницы нетерпеливо танцуют, бёдра покачиваются из стороны в сторону, словно сзади изгибается невидимый кошачий хвостик, бархатная кожа вокруг пупка, которую так хочется целовать, выше - великий предел: полушария грудей, озорная улыбка да пронзительный взгляд любимых глаз. Рыжий охотней занялся бы сейчас более интересным делом, но отказывать Кошатнице не хочется. Он хитро щурится и доверительным голосом шепчет: — А я слышал, котики плавают, если неожиданно оказываются в воде. Проверим? — он подхватывает ее на руки и с фонтаном брызг врезается в зеленую волну прибоя. Кошатница визжит от восторга, крепко вцепившись в Рыжего и повиснув на нём всем телом. Он бежит со своим почти невесомым грузом, рассекая волны, навстречу горизонту. Солнце не отстаёт, повторяя его прыжки словно озорной мячик. Волны бьются и мягко подталкивают Рыжего с его ношей на руках назад к берегу. Кошачья мама смотрит в глаза с наигранным укором: — Что, вот так возьмёшь и бросишь меня в пучину моря? — Безжалостно, — кивает он, приотпуская руки. Вода накатывает на спину, достигая лопаток, и тут же отступает. Кошатница ногами обхватывает талию Рыжего и окончательно повисает на нём, будто зверек на стволе дерева. Хмурится, как обиженная маленькая девочка. — Я не хочу. Хочу вот так, — она ещё крепче прижимается к нему всем телом, трогательно выводит, целуя переносицу: — У тебя на носу веснушек стало больше. Кошачья мама почти соскальзывает вниз, но Рыжий вовремя придерживает ее и смотрит снизу вверх в сине-зеленые глаза: — А ты что-то выросла очень. — Почему? — глаза сияют искренним удивлением. — Видишь, твоя голова уже над моей... — Это я за тебя держусь. И волны меня держат, и ты тоже... Не отпускай. — Так ты за меня держишься!? — восклицает он с притворным возмущением. — Хитрая какая! — Ещё как держусь! Вцепилась и не отпущу теперь ни за что! — она звонко хохочет, радость затапливает сознание. Он смеется вместе с ней и целует шею и ключицы Кошатницы, мокрые и блестящие под солнцем. — Не отпускай меня пожалуйста, — сейчас её голос снова тих и сквозит грустью. Кошатница ещё крепче обнимает его за плечи и прижимается тазом. Мягкие волоски внизу щекочут Рыжему живот. Небо и море сливаются в одну тёмно-синюю линию. Волны доходят уже до шей целующихся. — А ты хорошо плаваешь? — она вздыхает и опускает глаза. — Но меня-то ты всё равно не вытянешь, я слишком тяжёлая. — Я плаваю как рыба, — беспечно отвечает он, придерживая девушку одной рукой и чувствуя, как вода выталкивает их вверх и лишает прежнего равновесия. Рыжий отводит в сторону другую руку, чтобы удержаться на плаву. — Эй-эй, шагай к берегу, ты чего?! — Ты весишь как солнечный зайчик, — возражает он, перехватывая ее, словно рыбак, взвешивающий улов. — Не бойся, ложись на воду, она удержит. Кошатница покорно вытягивается, но тут же начинает барахтаться в воде, мельтеша руками и фыркая. — Не дури, Рыж, я боюсь воды... Кажется... — Да ты не так, ты на спину ложись, как на кровать. Я тебя снизу буду поддерживать. — Не отпустишь? Обещаешь? — Отпущу, только когда ты сама попросишь, — он целует ее, и ее мокрые волосы прилипают к его щекам. — Ладно, — Кошатница мужественно вздыхает. — Давай попробуем, — она медленно отпускает руки, робко откидывается на спину. — В уши вода затекает!! Буль-ррр-буль! Тьфу! — Так и должно быть! Главное — чтобы в оба одновременно. Видишь, вода тебя держит. И я держу. — Рыжик! Такое небо красивое! И ты! — И море! У тебя море сверху, а у меня вокруг небо... И пена-облака! И ты летаешь! — Ой, вода так щекочится... У меня сиськи колышутся, — Кошатница хихикает и довольно жмурится. — Это они радуются, — тоже хихикает Рыжий. Ему легко и весело. Он незаметно щекочет Кошь под коленкой. — Гыы, я захлебнусь сейчас! Не щекочи, я жутко щекотки боюсь, ревнивая до ужаса... Я качаюсь! Я держусь?! — Ты держишься! Чувствуешь себя космонавтом? — Неа. Чувствую себя пьяной водорослью. Там вообще можно ногами до дна достать? — Я же стою! — Дай-ка я тоже встану, — Кошатница, держась за Рыжего одной рукой, встаёт на ноги. — Покажи как ты плаваешь! Пожалуйста! — Ну смотри! — он вытягивается по поверхности воды и делает несколько неторопливых гребков. Оглядывается, и словно выстреливает собой вперед, в несколько движений оказывается на глубине. Переворачивается и зависает в воде. Со стороны кажется, будто он стоит. Машет рукой Кошатнице и снова скрывается за росчерком брызг и морской пены. А потом вдруг исчезает из вида. Там, где только что он был, катятся темные волны. Внезапно появляется из-за спины Кошатницы, обнимает ее сзади: — Испугалась? — Ага, есть немного... Надолго занырнул. А ты действительно, как рыба в воде. Мне так не научиться. Василиски умеют плавать? — Кошачья мама наклоняет голову и трётся ухом о губы Рыжего. Ладонями прижимает его пальцы покрепче к себе, будто боится, что он перестанет её обнимать. — По правде говоря, я не проверял. По болоту василиском бегать ловко, — он пожимает плечами и запоздало понимает, что Кошатница не видит жеста. — В Лесу у каждого водоема свой хищник, и не один. Нужно держать ухо востро, чтобы самому не стать обедом. Здесь все по-другому. И это место Ты мне показала. Кошатница смотрит на поверхность воды. Она всё ещё видит-вспоминает движения Рыжего: отточенные гребки, выразительные линии мышц, всполохи бирюзового света на коже, волосы резкой изгибистой волной. — Блииин, какой же ты красивый! Не только внешне, у тебя душа красивая, — она оборачивается к нему и стеснительно улыбается. — Ты и душу мою видишь? — недоверчиво спрашивает он, а в памяти сумасшедшим галопом проносятся все его мелкие и крупные проступки. — Чувствую, ну и видела много кошачьими глазами... Ты часто делаешь глупости, но никогда из злости... От ярости или мести. Почти никогда. И ты искренний. Ты даже врёшь так, что это почти правда, — Эти слова вызывают у Рыжего приступ беззвучного смеха, а Кошь мурлыкает тише: — Это место теперь только наше. Тонкая-тонкая линия песчаного берега... И вода рядом. — Неужели мы сами создали этот пляж? — удивляется он, отсмеявшись. — Непонятно. Но точно знаю, что должны быть границы нашей территории. Смотри, - она побежала вприпрыжку через волны к берегу. Они нагоняли её сзади и смешно шлёпали по ягодицам. — За спиной граница — вода. Для меня заканчивается там, где я не могу коснуться берега ногами. Рыжий нехотя бредёт вслед за Кошатницей, любуется ее изящной фигурой сзади и расслабленно насвистывает под нос. — Впереди граница — полоса леса. Налево, смотри! — Кошь указала на перо ворона в песке. — Вот граница! Рыжий не вполне понимает, зачем нужны эти территориальные разграничения, и вместо ходьбы по берегу предпочёл бы сейчас поваляться с Кошатницей на песке. Он не сразу замечает, что Кошь развернулась и идёт обратно. На пол пути в противоположную сторону Рыжий нагоняет её, вместе они проходят ещё несколько шагов и натыкаются на ржавую жестяную коробочку, наполовину засыпанную песком. Кошатница радостно вскрикивает: — Вот! тоже граница! — Кто ее бросил здесь? — Рыжий приседает на корточки и берет в руки жестянку. Надпись на ней разъедена солью и ржавчиной. — Не бери! — хочет крикнуть Кошатница, но не успевает, Рыжий уже кладет банку обратно на песок. Из ее створок на миг показывается и тут же прячется чья-то мохнатая членистоногая лапа. Рыжий медленно обходит жестянку, ожидая изменений в пейзаже или ощущениях, но всё спокойно и остаётся на своих местах. — А почему именно она, а не вооон тот камень на горизонте? — А потому что это будет слишком жирно для нас, — Кошатница нравоучительно грозит пальцем и нажимает им на кончик носа Рыжего. — Любая чужая вещь говорит о том, что сфера нашего влияния тут закончилась. И не спрашивай, откуда я это знаю. Знаю и всё. Её лицо вдруг озаряется радостью: — Я поняла! Нам надо самим пометить территорию! Камень, говоришь? Ладно...       Кошатница берёт несколько камней и выкладывает их в линию вдоль берега, оставляя по ту сторону жестянку. Потом бежит к противоположной границе, хочет разложить и там камешки, но её внимание задерживается на пере. Чёрное, словно дёготь, оно зовёт и манит, затягивает в себя, раскрывая ворох забытых воспоминаний. ...Рисунок на стене. Ворон, сидящий на ветке разлапистого дерева. Взгляд исподлобья сквозит таким одиночеством, что хочется выть и кидаться на стену. Разбросанный у корней мусор только добавляет тоски и чувства покинутости... ...Спутанные тёмные волосы, их хочется расправить, погладить, вобрать их запах. Глаза — Чёрные дыры, взрыв Сверхновой, кофейное солнце в пасмурно-сером круге неба. Бедовый чумазый нос. Лукавая улыбка от уха до уха-лопоуха... ...Щелчок зажигалки. Точка огня в зрачке. Дуб с сине-фиолетовыми резными листьями. Шероховатая кора. Светлячки из сердца. Всполох пламени. Перо рыжими переливами. Смех старичка в кресле. Деревянные некрашеные перила.       Кошачья мама переступает через импровизированную границу. На песке сидит нахохлившийся ворон. Кошатница приседает рядом на корточки. — Шакал? Её обнимают гибкие, нескончаемые руки, раз за разом, снова и снова, необъятное количество раз. Будто рук этих больше чем две, и количество суставов нечеловеческое, а главное, остановилось, зациклилось в точке само время. Объятья длятся... Кошь утыкается носом в пыльную майку и заходится рыданиями. — Ну что ты, перестань... Синичка моя. Не плачь, здесь уже есть твоё море... С воем Кошатницы крепчает ветер. Солёные брызги падают на лицо, перемешиваются со слезами. Пальцы Табаки нежно поднимают её подбородок, вытирают солёную воду с щёк, гладят по волосам. — Душа моя, ты не можешь меня потерять. Запомни это. А ещё, знай, нельзя дойти до ворот, протопав лишь полпути, — вкрадчивый голос затихает и вместо него Кошатница слышит песнь ветра. Затем Шакал снова начинает говорить: — Моя кошечка любит джокеров. Это классика, детка. Один чёрно-белый, другой цветной. Осталось понять, кто из них кто. Продолжай свой путь, а я буду ждать тебя. Кошатница смотрит на него умоляюще, широко распахнув глаза, а Табаки усмехается, встряхнув длинными дредами: — Ты всё успеешь, луковка, не торопись, здесь нет времени, обернись назад... Она послушно оборачивается и видит, как вдалеке у кромки воды сидит Рыжий, выставив ноги к волнам, почему-то одетый, он мастерит кораблик из бумажного листа, вглядывается в море на горизонте, вытянув шею. Прибрежный ветер своими прикосновениями будто бы заостряет черты профиля Рыжего, сдувает с лица пыль мальчишеской дурашливости и беспечности. Вот он привстал, упершись одной рукой, и осторожно опустил кораблик в воду.       Кошатницу разрывают на части переполняющие чувства. Всё ещё вцепившись в Табаки руками, она смотрит в сторону Рыжего. Волны у ног того всё выше и выше. Захлёстывают синими валами, резко меняют цвет на багряный, рассыпаются каплями крови. Темнота и страшный визг раненной насмерть крысы. Кошатница может спасти. Её клонит вперёд. За спиной шелестит мягкий голос: — Беги, раз хочется...       Миг, и Кошатница уже рядом с Рыжим, садится на колени. Берёт его за руки, обхватив предплечья ладонями и опускает к ним голову. Начинает целовать. Кожа Рыжего рассечена тут и там припухлостями шрамов. В какой-то момент Кошачьей маме начинает казаться, что ткань кожи под шрамом разрывается изнутри, по линии режущей бритвы. Кровь красными каплями, раскрывается веером. Кошатница губами сжимает края разреза, зализывает рану и шрам пропадает.       Тут и там целует, заметает следы, разглаживает, но она знает, что главная боль спрятана не здесь. Кошатнице нестерпимо хочется добраться до этого источника. Змеёй она перетекает к спине Рыжего. Целует шею в районе загривка, обвивает руками. — Ты меня долго ждал? — Долго. Но дождался, — он оборачивается к ней и неловко попадает губами куда-то в скулу. Целует, запустив пальцы в ее волосы. Она переползает и садится к Рыжему на колени, смотрит в глаза, рукой мягко проводит по позвоночнику, вниз-вверх, приостанавливаясь в районе одного из позвонков грудного отдела. — Я тебя обидела? — Да что ты, чем ты могла меня обидеть? Нет, конечно, — отвечает он, выныривая из кокона расслабленной задумчивости. Тепло, скользящее по спине вместе с рукой Коши, вдруг вспыхивает искристо-белым и холодным. Рыжий почему-то чувствует себя голым и уязвимым без привычной гипсовой брони, но страх отступает под ласковыми прикосновениями. — А сколько меня не было? — Тут время странно движется. Садилось солнце, а потом передумало, повисело и пошло назад. Не помню, было ли такое в Лесу... — Ты замёрз? Оделся... А я тут голая перед тобой, — она ладонями заныривает под расстёгнутую рубашку, руки останавливаются на пол дороги и стискивают плечи Рыжего. — Можно я тебя раздену? — Кошатница не решается снимать рубашку без его одобрения, прижимается щекой к его груди, видит ещё один шрамик, прячущийся почти у подмышки. Приникает к нему губами, слышит мерный гул сердца, что рвётся вместе с колючими искорками крови наружу. Шумно вбирает в себя этот поток старой, почти забытой боли. Зализывает языком, будто шлифуя-стирая ненужные воспоминания. Шрам чудесным образом разглаживается.       Кошатница целует Рыжего там, где бьётся его сердце. В её голове с тем же ритмом пульсирует одна единственная мысль: "Пусть его огня хватит на всех, кого он любит. Пусть у Рыжего всё будет хорошо. Пусть его сердце бьётся радостью как можно дольше!"       В груди Рыжего зарождается клубок мягкого тепла, словно солнце касается его сердца пушистой лапкой. Это ощущение растет, ширится и заполняет всю грудь так, что трудно вздохнуть. Волна тепла, пронзительная и всепоглощающая, бьется об ледяную преграду где-то у горла. Преграда тает, и будто плотина прорывается, сметая все сомнения и тягостные мысли. Рыжему становится жарко, он впопыхах сбрасывает ненужную одежду, продолжая прижимать к себе Кошь одной рукой. Ему кажется, что стоит ему отпустить — и она снова исчезнет. Он целует ее и прижимается щекой к ее волосам, вдыхает ее запах — сладкий и пряный, от которого кружится голова и тянет на безумства. Наверно, так пахнет весенний Лес.       Кошатница помогает ему освободится от джинсов. Движения убыстряются, становятся жадными и порывистыми. Она целует шею Рыжего, покусывает мочку уха, обводит языком по завиткам ушной раковины, нежно щекочет розовым кончиком все выемки и тихонько шепчет-шелестит, точно вдувает слова в душу: — Что мне сделать для тебя? Скажи... Всё, что ты хочешь... — Я хочу тебя, — улыбается Рыжий и увлекает ее вниз.       Кошатница нависает над ним, упершись руками в песок, волосы щекочут его щёки. Она уже собирается сесть на Рыжика верхом, но что-то отвлекает её, какое-то саднящее ощущение не даёт окунуться в сладкую негу прикосновений и близости. Кошачьей маме не даёт покоя его спина. Там застряло что-то холодное и острое, и оно тормозит движения ладоней, как только они оказываются слишком близко. Она шепчет тихонько и хрупко, словно боясь вспугнуть своими словами, но к окончанию фразы голос Кошачьей мамы обретает твёрдость корунда: — Можно я посмотрю твою спину? Пожалуйста, перевернись. — Да что на нее смотреть-то, спина как спина... — ворчит Рыжий, прерываясь на полпути, но под давлением взгляда Кошатницы неохотно переворачивается на живот. Он уже успел забыть, каким требовательным может быть голос его девушки.       Кошь мягко садится сзади, подушечки её пальцев скользят по коже, выписывая дуги и спирали вдоль позвоночника, потом замирают, словно почувствовав что-то тревожное. Он знает это место, в Доме именно там начинала ныть и жаловаться его спина, заранее предупреждая о скором остром приступе боли. Кошатница целует выпирающие бугорки позвонков, втягивая в себя металлически холодные иглы, вслед за прикосновениями губ Рыжего накрывает пьянящее чувство свободы. Как будто сзади расстегнули молнию и можно наконец избавится от груза давящей неудобной одежды.       Рыжий смотрит на Кошь, как она смешно надула щёки и плотно сомкнула губы, боясь выпустить наружу то, что держит во рту. На четвереньках Кошатница ползёт к воде и, наклонив голову вниз, выпускает в волны воздух изо рта. Бледно-голубая лента, извиваясь, мчится над морем, ещё секунда, — и она исчезает, сверкнув на прощанье перламутровыми чешуйками хвоста. Что выпустила Кошачья мама? Сейчас — это не важно. Важны лишь переливы её звонкого смеха и улыбка, полная нежности. Не желая больше сдерживаться, Рыжий ловит Кошатницу в цепкие объятья и подминает под себя. Солнце над головой одевается в кружево полупрозрачных облаков, два тела сплетаются друг с другом всё теснее. Лёгкие касания перерастают в хищные прихватывания. Поцелуи чередуются с укусами. Шелестящий шёпот и шипение волн. Ладонь сжимает запястья и с силой вдавливает руки Кошатницы в песок. Блестящие бисеринки кварца и пота на коже. Зазывно-сладостный стон Кошачьей мамы сворачивает берег кольцом чёрно-красной змеи. Член вспарывает податливую плоть и с ходу задаёт неистово бешеный ритм движений. Биение сердца моря и пульсация мышц. Возвращение к истоку времён, где не было правильного и неправильного. Рыжий сокрушающими толчками прорывается дальше и глубже, смотрит неотрывно, улыбка собственника и бесспорного хозяина. Девичьи ноги обвивают его плечи, Рыжий поднимает Кошатницу за ягодицы, а она чувственно выгибается дугой, раскрываясь навстречу его движениям. Мир сжимается в трепещущую страстью точку. Рыжий глухо рычит: — Моя волна! Кошь тянет: — Плыви! И лавина прибоя затапливает берег, сметает границы и ориентиры, солнце опускается в морскую пену, и два тела на миг становятся единым целым.       Растаяв в нежной истоме, Рыжий и Кошатница никак не могут выпустить друг друга из объятий. Их поцелуй прерывается глухим мерным шумом с моря, вперемешку со скрежетом, и резким запахом тины с водорослями. Кошатница открывает глаза и видит впереди себя, неподалёку от берега, небольшой парусник. Судно покачивается на волнах, но не двигается с места. Совершенно пустая палуба, безветрие, три паруса белоснежными треугольниками... и никакого движения и звука с кормы. — Вот так сюрприз! — Рыжий смотрит на Кошатницу, криво усмехается и пожимает плечами.