Elliot

- Ты опять за своё? В этом кафе уже нет салфеток без твоих рисунков! - Я не виноват, что в этом кафе мне хорошо рисуется. - Но ты даже альбом не берешь, хотя рисуешь всегда и плевать где. - Не начинай, а. - Уже начала.., - и так всегда. Каждый раз, когда мы в этом кафе и я начинаю рисовать, Мэйз это выводит. Я же не виноват в том, что родился художником. Кстати обо мне. Я Эллиот и мне двадцать четыре года. Без девушки, но с тремя мультфильмами собственного производства. Я художник-мультипликатор. Все говорят, мол ты на этом много не заработаешь, а мне плевать. Мне нравится такая жизнь. Полна удивительных моментов, ярких красок и любимого занятия. Но уже год прошел с момента когда моя жизнь перевернулась с ног на голову. Как-то раз идя за новыми кистями, моё тело пронзила острая боль. Да так, что дышать было трудно. Мэйзикин тогда настояла на осмотре врача. Но лучше бы я не знал что со мной. Ведь узнать что у тебя рак лёгких не так жизнерадостно, да и ещё если от этого отец умер. Вопрос. Как это? Жить, хотя знаешь, что умрешь до конца года. Если повезет, то до середины следующего протянешь. Что ж, зная это, я не ставлю себе запретов. Я встречаю рассвет. Я гуляю ночи напролет. Я рисую комиксы, чтобы меня хоть за что-то помнили. Смешно то, что я действительно живу каждый день как последний. Наконец-то поверил в такое. Но последние несколько суток меня всё больше посещают мысли о последнем дне. Как это будет? Когда? Почувствую ли я, что это конец? Мэйзикин вообще забыла о себе. Она как мама, не отходит от меня. Постоянно со мной гуляет, готовит мне. Относиться как к больному. А я так не могу. Вроде плохо должно быть мне, но я вижу её страдания. Это то самое чувство, когда падаешь, но знаешь, что за тобой упадёт и самый близкий тебе человек на всём свете. (И нет, это не мама, которая после смерти отца закрылась в себе настолько сильно, что я даже не знаю, где она. Дома нет, у бабушки тоже. Подруг спрашивал. И никто не знает.) Иногда мне кажется, что если бы не она, я бы давно уже умер. Последняя опора в этом мире - моя девочка. Может это всё близкая смерть, а может и реальность, но я вроде как люблю её. Я не знаю что такое "любовь". Я никогда не чувствовал её. Но если потребность в другом человеке, как в воздухе - это любовь, тогда я понимаю слова других, что она приносит столько же боли, сколько и счастья. И, знаете, мне больше ничего не надо. Я не хочу отпускать её, но и смотреть сколько мучений она терпит из-за меня.. Я ненавижу это. Я ненавижу себя за то что заболел. Я ненавижу себя за то, что люблю её. Я ненавижу себя за то, что заставляю её так страдать. Я ненавижу себя за то, что не узнал любовь в самом начале. Я принимал Мэйз как должное, как друга.. С другой стороны, что было бы с нами, если бы не моя болезнь? Так и сидели бы в том кафе. Я бы слушал её, такую смешную, когда она говорит про вещи, что её раздражают, о парнях, что ей нравятся, об учебе и о том, что я трачу свою жизнь напрасно. Она как-то отказалась уходить домой. Она боялась оставить меня. Мэйзикин теперь живет у меня. Но тогда она будто знала, что оставлять меня нельзя. Она спала у меня на груди, мило сопя. Иногда даже дергалась во сне. Бедная, ужасы и там не оставляют её. Я долго уже не мог уснуть. - Господи, Мэйз, если бы ты только знала как я люблю тебя, - я прошептал в глубь комнаты, поцеловал её в лоб и обнял немного крепче. Девушка даже расслабилась после этого. Сквозь сон я будто слышал крики Мэйзикин. Она била меня по щекам, пробуя разбудить. Оказывается, она проснулась и услышала, что я не дышал. Но что-то не дает мне проснуться. Я будто здесь, но далеко. Я хочу очнуться, но не выходит. И только её голос в этой тишине. - Эллиот! Боже, Эллиот, очнись! Слышишь? Эй, давай, дружок, не умирай! Идиот, очнись! Алло, скорая? Пожалуйста, мой друг, он не, он, мой друг не дышит, пожалуйста, скорее.., - далее все как в тумане. Темнота. Вакуум. Тишина. И я. Где я? Почему я здесь? Где Мейз? О, Господи, я что, умер? Нет, нет, нет-нет-нет, нельзя. Нельзя умирать. Рано ещё. Не хочу. Не надо. Я не рассказал ей. Я не признался Мейзикин, что люблю её. Я хочу к ней. Мне нужно к ней. Нельзя умирать. Нет. Толчок. Что это было? Больно. Ещё один. Тихий писк. Звук. Я слышу. Ещё. - Парень, тебе рано умирать. Ещё раз! Толчок. - Есть пульс. Вытаскиваем его. Все ещё темно. Но я теперь слышу пикание. И чувствую сильную боль в груди. Я могу дышать. Открыл глаза и первой, кого я увидел, была она. Моя девочка со мной. - Мэйзикин, - я начал хрипеть. - Эллиот! Господи, Эллиот, ты очнулся! - она выбегла из комнаты, - врача! Он проснулся! Эй, врача! - Мейзикин, я.. - она перебила. - Молчи, не говори. Тебе нельзя напрягаться. - Я люблю тебя, - она смотрела на меня и её глаза наполнились слезами, - я люблю тебя больше жизни, - она уже совсем плакала. - Я так давно хотела это услышать, - сквозь плач сказала она, - знал бы ты как сильно я тебя люблю, - она нагнулась ко мне и еле коснулась своими губами моих. Вот скажите, это и есть любовь? Когда в животе будто ураган, чувство, что вырвет из-за эмоций, будто бабочки порхают.. В комнату вошел врач с медсестрой. Они начали что-то проверять, спрашивать как я и что болит. Все как по шаблону. Домой меня точно не скоро отпустят. Моя девочка все время сидела со мной. Ей не сказали, что мне осталось всего несколько дней. Я попросил. Сам хотел. Мне так больно смотреть на её мучения. Мне так больно из-за наших взаимных чувств. Тогда я набрался храбрости сказать ей. Она плакала.. Так долго и.. горько? Я видел такое только раз. На похоронах отца. Бабушка и мама рыдали не меньше. В тот момент я хотел умереть. Нет, я хотел жить. Я хотел жить ради неё. Я хотел подарить ей всё время мира. Я хотел разделить с ней всю свою жизнь. Я хотел умереть с ней в один день. Но никак не через три дня после этого. Господи, я сломал её. Она умерла внутри вместе со мной. Мейзикин как-то нашла мою маму. Я не знаю как, я не знаю где. Но она пришла ко мне в больницу. Попрощаться. Я не видел её столько времени. И ей снова причиняют боль. Ещё один человек уходит из её жизни. Даже моя бабушка-одуванчик, которая потеряла сына, а теперь и внука была там в последние дни. Они не оставляли меня ни на минуту. А Мэйз все не переставала плакать. Она целовала меня так, будто я был её воздухом. Она была моим всем. Другом, опорой, поддержкой, девушкой, в которой я души не чаял.. И вот я оставил её. Никогда не прощу себе этого. Да что там, для мёртвых "никогда" приравнивается к вечности. А вечность это слишком много..