В Ватикане

На цокольном этаже непрерывно стучали молотки и жужжали пилы. И, несмотря на приказ вести себя потише, подмастерья перекрикивались друг с другом, шутили и напевали во весь голос — без всякого почтения к святости резиденции Папы Римского. Микелетто облокотился на широкий подоконник и усмехнулся. Он вполне мог себе представить, как секретарь Его Святейшества Иоганн Буркхард, раскрасневшийся и надутый, как индюк, топает ногами у строительных лесов, пытаясь на ломаном итальянском напомнить мессиру ди Бетти, чьи именно покои он расписывает. Взгляд Микелетто блуждал от двора, увитого виноградной лозой, до холмов на горизонте. Близился вечер, и было зябко, потому что та часть Ватикана, где он ждал Чезаре, вымерзала, едва солнце клонилось к западу, — несмотря на окна, которые Папа Александр велел пробить в старинных стенах. Но даже грохот, который производили подмастерья Пинтуриккьо, не заглушил новые голоса во дворе, и Микелетто, выглянув, увидел Хуана в сопровождении свиты и яркую, как звездочка, Лукрецию. Принц Джем ехал на коне рядом с Хуаном, его глаза равнодушно скользили по фасаду башни; он был единственным, кто предпочитал помалкивать. Микелетто уже собрался поднять руку в знак приветствия, как Чезаре оттащил его от окна и закружил, смеясь, восторженный, как никогда: — Вот ты где! А я искал! Ну как, ты уже был там? Идем, идем, ты должен это увидеть, часовня просто волшебна! *** Сидя на корточках и задрав голову, он с открытым ртом разглядывал, как золотые звезды мерцали на кобальтово-синих стенах. Углы часовни были украшены каменным кружевом, изящные стропы сплетались в арку, как молитва. В большом соборе у любого бы закружилась голова, но крохотная часовня Николая V казалась Микелетто радостной. Будучи размером с кладовку для метелок, она лучилась таинственным светом. Привстав на цыпочки, Чезаре взволнованно пританцовывал. Погладив указательным пальцем процессию паломников и святых на штукатурке, он произнес: — Вот я подумал, можно было бы устроить здесь помывочную и поставить ванну. Такую же, как у Лукреции и тети Адрианы. Было бы удобно. — Только посмей! — возмущенный Микелетто ткнул кулаком Чезаре под колено. — В часовне Фра Анжелико! Чезаре оступился и показал язык. Затем поднял голову, сложил руки и взмолился к небесам: — О божественный Анжелико, mea culpa! Со смехом он плюхнулся на пол рядом с Микелетто. — Если хочешь, можешь забрать ее себе. Правда, можешь. Можешь остаться жить здесь, ты знаешь, о чем я... — Чезаре смущенно потер лоб. — Я имею в виду, эти покои слишком огромны. Зачем мне целый этаж? Микелетто улыбнулся. — Тебе пора привыкать. И если тебя и в самом деле назначат кардиналом, то понадобится приемная для посетителей и все такое. На что это будет похоже, если я поселюсь здесь? — Ты мог бы занять проходную комнату вместе с моими попугаями, никто даже и не заметит. — Ты отдаешь мне единственную комнату, которую обогревают, вот дурачок. Посмотрю я, как зимой ты морозишь свой зад в роскошных залах. Чезаре засмеялся. — Тогда я просто займу твою кровать. — Пфф, — Микелетто пихнул его локтем в бок, — размечтался. Запнувшись, Чезаре резко поднялся и сделал шаг к маленькому алтарю, задумчиво провел рукой по резному дереву молитвенной скамьи. — Ты прав, — сказал он наконец. — Нехорошо будет выглядеть. Микелетто прикусил изнутри щеку. Но через мгновение тоже встал и мягко заставил Чезаре обернуться. — Будь умницей, — сказал он, прижавшись лбом ко лбу Чезаре. — Я уже снял комнату в Борго, в двух шагах от тебя. Только скажи, когда буду нужен. Я приду, обещаю. Он сжал холодные руки друга, ободряюще улыбнулся. — А ты обещай, что не будешь трогать часовню. — Я же сказал, Кьяро, она твоя, — пробормотал Чезаре и освободился от хватки Микелетто. — Я просто подумал… ты мог бы обрести здесь дом. Замявшись, он подобрал свой простой черный подрясник и махнул рукой: — Впрочем, как хочешь. Идем, художник уже ждет. *** Микелетто сидел на подоконнике, наискосок за принцем Джемом, который нетерпеливо покачивался на стуле и уже залепил несколько звонких оплеух своему пажу за медлительность. С зачарованным видом Микелетто следил за рабочей суетой в зале: штукатурка и грунт для фресок были наложены, на свежем слое извести подмастерья ди Бетти выписывали фигуру за фигурой. — Удивительные цвета, правда? — шепнул он Джему, кивнув на картон люнета. Принц недовольно оглянулся через плечо: — Надолго ли? Будет новый Папа, и он прикажет снести все, что было прежде. На что поспорим? Микелетто насмешливо хмыкнул: — Да вы сегодня в превосходном настроении, как я погляжу. А что, если Чезаре будет новым Папой? Джем зевнул с видом полного неуважения. Его миндалевидные глаза следили то за Чезаре, то за Хуаном, которые недвижно сидели рядом друг с другом, позируя для ди Бетти. — Чезаре будет Папой? — смешок Джема был полон желчи. — Клянусь Аллахом, уж скорее меня объявят султаном. Когда он был в таком настроении, лучше было не спорить, и Микелетто поспешил сменить тему. — Как вам ваши покои? — миролюбиво спросил он, краем глаза наблюдая, как Хуан влепил Чезаре по уху, а Чезаре ответил ему пощечиной. — Для тюрьмы — неплохо. Хоть и довольно убого, как все в Риме, — Джем пожал плечами и кивнул подбородком в сторону препирающихся Борджиа. — Почему эти двое так ненавидят друг друга? — Даже не представляю, — соврал Микелетто. — С братьями такое случается. Джем понимающе кивнул. *** — Позор христианского мира, — Иоганн Буркхард с отвращением покачал головой и тут же испуганно прикрыл рот. И только уверившись в том, что никто не подслушал, позвал двух слуг. — Унесите прочь, — махнул он в сторону забытой глиняной плитки и, подобрав повыше полы мантии, вышел из комнаты. Сибиллы бесстрастно наблюдали за тем, как он открыл окна, выходящие на бельведер, а затем вернулся в зал и перекрестился. Их белые лица выглядели живыми и в то же время были бесстрастными масками среди позолоты и лепнины. Все с тем же вздохом Буркхард вошел в Зал Веры и распахнул еще три окна. Когда он высунулся из башенного проема, то увидел, что ставни на этаже Чезаре были по-прежнему закрыты. Бурхард горько покачал головой. Ничего другого он и не ждал. — Вашей святости было бы лучше отвратить свои взоры, — прошептал он, глядя на потолок, но пророки и апостолы продолжали возносить талмуды и свитки, как ни в чем не бывало. Зал Искусств тайный секретарь всегда старался пройти скорым шагом, чтобы побыстрее добраться до Зала Святых. И хотя Буркхард старался не смотреть по сторонам, его взгляд остановился на фреске. Светлые волосы Лукреции были распущены по плечам, губки капризно скривились, и — как дьявол цитирует Писание, если ему это выгодно, — так и она благоговейно сложила руки перед собой. Лукреция в образе Святой Екатерины, которая вступила в спор с пятьюдесятью учеными... Как будто женщина может толковать философию и теологию! Буркард фыркнул. На правой стороне стоял Хуан Гандийский, пожелавший подражать турецкому принцу чуть ли не напоказ — как в одежде, так и каждым жестом, а сам Джем бесстыдно расположился почти в середине картины. И лишь Чезаре превосходил его надменностью — правая рука на бедре, скипетр в левой руке – он стоял за престолом императора Максимилиана, как известно, тирана и и деспота. Пинтуриккьо и себя изобразил маленькой фигуркой на картине, и Буркхард сжал кулаки в карманах, думая о том, сколько дукатов заплатили дерзкому богомазу. Без особой охоты он подошел поближе к фреске, раскинувшейся на всю стену, остановился перед Чезаре. Оглянувшись, чтобы убедиться, он здесь один, Буркхард сплюнул на пол. И только потом позвал слуг для уборки.