Правда ли?

      В комнате темно, едва можно увидеть силуэты, но ему не нужно видеть: он знает её всю от и до. Рука легко скользит по шее к груди, задевая сосок сквозь тонкую ночнушку, его сердце бьётся рвано ей в спину, а губы легко находят аккуратное ушко.       — Давно не виделись, Гилберт, — её фамилию он произносит с придыханием, будто пытаясь вобрать всю ее в себя, вместе с духотой этой комнаты.       Елена не отвечает, крепче вжимаясь в ночного гостя, совершенно беззастенчиво направляя его руки. Паркер смеётся куда-то в макушку, от волос едва уловимо и до боли знакомо пахнет лавандой.       Помнится, в момент их первой встречи он догадался принести именно аккуратный букетик лаванды, решив, что розы — слишком пошло для такой застенчивой особы. Он никогда так не ошибался о ком-то, как о Гилберт: в кафе она краснела, случайно столкнувшись с ним ногами под столом, но вечером довольно смело стягивала с него брюки.       А дальше дни напролёт: уютные вечера, жаркие ночи, очень добрые утренние часы, сытные обеды. Он старался удивить ее с каждым днём всё больше, рассказывал о чем-то несвязно, но жутко интересно, показывал мир, пусть пока лишь на картах и туристических путеводителях, учил разбираться в кино. Елена вкусно готовила и писала восхитительные рассказы о дальних странах, что так живо рисовал ей Паркер, она устроила настоящий переполох в его холостяцком жилище, уверенно принося что-то уютное и теплое в льдисто-синий дизайн квартиры.       В тот день все было так же, лишь фильмы, наконец, стали цветными — Елена могла поддерживать разговор о шедеврах времен рассвета мирового кинематографа на высоком уровне и получила награду. Все было так же, но вместо лёгкого ужина, ведь Гилберт так ратует за здоровое питание, на столе красовалась мясная лазанья. Все было так же, но Елена была в умопомрачительном красном белье, которое открывало больше, чем скрывало. Она отдавалась слишком красиво, почти по-киношному, казалось, что каждое ее действие, каждый полустон и взмах ресниц, все прописано заранее. Не верилось, что Елена действительно досталась ему.       Утро было холодным, он будто проснулся опустошенным и полумертвым: в квартире отключили отопление и что-то внутри него. Не было ничего знакомого в этих светло-голубых стенах и белой мебели, ни одной из множества их фотографий, ни одной мягкой игрушки, что он ловко вытаскивал из автоматов. Не было Елены и ее вещей. Даже остатков вчерашнего ужина не было в холодильнике. НО ЭТО ЖЕ БЫЛО ПРАВДОЙ. Правда?       Только на газете значится тысяча девятьсот девяносто четвертый, а за окном не было ни единого человека.