О страхах, упертости и немного об изощренных наказаниях

      Криштиану бы соврал, скажи он, что не любит мадридские ночи. Даже несмотря на то, что его район был невероятно тихим, с наступлением темноты, нарушаемой только светом из окон домов, он казался совершенно нежилым. Его собственный дом погружался в тишину, долгожданную и блаженную, дарил, наконец, ощущение бесконечного покоя. Криштиану любил громкий смех и крики детей, заполнявшие все жилое пространство, но их неуемная энергия, бьющая через край с утра до вечера, не давала никакой надежды на отдых. Он не был плохим отцом, с удовольствием возился с мальчишками во дворе или детской, но, возвращаясь после тренировок вымотанным настолько, что ноги иногда приходилось переставлять усилием воли, ему хотелось тишины и спокойствия. И сейчас, когда дети мирно спали в своих кроватях, даже Матео, который уже познал первую боль от режущихся зубов, Криштиану собирался сполна насладиться этой молчаливой ночью и своим личным временем, пока его глаза не начали слипаться. Он поправил повязку на колене, кожа под ней нестерпимо зудела, и мужчина попытался просунуть хотя бы один палец под эластичную ткань, чтобы избавиться от мерзкого ощущения. Колено ныло, от любого резкого, неаккуратного движения боль острыми иглами расползалась до самой поясницы, мешая двигаться, а иногда от этого перехватывало дыхание. Устраиваясь удобнее на большой, но слишком пустой кровати, он снова неудачно повернул ногу, боль была такой силы, что от спазма свело горло. Криштиану с недовольством покосился на лежащий на прикроватной тумбе телефон. Сверлил его взглядом, с раздражением ожидая, когда его черный экран вспыхнет светом, а мелодия звонка будет грозить перебудить детей. Но тот молчаливо лежал, будто ожидание звонка было глупым. Но мужчина знал, что это все равно произойдет. Он все же смог подтянуть ногу, осторожно надавил на колено, пытаясь унять боль. Возможно, ему стоит принять еще пару таблеток обезболивающего, чтобы хоть немного выспаться, не открывая глаза каждый раз, когда он снова неудачно перевернется на бок, и колено напомнит о недавней травме. Так сосредоточившись на попытке игнорировать боль, он едва не упустил момент, когда телефон все-таки ожил. Успеть схватить его дрожащими пальцами до того, как хоть кто-то на этаже услышит звук, было настоящим искусством, отработанным за эти годы до уровня мастерства. Недовольный, охрипший от негодования голос отвлек от очередной вспышки боли.       — Я ненавижу твое блядское колено, — Криштиану пришлось стиснуть зубы, чтобы не спровоцировать неуместным смешком еще больше чужого раздражения. — И тебя ненавижу. Почему я должен каждый божий день напоминать тебе, чтобы ты не усложнял свое состояние? По-моему, я сказал тебе показаться врачу и не выходить из дома, пока ты не вылечишь свое ебанное растяжение. И я точно знаю, что ни в какой больнице ты не был.       Криштиану, может, и хотел бы поспорить, но дело было гиблым. Как он мог убедить Лионеля, что с его коленом все в порядке, если тот чувствовал каждую вспышку боли? Иногда они оба ненавидели эту связь соулмейтов, но поделать с этим ничего не могли. Единственное, что оставалось мужчине, так это свести к минимуму последствия надвигающегося скандала.       — Со мной все в порядке, — раздавшийся разочарованный вздох будто разнесся по всей комнате. — Ничего серьезного, Зинедин допустил меня к тренировкам. Ты преувеличиваешь проблему.       — Твое несерьезное мешает мне, блять, тренироваться. Они собирались обколоть меня этим обезболивающим дерьмом, а как я должен объяснить, что мне это не поможет? Сказать им, что ты придурок ни о чем не думающий? — когда запал иссяк, Лионель снова тяжело вздохнул, понижая голос. — Ты подставляешь нас обоих, так относясь к своей травме. Ты хоть понимаешь, что можешь загреметь на реабилитацию на целый сезон?       Не было ни единой причины считать, что мужчина не прав, но признавать это Криштиану не собирался. Это пустяковое растяжение, он в состоянии играть в полную силу, терпя боль. Бывало хуже, кому, как не Лео, это знать. Продолжать этот разговор не имело смысла. Мать постоянно твердила ему, что он наплевательски относится к собственному здоровью и карьере, игнорируя травму, и выслушивать тоже самое, но в более крепких выражениях, когда время на часах упрямо стремилось к полуночи, он не собирался. Криштиану резко сменил тему, зная, что это единственная возможность избежать монолога об эгоизме и упрямстве. Когда в прошлый раз Лионель завел эту песню, не мог остановиться почти час, в подробностях рассказывая, что с Криштиану случится, если он продолжить играть с невылеченными травмами. Мужчина покосился на стоящую на тумбе радионяню, подозрительно молчавшую уже часа полтора, не меньше. Он даже проверил, включено ли устройство, но, видимо, Бог был милостив к нему в эту ночь, раз Матео еще не проснулся с громким плачем из-за жгучей боли в деснах.       — Тьяго успел тебе похвастаться своими успехами? — Криш все же не сдержался, просунул пальцы под повязку, чуть ли не воя, когда удалось хоть ненадолго унять зуд.       — Конечно, это было первое, что он мне сказал, когда я позвонил, — голос мужчины потеплел. Лео мог говорить о детях так же долго, как и читать нотации, чем было грех не воспользоваться, чтобы избежать щекотливой темы. — А еще он сказал, что это месть за то, что вы обыграли нас в прошлый раз. Будет всем в классе хвастаться, что обыграл Роналду на своем заднем дворе.       Криштиану негромко засмеялся, словно боялся, что его смех может хоть кого-то разбудить, хотя несколько лет назад, еще до рождения сына, он озаботился звукоизоляцией своей спальни. Мальчики всегда сглаживали любой конфликт, чего бы он не касался, а их ощутимые успехи в том, в чем преуспели их отцы, грели ему душу.       — Он бы растрепал об этом всей школе, если бы был более болтливым и общительным.       В его голосе не было упрека или насмешки. Он, даже спустя два года, не переставал удивляться, насколько старшие дети были похожи на кровных отцов. Тьяго был копией Лео, молчаливый, вдумчивый, слишком сосредоточенный и умный для своих неполных пяти лет, тогда как Криштиану-младший был шумным, непоседливым, создающим хаос в доме. Хотя это никогда не мешало мальчишкам сосуществовать в одной комнате. Они проговорили не больше двадцати минут, усталость клонила в сон, даже телефон выскальзывал из ослабевших пальцев. Когда Криштиану уже был готов попрощаться, то чужое недовольство снова завладело им, набатом стуча в голове. Иногда ему казалось, что они с Лео делили на двоих не только физическую боль, но и каждый эмоциональный всплеск.       — Я позвоню Долорес, чтобы она проследила за твоим лечением, — Роналду с трудом удержал грубость на языке. Ругаться сейчас не было сил. — А твое колено требует лечения, не смей даже спорить со мной. Я тебе клянусь, Криштиану, если ты выйдешь с травмой на поле, будут последствия. Я найду на тебя управу, португальский ты ублюдок. Не подставляй ни себя, ни меня.       — Я тоже тебя люблю, — он процедил это сквозь зубы, настроение было бесповоротно испорчено. А он-то надеялся, что сможет избежать возвращения к этой теме. — Спокойной ночи, Лео, нам стоит отдохнуть перед тренировкой.       Дожидаться ответа он не стал. Сбросил вызов, с грохотом опустил телефон на тумбу. Ему давно не пять лет, не надо просить присматривать за ним. Он может сам о себе позаботиться. До ванной он шел непозволительно долго, действие обезболивающего закончилось, колено жгло, и ничто уже не могло избавить от этого болезненного ощущения. Таблеток было мало, они справлялись только с легким недомоганием, но врач, обследовавший его еще два дня назад, был рад предложить ему обезболивающее в уколах, увидев вписанную в чек сумму. Криштиану займется травмой серьезно после игры, сейчас он был нужен остальным, и никакая боль не могла лишить его места в основном составе. Он стиснул зубы, когда игла проткнула кожу, с садистским удовольствием подумал о том, что в своей спальне Лионель чувствует, как разливается под кожей содержимое ампулы. Возможно, позже он будет благодарен, когда чужая боль перестанет его мучить, а все нынешние упреки не имели никакого значения. Криштиану посмотрел на свое уставшее лицо в отражении, на темные круги под глазами, сплюнул вязкую слюну. Это всего на три дня, а потом он все исправит. Совершенно некстати подумалось о том, насколько несправедлив и жесток был Бог, когда создал его соулмейтом Лионеля. Путь до кровати был значительно легче. Простыня обернулась вокруг его тела, словно кокон, спасающий от окружающего безумия. Криштиану уставился в белоснежный потолок, глаза жгло от сухости, пришлось несколько раз моргнуть, чтобы избавиться от этого ощущения. Если бы не та проклятая игра три года назад, он бы никогда не столкнулся со всем этим дерьмом. Но грехом было бы соврать, что мужчина хоть раз за все это время пожалел о случившемся.       Криштиану никогда сознательно не искал своего соулмейта. Когда впервые лет в пять он заметил на улице девушку, споткнувшуюся о брошенную кем-то на дорогу ветку, и мужчину, идущего рядом с ней, дернувшего ногой от боли, он спросил об этом у матери. Долорес растрепала его волосы, мягко улыбаясь, взяла сына за руку, чтобы продолжить путь домой, и негромко заговорила, рассказывая о почти волшебной связи между людьми. В пятилетнем возрасте эта история казалось настоящей сказкой, настоящим чудом — найти среди всех людей единственного, кто подходил бы тебе. Но Криштиану был слишком мал, чтобы понять, зачем это было нужно. Его родители были родственными душами, и они были счастливой семьей, даже если иногда старшие сестры и брат подшучивали над ним. Потом, когда футбол стал второй важной частью его жизни, было не до поиска соулмейта. Криштиану много работал, доводя тренировками себя до изнурения, родственная душа казалась чем-то лишним, что помешало бы ему достичь всех желаемых высот. Да и не так много девочек, которые могли бы его заинтересовать, он в то время видел. Уже после перехода в Манчестер, сблизившись с другими игроками, вариант с девушками отпал сам собой. Теперь вокруг него было множество мужчин, моложе и старше, некоторые из них обращали на него внимание, с кем-то Криштиану зажимался по углам после тренировок и игр, но ни разу не смог почувствовать этой связи. Для него ничего не менялось, кроме его собственных успехов, и тогда он сам для себя решил, что поиск родственной души — дело гиблое. Ощущение чужой боли могло помешать в самый ответственный момент, он мог бы подвести команду, случись с его соулмейтом что-то, пока он был на поле, а травмы, полученные им, не удержали бы рядом с ним ни одного человека. Вряд ли хоть кто-нибудь захотел бы чувствовать удары, полученные Криштиану от мяча или столкновения с другим игроком, боль от растяжений, вывихов или переломов. Он даже не был уверен, что кто-то из других спортсменов добровольно согласился бы на такую связь — своей боли более чем достаточно, не хватало еще чужой. Единственным разумным выходом Роналду посчитал полный отказ от поиска родственной души. После стольких лет тяжелого труда он не был готов распрощаться с заслуженными потом и кровью достижениями. Долорес на это только пожала плечами, вскользь бросая короткое «Бог не так просто создал такого человека для тебя. Вы все равно встретитесь, сколько бы ты не бегал» и возвращаясь к готовке ужина. В конечном счете Криштиану оказался в Мадриде, и там из его головы все эти сказки, что рассказывала в детстве мама, вылетели, стали ненужными и бестолковыми. О каком солумейте могла идти речь, если теперь у него был свой персональный ад в лице одного аргентинского уебка, раз за разом уводившего у него из-под носа все возможные трофеи. Родственная душа по-прежнему оставалась лишней, когда появилась новая цель — забрать все кубки и награды из маленьких ручонок Месси. В погоне за титулами Криштиану совершенно забыл, что Бог был тем еще шутником, имевшим на него определенные планы.       Роналду провел три замечательных года, играя до разбитых коленей и вывихнутых суставов, бился за каждую чертову награду, которую только мог заполучить. Они скалились с Лионелем друг другу, пожимая руки перед матчем, сбивали друг друга с ног, провоцировали на ошибки, и это было бесконечно. Мысли о родственной душе совершенно покинули его голову, потому что Криштиану больше не нуждался в ком-то постороннем. У него была семья, был сын, он не был готов впускать кого-то постороннего в свою жизнь, особенно теперь, когда от сезона к сезону его банковский счет увеличивался, а популярность росла быстрее, чем новая машина разгонялась на пустой трассе. Были незначительные люди, интрижки на одну-две ночи, и мужчину это устраивало. Ему вот-вот должно было исполниться двадцать восемь, он был полон сил и амбиций, и то странное тянущее чувство, родившееся в солнечном сплетении и растекшееся по животу, списал лишь на волнение перед грядущей игрой с Барселоной. Криштиану чувствовал себя лучше, чем когда-либо раньше, желание выиграть и доказать, что он может быть успешнее и результативнее аргентинского недорослика, накрыло его с головой. А это волнение было привычным явлением. Только дураки не волнуются, мама повторяла ему это перед каждой игрой, желая удачи, и спорить с ней у Криштиану не было никакого желания. Долорес всегда была права, за исключением сказки о родственных душах, но такие мелочи не считались.       Было счастьем играть в последний январский день. Холод помогал держать себя собранным, не давал поту заливаться в глаза, мешая видеть все вокруг. Роналду, привыкший к английским дождям и туманам, утренней прохладе и промозглым зимам, со смешком смотрел на теплолюбивого Серхио, проклинавшего, по его же словам, самую ебучую зиму в истории Испании. Он говорил это каждый год, и никто уже не обращал внимания на его ругань. Икер пожал плечами, не зная, как объяснить, что зима одна и та же каждый раз, и в грубых возмущениях нет никакого смысла. Но, если это помогало Рамосу настроиться на матч, то никто не собирался его останавливать. Было легко пожать руки, обменяться хищными улыбками, обещающими жесткую и беспощадную игру, с ублюдскими каталонцами, самоуверенно щурящим глаза. Возможно, в ту секунду Криштиану излишне сильно сжал ладонь Лионеля, самодовольно скалясь с высоты своего роста, но не получил в ответ ничего подобного. Блядский аргентинец был непоколебим, словно скала, даже вежливо пожелал удачи, не цедя слова сквозь зубы. Роналду воспылал к нему самым праведным гневом, который только мог испытать. Решительный, самоуверенный уебок. Криштиану собирался сделать все, чтобы увидеть боль разочарования после оглушительного разгрома в глазах барселонских ублюдков, даже если ему придется умереть прямо здесь.       Эти самые ублюдки играли слишком хорошо. Упрямые и целеустремленные, они носились по полю, как заведенные, не давая возможности забить ни одного мяча. Криштиану был зол, лишившись за первые тридцать минут двух возможностей на красивый, удачный гол, темная полосатая форма постоянно мелькала у него перед глазами, грозясь вызвать своей пестротой эпилептический припадок даже у такого подготовленного человека, как он. Он с трудом сдержался, чтобы не влезть в разборки, карточка была ему ни к чему, и без этого хватало проблем. Серхио совершенно невообразимым образом оказался открыт. Они с Криштиану встретились взглядами на тысячную долю секунды, Роналду одним четким, мощным ударом передал ему мяч. Все было рассчитано идеально — мяч должен был упасть прямо к ногам Серхио, так близко стоящего к чужим воротам. Они могли бы забить прямо сейчас, когда до конца тайма оставалось всего несколько минут, выйти вперед, но у вселенной были совсем другие планы. Лионель возник из ниоткуда. Проворно перебирал своими короткими, быстрыми ногами, вылетел откуда-то сбоку, прошмыгнув между Лукой и Каримом, и этот мяч со всей своей силой врезался ему в лицо. Криштиану на мгновение показалось, что трибуны замолкли, что он сам оглох. Лионель смотрел на него, скалился окровавленным ртом, сощурил презрительно глаза, будто своей выходкой смог унизить. Он сплюнул кровь на траву, сквозь рев людей ничего не было слышно. Роналду и сам сплюнул себе под ноги, от злости и досады. Чертов уебок, снова влез, лишил возможности обойти в счете.       После перерыва Криштиану вел только лишь гнев. Жар от предвкушения победы растекся по его телу, жег под кожей, скрутился в полыхающий клубок в животе. Он бежал быстрее, бил точнее, а его сердце грозилось вырваться из-под ребер и оказаться затоптанным чужими ногами. Они пропустили один мяч, сами забили, и в оставшиеся минуты им всем стоило собраться, показать ненавистным гостям, что на Сантьяго Бернабеу не может быть другого победителя, кроме них самих. Криштиану ошалело крутил головой, пытаясь увидеть проклятый мяч, летавший по полю быстрее, чем его можно было заметить. Лука пронесся мимо него со скоростью света, где-то рядом мелькнул Серхио, Криштиану перестал понимать, что происходит. А потом перед глазами у него потемнело. Боль разнеслась по всей голове, стянула металлическими прутьями от висков до подбородка, затылок, казалось, просто рассыплется, так нестерпима была эта боль. Роналду понадобилось несколько секунд, чтобы снова начать дышать и видеть происходящее вокруг. Он обернулся, голова кружилась, и ухмыляющееся лицо Лионеля привело его в еще большее бешенство. Рафаэль удержал его от необдуманного, импульсивного поступка, придержал за запястье, чтобы избежать драки. Криштиану хотел разорвать этого мудака на куски. Он точно знал, что этот удар был местью и продуманным ходом, но доказать, что сделано это было специально, вряд ли получится. Они разошлись с ничьей, и, когда толпа людей вокруг стала достаточно плотной, Криштиану высунул руку и показал самодовольному уебку средний палец. В ответ Лионель лишь улыбнулся, демонстрируя отсутствие двух верхних передних зубов. Это согрело Роналду душу.       Он отказался ехать куда-либо с остальными. Его голова раскалывалась, время от времени мучала тошнота, и даже без осмотревшего врача Криштиану знал, что ему лучше отлежаться дома. А утром он не смог открыть глаза из-за боли, сосредоточившейся в его голове. Болел не только затылок, еще и челюсть, причин для этого не было, но даже открыть рот стало проблемой. До ванной пришлось добираться, буквально держась за стены, все вокруг расплывалось, пол превратился в непроходимую полосу препятствий. Обезболивающее помогло, но не сильно. Если затылок ныть перестал, то челюсть все еще гудела, не позволяя сосредоточиться ни на чем. Криштиану торопливо ответил на последнее из восьми сообщений Икера о своем состоянии, умолчав о неизвестно откуда взявшейся боли, с трудом убедил Долорес, что с ним все в порядке, но самостоятельно найти ответ на вопрос, что с его челюстью, так и не смог. Он промучился с этим до обеда, пока проблема не решилась сама собой. Они с сыном смотрели какую-то приторно милую передачу про животных, и в какой-то момент челюсть просто перестала болеть. Криштиану на пробу несколько раз открыл и закрыл рот, но ничего больше не менялось. А раз все само прошло, то не было причин волновать кого-то сущим пустяком. У него были травмы хуже, это все ерунда. Он забыл об этом непонятном происшествии уже через несколько дней и не возвращался к этому до конца февраля, пока череда непонятных событий не сложилась в единое целое.       Несколько недель его преследовала необъяснимая, фантомная боль. Криштиану точно знал, что у нее не было причин — он не ударялся плечами настолько сильно, чтобы невозможно было пошевелить руками, не проезжался коленями по траве в те дни, когда сустав нестерпимо ныл. Он гнал все эти мерзкие, жуткие мысли, не говорил об этом никому, чтобы не провоцировать панику в команде. Его могут посадить на скамейку, если не смогут разобраться с этим. Ответ к нему пришел в последний день февраля, когда он, довольный нанесенным разгромом на Камп Ноу, после сошедшей волны адреналина в полной мере ощутил, насколько его тело было разбитым. И Криштиану точно знал — это были не только его травмы. Половина боли была чужой. Он уложил сына спать, ответил на несколько сообщений, пролистал новости, лишь не возвращаться к этой мысли. Но она кружила в его голове, снова и снова заставляя возвращаться к проблеме. У него была родственная душа, и связь между ними установилась. Криштиану попытался проанализировать все происходящее. Методично выписывал на листе бумаги все чужие ощущения, где помнил, проставил даты. И когда спустя два часа, он ошарашенно взглянул на пустую стену напротив, то не смог даже вдохнуть. Легкие свело, ребра гудели, а голова кружилась. Он не хотел, чтобы это было правдой, но изменить ничего не мог. Все чужие ощущения от травм принадлежали человеку, с которым Криштиану никогда в жизни не хотел бы иметь ничего общего. Они принадлежали Лионелю.       Скрывать это было трудно. Играть всего через несколько дней после того, как пришло это осознание, было еще труднее. Невозможно было смотреть на этого уебка, постоянно мелькающего опасно близко, и знать все это. Все заметили, как напряжен он был, Лука несколько раз спросил, все ли с ним в порядке, но Криштиану смог только грубо отмахнуться. Как, блять, он должен рассказать своим одноклубникам, которые были ему как братья, что он связан с человеком, которого они все ненавидят. А еще он знал, что не сможет хранить эту тайну вечно. Рано или поздно кто-то тоже все заметит, сопоставит, и тогда у него могли появиться проблемы. Но он старался, молчал, сколько мог, пока не осознал, что следит за Месси. Отслеживает его успехи и неудачи, выискивает новости о травмах, скандалах и личной жизни. И тогда Криштиану решил, что он достаточно уже тронулся умом, чтобы заговорить о своей самой настоящей беде хоть с кем-нибудь. И никого лучше Рамоса для этого не нашел. Весь клуб был у него дома — мать с Криштиану-младшим уехали в Фуншап, Долорес была жутко зла, что сын не счел нужным поделиться хоть крохой своих проблем с ней, но Роналду не был готов говорить об этом с ней. Он и Серхио для этого выбрал только потому, что тот уже неплохо набрался и вряд ли будет слишком внимательным и дотошным. Криштиану, как только место на диване освободилось, моментально рухнул туда, покачивая в ладони высокий бокал с каким-то безалкогольным дерьмом. На вкус было мерзко, но это не давало ему потерять рассудок окончательно. Мужчина рядом с ним удивленно приподнял брови, не сразу понимая, что сосед сменился, а потом придвинулся ближе и нагло уложил голову Криштиану на плечо.       — Скучно тебе быть единственным трезвенником среди всех? — Серхио пьяно хохотнул и снова приложился к своему бокалу.       — Икер вполне себе отлично выглядит, — Роналду попытался звучать как обычно, но его нервные интонации не скрылись от слушателя. — Знаешь, я хотел кое-что спросить.       Разговору на излишне серьезную тему Серхио был не рад, но и отказать не мог. Было что-то такое, что не позволяло ему послать Криштиану куда подальше, чтобы не мешал веселиться. Он придвинулся еще ближе, вжимаясь бедром в чужое, неопределенно кивнул, выражая готовность слушать, и изо всех сил постарался сосредоточиться на словах, еле слышных за грохочущей музыкой. Где-то в середине комнаты, врезаясь в мебель, Хамес пытался научить Карима каким-то мудреным латиноамериканским движениям, со стороны было похоже на изгнание дьявола из них обоих. Криштиану сделал глоток, поморщился и тяжело вздохнул. Начинать было сложно.       — Как думаешь, — Серхио протяжно застонал. С такой фразы не начинался ни один нормальный разговор в его жизни. В прошлый раз все закончилось слишком печально, — может ли связь между соулмейтами установиться не сразу, а через несколько лет после знакомства?       Внезапно Рамос посерьезнел. Хмель еще кружил ему голову, но важность сказанных слов уловить удалось с первого раза. Обычно такая новость озвучивалась в раздевалке раньше, чем они заканчивали переодеваться в форму, вопрос Криштиану казался пугающим. Долго же он молчал, судя по изнуренному лицу.       — Вселенная наебывает нас, — глубокомысленно изрек он. — Ты можешь хоть всю жизнь прожить с человеком, а о связи узнаешь только перед смертью. Мама вообще узнала, что они с отцом родственные души, через восемь лет брака. Вот это шоу было. Соулмейты — это полное дерьмо, особенно для нас. Посмотри на Икера, его же совесть с потрохами жрет после каждой игры, Сара чувствует каждый удар мяча или падение. Он к этому готов, а она — нет. Ему бы кого-то подходящего, но вселенная наебала его.       Криштиану с трудом удержал ядовитую фразу на языке. Люди сколько угодно могли считать Серхио мудаком, но он не заслуживал всего того, что хотелось сказать. За грохотом музыки они слышали ругань Хамеса, споткнувшегося о чьи-то ноги и рухнувшего на пол. Ругань стала грубее, когда сверху на него упал сначала Карим, а потом и Иско, Криштиану воспользовался суматохой, в которой никого не интересовало, что кто-то не принимает участия в общем веселье. Он повернул голову и говорил Серхио прямо на ухо, будто кому-то было дело до их секретов.       — Ты все еще психуешь из-за этого? — Рамос неопределенно пожал плечами — то ли сделал вид, что не понял, то ли действительно это было так. — Икер из тех, кто не будет пренебрегать связью, мы всегда это знали. Я просто хочу знать, что все в порядке.       Серхио снова пожал плечами и отвернулся, всем своим видом демонстрируя, что продолжать данную тему не намерен. После появления Сары его жизнь полетела в самое сердце ада, он не хотел сейчас заново бередить с таким трудом затянувшиеся раны. Они так долго кровоточили, что чуть не поставили под угрозу его карьеру. Он допил свой виски, рассеяно покачал опустевший бокал, взглянул через толстое стекло на кучу из людских тел в центре комнаты. Хамес буквально задыхался, заваленный одноклубниками, его попытки выбраться казались жалкими и бесполезными. Возможно, стоило встать и помочь, но громкий смех, постепенно переходящий в совершенно немужской визг, отбили у него это желание. Серхио снова прижался к мужчине рядом с собой. Криштиану морщился, пытаясь допить мерзость в своем высоком стакане. Это все происки Иско, хотя тот клялся, что на вкус будет лучшим, что кто-либо пробовал в этой жизни. Возможно, у Франсиско очень странные предпочтения, гурман ебанный.       — А ты бы смог отказаться от связи, если бы знал свою родственную душу? — Серхио надеялся, что его голос звучал уверено, но надломленные, истеричные ноты не укрылись от внимания Роналду.       — Если бы это могло мне навредить — да, — Криштиану был непреклонен внешне, хотя внутри него все рвалось. Откуда ему знать ответ на этот вопрос, если его соулмейт — самый ненавистный человек для его названной семьи. — Но кто знает, что за человек мне попадется.       Внезапно Серхио стало весело. Сочувствие к несчастной или несчастному, которому придется быть связанным с Кришем, сменилось приступом неконтролируемого смеха. Он так трясся, что бокал выпал у него из рук, и подошедший Икер с сомнением посмотрел на обоих мужчин. Остановить смех было невозможно, пока Криштиану, совсем растерявшийся от чужого веселья, глупо смотрел на окружающих. У него осталось еще так много вопросов, которые он не хотел задавать прямо сейчас — Касильяс, чтоб ему в аду жарко горелось, душу вытянет, но докопается до правды, а делиться этим сейчас было самоубийством. Никто не скажет ничего против того, что его соулмейтом будет мужчина. Проблема была в конкретном человеке. И эта проблема требовала решения, желательно немедленного, но как подступиться к этому, Роналду не знал. Он с тяжелым вздохом поднялся с дивана, освобождая Икеру место и неловко пожимая плечами, не зная, как объяснить неожиданную истерику Рамоса. Встряхнув друга за плечо, привлекая к себе внимание, Криштиану указал на валяющийся на диване телефон.       — Дашь позвонить? — Серхио вытер выступившие слезы. В голове была мешанина, настоящая каша из дерьмовых мыслей, болезненных воспоминаний и слов. Присутствие Икера никак не помогало. — Я не дозвонился маме, а мой разрядился.       Серхио был чертовски отзывчивым и добрым, если того требовала ситуация. Он с готовностью протянул телефон, с недовольством посмотрел на Касильяса, который не потрудился принести ему еще выпить, и попытался встать. Слушать нудную лекцию о том, что кому-то уже давно хватит пить, Криштиану не стал. Пробрался между конвульсивно дергающихся тел, пытающихся повторить за Хамесом хоть одно танцевальное па, перекинулся с Каримом короткой улыбкой, убеждая, что все в порядке, и вышел во двор. Во тьме мадридской ночи стало легче. Оглушающие звуки остались за плотно закрытой дверью, трава податливо приминалась под шагами, а луна светила так ярко, будто пыталась перещеголять в своем сиянии солнце. Криштиану пялился на чужой телефон в своей руке. Он не знал, зачем сделал это. Он даже до конца в себе не разобрался, в той мешанине, что была в его голове и мешала жить. У него не было сомнений — Лионель интересовался мужчинами, сложно забыть, какой шум три года назад вызвала новость об этом, но это было единственным, что Криштиану знал наверняка. Он не был уверен, что аргентинский ублюдок вообще догадывался об их связи. А может и догадывался, только встречи не искал, потому что не нуждался в ком-то вроде Роналду. Почему-то от этой мысли под ребрами болезненно вспыхнуло, растеклось ядом под кожей, что он, со всеми своими трофеями и статусом, не нужен человеку вроде Месси, недостаточно хорош для него. Фантазия, дикая и иррациональная, мгновенно испортила настроение. И без того подавленный, Криштиану почувствовал себя грязным и никчемным. От пустых, безосновательных домыслов, порожденных еще юношескими комплексами и страхами, не было никакого толка. Мужчина покрутил в руках телефон. Все, что ему нужно, — выяснить нужный номер, позвонить и расставить все точки над и. Неизвестность давила сильнее, чем обычный отказ, который он, скорее всего, получит. Единственным, кто, по мнению Криштиану, мог помочь ему найти заветные цифры, был Пике. Его номер точно имелся в телефонной книге Серхио, а соврать что-нибудь насчет причины всегда можно, была бы фантазия. Пока Роналду листал безумный список контактов, пытаясь сообразить, под каким именем значится Жерар, его внимание привлекла одна строка. «Аргентинский уебок» значился чуть ли не первым, и не было сомнения, чей номер скрывался за столь оскорбительным прозвищем. То ли это было божье провидение, то ли происки самого дьявола, но Криштиану воспринял это как знак. Торопливо вбивал цифры в список собственных контактов, воровато озираясь по сторонам, будто кто-то мог его заметить. Но никому в его доме не было до него дела. Все они, увлеченные весельем, будто забыли о нем, и в любое другое время он бы обиделся, но не сейчас. Телефон, казалось, стал весить целую тонну, тяжело лежал в кармане и чуть ли не прожигал мышцы до самых костей, храня новый секрет. Криштиану еще раз вдохнул свежий, прохладный воздух, поежился, когда порыв ветра пробрался под рубашку, холодя разгоряченную кожу.       В доме было по-прежнему шумно. Судя по всему, у кого-то из этой бестолковой, пьяной толпы начали получаться танцы, потому что Хамес, согнувшись, хохотал до слез, уперся ладонями в колени и пытался не упасть. Лука, абсолютно сосредоточенный на своих движениях, будто на тренировке, двигал бедрами, и храни их всех Бог, если видео с телефона Иско попадет не в те руки. Серхио нашелся там же, где Роналду видел его в последний раз. Вяло спорящий с Икером, обхватывающий себя за плечи, стараясь защититься. Криштиану давно не видел его таким раздавленным и слабым. Он протянул мужчине телефон, перехватил измученный, умоляющий взгляд и протянул руку. Касильяс нахмурился и попытался пресечь попытку бегства. Видимо, считал, что еще не все сказал.       — Ему лучше лечь, — Серхио послушно прижался, крепко вцепляясь в подставленную руку. — Он все равно сейчас уже почти ничего не соображает.       Икер нахмурился, но махнул рукой. В последние несколько минут он все равно не получил ни одного вразумительного ответа, смысла продолжать разговор не было. Криштиану неспешно вел друга по лестнице вверх, следя за его заплетающимися ногами и не прислушиваясь к неразборчивому шепоту сквозь зубы. Как только они достаточно удалились от вездесущей, любопытной толпы, Роналду перехватил мужчину покрепче и продолжил путь, решаясь задать интересующий вопрос.       — На кой хер тебе номер Месси? — Серхио моментально зашипел раздраженным котом, и это позабавило Криша.       — Если, блять, об этом кто-то узнает, я тебя выебу, — голос Рамоса был серьезным и абсолютно трезвым. — Ты меня понял? Выебу, Криш, даже растягивать не буду.       Угроза была серьезной, но все равно вызвала смешок. Серхио, помолчав, все же решил объясниться.       — Перед прошлыми сборами Жерар надрался как черт, уебок барселонский. Не знаю, что его дружок тогда забыл в Мадриде, но он позвонил мне, чтобы я забрал эту тушу. Никто же не будет звонить Икеру из-за такого, он потом до конца жизни будет об этом бубнить, — Криштиану не мог с ним не согласиться. — Так что это моя экстренная связь с Жераром, если тот вляпался в дерьмо. Не смей, блять, кому-нибудь проболтаться, мудила, заживо похороню.       Их разговор на этом закончился. Роналду уложил мужчину в гостевой, внимательно посмотрел на его нахмуренное лицо. Серхио уснул, едва его голова коснулась подушки, ослабленный виски и присутствием Касильяса. Телефон продолжал жечь ногу, и больше всего Криштиану хотел рассказать хоть кому-то, в какой заднице оказался. Но он не мог никому сказать ни слова. Возвращаться к остальным Роналду не решился. Ему нужно было обдумать слишком много, присутствие друзей к этому не располагало.       Были долгие и напряженные тренировки. Они готовились к кубку Испании, Криштиану был совершенно измотан и эмоционально разбит. Чужая боль терзала его, снова и снова делала никчемным игроком, и каждый посчитал своим долгом подойти и поинтересоваться причиной. На четвертый, полный нелицеприятных выражений отказ что-либо объяснять от него все же отстали. Но это не избавило от внутреннего смятения и страданий, которые причиняло знание. Криштиану по-прежнему отслеживал новости, будто это могло дать ему ответы на все его вопросы, незаметно, в грубых, порой унизительных шутках интересовался у других о Лионеле, но это ничего не дало. И все это давление, что рухнуло на него, хотя он и не просил, привело к тому, что они с Лукой сидели на том самом многострадальном диване в гостиной, в абсолютной тишине дома, обсуждая самые насущные вещи, которые только были в их жизни. Грядущий Кубок и Чемпионат, вспоминали о семьях, о родине, по которой оба слишком сильно истосковались. Это были зыбучие пески, грозившие погибелью, но Криштиану должен был выяснить, хоть как-то прояснить свою голову. Проблема становилась все более неразрешимой с каждым днем, а снова идти и изливать душу Серхио было плохой идеей. Теперь же он привяжется, не оторвать, все вытянет, до последней крохи правды. Лука поджал ноги, откинулся на спинку дивана, время от времени поглядывая на экран работающего для фона телевизора.       — Эй, — Модрич лениво повернулся, потянулся, разминая задеревеневшие мышцы, — нашел уже своего соулмейта?       Лука испуганно дернулся, будто у него пытались выведать о чем-то запретном. Но, не заметив в чужих глазах насмешки, расслабился, опустил голову, все еще боясь выдать лишнее.       — Ну, вроде того, — Криштиану вопросительно приподнял бровь, зная, что этот жест останется незамеченным. — Мы работаем над этим. Нигде не сказано, что это сразу будут удачные отношения, так что… Мы пытаемся разобраться со всем этим.       — Она хорошенькая? — это был правильный вопрос. Немного дружеского любопытства и внимания, прежде чем перейти к сути проблемы.       Лука как-то весь напрягся, втянул голову в плечи, будто это была тайна, которую он никогда не собирался озвучивать. Но потом он заговорил, словно нуждался в том, чтобы поделиться разъедающим его секретом, который был вынужден хранить в гордом одиночестве.       — Это кое-кто из сборной, — он замолчал и смело взглянул на собеседника, пытаясь выяснить степень осуждения. Криштиану лишь удивился, но все остальное его уже не волновало. Модрич сцепил пальцы в замок, тяжело вздохнул. — И тебя это никак не ужасает? Не скажешь мне, что это неправильно или еще что-то такое?       Роналду пожал плечами. Ужасать должно было то, что он хотел рассказать, но не мог, поэтому лишь склонил голову и улыбнулся.       — Разве это не твое личное дело? В смысле, — на секунду мужчина неловко замялся, подбирая слова, — я рад, что ты поделился, но не хочу лезть туда, к чему не имею прямого отношения. Если тебя все устраивает, то все нормально.       Лука расслабился, перестал теребить край футболки и дергать плечами. Он видел смятение на лице собеседника, его нерешительность и сомнение. Поэтому решил начать сам.       — А что насчет тебя? Неужели ты еще никого не нашел? — Лука оторопел, когда заметил неприкрытый, бессмысленный страх, от которого в комнате, казалось, даже стало холоднее. — Так, значит, нашел. Этот кто-то сказал, что не заинтересован в тебе?       Слишком много вопросов. Криштиану почувствовал, как внутри зарождается гнев. Он не мог кричать, сын проснется, а он не хотел, чтобы мальчик видел его таким — сломанным и слабым. Поэтому мужчина понизил голос, чтобы его точно никто не услышал.       — Да какая разница, — в его интонациях звучало что-то угрожающее, пугающее, но это не произвело на Луку никакого впечатления. — Даже если так, я могу отлично прожить без какой-то там родственной души. Это все блажь, я не нуждаюсь в этом.       — Себе-то хоть не ври. Посмотри, что творится с Серхио, пока он продолжает быть одиночкой. Ты сам знаешь, что с возрастом это все хуже влияет на людей, — Лука был абсолютно спокоен. За те месяцы, которые он играл с Роналду бок о бок, привык к эмоциональным вспышкам и прекрасно понимал, в чем их причина.       — Серхио такой из-за Икера, все это знают, — Криштиану зашипел, сжал кулаки, до боли вдавливая ногти в кожу.       — Из-за того, что его ожидания не оправдались. Вы же все думали, что они соулмейты. Он страдает из-за отсутствия предназначенной пары, — Лука внимательнее посмотрел на собеседника, пытаясь что-то разглядеть в его искаженном от злости лице. — А ты мучаешься из-за связи, которую принять не хочешь. Так кто это? Надеюсь, что не Перес, иначе это действительно будет кошмарно.       Криштиану вскочил со своего места, не мог успокоиться, чувствуя, как сходит с ума. Модрич молчаливо ждал, пока мужчина решится ответить, а потом буквально оказался вжат в диван, когда Роналду навис над ним. Его взгляд был полон ярости и страха.       — Это Месси. Ты доволен? — он прошипел это сквозь зубы, чувствуя внезапное облегчение, как только правда оказалась озвученной. Криштиану рухнул обратно на свое место и закрыл лицо ладонями. — Это не то, что нам с ним нужно. И уж тем более не нужно, чтобы кто-то об этом узнал.       Лука пожал плечами, будто не понимал, в чем суть проблемы. Он даже поймал себе на мысли, что это было более, чем логично. На последних двух играх, которые они провели с Барселоной, между этими двумя разве что пламя не вспыхивало, искрило так ощутимо, что никто не хотел приближаться. Модрич развернулся, придвинулся ближе, легко сжал плечо мужчины.       — Ты разговаривал с ним об этом? — Криштиану отрицательно покачал головой, чувствуя себя опустошенным. Говорить не было сил. — Ты должен. Пока вы вдвоем все не уладите, это будет продолжать быть проблемой для вас обоих. Это вредит тебе, Криш, твои убеждения не делают тебе лучше.       — Да ты, блять, заебал уже. Я не собираюсь разговаривать об этом ни с ним, ни с тобой, ни с кем-либо еще. А если ты проболтаешься, вылетишь из клуба быстрее, чем твои коротенькие ножки дойдут от этого дивана до выхода, — Криштиану не сдержался, ударил кулаком по кофейному столику и завыл от пронзившей руку боли. Его голос стал сдавленным и скулящим. — Я не хочу тебя здесь видеть, когда вернусь. Съебывай из моего дома и забудь все, о чем мы говорили. Вали нахуй, Лука.       Он прижал руку к груди, поднимаясь наверх, чтобы успокоиться и переждать момент слабости. Модрич на грубость лишь усмехнулся, убедился, что остался один, и потянулся за оставленным телефоном. Пароль не вызвал никаких затруднений, Криштиану слишком любил сына, чтобы использовать какую-то комбинацию, кроме как его день рождения. Нужный номер нашелся сразу. Лука даже не раздумывал, собираясь связаться с абонентом. Ему потом еще и спасибо скажут, кроме него никто не позаботится об этом португальском придурке.       Эти воспоминания, несмотря на тупую боль, вызывали у Криштиану улыбку каждый раз, когда он к ним возвращался. А еще они позволяли снова и снова видеть, какими трудными путями он шел ко всему, что сейчас имел, и придерживать свою злость при себе. Как сейчас, когда ему хотелось перезвонить и высказать все, что он думает об этой гиперопеке. Ему, в конце концов, тридцать один, он в состоянии сам о себе позаботиться. А если его мать и Лионель хотят с кем-то нянчиться — у них трое детей, есть где развернуться с заботой. Сон все еще не шел, разбередив память, Криштиану не мог перестать вспоминать, что случилось после того вечера с Лукой. Он перевернулся на живот, благодаря уколу колено больше не беспокоило его. Мыслями он снова вернулся на три года назад, в то трудное время, когда его сердце ныло без остановки, и захотел снова пережить это все, хотя бы в воспоминаниях, которые так трепетно хранил.       Лука оказался молчаливым. Хитро поглядывал во время тренировок, но слово сдержал — тайна осталась тайной. Тем более что сейчас их проблема сосредоточилась на Серхио, словно сорвавшемся с цепи после новости о беременности Сары. Криштиану был с ним, потому что Икер то ли не понимал, то ли не хотел понимать, как излишняя забота и присутствие вредили Рамосу. Во время перерывов, долгожданных и таких нужных, Серхио взгляд не отрывал от телефона, то хмурился, то еле заметно улыбаясь, и никто не собирался лезть к нему с расспросами. За окнами буйно гудел май, сияя насыщенной зеленью листвы и жарким солнцем, все мысли Криштиану были заполнены тренировками, призванными выбить из головы любой намек на аргентинского сукиного сына, а потом звонок телефона выбил его из колеи. Он уже вернулся домой, обнял сына и собирался переодеться, чтобы поужинать. Имя звонящего заставило его руки дрожать. Хотелось бы верить, что это кто-то из его идиотов-друзей глупо пошутил, заменил свое имя на столь ненавистное, но ответить на звонок Криштиану все-таки решился. Сначала была лишь тишина и тяжелое, неуверенное дыхание, а потом голос буквально взорвался в его голове, разнесся с кровью по всему телу, эти низкие, неуверенные интонации, с ощутимым аргентинским акцентом. Кровать показалась идеальным убежищем, словно здесь, в ворохе ненужных простыней и подушек можно было спрятаться от всего мира и от этого голоса.       — Криштиану? — он готов был взвыть. Не собирался никогда разговаривать, связываться со всем этим дерьмом, но Лука, никаких сомнений, это его гадких хорватских рук дело, все испортил. — Думаю, нам стоит поговорить.       — Да, — это было единственным, что он смог из себя выдавить. Криш не был готов, это выше его сил, вот так прятаться в собственной комнате от человека, находящегося за многие километры от него, не видящего его испуганного лица и подрагивающих рук.       — Как давно ты знаешь? — Роналду неразборчиво прошептал про февраль, когда впервые почувствовал боль, про март, когда все понял. — Есть ли причина, по которой ты не говорил? Я хочу выяснить все сразу, не растягивать эту историю, если в ней есть слишком большие изъяны.       И Криштиану говорил. О своих сомнениях, о страхе, о шутнике-Боге, который сделал это с ними. Говорил и не мог остановиться, не зная, откуда нашел смелость сказать первое слово и все последующие. Говорил о слишком жестоком мире, в котором никто не захочет принять подобное, о сыне, которого не хочет подвергать риску. Лионель слушал его, ни разу не перебив, лишь время от времени вздыхая, когда чужие слова, казалось, ранили его. Когда поток слов иссяк, Криштиану, наконец, смог озвучить то, что на самом деле его так пугало.       — Дело не в самом тебе, а в том, кто мы есть, — очередной понимающий вздох заставил его вздрогнуть. — Я не хочу впутываться в авантюру, которая может стоить мне всей моей жизни. Если это задело тебя, я прошу прощения.       Никогда он еще не чувствовал себя таким мягкотелым. Извинялся, говорил почти шепотом, хотя еще два месяца назад готов был перегрызть нынешнему собеседнику глотку. Но что-то внутри него дрожало и звенело, рвалось наружу сквозь покрывшуюся мурашками кожу. И он никогда не думал, что такое облегчение вызовут у него последовавшие за откровением слова.       — Мы могли бы попробовать, — Криштиану сдавленно заскулил. Все стало одновременно так просто и так сложно, что он не знал, что ему теперь делать. Страхи, превратившиеся в ночные кошмары о том, что он недостоин, не подходит, уязвлявшие его и ранящие, рассеялись от одной этой фразы. — Если ты, конечно, хочешь. Мне тоже есть, что терять, и у меня тоже есть сын. Мы в равных условиях, Криштиану, так что подумай, я не прошу ответ сразу. Но было бы отлично, если ты перезвонишь до конца недели.       Криштиану рассеяно попрощался. Смотрел на телефон, зажатый в ладони, словно на чудовище, внезапно возникшее в комнате, и не сразу отреагировал на стук в дверь. Мама смотрела на него обеспокоено, чутко уловив настроение. Ему не нужно было ничего говорить, чтобы она, как в детстве, обняла его и растрепала уложенные волосы. В конце концов, уже в темноте, когда он уложил сына спать, Криштиану знал ответ. Он может попробовать, они могут сохранить эту попытку в тайне, чтобы не навредить своим семьям. Он был слишком испуган собственным решением, поэтому не решился позвонить, только отправил короткое сообщение с обещанием прислать ближайшие свободные дни. И, как только Лионель прислал ему излишне вежливое пожелание спокойной ночи, металлические прутья, сковывающие его ребра, исчезли, позволяя полноценно вдохнуть. Мурашки с его кожи не исчезали до тех пор, пока он не уснул.       Они на самом деле пробовали. Редкие, одна или две, встречи в месяц, телефонные разговоры и сообщения, когда никто не видел. Криштиану скрывался, как мог, но от внимательного взгляда Луки спрятаться не мог. Тот ничего не говорил, но ободряюще улыбался, в одно мгновение становясь грустным при взгляде на Серхио. Тот, казалось, пришел в себя, но тоже с телефоном не расставался, выглядя в эти моменты чуть более счастливым, чем обычно. Когда-нибудь время залечит и его сердце, но сейчас Криштиану был сосредоточен на том, что не мог больше представить, как выйдет на поле, чтобы в очередной раз играть против Барселоны. Лионель за эти четыре месяца перестал быть уебком, слишком много точек соприкосновения у них нашлось. Так что, когда в конце октября они столкнулись на Камп Ноу, снова, Криштиану винил только завязавшуюся между ними историю в проигрыше, в своей ебанной карточке и в том, что не смог ни разу забить. Между ними установилась тишина почти на две недели, прежде чем Роналду нашел в себе силы заново начать разговор. Они не возвращались к теме игр, потому что это задевало и грозилось перерасти в скандал, в который сейчас ни один из них не был готов ввязаться. Криштиану больше не думал, что это провальная идея. И черт знает, что послужило этому причиной — то ли все больше тем, которые объединяли их, то ли Неймар, который буквально не отлипал от Лионеля. В конце ноября, когда в голове Криша окончательно оформилась мысль, что все это имеет смысл, что у них, возможно, правда может получиться, он совершенно точно убедился в том, что Бог, которому он так усердно молился, знал, что делал.       Они должны были встретиться в доме Криштиану, впервые с тех пор, как начали общение. Он хотел познакомить Лео с сыном, чтобы решить, стоит ли все это продолжать. И он был более чем удивлен, когда увидел мужчину на своем пороге, подталкивающего маленького мальчика вперед, ровесника Кришу-младшему.       — Тьяго, поздоровайся, — мальчик пробурчал себе под нос смущенное приветствие и снова попытался спрятаться за ноги отца. — Прости, мне стоило предупредить. Родители уехали, оставить его было не с кем. Это же не создаст неудобств?       Криштиану засмеялся. Его собственный сын выглядывал из гостиной, не решаясь выйти к гостям, хотя мужчина знал, что того просто раздирает от желания подойти и познакомиться. А дальше все случилось так, как должно было случиться. Что было взять с детей? Они, пожав друг другу руки, как взрослые, тут же унеслись то ли в детскую, то ли во двор, Криштиану просто не мог уследить за ними, и все встало на свои места. Не было никакой причины отрицать очевидное — они действительно были созданы друг для друга, а с конкуренцией разберутся как-нибудь потом. И не было ничего необычного в том, что Лионель решил принять предложение заночевать, чтобы не ехать обратно домой по темноте, — если выбраться из Мадрида пораньше, он как раз успеет и выспаться, и появиться на тренировке вовремя. Да и будить сына, уснувшего в обнимку с Криштиану-младшим он не хотел. Тьяго, переполненный впечатлениями, даже не дернулся, когда его укрыли одеялом, хотя обычно он спал более чем чутко. И не стала внезапной остановка около двери хозяйской спальни, когда двое мужчин молча смотрели друг на друга целую вечность, прежде чем шагнуть в комнату. На тренировку, конечно же, Лионель опоздал, но ему и слова поперек никто не посмел сказать, заметив довольную ухмылку на лице и совершенно выдающиеся способности в эти часы. Жерар стиснул его в своих крепких объятиях, тихо поздравляя, чтобы остальные не услышали, и пообещал не торопить с раскрытием имени родственной души. Но кто бы смог хранить в тайне такую новость? Они справлялись с этим до весны, а потом, когда скрывать стало слишком сложно, просто объявили об этом. К удивлению Криштиану, если кто-то и был недоволен правдой, то их нахуй никому не нужное мнение затерялось в фанатских поздравлениях и предложениях СМИ об эксклюзивном интервью.       Утро встретило его темнотой и болью. Солнце только-только начало подниматься над Мадридом, и этот бледный желтоватый свет, будто потухающий фонарь, не мог пробиться сквозь оконное стекло. Дом все еще был погружен в тишину, слишком раннее время для чьего-то пробуждения, но Криштиану всегда был жаворонком. Привыкнув вставать засветло, чтобы потратить больше времени на тренировки, он до сих пор не мог избавиться от этой привычки, даже если его ждали не раньше десяти. Сегодня время нужно было для другого. До ванной он дошел с трудом. Пришлось подволакивать ногу, колено, казалось, превратилось за ночь в один сплошной клубок боли и обнаженных нервных окончаний, но будь Криштиану проклят, если пойдет на поводу у Лионеля и сообщит о травме тренеру. Нет, он будет тренироваться, выйдет на поле, и никто не сможет его остановить. Конечно, Лео мог пойти на самую низкую подлость — связаться с Зиданом напрямую и растрепать обо всем, но никто из них никогда не пользовался настолько грязными приемами. Криштиану тяжело привалился к захлопнутой двери, шумно дышал, зажмурившись, пока новая вспышка боли не затихла. Знакомый блеск серебристой иглы в ярком свете белых ламп, знакомое ощущение растекающегося под кожей анальгетика. Лионель либо понадеялся на португальскую сознательность, либо решил элементарно игнорировать. Оба варианта имели место быть, и не хотелось выбирать ни один из них — гиблое дело. Криштиану осторожно пошевелил ногой, убеждаясь, что боль прошла, ровно встал, глядя на свое по-прежнему измученное отражение. Лекарство действовало точно так, как врач ему и обещал. Никаких побочных эффектов вроде рассеянного внимания или сонливости, включенное в список разрешенных препаратов. Ни у него лично, ни у клуба не будет проблем. Он может обо всем позаботиться сам, не нужно за ним приглядывать и поучать. Криштиану бросил мокрое после душа полотенце посреди комнаты, когда стоящая на ночном столике радионяня разразилась детским плачем. Торопливо натягивая штаны на все еще влажную кожу, он торопился заявиться в детскую раньше, чем там окажется его мать. В такое раннее время Криш не был настроен выслушивать еще одну поучающую тираду, в этот раз сдобренную материнской жалостью. Матео немного успокоился, оказавшись на отцовских руках, но все еще продолжал плакать. Криштиану внимательно осмотрел его широко открытый рот — десны опухшие и красные, хотя внизу уже был заметен белый край прорезающегося зуба. Он уже проходил это со старшим сыном, ничего сложного в том, чтобы осторожно, не причиняя лишней боли, намазать десны гелем. Потребовалось время, прежде чем Матео перестал плакать. К тому моменту, как Долорес спустилась на первый этаж, мальчик уже довольно улыбался беззубым ртом, превращая утреннее кормление в пытку для Криштиану. Они оба были перепачканы в каше, и женщина только негромко хмыкнула, чтобы не испугать своим внезапным появлением ребенка. Криштиану хотел было улыбнуться матери, но, увидев ее серьезное и сосредоточенное лицо, сразу же нахмурился. Он знал это выражение. «Криштиану, нам нужно поговорить и немедленно». Он слышал это, когда сбегал погонять мяч с соседскими мальчишками в далеком детстве, когда стискивал зубы, сдерживая горечь разочарования в неудачных матчах позже, когда влипал в истории, впоследствии растиражированные всеми газетами мира. Долорес села напротив, подтолкнула полотенце, чтобы ее сын мог вытереть испачканное лицо Матео. После мальчик затих у отца на коленях, перестав на какое-то время ощущать боль режущихся зубов. Все так же, как у Криштиану, лишь с той разницей, что он не позволял себе рыдать от боли, не на людях. Мужчина принялся за свой завтрак, молчаливо, опустив взгляд в тарелку, не решаясь посмотреть на мать и начать неприятный разговор. Впрочем, она всегда была женщиной решительной и смелой, даже если ее сын — самый большой упрямец в этом мире.       — Лионель звонил мне, — Роналду сдавленно застонал сквозь стиснутые зубы. — И не надо делать такое лицо, Криштиану. Если хочешь, чтобы к тебе относились, как к взрослому, то и веди себя соответствующе. Ты не должен играть, если твоя травма требует лечения.       — Вы оба преувеличиваете, там ничего серьезного. Врач осматривал меня, я прошел все необходимые обследования. Это просто небольшое последствие растяжения, — Долорес скептически нахмурилась и пожала губы. Действительно, невообразимый упрямец. — Если это вас так волнует, после игры, сразу же на следующий день, я вместе с тобой схожу к врачу еще раз. Если Лео хочет взглянуть на результаты очередного бесполезного обследования, то он тоже может прийти. Перестаньте делать трагедию из ничего.       Женщина обреченно прикрыла глаза. Она не могла диктовать сыну, как ему жить, не в том возрасте он был и не в том статусе, но ее материнское сердце разрывалось при взгляде на очевидно сдерживаемую боль. Долорес забрала свою чашку, все еще горячую, хотя, казалось, она простояла на столе не меньше получаса. Разговоры с сыном всегда были трудными.       — Не приходи ко мне жаловаться, когда все выйдет из-под твоего контроля, — она собиралась закончить завтрак во дворе, в прохладе мадридского утра. — Если мне придется тащить тебя в больницу силой, я это сделаю, ты знаешь. Но до тех пор не приходи ко мне разводить сырость из-за холодности Лионеля к тебе. Хочешь пожертвовать будущей карьерой ради одной игры? Я не буду останавливать тебя.       — Ты говоришь его словами, — Криштиану из последних сил держал себя в руках. Как только он заведется, Матео снова начнет плакать, а этого допустить никак нельзя было.       Долорес на это ему ничего не ответила. Гордо удалилась, чтобы закончить утренние дела, прежде чем ей придется ехать к врачу с детьми. Можно было попросить об этом няню, но она, вырастившая четверых детей, не доверяла посторонней женщине. Возраст позволял ей ловко управляться с двумя шестилетними мальчишками и полугодовалым малышом. Еда больше не лезла в горло, Криштиану оставил наполовину полные тарелки на столе. В детской он возился с Матео до тех пор, пока тот не начал зевать и осоловело смотреть на него. Уже сейчас, когда мальчик был настолько мал, он был тихим и спокойным, как и его отец. Криштиану уложил сына, в очередной раз убедился, что все в порядке, и только после этого заторопился. Когда он уходил, Долорес недовольно посмотрела ему в след, но мужчина решил этот взгляд проигнорировать. Не в первый раз.       На тренировке он был едва ли не первым. Иско лениво зашнуровывал бутсы, время от времени надолго задерживая внимание на телефоне. Он и Криштиану заметил уже после того, как тот переоделся. Рассеяно помахал рукой и снова уткнулся в телефон. Роналду в чужую жизнь не лез, если не просили, сдержанно поздоровался в ответ и решил оставить друга одного. Только оказавшись на газоне, он смог расслабленно выдохнуть. Здесь не было осуждающих взглядов и монотонных нравоучений, тяжелых вздохов матери и всезнающего прищура Лионеля. Криштиану просто слонялся туда-сюда, несколько раз пнул ни в чем неповинные ворота, будто проверяя, действительно ли так хорошо действие обезболивающего. К тому моменту, как все собрались на поле, он был абсолютно спокоен и готов работать. Это было самым правильным решением — тяжело тренироваться, чтобы в голове не осталось никакого дерьма, сбивающего его с намеченного пути. В парной тренировке к нему присоединился Серхио, уже не такой рассеянный, как в течение последних нескольких недель. Окинул его своим обычным самоуверенным взглядом, закатал шорты и, чуть ли не дразня, подкинул мяч носком бутсы.       — Выглядишь хуево, — констатировал он, все еще играясь с мячом, будто это не у них игра послезавтра и нужно приложить все силы на последних тренировках.       — Беру пример с капитана, — грубо бросил Криштиану, пытаясь подобраться к мужчине и, наконец, забрать у него мяч. Он хотел работать, а не языком чесать.       Серхио на это только хмыкнул, но пас отдал, с удивлением отмечая, как мяч прокатился у Роналду между ног, а тот никак не отреагировал. Молча развернулся, прошел несколько шагов и пнул его назад.       — Это как-то связано с нытьем Жерара, что Лионель ебет их уже не меньше часа? Он за пять минут назвал его уебком и мудилой раз двадцать, — Рамос хохотнул, но поймал нужное настроение и стал играть чуть жестче, отвлекая чужое внимание. Что бы там не происходило, брать Криштиану нахрапом — самая херовая идея в жизни.       — Ой, блять, если тебя это так волнует, позвони и узнай, — мяч с силой ударил Серхио в голень, но мужчина на это никак не отреагировал. — Если хочешь попиздеть, иди к Дани, у него хорошее настроение. Или к Марко, он умрет от счастья. Но от меня со своим пиздежом отъебись.       Серхио пожал плечами. Такое настроение Криштиану — обычное дело. Выражаться через слово он начинал после проигрыша или после особо сильных ссор с Лионелем, и, если первый случай не имел места быть, то лезть не было смысла. Серхио и сам ненавидел, когда кто-то совал нос в его личную жизнь. Свежи были воспоминания, как он сцепился с Гаретом из-за его неудачной шутки о недотрахе в прошлом году, провоцировать Роналду в преддверии важной игры — идея ужасная. После они работали в тишине, пока не начали делиться на команды, и лишь тогда Рамос снова заговорил, пытаясь остудить пыл Криштиану.       — После игры, — Криш исподлобья взглянул на него, награждая тяжелым, не обещающим ничего хорошего взглядом, — может выберемся куда с мальчишками? Или хотя бы затеряемся у тебя на заднем дворе. Они канючат, что им скучно, а куда я? Тут с утра до ночи, жалко их. При живых отцах — без отцов.       Криштиану улыбнулся. Чертов андалузский ублюдок знал, как перевести тему, чтобы сгладить скандал. Кивнул в ответ, обещая вернуться к этой теме позже, а после полностью сосредоточился на игре. Пока лекарство действует, он должен выжать из себя больше, чем максимум, иначе не видать им никакой победы.       Самым тяжелым, несмотря на все убеждения Криштиану, в эти дни стало для него молчание. Мать, смирившись с его непреклонностью, к теме травмы больше не возвращалась, говорила о домашних делах, детях, о планах на скорый отпуск. Это не было отдушиной. Сколько бы сил он не прикладывал, игнорирование Лео выбивало его из колеи. Несколько раз в утро перед игрой он порывался написать, но тут же откладывал телефон в сторону. Время от времени они ругались так, что земля дрожала, но Лионель никогда не оставлял его без пожелания удачи. Сегодня телефон молчал. Впрочем, Криштиану это только раззадорило. Он докажет ублюдку, что ничего не произошло, что он может играть, как и обычно, а травма — пустяковая, почти детская. Долорес обняла его перед выходом, сожалеюще вздохнула, что не сможет привести мальчиков на стадион, на что мужчина только ласково поцеловал мать в щеку, убеждая, что все в порядке. На стадион он добрался уже абсолютно собранным. Это, блять, полуфинал Лиги Чемпионов, он не позволит какому-то блядскому Лионелю Месси запудрить ему мозги и проиграть. Играть дома всегда было легче. Криштиану знал каждую травинку, каждую белоснежную поверх зелени линию, и трибуны были ему знакомы, ревели его имя. И этот рокот людских голосов, похожий на раскаты грома, давал ему возможность забыть о боли, о всех проблемах, которые остались в стенах его спальни. Серхио хлопнул его по плечу перед выходом, улыбнулся, лицо его в тот момент было настолько глупым, что Криштиану прыснул от смеха. Дани пихнул его между лопаток, чтобы тот заткнулся и не мешал молиться. От этого разобрал смех еще больший, но, скорее всего, это уже истерическое, с ним бывало и раньше.       Он плохо помнил, что на самом деле происходило. Ноги сами несли его в нужном направлении, перехватывали мяч у манчестерских ублюдков и отдавали удачные пасы. Криштиану работал головой, но не осознавал ничего, из того, что делал. Доведенные до автоматизма упорными, длительными тренировками действия вели его дальше, к чужим воротам, он готов был найти позицию получше, чтобы, наконец, вкатить первый гол в чужие ворота, когда Агуэро, этот аргентинский уебок, выбил мяч у него из-под ног. Казалось, прошла целая вечность в этой борьбе, пока перед глазами у Криштиану не потемнело. Мяч ударил его в колено, боль растеклась по всему телу, сковала мышцы, буквально парализовала его ноги. Как только он попытался сделать шаг, игра только началась, прошло не больше пятнадцати минут, как новая вспышка боли обожгла его тело. Теперь в руке, такая знакомая и неуместная, кожа буквально горела. Криштиану согнулся, уперся ладонью в здоровое колено, почувствовал, как по губам потекла соленая, горячая кровь. Это было сильнее, чем он мог терпеть. Было нетрудно вытерпеть удар по травмированному колену, хоть от этого ноги его и перестали слушаться, но блядский Лионель, ебанный ублюдок, не нашел времени лучше, чем набивать свои ебанные тату прямо во время чужой игры. Сквозь гул толпы, крики Серхио, Марсело и Тони, шум крови в ушах собственные мысли казались ему оглушающе громкими. Лео пообещал, что будут последствия. И вот она, аргентинская мстительность во всей своей красе. У Криштиану помутилось перед глазами, кислая слюна скопилась во рту, и он, не стесняясь, сплюнул ее на траву, пытаясь не потерять сознание. Такого удовольствия он Лео не доставит. Медики, как только убедились, что убраться с поля Роналду сам не сможет, оперативно погрузили его на носилки, а дальше Криштиану помнил только темноту. Он отключился от нестерпимой боли, как только шум стадиона оказался слишком далеко, чтобы осознаваться.       Свет в палате, в которой Криштиану приходит в себя, больно бьет по глазам. Он смаргивает слезы, склеившие ресницы, щурится, привыкая к яркому апрельскому солнцу, проникающем сквозь не зашторенное большое окно. В горле так сухо, что дерет, он закашливается, пытаясь позвать сидящую в кресле рядом с кроватью мать, звенящие связки, кажется, разрываются. Долорес поспешно откладывает книгу в сторону, загибая уголок страницы, протягивает сыну стакан, наполненный только до половины. Ее обеспокоенный взгляд сменяется раздражением и злостью, когда Криштиану перестает сипеть и благодарно улыбается, неловко вскидывая руки для объятия. Она обнимает в ответ, прячет лицо в пропахших всего за одну ночь больничным запахом волосах, и Криштиану может чувствовать ее слезы. Мужчина легко сжимает ее опущенные плечи, пытаясь убедить, что все в порядке, но о чем он может говорить, когда лежит под больничной простыней. Когда Долорес, наконец, успокаивается, она снова становится рассерженной, и это даже пугает.       — Я думала, ты умрешь, — ее голос пустой и бесцветный на этих словах, слезы снова скапливаются в уголках ее глаз. Криштиану хочет стереть их, все до единой, но женщина не подходит к нему, держится на расстоянии, будто боится не сдержаться. — Мальчики были в панике, а я даже не знала, что им сказать. Отец был бы в ярости от твоего наплевательского поведения, так что я буду злиться за нас обоих.       Криштиану стыдливо опускает взгляд. Он прекрасно знает, как остро его мать реагирует на подобное, как переживает за каждого из своих детей, но его вины во всем этом нет. Единственное, что он делает, так это оправдывается, хотя давно уже не ребенок.       — Спроси у Лионеля, почему я здесь, — он буквально выплевывает сквозь зубы чужое имя, жгущее его язык и губы. — Это только его вина, ничья больше. Как вообще…       — Он позвонил мне, — Долорес грубо перебивает его, взмахивает рукой, жестом прося замолчать. Криштиану давно не видел мать настолько разозленной. — И все объяснил. Рассказал, что сделал и почему, но как я могу его обвинять в этом? Весь мир заботится о тебе, Криштиану, кроме тебя самого. Не смей и слова сказать о том, что сделал Лионель. Может, после разговора с врачом тебе станет понятней, но до тех пор ты не будешь никому звонить. Я забрала твой телефон. Клуб еще не делал никаких заявлений о твоем состоянии, ждут твоих слов, но только посмей ляпнуть что-нибудь не то.       Криштиану открывает рот, ему есть, что сказать на этот полный злобы монолог, но и слова произнести не успевает — Долорес выходит из палаты, плотно прикрывая дверь. Он думает, что это настоящее блядство. Из-за Лео он здесь, потому что его болевые рецепторы не справились с таким количеством ощущений. Из-за Лео его мать чуть не получила сердечный приступ, а дети, скорее всего, проплакали половину ночи. Он так зол, что встречает врача с недовольным прищуром и сжатыми кулаками. Стоит отдать мужчине должное, он никак не реагирует на подобную выходку, не первый самоуверенный спортсмен в его профессиональной жизни. Долго втолковывает Криштиану о случившемся, показывает снимки, на которых Роналду не видит ничего, твердит о результатах анализов, в которых он ничего не понимает. Единственное, что выхватывает из долгой, полной медицинских терминов речи его одурманенный обезболивающими и усталостью мозг, — он действительно мог потерять возможность играть. Видимо, никто не знает о случившемся всей правды, раз врач продолжает распинаться о недельной реабилитации, после которой нужно пройти еще одно обследование. Мужчина, полноватый, с залысинами на висках, убеждает, что они вовремя приступают к лечению — оно не займет много времени, а при должном усердии и выполнении всех рекомендаций Криштиану сможет выйти на поле в финале Лиги Чемпионов. Обнадеживающий прогноз, особенно для него, загремевшего на больничную койку после первых двадцати минут игры. Рука больше не болит, только легкий зуд от плеча до локтя, знакомый и привычный. Он был необычным и новым, волнующим, когда в прошлом году Лионель делал это черное уродство на своей голени. Сейчас Криштиану слишком потерян, чтобы дать трезвую оценку своим чувствам. Долорес возвращается спустя почти час, видимо, решила дать время сыну, чтобы тот успокоился и остыл, не сказал лишнего, и принимается копаться сначала в своих вещах, а потом — в стоящей около кресла спортивной сумке. Она протягивает сыну одежду и поджимает губы, когда тот снова упрямится, скрещивая руки на груди, словно капризный ребенок.       — Такси приедет через пятнадцать минут, — она проверяет, не забыла ли чего. — Завтра привезу тебя обратно на твои реабилитационные занятия или как они называются. Не уверена, что няня справится с тремя нервничающими мальчишками еще несколько часов. Одевайся, Криштиану, мы поедем домой, эти стены угнетают меня.       В его глазах застывает немой вопрос, который он не в состоянии озвучить. У него просто нет сил, чтобы произнести вслух это, чтобы не показаться жалким. Впрочем, его мать всегда была умной женщиной, понимала с полувзгляда.       — Он приедет утром, решает какие-то вопросы, — Криштиану пожимает плечами, будто ему совсем не интересно, хотя внутри все клокочет от ярости. Он столько всего хочет высказать этому аргентинскому уебку, что листа бумаги не хватит для гневного письма. — Ты можешь собираться быстрее? Или мне тебя одеть?       Криштиану фыркает, задирая подбородок. Даже если бы он умирал, помощи бы не попросил. Долорес ждет его снаружи, тепло благодарит медсестер и врача, закатывает глаза, когда ее сын, великовозрастный упрямец, делает вид, что все в порядке, пытается не хромать на перевязанную эластичным бинтом ногу. Только на заднем сиденье такси он позволяет себе издать хриплый, полузадушенный вздох. Нет ничего, чего бы он хотел сейчас сильнее, как оказаться дома. В родных стенах, в окружении детей, утонувший в мягкости одеяла и подушек. Долорес больше не говорит ему ни слова, смотрит в окно и недовольно ворчит на особо резком повороте к Ла Финке.       В собственной спальне, хранящей тысячи тайн, Криштиану чувствует себя спокойней. Даже ранним утром следующего дня он больше не чувствует прошлого раздражения и злости. Они ушли, стоило ему тяжело рухнуть в постель, обнять мальчишек, устроившихся у него под боком, тянущих свои руки к нему в поиске защиты. Матео тоже был с ним, сладко посапывал на соседней подушке, наконец-то не чувствуя боли. Как только Роналду поднял младшего сына на руки, тот счастливо улыбнулся, демонстрируя прорезавшийся первый зуб. Утром, ожидаемо, детей с ним в кровати не было, как и новых сообщений на телефоне. Он не знал, чего ждал. Что он хотел услышать от Лионеля? Извинения были бы пустыми и лживыми, а объяснения и подавно не были нужны. Криштиану прислушался, но уловил только свое еще не слишком ровное после сна дыхание. Потребовалось время, прежде чем он смог подняться с постели и добраться до ванной, хотя колено уже не так сильно болело. Большую часть времени он провел, просто сидя на полу ванной и глядя на воду. Она успокаивала, дарила такое нужное умиротворение. Шаги в комнате стали оглушительными в тишине. Криштиану не торопился, с трудом принял душ, чтобы не намочить фиксирующую повязку, тщательно и долго вытирался, зачесывал стянувшиеся в кольца волосы. Выходить не хотелось, но он не мог просидеть здесь целый день. Рано или поздно ему придется столкнуться с неизбежным. Мужчина тяжело вздохнул, набираясь решимости, и распахнул дверь. Лионель копался в одном из ящиков шкафа, ища домашние вещи, не сразу обернулся, заканчивая свои поиски. Криштиану скользнул взглядом по его правой руке, полностью покрытой рисунком, — кожа еще была покрасневшей, и это доставило ему садистское удовольствие, даже если зуд мучил его самого. Между ними было расстояние достаточное, чтобы сдержать любой гневный порыв, но удержать свои мысли Криштиану не мог. Он просто разглядывал чужое лицо, не тронутое сожалением или виной, и это взбесило его.       — Я хотел приехать вчера, — Лео сделал шаг к нему навстречу, но мужчина тут же отступил назад, — но пришлось как-то объяснить свое отсутствие. С тобой все в порядке?       От этой заботы, непрошенной, такой ненавистной сейчас, Криштиану заскрипел зубами, прищурился, скрестил руки на груди, гордо вскидывая подбородок. Он не прогнется, Лионель не заслужил этого, не после того, что сделал.       — Нормально. Если это все, что ты хотел узнать, мог бы просто позвонить. У тебя же тренировки, можешь вернуться обратно в свою Барселону и делать там, что хочется, — Лионель удивленно приподнял брови, не ожидая такого холодного приема. Он сделал еще один шаг вперед, но Криштиану уже оказался на другом конце комнаты, избегая его. — Перестань со мной нянчиться. Я видеть тебя не хочу.       Лео смиренно склонил голову. У Криштиану всегда был тяжелый характер, он знал, на что подписывался, когда впервые пригласил его на жалкое подобие свидания, но почему-то был уверен, что сейчас мужчина поймет причины поступка. Что же, если ему нужно время, Лионель готов его дать. Кивнул самому себе, бросил необъяснимо тоскливый взгляд на озлобленного мужчину и покинул комнату. Криштиану привалился к стене, как только остался один. Лучше бы не приезжал, не рвал сердце своей бестолковой заботой, не заявлялся в комнату, будто был всегда прав во всем. Роналду тяжело дышал, зажмурился, пытаясь справиться с гневом, переполняющим его. Он простоял так до тех пор, пока колено не начало ныть, а мама, громко постучав, не открыла дверь. Криштиану медленно спустился по лестнице, не позволяя женщине помогать ему, проследовал к гаражу. До самой больницы он пытался выкинуть из головы счастливый смех Тьяго и Криштиану-младшего, навалившихся на сидевшего на диване Лионеля.       Он возвращается домой уже к вечеру. Сначала его долго терзает лечащий врач, продолжая убеждать, что столь интенсивная реабилитация поможет восстановиться быстрее, а после ему просто необходимо побыть подальше от стен, которые в одночасье стали холодными и неприветливыми. Будто одного шага Месси через порог было достаточно, чтобы дом превратился в чужой. Долорес только закатывает глаза на его откровенное ребячество, всовывает в руку ключи от машины и ловит такси. Она на самом деле любит сына, но терпеть эти детские выходки не намерена. Криштиану с трудом подавляет растекающийся по крови гнев. Долго бесцельно катается по Мадриду, ненавидя каждую улочку, на которой оказывается спустя несколько поворотов. То кафе на Плаза де Каскорро тоже ненавидит — стоит увидеть вывеску, как непрошенные воспоминания о заставшем их с Лео пару лет назад ливне, вынудившим зайти сюда, вызывают еще больше злости. Но ее становится все меньше, пока он продолжает колесить по городу. К тому моменту, как он въезжает в Ла Финку, от нее остается только неприятная пустота под ребрами, звенящая и мучающая, а колено снова начинает ныть. Не так сильно, как раньше, но ему лучше вернуться в постель, как и советовал врач. В доме подозрительно тихо, даже во дворе никого нет — Криштиану специально выходит посмотреть. Только на кухне он видит спину Лионеля, его плечи мелко подрагивают, а негромкий смех разносится по просторному помещению, повисает где-то под потолком, будто указывая Криштиану на его место. Не здесь, не с ним и матерью, что-то оживленно рассказывающей мужчине. Будь воля Долорес, она бы, возможно, даже усыновила бы Лионеля, не доставляющего ей столько же хлопот, сколько и родной сын. Подняться на второй этаж стоит усилий. Криштиану не свинья, он предпочитает сразу убирать грязные вещи в корзину, но сегодня он просто комкает рубашку и швыряет на пол, оставляя ее ослепительно белым пятном на светлом ковре. Он не хочет признавать очевидное, что настойчиво бьется в его голове. Он — последний мудак. Теперь, когда его мысли просветлели после долгого одинокого дня, все предельно понятно. Криштиану знает, чего стоило Лионелю вырваться хотя бы на день из стен родного клуба и пропуск тренировок. Тяжелый вздох срывается с его губ, когда он увеличивает в ванной напор воды. Возможно, проведя здесь целый день, Месси понял, что такой человек, как Роналду, не стоит его усилий. Криштиану вываливается из ванной, клубы пара вырываются вслед за ним. Комната по-прежнему пуста. Мужчина забирается в кровать, не потрудившись даже одеться — едва ли в этом есть смысл. Он кутается в простыню, натягивает ее до самого подбородка, снова сверля взглядом потолок. Дверь в спальню приоткрывается с едва слышным скрипом. Лионель входит тихо, будто ногами пола не касается, осматривается, разглядывает темную макушку на белоснежных простынях. Криштиану даже взгляд на него поднять не может от стыда. Месси, может, и ублюдок, наглый и самоуверенный, похлеще него самого, но у него сейчас тоже непростое время. Мужчина долго копается в шкафу, пытаясь найти свои вещи, задвинутые в дальние углы полок, тишина звенит, словно стекло бокалов, и в голове тоже звенит от чувства вины и собственной глупости, вскормленной эгоизмом и самодовольством. Криштиану долго подбирает слова, ищет их в испанском и португальском, но не выходит ничего. Он редко просит прощения, у него словно язык отсыхает, когда нужно произнести это. Лионель начинает разговор вместо него.       — Мне выбрать гостевую подальше от твоей спальни? — он держит в руках стопку вещей, а взгляд его нечитаемый, пустой.       Криштиану нервно передергивает плечами. Его спальня, не их, и от этого зудит под ребрами, будто сердце ищет путь наружу. Он сжимает кулаки, вертится под простыней, пытаясь сделаться меньше и незаметнее. Язык с трудом ворочается во рту, произнося непривычное.       — Извини, — его голос так тих, а слово такое неожиданное, что Лионель резко оборачивается, удивленно таращась на мужчину.       — Что? — наверное, ему показалось, Криштиану физически не способен на извинения, он стоял в очереди за мастерством и упорством, а не за тактичностью.       Роналду высовывается из своего хлопкового укрытия, но взгляд не поднимает, стыдливо рассматривает свои руки, заставляя язык снова двигаться. Невыносимо снова повторять это, но он знает, что должен. Его вина в этот раз слишком очевидна, чтобы можно было ее игнорировать. Он бубнит себе под нос, мешает языки от волнения, сцепляет пальцы в замок.       — Я был неправ, — голос Криштиану глухой, речь невнятная. — Мне стоило сказать, что у меня травма. Но я не мог не выйти, понимаешь? Я был нужен там.       Лионель тяжело вздыхает — по-прежнему упрямый, даже если прощения просит. Как мальчишка, такой же, как и его сын. Матрас прогибается под дополнительным весом, Криштиану втягивает голову в плечи, ожидая очередной унизительной тирады о безответственности и глупости. Вместо этого Лео треплет его по влажным волосам, растягивая кудри в прямые пряди.       — В следующий раз тебе стоит быть умнее. Позавчера была только твоя игра, но нас обоих из клубов попрут, если мы из-за связи потеряем форму, — Криштиану глубоко дышит, согласно кивает, понимая, о чем речь. Это было одной из главных проблем, когда он только выяснил о связи, боль цепляла их двоих.       Лео последний раз разглаживает его мокрые волосы, прежде чем, наконец, подхватить свою отброшенную на кровать одежду и скрыться за дверью ванной. Криштиану откидывается на подушки с облегчением. Это было легче, чем он мог предположить. Ни осуждения, ни унижений, на которые он рассчитывал. Он двигается в сторону, освобождая правую половину кровати, не собираясь сегодня спать в одиночестве. Ему этого с лихвой хватило за те полтора месяца, когда они и встретиться толком не могли, только видео-звонки, фотографии и сообщения, которых всегда было недостаточно. Лионель возвращается быстро, трясет головой, стряхивая воду с волос. Находит в своих вещах телефон, отключает звук и ныряет в предоставленный ворох простыней и подушек, с облегчением вытягиваясь на постели. Дети загоняли его за день, усталость была ровно такой же, как после долгих, напряженных тренировок, мягкость кровати стала благословением. Криштиану придвинулся к нему ближе, потерся щекой о плечо, словно кот, блаженно закрывая глаза. Лионель нахмурился — боль дала о себе знать. Ему пришлось сползти ниже под недовольное сопение мужчины, чтобы осторожно обхватить колено пальцами. Криштиану стиснул зубы от первого нажатия, зашипел, пытаясь вырваться.       — Лежи смирно, — Лео погладил изгиб его шеи, щекоткой отвлекая от боли. — Сначала будет неприятно, а потом поблагодаришь.       Он предпочитает пространно ответить, что это парни в клубе его научили, не уточняя, кто конкретно. Не хватало еще снова завести Криша упоминанием Джуниора, тем более в святая святых дома. Криштиану продолжает шипеть, когда пальцы сдавливают его колено, разгоняя кровь. Это действительно больно, но вполне терпимо, поэтому он зажмуривается, концентрируясь на пальцах, оглаживающих его плечо и ключицу, на губах, касающихся живота. Есть в этом что-то дикое — он так и не оделся, лежит совершенно голый, в то время как Лео натянул свои дурацкие штаны и футболку, будто не планировал ничего на ночь. А еще он постыдно признает, что колену действительно становится легче, когда Лионель заканчивает разминать мышцы. В тихом блаженстве тянутся минуты, полные жаркого томления от предвкушения неизбежного. Пальцы, переставшие касаться колена, скользят выше, оглаживают нежную кожу на внутренней стороне бедра, неспешно скользя снизу-вверх. Криштиану беззвучно выдыхает, разводит ноги шире, зная, что не сможет противиться. Возбуждение растекается внизу его живота, вызывает мурашки, и он нетерпеливо дергает Лео за волосы, безмолвно прося поторопиться. Смешок он чувствует кожей, горячий воздух обжигает бедро, а потом мягкие пальцы сменяются жестким ощущением колючей густой щетины. Криштиану дергается, но ноги, словно против его воли, разъезжаются в стороны еще сильнее. Он стискивает простыню, сжимает зубы, не желая просить. Лионель принимает правила его игры так же легко, как и всегда. Ловко перебирается со своего места, устраиваясь между разведенных ног, опирается на локти и бросает хитрый самодовольный взгляд на мужчину. Криштиану приоткрывает рот, чтобы вдохнуть, и тут же выдыхает, когда влажный язык медленно двигается от основания его члена к головке. Он откидывается на подушки, позволяя творить это безобразие. Лео слишком неторопливый, лижет, прикрыв глаза, перекатывает яйца пальцами, трется щетиной о нежную кожу. Слишком разные ощущения сводят Криштиану с ума. Он вскидывает бедра в немой мольбе, комкает простыню, прячет лицо в подушку, заглушая стоны. Когда он чувствует влажность горячего рта, обволакивающую его член по всей длине, утыкающийся в кожу нос, то больше не может сдерживаться.       — Caralho[1], — шипит сквозь зубы, вплетая пальцы в чужие жесткие волосы, теряет возможность дышать.       Лео не задерживается на этом долго, оставляя Криштиану изнывать от острого, сводящего с ума возбуждения. У португальца под ним затуманенный взгляд, рот приоткрыт, а дыхание такое надсадное — того и гляди, задохнется. Лионель избавляется от одежды, Криштиану сквозь пелену неудовлетворенного желания рассматривает рисунок на его правой руке, покрывающий всю кожу. Он дергается, когда слышит смешок, гонит подальше мысли, что смеются над ним. Лео встряхивает полупустым флаконом, снова возвращаясь в постель.       — Когда я уезжал в прошлый раз, здесь было больше, — он подсовывает под колено мужчины подушку, чтобы не травмировать сильнее.       Криштиану лишь неразборчиво ворчит на португальском, поторапливает, опираясь на пятки и выставляя себя на обозрение. Его щеки окрашиваются ярким румянцем, когда он понимает, что его рассматривают. Любуются его гладкой, загорелой кожей, отмечают переходы оттенков там, где ткань белья скрывала тело от солнца. Лео лишь слегка щиплет его за ягодицу, вырывая еще один поток ругательств, несколько раз касается языком тугих мышц, прежде чем щедро смазанными пальцами толкнуться в жаркое нутро. Он знает, когда остановиться, это странное ощущение — растягивать Криштиану и чувствовать все самому, но в этом есть и свои плюсы. Поцелуй на бедре выходит смазанным, долгое влажное касание по коже, Роналду вжимает затылок в подушку, подставляясь еще сильнее, снова вскидывая бедра.       — Не такой уж и узкий, — Лео проворачивает пальцы, разводит в стороны, сипло дыша, упираясь лбом в крепкий, твердый живот. Влажная головка чужого члена трется о его подбородок, и Криштиану сипит от жесткого ощущения щетины на нежной, чувствительной коже.       — Я был тут один неделями, — с трудом шипит он сквозь стиснутые зубы, пытаясь не разорваться от ощущения пальцев внутри и языка на члене. — А теперь закрой рот и займись делом, ублюдок.       Лео на это лишь смеется, добавляет сначала третий, а после и четвертый палец, растягивает, наслаждаясь видом корчащегося от удовольствия мужчины. Криштиану стискивает его плечи пальцами, бормочет неразборчиво, буквально задыхаясь. Иногда им обоим жаль, что пополам они делят только боль, а не удовольствие. Роналду надсадно дышит, хватает раскаленный воздух широко раскрытым ртом, смотрит слепо, не видя ничего перед собой. Может только слышать, как разрывается фольга, как негромко выдыхает Лионель, раскатывая тонкий латекс. Его травмированная нога оказывается закинутой на чужое плечо, так удобней им обоим, вторая тут же обвивает бедро Лео, притягивая ближе. Криштиану ловит короткий поцелуй, снова вскидывается и заходится протяжным стоном, когда член растягивает его. Он быстро привыкает под уверенными, сильными касаниями ладоней к животу и груди, облизывает губы, жмурится, чувствуя себя, наконец-то, целым. Воздух вокруг тяжелый, густо втекает в легкие, не давая им двигаться под ребрами, растекается под кожей расплавленным свинцом, выжигая напряженную плоть. Движения медленные, глубокие, Криштиану, кажется, чувствует каждую вену на заполняющем его члене, стонет просто неприлично, запрокидывая голову, снова и снова вдавливая затылок в подушку. Он, наверное, совсем не в себе, подставляется под грубоватые ласки горячих ладоней и усиливает хватку ногой на бедре, умоляя ускориться. Ему нужно это так сильно, что страшно и дико, вот так отдаваться, бездумно, безумно, ни на секунду не задумываясь о последствиях. Лео удерживает его за бедра, оставляет на коже синяки от пальцев, расплывающиеся болью, сипит сквозь сжатые зубы, будто боясь издать хоть один лишний звук. Криштиану хочет слышать, раз не открывает глаз, цепляется за чужие запястья, царапает вдоль вен, словно хочет любовнику всю кровь выпустить в наказание за содеянное. Лионель на это только хмыкает, замедляется, заставляя мужчину под собой зайтись разочарованным стоном. Ему самому так кончить хочется, что сил нет терпеть и издеваться, но он продолжает пытать неспешными движениями и неглубокими толчками, от которых у Криштиану глаза закатываются, а дыхание окончательно сбивается. Украсть несколько коротких неаккуратных поцелуев — настоящее испытание, разница в росте все превращает в пытку, но Роналду шипит в чужие губы, растянутый одной головкой. Он ловко выпутывает ногу, закидывает на плечо мужчине, становясь еще более узким и тесным. Глаза Лионеля черные, блестят в отсвете экрана звонящего телефона. Криштиану вскрикивает, когда его за бедра подтягивают еще ближе, каждое движение внутри него быстрое, резкое, а бедра уже ноют от напряжения. Он не спрашивает разрешения, дрочит себе грубо, царапая по уздечке ногтями. У него закладывает уши, а перед глазами растекается тьма, в которой вспыхивают звезды. Все его тело крупно дрожит, мышцы сводит спазмом. Лео кончает глубоко внутри него, впивается пальцами в кожу, будто хочет продавить до самых костей, запрокидывает голову, глухо рычит, кривя от удовольствия лицо. Он валится рядом с ним на постель, по левую руку, где обычно никогда не спит, и переводит дыхание. Криштиану собирает себя по кускам, облизывает пересохшие губы. Не чувствует боли, сплошное наслаждение, заполнившее каждую клетку его тела. Они долго лежат в тишине, боясь разрушить ее любым словом, таким лишним прямо сейчас. Телефон снова вибрирует на тумбе, этот шум неуместный, нарушающий благоговейный момент молитвы самым древним богам, что существовали задолго до цивилизаций. Роналду лениво тянет руку, хватает ослабевшими, еще подрагивающими пальцами телефон и хмурится, разглядывая имя звонящего.       — Сбрось, — Лео возится, укладываясь удобней.       Он просил звонить только в случае острой необходимости, и вряд ли для такого звонка выбрали Джуниора. Криштиану довольно улыбается, возвращает телефон на тумбу и укладывается, вытягивая ноги. Устраивает подбородок в изгибе чужой шеи, начинает свою ласковую португальскую болтовню, бессвязную, но по-прежнему волнующую даже спустя столько лет. В этом умиротворении проходят бесконечно долгие минуты, Лео оглаживает влажную загорелую кожу на груди и животе, щурясь, когда мужчина под боком начинает возиться от щекотки. В конце концов он обхватывает чужой подбородок пальцами, вынуждая Криштиану посмотреть на него.       — Надеюсь, в следующий раз ты будешь благоразумнее, — тот кивает, тянется за поцелуем, расслабленный и потерявший привычный агрессивный настрой. — И мне не придется опускаться до того, чтобы тебя удалили с поля.       Криштиану виновато опускает взгляд. Он не хочет возвращаться к этому разговору, прекрасно понимая, что натворил. Заставил волноваться мать и детей, Лионеля и весь клуб. Он водит самыми кончиками пальцев по чернильным узорам на добровольно подставленной руке, разглядывает линии и завитки, прослеживает черные дорожки краски на коже.       — Витраж Саграда-Фамилия? — Роналду склоняется над рукой, разглядывая рисунок. — Он мне нравится. Впрочем, это единственное, что мне нравится в Барселоне.       Лео легко пихает его локтем, реагируя на шутку. Он позволяет рассматривать витиеватые линии мелких деталей, неожиданно яркий розовый среди черноты линий, смеется, когда от прикосновения пальцев расходится под кожей обжигающее тепло, стягивающееся узлом внизу живота. Криштиану улавливает его настроение так просто, будто они на самом деле связаны не только болью. А может это месяцы, сложившиеся в годы, научили его быть чутким и внимательным. Он целует покрывшуюся мурашками кожу, прочерчивает языком расходящиеся от локтя линии, задерживается губами на красноречивой короне. Так долго возится, ласкается, что упускает момент, как оказывается снова прижатым к постели.       — Нарываешься, ублюдок ты португальский, — Лионель не всерьез сжимает пальцы на длинной загорелой шее, следит, как от возбуждения темнеют глаза Криштиану.       — Может быть, — Роналду пожимает плечами, насколько это возможно в его положении, и вытягивает травмированную ногу.       Его дальнейшие слова теряются в приглушенном поцелуями смехе, когда Лео его щекочет, словно ребенка, а после сдавливает его бока, вжимаясь всем телом.       — Еще раз выкинешь такую хуйню, я из тебя всю душу выебу, — на мгновение его взгляд становится жестким и безапелляционным.       Криштиану сдается под напором и угрозой действительно серьезной, обмякает, отдавая свое тело на растерзание. Даже если с утра у них обоих будет все болеть так, будто их автобус переехал, проверить теорию о болеутоляющем свойстве секса он совсем не против. Телефон снова вибрирует, но это больше не имеет значения. Криштиану закрывает глаза и поддается чужим рукам. Весь этот ебанный мир может подождать до утра.