Игра в слова

За кадиллак «Додж и сын» запросили баснословную для портового городка цену. — Он один, — оправдывался похожий на стареющего льва хозяин. Адальбьёрн с сомнением глянул на блестящий серебристый бок, вздохнул тяжело и потянулся за кошельком. Все равно в такой глуши тратить карманные деньги не на что. Кадиллак был дивно хорош, и Бьерн понимал, что в ближайшее время вряд ли сможет обзавестись таким. Его круг общения не жаловал дорогие машины и, по большей части, не мог их себе позволить. Молодой человек считал, что для того, чтобы управлять социумом, надо быть одним из них. А власть он очень любил. Поэтому мечта о новеньком кадиллаке так и пылилась где-то в его голове рядом с мечтой о премьер-министерском кресле и сотней воспоминаний, в основном постыдных и неловких. И она бы так и оставалась мечтой, если бы не случай. Додж или его сын широко улыбнулся, запихнул пачку купюр в допотопную кассу и мелким округлым почерком вывел в книге «Адальбьёрн Берге». Ручка зависла над бумагой. — А куда вы направляетесь? Молодой человек нахмурился. — Вороний перевал. Или, может быть… — Хутор. Вороний хутор, — перебил посерьезневший Додж или сын. — Боюсь, в таком случае, мне нужен ещё задаток. — Задаток? Вы не говорили об… — Вороний хутор высоко в горах. На серпантине каждый день разбиваются машины. — Если с кадиллаком что-то случится, я возмещу урон. — Да, только если с вами ничего не случится на хуторе. Боюсь, я не могу выдать вам машину без задатка. Адальбьёрн вздохнул, бросил ещё один быстрый взгляд на кадиллак и полез в саквояж за кошельком. *** Кадиллак был дивный. Удивительно даже, что подобное чудо можно найти в таком захолустье. Его мотор гудел чуть слышно, бардачок блестел серебристой окантовкой, и Адальбьёрн чувствовал себя если не властелином мира, то уж точно его наследником. Оставшихся от аренды машины денег едва хватило на несколько канистр бензина и два шестидюймовых сэндвича. Улыбчивая кельнерша из кафе у дороги завернул ещё пару яблок «на дорожку» и пожелала счастливого пути. Дорога предстояла неблизкая. От города на восток, вверх по серпантину почти на самую вершину, потом резко вниз, через перевал на север. Припарковать кадиллак в долине, там, где трасса делает поворот на северо-запад. Залить канистру бензина в бак, вдохнуть полной грудью свежий горный воздух. Утолить голод сэндвичами, хлебнуть воды из фляги. И дальше, через долину, пока слева не появится едва заметная колея. Это путь туда, где никто никогда не бывает — к Вороньему хутору. Адальбьёрн был уверен, что путь доставит ему наслаждение. Что может быть лучше поездки с ветерком и музыкой по горам и полям? Но скука догнала его раньше, чем он успел спуститься в долину. Радио шипело помехами, и дорога оказалась удивительно безлюдной: за полтора часа встретился только фургон с почтой, да черный затонированный джип со свистом промчался мимо. Мысли, которые обычно мешали засыпать по ночам, испарились. И все, что осталось Адальбьерну, это бескрайнее море журавельника и купальницы, солнце в безоблачном небе и горные хребты вдали. Берге ехал долго, и казалось, что нет долине конца. Солнце клонилось к западу, когда среди горечавки показалась едва заметная колея. Адальбьёрн возликовал: ещё какой-нибудь час, и эта бесконечная дорога закончится. Дом появился совершенно неожиданно, там, где колея делала крутой поворот. Маленький коттедж, увитый плющом, с резным крыльцом и дорожкой, обсаженной яблоками. На дороге стояла женщина. Ветер трепал её рыжие волосы и подол длинной бордовой юбки. Она улыбнулась, завидев машину, и замахала руками. Адальбьёрн остановился, выбрался из водительского кресла и тут же был заключен в крепкие объятия. — Бьерн, — прошептала женщина, стискивая его так, что заломило ребра. От неё пахло травами, яблоками и чем-то сладким. Она отстранилась также порывисто и внезапно, отбросила пряди со лба и протянула руку: — Брита. Но рукопожатия не дождалась, повернулась к дому и громко прокричала: — Агата! Со ступенек слетела светловолосая фигура, и бросилась Берге на шею. — Племянник! Адальбьёрн улыбнулся. На душе стало уютно, будто он видел этих женщин не в первый раз в своей жизни, а приезжал к ним каждое лето. Тетки застыли перед ним, удивительно юные и почти одинаковые. Берге подумал, что они похожи на кукол, вышедших из одной формы, только раскрашены по-разному. Одна — беловолосая и синеглазая, другая, как настоящая ведьма, рыжая, и глаза у неё изумрудные. Тетки походили на птичек: они то застывали, преисполненные обожания, то начинали суетиться вокруг. Берге и не заметил, как оказался в столовой с ложкой в руках и тарелкой ароматной похлебки перед собой. — Мы не едим мяса, — заявила Агата. — Но вкуснее этого супа ты ничего не пробовал. И Бьерн не мог с ней не согласиться. Блюдо было восхитительным и с каждой ложкой становилось только вкуснее. — Как Камилла? — спросила Брита, пододвигая корзинку с горячими булочками. — Мама в порядке, — с набитым ртом отозвался Берге. — Работает. — Прокурором? — Ага. — И все такая же красавица? В голосе Агаты послышались странные нотки, но Адальбьёрн был слишком занят едой, чтобы обратить на них внимание. — Ага. Только… — Берге оторвался от тарелки. — Кажется, что вы её гораздо моложе. Тетки одновременно засмеялись. — Чистый воздух, — протянула Агата, убирая первое. — Правильное питание, — вторила её Брита, разливая чай. — Самая чуточка магии. — И немного удачи — вот и весь секрет. — А ещё в больших городах плохая экология. — Да и стрессы никому ещё не принесли молодости. — Вот поэтому наша тройняшка и постарела раньше. Бедняжка! — А она считалась самой красивой из нас! — И это если учесть, что мы совершенно одинаковые. Тетки весело засмеялись. Голоса у них были юные и чистые. И Берге подумал, что сестрам никак не дать больше тридцати. — А ты как? — продолжала Агата. — Мама писала, что ты закончил второй курс. — Да, с отличием. — Оксфорд, верно? — Именно. Колледж Святой Троицы, если говорить точнее. — Лучший ученик? — Не за всю историю. Только за последние пять лет. Но в следующем семестре, когда я стану председателем клуба ораторов… Их нынешний председатель, Джеймс Эдвард Розье, после третьего курса решил бросить учебу, что странно, так как он был очень способен. Тетки переглянулись. — Молодчина! — сказали они хором и одновременно пригубили чай. — Странно, что мама предложила поехать только сейчас, — заметил Адальбьёрн. — Я надеялся на Италию, но… — Прости, дорогой, — протянула Агата. — Нам нездоровится. — Поэтому мы решили, что сейчас самое время, чтобы познакомиться с тобой лично. — А не эпистолярно… — «Познакомиться эпистолярно» не говорят, Агата! — прошептала рыжая. — Но меня же поняли, Брита! — ощерилась блондинка. Тетки внимательно посмотрели друг на друга. — Ты хотел что-то изучать в Италии, да, Бьерн? — Искусство. — Изобразительное? — Да. Тетки посерьезнели и, глядя друг другу в глаза, продолжили. — Мы тоже можем обучить тебя одному искусству. — Чуть более древнему и более опасному. — В Италии ты этому не научишься. — В Италии всех мастеров давным-давно изничтожили. — И произведения их искусства тоже. — Но мы остались. Они резко повернулись к Берге, и молодой человек поежился под тяжелым взглядом двух пар глаз. — Как ты доехал, дорогой? — Освободился от груза лишних мыслей? — Да, — кивнул молодой человек, неосознанно сжимая в руках чашку. — Вот и молодец, — кивнула Агата. Луч света упал ей на лицо, от чего зеленый глаз её приобрел удивительный яблочный оттенок. — И от того, что случилось в Оксфорде? Адальбьёрн удивленно моргнул: — А что случилось в Оксфорде? — Не помнишь? А почему твоя мама отправила тебя к нам, помнишь? — Вы ведь больны… Агата лукаво сощурилась. — А над каким делом Камилла сейчас работает? — Над разводом… Берге с трудом понимал, что творится с улыбчивыми сестрами. В голове промелькнула мысль, что все происходящее похоже на безумное чаепитие. И не мудрено: тетки долгие годы жили в изоляции, не имели соседей и ни с кем не общались. Брита наклонилась ближе, облокачиваясь на стол. — Не хочешь узнать, чему мы тебя научим? Адальбьёрн пожал плечами. — Да, наверное, хочу. В глазах Бриты появились смешинки, и Берге понял, что они разноцветные: правый — синий, левый — зеленый. Как странно! — Мы научим тебя контролю, — промурлыкала она. — Чтобы то, что произошло в Оксфорде не повторилось. — Чтобы то, с чем пытается разобраться твоя мама, не повторилось. Блондинка подалась вперед. Глаза её — синий левый и зеленый правый, сверкали. — Чтобы ты больше никого и никогда не убил, — проворковала Агата. — Случайно никого не убил, — поправила Брита. — Контроль и магия. — Магия и контроль. — Вот наша программа на лето. Адальбьёрн их уже не слушал. Жуткие, скрытые до сего момента воспоминания накатили волной, и осталось лишь обезображенное лицо Эдварда Розье. Лицо человека, которого он, Адальбьёрн Берге, повесил без веревки и мыла, без крюка. Лицо человека, который отказался подчиниться волшебнику и умер от недостатка воздуха посреди футбольного поля. — Ты волшебник, Бьерн, — шептал мамин голос в голове. — Магия и контроль, — вторили тетки. И глаза их сверкали: синий и зеленый, зеленый и синий. Или два зеленых и два синих?