Выпуская пар изо рта,
ты прошептал:
«Давай сбежим!»
В этом мире у людей осталась лишь пыль, немногочисленные остатки ресурсов, несправедливое правило о победе сильнейших и необъемлемое желание жить, заставляющее грызть глотки себе подобным ради одного единственного кусочка хлеба. Вокруг — кромешная тьма и переполненная до краёв отчаянием пустошь. Алчность и эгоизм человечества в один миг уничтожили всё то, что планета копила веками, но даже это не смогло положить конец людской ненасытности. Мир стали строить заново. Имея основу и знания, оставалось лишь придумать способ ограничить трату ресурсов. Но, как бы тяжелы не были условия вокруг, вскоре на бесплодной земле вновь начали появляться города. Во главе таких городов вставали люди, умеющие дёргать за ниточки банального страха. Запугивание стало простейшим способом пробиться к власти. Но просто достичь её было недостаточно. Закалённых войнами, катаклизмами, бедствиями и эпидемиями людей нужно было держать под контролем, иначе скрытая в их, на первый взгляд, хрупких телах сила окончательно уничтожит всю планету. Свобода превратилась в запретное слово. Населённые пункты ограждали высоким частоколом, память о путешествиях и даже транспорте сохранилась лишь в книгах, которые отныне считались детскими сказками. Покидать границы позволялось только рабочим, чьё место было в отдалённых шахтах или заводах. Все остальные оказались навсегда запечатанными внутри стен, вынужденные вести свою обычную жизнь на благо человечества. Существование, лучше вечного подчинения, знал только Правитель города, но он был слишком далёк и неприступен для такого стада овец, к которому всю жизнь относился и я. Его опорой и поддержкой становились отряды Надзирателей, чья миссия заключалась в постоянном бдительном наблюдении за гражданами и их наказании в случае любой провинности. Наказания были самые разные: опасная для жизни работа, пожизненное или временное заключение, избиение, пытки, огромные штрафы, лишение пайка. Самым банальным и частым была смерть. Надзиратели никогда не стеснялись стрелять на людях, посреди улицы, в любое время дня и ночи. Запрет на убийство накладывался лишь в тех случаях, когда численность жителей была уж слишком ничтожна. Тогда действовали более (а для некоторых и менее) гуманные наказания, всё зависело от настроения Надзирателя. Моему отцу не повезло. Спустя два месяца после моего шестилетия ему всадили пулю в лоб за обвинение в воровстве, конечно же, без всяких разбирательств и даже промедлений, я даже не успел понять, что произошло. Не знаю, к счастью или сожалению, но я не был так близок к нему, как мог бы быть. Больше печали в мою душу приносили страдания матери, она действительно любила этого человека и оплакивала искренне, без тени лицемерия и притворства. И всё же скорбь пришлось похоронить достаточно быстро, на неё было слишком мало сил и времени. Матушке пришлось тащить на себе сразу две непосильные ноши в одиночку: работа и забота о подрастающем ребёнке. Но как бы она ни старалась, наших скромных пожитков не было достаточно даже на полноценное питание. В тот период, когда я был близок к смерти от голода, а моя родительница уже почти решилась на безрассудный шаг — воровство, в нашей жизни появился странный и до подозрительности добрый человек. Он не вызывал у меня доверия, однако же запал в сердце матери. И всё же он действительно помог нам выбраться из ничтожного существования, которое нельзя было даже назвать жизнью. Он предложил ей вознаграждение за, по сути своей, работу нянькой. Так уж совпало, что в этом же году у него от болезни скончалась жена, а рабочему на достаточно отдалённом от города заводе некогда было следить за оставшимся без чуткой материнской заботы сыном. Она с лёгкостью и радостью согласилась, не обращая внимание на моё недоверие. К счастью, как оказалось позже, всё-таки напрасное. Тот мужчина, зарабатывающий более нужного для всего двух ртов, оказался человеком честным и не скупым, потому совсем скоро это дело стало для нашей маленькой семьи основной работой. Всего-то следить за мальчишкой, что не слишком далеко ушёл от самого меня. Разница в возрасте у нас была никчёмной, чуть менее двух лет, хоть и выглядел он слегка старше девяти. В первый месяц нашего знакомства он представлялся мне несносным оболтусом, который только и умеет, что строить из себя неординарного, самовлюблённого и острого на язык выскочку. Как ни глянь, на его лице всегда красовалась либо дерзкая ухмылка, либо высокомерно поджатые губы, а в голосе его всегда чувствовалась сухая отстранённость. Его показушное поведение могло только раздражать меня. Он словно считал себя властителем этой жизни, постоянно нагло смеялся, осмеливался показывать язык в спину Надзирателям и, даже не переходя на шёпот, ругал самого Правителя. Это было так… неправильно. Он, небрежным движением взлохмачивая свои чёрные патлы, постоянно невиданным образом забирался на высокие шкафы, столы, выступы или крыши, раскрывал руки на манер крыльев и начинал заливисто хохотать, будто крича: «Вот он я, Смерть, приди и забери меня, я жду!», а моей матери только и оставалось, что хвататься за сердце да пытаться снять этого болвана откуда бы то ни было. Тогда в моей голове и предположений не было, что скрывалось за этими алыми радужками, вечно сверкающими с каким-то немыслимым вызовом всему миру, потому я мог лишь про себя ругать его столь пренебрежительное отношение к жизни и своему отцу в частности. До определённой поры. Меня и его ничего не связывало, и я определял это для себя настолько чётко, что в то время ни разу в своих мыслях не упомянул местоимения «мы», был только «он» и «я». Всё общее между нами заключалось в жизни под присмотром одной и той же женщины и еде, которую мы ели на деньги одного и того же мужчины. Я видел его каждый день, но ни разу не говорил с ним, мы лишь изредка перебрасывались взглядами и кивали друг другу в знак приветствия, просто потому, что того требовали приличия. Потом же я усаживался в дальнем углу, пытаясь смастерить из драной бумаги нечто похожее на самолётик или кораблик, а он начинал носиться по всему дому и что-то кричать, около моего угла всегда замедляя ход и внимательно следя за движениями моих пальцев. Таким образом сложилась маленькая негласная традиция: каждый день он останавливался возле меня, чтобы наблюдать, а я в ответ наблюдал за ним, продолжая игру в гляделки примерно с минуту. Дальше всё снова возвращалось на круги своя: он не тревожил меня, я не мешал ему. Вот и всё наше взаимодействие первые полгода. Но затем что-то медленно, почти незаметно для детского глаза, стало меняться. Сначала мы стали задерживаться в гостях у нашего нового спонсора, иногда даже оставались там ночевать, чуть позже матушка начала баловать меня настоящими конфетами раз в неделю, а ещё позже на её шее появилось жемчужное ожерелье. Тогда мне и невдомёк было, с чего вдруг произошли столь внезапные изменения, да и мой ещё не искажённый трудностями взрослой жизни разум воспринимал всё это простым чудом, поверить в которое казалось гораздо легче, чем в странную и непонятную на тот период моей жизни любовь. Однако же спустя ещё несколько месяцев я уже стал членом чужой семьи, под знаменем совершенно незнакомой и пустозвучной для меня новой фамилии.Мой старый дом затерялся где-то там, в мутных воспоминаниях о редких, но тёплых встречах с родным отцом. И одно я понимал точно — всё безвозвратно изменилось, и моя жизнь уже завтра перестанет быть такой, какой она была уже, казалось бы, когда-то давно. Я не был ни рад, ни опечален, ощущал лишь лёгкое волнение, граничащее со страхом, когда переступал порог своей новой обители. На пороге меня встретил новый родитель, счастливый и мягко улыбающийся, а по его левую руку стоял мальчишка, вынужденный стать мне сводным братом. Его взгляд наталкивал на мысль о том, что он уже давно ожидал этого, изначально знал, что наши родители снова найдут своё счастье друг в друге, потому уже заранее приготовил комнату, которую теперь приходилось делить на двоих, и смирился с возможным недостатком внимания со стороны главы образовавшегося семейства. И всё же, даже будучи связанным некровным родством, я не превратил «его» и «меня» в «нас». Однако это был первый случай, когда он со мной заговорил. — У тебя хорошая мама. Повезло. Пожалуй, в этих его словах, бесстрастно брошенных куда-то в пустоту, ведь он даже не обратил взгляда к моему лицу, я впервые разгадал необъятную тоску. Любой ребёнок скучает по ушедшим близким, даже я подсознательно продолжал ждать отца с ночной смены, хоть и не был настолько сильно к нему привязан. А какие отношения царили в их семье, мне оставалось только гадать. Потому на эту странную реплику я не ответил, только повернулся и вновь ушёл в свой любимый уголок, собирать бумажные кораблики.***
— Я Дэмиан, — алые глазницы смотрели на меня со всей серьёзности, пока я продолжал недоумевать, с какой целью он сказал мне своё имя, ведь я и без того прекрасно его знаю. — А ты так и собираешься молчать? Между прочим, за этот год мы так и не познакомились друг с другом лично. Его тон теперь был наполнен раздражённым пренебрежением, и я смекнул, что инициатором этого «знакомства» наверняка были наши родители, попросившие Дэмиана, как старшего, принять нелюдимого меня в семью таким странным образом. Мальчик явно ждал от меня чего-то, смотрел не отрываясь, лениво барабаня пальцами по столу, за которым мы уселись. Наверное, мне стоит подыграть? — Меня зовут Кейси. Мой ответ явно послужил причиной его облегчения, ему хотя бы не пришлось полтора часа пытаться меня разговорить, однако же беседа на одном представлении, как мне хотелось бы изначально, закончится не могла. Мы продолжали в немом ожидании смотреть друг другу в глаза, придумывая, что можно сказать ещё, однако в голове лично у меня не было ни идей, ни желания. Меня и его всё ещё ничего не связывало, и даже принадлежность к одной семье не смогла сблизить этих двух мальчишек хотя бы ради простого разговора. Но Дэмиан не любил сдаваться. Даже там, где сражаться не хотелось или то было попросту бессмысленно. — Почему ты всегда молчишь, Кейси? — А почему ты всегда говоришь, Дэмиан? На этом попытка первого связного диалога оборвалась, поскольку брюнет либо посчитал мои слова оскорблением, либо просто не нашёл, что и как можно ответить. А может быть и сам задумался над моим вопросом, этого узнать мне было уже не суждено. Впрочем, я понимал, что теперь нам придётся говорить друг с другом в любом случае, сколько бы я этого не избегал. И следующая «удачная» возможность для этого представилась даже скорее, чем я думал, а точнее этой же ночью, совершенно случайно. Так уж вышло, что именно тогда мне не спалось, если конкретнее, то снились кошмары, от чего я просыпался резко и неожиданно, достаточно было моему уху зацепить и малейший шорох. Присутствие в комнате постороннего успокаивало не сильно, но, к счастью, эффект страха тоже не усиливало, так что, на самом деле, на мальчишку, сопящего в соседней койке, мне было абсолютно плевать. До тех самых пор, пока меня не разбудил в очередной раз свист ветра, ворвавшегося через открытое окно. Вскочил я как раз вовремя: Дэмиан уже стоял на подоконнике, держась за оконную раму. И если изначально я подумал, что он уже окончательно сошёл с ума, готовый спрыгнуть и разбиться, то потом я понял: он лишь пытался незаметно покинуть дом. В ночное время? Особо недружелюбные Надзиратели ведь могут на месте застрелить его, если он попадётся. Видимо, он действительно размышляет о суициде. — Дэмиан, — мой шёпот в пустой комнате, где кроме двух настолько разных мальчишек существовала лишь давящая и скорбящая тишина, прозвучал угрожающе громко и неожиданно, отчего брюнет чуть было не потерял равновесие. Чертыхнувшись сквозь зубы, он лишь слегка приоборачивается, даже не намереваясь слезать. На лице его та самая самодовольная улыбка и хитроватый прищур глаз. — Если ты намереваешься сбежать, то я сейчас же пойду будить маму. — Нравится же тебе подавать голос именно тогда, когда это не требуется, — его выражение не меняется, однако я слышу, как он пытается скрыть озадаченность в своей речи. Быть застуканным родителями для него расклад явно не самый лучший, а меня переубедить было сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Впрочем, и времени у него на то не было: я уже повернулся лицом к двери, намереваясь побеспокоить сон взрослых. Ему ничего не оставалось, кроме как решиться на риск. — Эй-эй, Кейси! Неужели тебе даже не интересно, что я собираюсь сделать? — Нет, — наглая ложь, однако я не мог ответить чего-то другого, в таком случае он бы сразу понял, что ничего рассказывать матери я не собирался изначально. И всё же факт того, что я замедлил шаг, дал ему повод для победной усмешки. — Какая жалость. А я уж было хотел показать тебе звёзды… Одного слова было достаточно для того, чтобы я остановился, спиной чувствуя его предвкушающий победу взгляд. Я никогда не видел звёзды. Как и большинство жителей нашего города. Всё небо было перекрыто для нас пеленой плотной ткани или железных крыш, оставались лишь некоторые узкие щели, в которые попадал солнечный свет, но таких по всему городу можно было насчитать не больше десятка. А возможности смотреть на небо ночью так тем более не представлялось — находиться вне дома позже полуночи запрещалось законом, так что наказания провинившимся были соответствующие. Ночная смена Надзирателей отличалась от дневной лишь одним единственным фактом: ночью стреляли в любой движущийся объект без разбору, будь то вор, не успевший дойти до дома пьяница или обычная кошка. У жителей уже выработался иммунитет к звукам выстрелов, так что никто, кроме редких исключений, уже и не просыпался от них. Немудрено, что упоминание слова «звёзды», которое я так часто слышал от матери, читающей мне пыльные книги со сказками, так влияло на моё детское воображение. Я медленно оборачиваюсь, напрочь забывая свою предыдущую цель, и внимательно, почти не моргая смотрю в лицо сводного брата, что безмолвно протягивает мне руку и заманчиво улыбается. — Но нам нельзя выходить, — и таким образом я пытаюсь переубедить скорее себя, чем Дэмиана, впрочем, тот и так словно пропускает эти слова мимо ушей, легко сбрасывает сомнения со своих плеч одним небрежным движением и протягивает руку ещё ближе ко мне, невольно заставляя сделать шаг навстречу. — Ты так и будешь слушаться старого дядьку, в существовании которого даже не уверен? Это был первый раз, когда моя вера в Правителя пошатнулась. Я не задумывался, было ли то под напором детской мечты или постоянных убедительных речей Дэмиана, а может эти тени перемен скрывались в глубине моей души ещё с того самого момента, как на моих глазах алые капли окутали всё тело моего покойного отца. Перед взглядом отчётливо предстала медленно растущая и захватывающая всё больше пространства ярко-красная лужа. И точно такой же цвет сейчас предстал передо мной в глазах мальчишки напротив. В любой другой момент эти алые радужки напугали бы меня, заставили бы чувствовать неприязнь, возможно, даже отвращение. Но сейчас я крепко схватился за протянутую руку, позволяя брату помочь мне взобраться на скрипнувший под нашим весом подоконник. И только сейчас, почувствовав, как крепко его холодные пальцы сжимают мою ладонь, я понял, что он и я всё-таки связаны.***
Было не так уж и трудно догадаться, что такой побег он проделывает далеко не первый раз. Мы аккуратно выбрались через окно, пробежались по крыше и скрылись на плохо освещённой стороне дома. Спускались через пожарную лестницу, максимально беззвучно, за что я даже успел получить похвалу, поскольку Дэмиан, конечно же, не ожидал, что я могу быть кем-то кроме обузы. А вот внизу, стоило только моим ногам коснуться земли, меня сразу же окутали сомнения. Умирать таким образом было настолько глупо… и страшно. Любой закоулок мог скрывать под своей пеленой Надзирателя с пистолетом наготове, и я даже не успею упасть на колени, дабы вымолить прощения, от меня останется лишь одно бездыханное тело. — Дэмиан, может… — я уже почти было вымолвил свою просьбу, но мальчишка только крепче сжал мою руку и грубо прервал на полуслове. — Если ты настолько труслив, то можешь идти обратно без меня, — он хищно ухмыльнулся и остановился, спокойно выпустив мою кисть из своей ладони. Кажется, именно этого он и добивался. Ведь теперь я, так же как и он нарушив закон, не смогу спокойно рассказать об этом родителям, а страх смерти не даст мне пойти с ним вперёд. В итоге он одержит полнейшую победу. Которую я, однако, не собирался так просто ему отдавать. — …может пойдём быстрее? Так нас точно поймают. Он вздёргивает брови, но всего на несколько секунд, после чего, глубокомысленно хмыкнув, вновь ведёт меня извилистыми дорожками к неизвестному мне пока что месту. Пару раз нам приходилось менять курс из-за постов Надзирателей, не дающих пройти, но в основном наше маленькое приключение обошлось без происшествий. Сводный брат привёл меня прямо к частоколу, и пока я потерянно оглядывался вокруг, он уже успел расчистить от веток неглубокую яму, в которую мы уселись через пару минут. Так нас не было видно со стороны, зато нужный объект просматривался более чем хорошо. На первый взгляд, в этом месте не было ничего особенного, но стоит лишь немного поднять голову… Широкая щель между оборванным слоем ткани и стеной, отделяющей нас от внешнего мира, открывала невероятное зрелище. Тысячи крошечных огоньков и разноцветных переливов, окрашивающих то, что люди называли небом, так, будто это было лишь простым полотном, приветственно отражались в моих радужках, заставляя губы медленно расплываться в самой что ни на есть счастливой улыбке. Было в этих бездушных далёких точках что-то мистическое, завораживающее, гипнотизирующее… Я словно мгновенно оказался богаче самого Правителя, так много передо мной было драгоценных камней, только протяни руку да собери! И мои пальцы, подчиняясь этой глупой мысли, пытаются достать до разукрашенного ночного полотна, но, конечно же, звёзды слишком далеко, чтобы до них можно было дотронуться. Мальчишка рядом смотрит на меня с самодовольной улыбкой около минуты, после чего и сам переводит взгляд на небо. В тот миг для меня не было никакой другой жизни, только ослепительное сияние безликих самоцветов над головой, пришедшее из старых сказок. И всё же… никакие слова не способны описать этот вид и переполняющий меня восторг, заставляющий забыть и о Надзирателях, и о родителях, и о смерти, которой я так сильно страшился ещё некоторое время назад. — Дай угадаю, ты уже почти подумал, что их не существует, правда? — мой проводник уже не боялся быть услышанным посторонними ушами, потому с шёпота перешёл на негромкую речь в полголоса. Я медленно кивнул ему в ответ, плавно опустив ладонь, которой хотел дотронуться до открывшегося мне чуда. — Я боялся, что в книгах всё неправда. И даже никакого неба нет. Как будто от нас навесами скрывают одну большую чёрную дыру, — усаживаюсь поудобнее, обнимая колени и всё ещё не отворачиваясь от прекрасного, пусть и небольшого, кусочка огромного небосвода. — А звёзды очень высоко, Дэмиан? Их можно достать? — Говорят, они выше облаков, — он легко пожимает плечами, но затем, замечая, как изменилось моё лицо после таких неутешительных слов, торопится заверить: — Эй, я не думаю, что облака настолько уж высоко! До них легко можно долететь. Например… на самолёте! А от облаков уже рукой протяни да собирай звёзды в корзинку. — А они большие? — такой расклад меня явно воодушевил, что даёт брюнету повод облегчённо выдохнуть и непринуждённо усмехнуться. — Конечно большие! Иначе бы не сияли так ярко! Больше кулака нашего отца, это точно! — Тогда хватит ли одной корзинки?! — Можно нагрузить самолёт несколькими корзинками. Нет, целыми мешками! Только представь, как можно разбогатеть! С таким количеством звёзд запросто можно свергнуть Правителя и сломать эти чёртовы стены! — Стены… — мой запал внезапно остыл, пока я задумчиво перевёл взгляд на тьму перед собой. — Зачем рушить стены? — Как зачем? — Дэмиан посмотрел на меня так, словно я был умалишённым, но затем только выдохнул, словно был стариком, в десятый раз безуспешно объясняющим глупому ребёнку какую-то запредельно простую и очевидную вещь. — Разве ты не хочешь видеть звёзды всегда? Не боясь того, что тебя каждую секунду может пристрелить Надзиратель. Или увидеть настоящих, совсем-совсем живых птиц? — Совсем-совсем живых! — я восторженно улыбнулся вновь, теперь глядя в сияющие не менее ярко, чем звёзды, алые радужки. Мой брат несколько раз подтверждающе кивает, после чего и сам протягивает пальцы навстречу холодным огонькам. — Это была наша с мамой тайна, — несмотря на то, что речь зашла о его покойной родительнице, он не прекратил улыбаться, но не так, как делал это всегда, а как-то спокойно, мечтательно. — Мы сидели здесь почти каждую ночь, она рассказывала мне о том, что ждёт нас за этим частоколом. Она сказала, что это… Это называется «свобода». От этого леденящего кровь слова по спине расползлись мурашки. Никому не позволялось произносить его вслух, за любое упоминание этого странного и расплывчатого для меня понятия убивали мгновенно, без единого намёка на жалость. Поэтому раньше я всегда боялся даже думать об этом слове. Раньше. Сейчас же страх незаметно перерос в любопытство, а холод стал приятной щекоткой. Дэмиан произнёс его так бесстрашно, что мне тоже захотелось сделать так же. — «Свобода», — тихо прошептал я и, усмехнувшись, вздёрнул вверх и свою ладонь, чтобы теперь две руки с одинаковым усердием тянулись за невозможным. Кажется, мальчик рядом был счастлив. — Да! Кейси! Давай… давай сбежим вместе? На свободу? Мы соберём звёзды, будем летать рядом с птицами! Попробуем на вкус облака, да! Или найдём змей! Будем бегать и кричать ночью, не боясь никаких Надзирателей! — Давай, давай! Мы так развеселились, что не заметили, как наша тихая беседа переросла в настоящие выкрики. И они, конечно же, не смогли не привлечь к себе внимание сторожей ночного порядка. Вдалеке уже прогремел первый выстрел и послышались шаги сразу нескольких пар ног. Дэмиан, распахнув глаза от ужаса, схватил меня за руку и резко дёрнул на себя, не давая возможности и подняться нормально. Мы помчались прочь со всех ног, пока сзади эхом трезвонил выкрик явно заметившего движение Надзирателя. Они продолжали бежать и стрелять, одна пуля пролетела прямо возле моего плеча, заставив отскочить и тут же потерять равновесие. Мой брат был в полнейшей растерянности. Но, как бы силён страх на его лице ни был, он так и не выпустил моей руки. Помог подняться, а затем и скрыться в ближайшей подворотне. Завертевшись по узким улочкам, спустя чуть ли не с десяток случайных поворотов в попытке скрыться, мы набрели на мусорный бак, в который и залезли, прячась от погони. Моё сердце бешено стучало, из уголков глаз неконтролируемым потоком тяжёлые капли ударялись о чёрные запакованные мешки мусора. Дыхание свистело, хотелось громко выть и не скрываясь рыдать, однако Дэмиан крепко зажал рукой мой рот и прижал как можно ближе к себе, боясь, что даже моё сердце выдаст наше местоположение. Его и самого трясло так, что я ощущал его дрожь как собственную, но он старался держать себя в руках, смог даже сдержать слёзы. От этого, нет смысла скрывать, мне становилось гораздо легче, хоть я и мог бы начать обвинять своего братца в том, что мы попали в такую передрягу из-за его идиотского желания. Нет, такая мысль ни разу даже не пришла ко мне в голову, что уж говорить о её там задержке. Черепную коробку заполнял лишь его нервозный шёпот, повторяющий, словно на заевшей пластинке, одно и то же: — Ничего, Кейси… ничего… Мы обязательно сбежим отсюда. Я обещаю, мы обязательно сбежим.***
— Эй, солнце уже встало, рыжик! Ты скоро все бока отлежишь! — звонкие речи заставляют лишь выдавить из себя вымученное мычание и повернуть голову навстречу неяркому свету и, конечно же, уже ставшему родным лицу с хитроватой усмешкой. Его бодрость после бессонных ночей продолжала удивлять меня даже по прошествии двух лет. — Цвет волос не повод для задирок, Дэм, — сонный голос не был предназначен для возмущения, поэтому после этой фразы моего собеседника пробивает на смех, впрочем, для меня ничуть не обидный, пожалуй, он даже заставляет улыбнуться. — Прямо вижу сына своей матери. Небось, скоро станешь таким же занудой-взрослым, которых только деньги и заботят! И начнёшь говорить, что «сказки всё это, ваши з-звёзды»! — брюнет продолжает поддразнивать меня, уж слишком нравилось ему это дело, так что с подобных диалогов начиналось чуть ли не каждое утро. Однако его умение пародировать старика, живущего с нами по соседству, каждый раз беспроигрышно смешило меня. — Э-э-эй! Не правда! Не стану я занудой! Это было залогом быстрого, бодрого и радостного пробуждения. Когда сводный брат будил меня своими извечными подколками и шутками, я понимал — всё в порядке, и день грядущий пройдёт в таком же приподнятом настроении. Иногда за разговором следовала шуточная драка подушками, иногда Дэмиан катал меня на своих плечах, а иногда к нам заходила матушка, контролирующая наши утренние сборы. Обычно в такие дни у неё для нас был какой-то подарок, чаще всего новая книга. Мы упрашивали её почитать прямо на ходу, и в итоге новая история слетала с её уст уже за завтраком, прерываемая громкими комментариями старшего сына или восхищёнными вздохами младшего. Тогда я был счастлив. Даже мрачный вид молчаливых Надзирателей не привносил в мою душу страха и уныния. Каждый день мы с братом помогали родителям, в свободное время рисовали то, что желали увидеть вне нашей темницы, а по ночам либо обсуждали, какие на ощупь облака и звёзды, либо сбегали к той самой неглубокой яме, у которой когда-то и произошло моё первое знакомство с нашей общей мечтой. Сколько бы ни говорили нам, что там, на свободе, ничего нет, что мы не сможем пересечь эти возведённые Правителем границы, что побег просто-напросто невозможен, мы не слушали. Возможно, вера в эту детскую фантазию и стала моей целью, моим счастьем, моим смыслом, без которого не существовало бы тех широких улыбок и прочной связи между двумя противоположностями, вынужденными жить в одной комнате. Но, как бы то ни было, это желание стало мишенью, а не просто красивой игрой воображения. Мы с Дэмианом не просто мечтали, мы стремились, искали, пытались. И, я был уверен, рано или поздно всё обязано было свершиться. — Ладно-ладно, верю! Однако… тебе не кажется, что сегодня что-то явно не так? Не чувствуешь никаких изменений? — он выгнул одну бровь и уселся на кровати, продолжая сверлить моё растерянное лицо своими кровавыми радужками. С губ его так и не сошла ухмылка, но, впрочем, я и понятия не имел, что он пытается до меня донести, поэтому, когда я в смятении стал открывать и закрывать рот, он снова звонко рассмеялся. — Кей, какой же ты глупый! Тогда идём за мной, я хочу кое-что тебе показать. Он шустро схватил меня за руку и почти бегом повёл вниз, на кухню, где, к счастью или сожалению, матери я не заметил. Мы промчались так быстро, что я даже не успел сформулировать в своей голове хоть один вопрос. Внезапно мальчишка остановился, заставив меня врезаться прямо в его спину, а после развернулся ко мне лицом и уложил руки на мои плечи. «Ты готов?» — коротко спрашивает и после моего неопределённого кивка буквально вталкивает внутрь комнаты, подводя к столу, на котором… — С Днём Рождения, братишка! — он, явно довольный своим сюрпризом, звонко выкрикивает поздравление и вскидывает руки вверх, после чего, пару раз усмехнувшись, внимательно следит за моей реакцией на подарок. — Дэм, это же… — я в неверии уставился на аккуратную модель самолёта, старательно разукрашенную не самой умелой рукой в самые разнообразные цвета. Игрушка была смастерена явно самим Дэмианом, со стороны могла показаться нелепой или даже смешной, но для меня она казалась сошедшей со страниц любимой книги. Такой подарок, несомненно, был оценён мной больше, чем мешок золотых монет, мечты о котором были в мыслях чуть ли не каждого жителя нашего города. Дрожащими пальцами я осторожно взял свой первый самолёт, а затем, ощупав и осмотрев тот со всех сторон, безмолвно повернулся к сводному брату и крепко, с невероятно искренней благодарностью обнял. Он лишь тихо хмыкнул в ответ и одним небрежным движением привёл в полнейший беспорядок мои рыжие пряди. В тот момент мне показалось, что это было началом самого лучшего дня в моей жизни. Но моё десятилетие обернулось не тем, чем я предполагал изначально. Пару часов мы развлекались с моими подарками (родители оставили в гостиной коробочку с книжкой и новой для меня вещью — «ракушкой»), а затем уже начали думать о том, куда запропастилась любезная матушка, но объяснения её задержке так и не нашли. Впрочем, Дэмиан предположил, что она готовит какой-то грандиозный сюрприз в честь моего первого юбилея, но я, будучи не уверен в подобном предположении, ведь Дни Рождения мы в семье с размахом никогда не отмечали, уже начал волноваться. Брат старался отвлечь меня как мог, мы даже спустились в подвал, чтобы порыться в старых вещах его родной матери. Среди кучи странного и зачастую бесполезного для детей нашего возраста хлама мы обнаружили очки, но далеко не простые, такие обычно носили в книгах те, кто садился за штурвал самолёта. Только заприметив подобное сокровище, я тут же захлопал в ладоши и нацепил этот сказочный атрибут на голову брюнета, что удивлённо на меня уставился. «Самолётом должен будешь управлять ты, поэтому очки твои!» — именно так аргументировал я свои действия, на что Дэмиан звонко усмехнулся. Он пообещал, что никогда не снимет их, и я со всей чистой искренностью поверил, как и всегда верил в чьи-либо обещания. Мы снова развеселились, отправились запускать самолётик во внутреннем дворе, снова много смеялись и обсуждали, как однажды простая детская игра воплотится в жизнь, готовая раскрасить жестокое и бессмысленное существование разнообразнейшими красками, однако в один миг череде моего счастья суждено было закончиться. Отец вернулся раньше положенного срока, торопливо шагая по пыльной дороге и нервно, почти что боязно оглядываясь. Стоило ему приметить нас, как он тут же крикнул прятаться в доме. Столь странное поведение смутило старшего сына и до чёртиков напугало меня. Я стал тянуть застывшего на одном месте юнца за руку, надеясь быстро втащить его в дом, и только тогда Дэмиан наконец отмер, поправил свои очки и зашёл внутрь вместе со мной, став тревожно ожидать, пока до порога дойдёт и мужчина. И стоило тому лишь показаться в дверном проёме, как он тут же падает на колени, не в силах более передвигаться на сотрясаемых крупной дрожью ногах. — Где мама? — это был первый вопрос, сорвавшийся с уст алоглазого мальчишки. И он же заставил моего отчима, всегда сильного и жизнерадостного, громко и без зазрений совести разрыдаться. Он всхлипывал и чуть ли не скулил, пока Дэмиан в ужасе пятился куда-то назад, до тех самых пор, пока его спина не соприкоснулась со стеной. Моё же сознание блокировало любое объяснение происходящему. Я просто не мог понять и принять то, о чём без слов поведали нам слёзы отца, путь всё и без объяснений было понятно. Время в какой-то миг остановило своё течение, чтобы дать моим мыслям вновь принять прежнюю скорость, а затем остановится на одной единственной догадке, что болезненным током прошла сквозь всё тело. Мама уже не вернётся. И эта очевидная ещё с самого начала истина отражается в глазах, остекленевших, мгновенно потерявших всю прежнюю живость и любознательность. С моих губ не сорвалось ни звука, а, как оказалось чуть позже, в одном положении я простоял около двадцати минут. Лишь тогда я безмолвно развернулся и медленным шагом, до ужаса медленным, направился в сторону нашей с братом комнаты, пока моё лицо так и оставалось заледеневшей равнодушной маской. Я не заметил, как из моих рук выпал вызывавший неудержимый восторг ещё этим утром самолётик. Не заметил, как Дэмиан несколько раз окликнул меня по имени. Не заметил, как отец попытался перехватить мою кисть. Не заметил ничего, вокруг была только странная пустота, какой я не ощущал никогда раньше. И эта пустота казалась мне ужасней тисков заточения.***
— Кей? — пальцы его руки сжались на моём плече чуть крепче, приводя в чувства и заставляя вновь перевести взгляд с завешанного жёсткими полотнами грубой ткани небосвода, откуда едва-едва пробивались бледные солнечные лучи, на чужое лицо, немного обеспокоенное, но всё такое же, как и прежде — готовое бросить вызов всему миру. — Как ты думаешь, Дэм, это правда? — я так внезапно переменил тему разговора, что он удивлённо и непонимающе выдохнул, озадаченно почесав затылок. — Ну, что солнце тоже звезда. Ты думаешь, звёзды могут быть настолько огромными и яркими? Да и оно же исчезает ночью. — Не знаю, — он наконец понимает, о чём я думаю, и расслабленно откидывается назад, прислоняясь спиной к стене дома. Одним неосторожным движением срывает маленький колосок из только-только пробившейся сквозь тонны чёрной почвы травы и начинает крутить его в пальцах, оставляя в покое моё плечо. — Может быть, солнце не такое уж и большое? Мы же можем видеть только его свет. Просто оно очень яркое. И это перекрывает свет других звёзд днём. А ночью оно гаснет, чтобы снова накопить энергию и засиять утром. — Хм, и правда… — протягивая руку навстречу одинокому свету, я будто бы с лёгкой опаской пытаюсь понять, какое же на ощупь сияние звезды. — Тёплая… Может ли внутри них гореть огонёк? Если да, то… он когда-нибудь погаснет? Мою кисть грубо перехватывают и отводят от того небольшого пучка света, что пробивается через щель, словно этот танец пылинок, хорошо различимый при внимательном взгляде, мог как-то ранить бледную кожу. Я удивлённо перевожу взгляд на брата, который с холодной жестокостью, которой я никогда ранее не видел в его алых глазах, смотрит на моё лицо. Через пару секунд он, опомнившись, выпускает мою ладонь и вновь отворачивается, переменившимся взглядом испепеляя какую-то случайную, ни в чём неповинную точку пространства. — Звёзды — не люди, Кей. Они будут гореть всегда. Даже если кто-то попытается их потушить, — и, ещё немного помолчав и подумав, он совсем тихо добавил: — Больше не задавай таких глупых вопросов. Мне было 13, и в этом возрасте я уже вполне чётко осознавал, насколько тяжело Дэмиану было терять вторую мать и делать вид, что всё в порядке, и он ни на секунду не задумывается о худшем. Я больше не просыпался от его совсем не обидных подколок, не смеялся вместе с ним над забавной походкой соседской девчонки, не улыбался по ночам от бессмысленных разговоров, которые, однако, привносили в мою жизнь красок больше, чем любые другие мимолётные мирские радости. А он прекратил во всю мочь выпаливать проклятия в спину Надзирателей, влезать в рискованные авантюры и заливисто смеяться, как делал это несколько лет назад. Дерзость и высокомерие в его улыбке в одно мгновение сменились пожирающей его изнутри ненавистью. И я даже не могу представить, что бы с ним стало, не будь рядом рыжего мальчишки, ответственность за которого он чувствует острее любой другой вещи. И потому, даже после стольких потерь, некоторые вещи в нашей жизни всё ещё оставались неизменными. Пусть и реже, но мы так же выбирались из дома по ночам, чтобы увидеть тот самый, без сомнения, прекраснейший вид на нашу цель. Мы всё так же оставались связанными. Связанными общими взглядами, идеями и мечтой. И это было для меня наиважнейшим фактом, эту связь нужно было сохранить любой ценой. — Знаешь, — Дэмиан снова нарушил молчание первым, желая перевести неприятную для нас обоих тему, — я был уверен, что мы с тобой похожи. Ещё с самого первого дня, как только я тебя увидел. Почему? Ну… Твои глаза. Каждый раз, когда я смотрю в них, я вижу небо. — Небо… такого же цвета? — я заинтересованно поднял голову, но в узкой щели увидел лишь сияние самой большой звезды, не улавливая никаких других оттенков, кроме ослепляющего белого. — Да. Днём оно голубое. Такое чистое и мягкое… Наверное, голубой — цвет мечты, — он задумчиво уставился на соломинку, которую успел случайно сломать, после чего невесело усмехнулся и повернулся ко мне, уложив руку на мою голову и едва ту потрепав, — Может быть, у меня нет неба или свободы. Но я уже обрёл самого лучшего младшего брата, который только может быть на свете. И… я не хочу его потерять. — Я ни за что не потеряюсь, — на полном серьёзе протягиваю я и улыбаюсь одними уголками губ, после чего брюнет отвечает мне тем же. — Ох, кстати! Пока отца нет дома… Может, посмотрим на те чертежи? — Прекрасная мысль, идём! Только поосторожней с бумагами, если он узнает о наших планах — живьём отправимся к Надзирателям, — Дэмиан бодро поднимается и отряхивает штаны, не забывая поправить уже слегка побитые очки, которые действительно снимал только на время сна. Отец приносил домой много самых разных чертежей и схем с завода, на котором работал, и мы частенько рылись в них от скуки, всё равно ведь он их даже не просматривает. И, как правило, в них не попадалось что-то интересное или хотя бы нам понятное, однако совсем недавно мы обнаружили невероятную находку — чертёж настоящего самолёта! С виду он был не слишком надёжным и умело сделанным, но одна мысль о том, что у нас, спустя столько лет, наконец появилась возможность хоть немного приблизиться к исполнению мечты, приводила нас в немыслимый восторг. Сегодня мы решили рассмотреть его чуть подробнее. И всё же, сколько на бумагу не пялься, в настоящий летательный аппарат она не превратится, желай этого хоть весь наш город. Нужно было собирать самолёт самостоятельно. Однако способны ли на это два подростка? Определённо нет. Нам даже неоткуда было взять материалы и инструменты. — Нет-нет, перед тем, как всё это построить, нам нужно сначала доработать сам чертёж! — уверенно заявил Дэмиан, проводя пальцем по изображённому крылу явно не слишком подходящей формы. — Вот только мы всё равно не знаем, как сделать всё правильно… — Сейчас не знаем! — поправил я сводного брата, заслужив сначала слегка поражённый, но потом практически гордый взгляд. — Я знаю, что в нашем городе есть книги о механике. И мы их достанем!***
Горло словно сжало чьей-то невероятно сильной рукой, без тени сомнений желающей довести меня до потери сознания из-за нехватки кислорода или даже смерти по всё той же причине. Но я продолжал со свистом втягивать холодный воздух и бежать, бежать, бежать. Мои ноги боялись смерти больше, чем я сам, потому даже боль и усталость из-за долгой погони не могли остановить моего движения. Люди испуганно шарахались рыжего вихря, несущегося по узким улочкам родного города так, словно он действительно был не человеком, а потоком шустрого ветра, влетающего в стены и то и дело спотыкающегося о мелкие кочки. Ничто не могло остановить меня, и, даже будучи в одном шаге от своей кончины, я улыбался этому факту. То и дело где-то вдалеке проносились пули и эхом разносились громкие выкрики или перепуганные вздохи, но я бы рассмеялся, не будь в моей груди слишком мало воздуха. Бежать, бежать, бежать… Всего лишь три поворота — и я на месте, ничего сложного, осталось совсем немного. И всё же… То ли то была деревянная коробка, случайно оставленная посреди дороги, то ли кто-то очень удачно поставил мне подножку, этого я так и не разобрал, но через секунду моё ликование превращается в болезненный вскрик. Падая, я успеваю прокатиться несколько метров кувырком, спасибо моей неосторожности и инерции, и, кажется, вывихнуть лодыжку и повредить правую руку, мёртвой хваткой вцепившуюся в столь усердно охраняемую мной книгу. Нет-нет-нет, столько усилий не могло пропасть впустую! Мне плевать, каким образом, но я вернусь домой с нашим сокровищем, к тому же живым и целым! Мне ничего не остаётся, кроме как ползти, упрашивая случайных жителей если не помочь, то хотя бы не указывать Надзирателям, в каком направлении я скрылся. К моей удаче, совсем рядом был тупиковый закоулок, спрятанный от посторонних глаз за мусорными баками и спинами любопытных прохожих. Тут я и решил переждать, пока эти тупицы с пистолетами промчатся мимо, руководствуясь ложным следом. Оказавшись в безопасности и достигнув стены, на которую можно облокотиться, я в первую очередь решил проверить сохранность своего ценного груза. Обложка слегка исцарапана и некоторые страницы слиплись, но в остальном всё было в полном порядке, что заставляет меня закусить губу и бесшумно рассмеяться. Вот он я, звёзды! Гораздо ближе, чем вы думаете! Моё дыхание всё ещё несносно хрипит, а всё тело уже начинает дрожать от боли в ноге, но мне плевать. До тех самых пор, пока мой рот не зажимает чья-то рука, и я дёргаюсь, пытаясь вскрикнуть, но вовремя узнаю чужую оплеуху и облегчённо выдыхаю. — Ты просто идиот, Кей! Полнейший придурок! — гневно шепчет он, желая просверлить своими алыми радужками дырку в моём лице, когда я же в ответ улыбаюсь и чрезвычайно радуюсь его присутствию рядом в столь знаменательный момент. — Дэм, мы сделали это! Книга у меня! Теперь мы можем… — Всё, что мы сейчас можем — это бегать по подворотням ближайшие пару недель, надеясь, что эти засранцы нас не заметят. И всё по твоей вине! — Да какая теперь до этого разница! Пойми, мы скоро улетим отсюда! Здесь чертежи, материалы, инструкции — всё! Мы в паре шагов от нашей мечты, Дэм! Всего каких-то несколько месяцев, и больше не нужно бояться этих чёртовых Надзирателей! Даже Правитель перестанет быть для нас помехой! Восемнадцатилетний брюнет тяжело вздыхает, но проигрывает неравный бой против моего счастливого лица и тоже совсем едва улыбается. Усаживается рядом, чтобы осмотреть мою ногу, пока я продолжаю полным восторга голосом описывать содержимое заветных страниц и нашу жизнь за пределами проклятого частокола, а он лишь тихо посмеивается и изредка задаёт какие-то уточняющие вопросы об устройстве самолёта, просто чтобы я не прекращал говорить. Не знаю, насколько легко он простил мне столь опасную вылазку, но выглядел он уже абсолютно как обычно, разве что постоянно закатывал глаза, когда я взвывал от боли при прикосновениях к повреждённым участкам ноги и руки. Через полчаса он помог мне подняться и, перекинув мою здоровую руку через своё плечо, стал придерживать меня при ходьбе. Теперь боль ощущалась мной гораздо острее, чем до того, но я всё равно был доволен собой. Дэмиан, спросив у прохожих, давно ли здесь проходили Надзиратели, решил рискнуть и не обходить улицы по задворкам, потому что каждый шаг и без того давался мне не слишком-то легко, а раскошеливаться на лекаря в данный момент нельзя было из-за, во-первых, нехватки средств и, во-вторых, риска быть пойманными. Впрочем, даже с медицинской помощью всё не заживает мгновенно, так что мы не слишком многое потеряли. А там, дома, уже найдём способ выбраться из эдакойпередряги. И всё-таки, даже выйдя из столь бедственного положения, мне стоило трижды подумать о последствиях своих действий. — Дэм, ложись! — глаза вовремя уловили активное движение сзади, благо мой брат отличался прекрасной реакцией, отчего припал к земле он в мгновение ока, и пуля пронеслась над нашими головами, не задев ни единой пряди. — Твою мать, — только и смог прорычать он сквозь зубы, как нас снова прервал свист пули. Надзиратели были слишком близко, а наше передвижение слишком медленным, чтобы пытаться встать и снова пускаться в бега. И всё же умирать я не собирался. И пока Дэмиан пытался отползти в сторону, будучи уверенным, что я последую его примеру, мне открылась возможность резко вскочить, игнорируя боль в ноге, и с диким воплем броситься на одного из наших преследователей. Конечно, шестнадцатилетнему тощему, да ещё и раненному мальчишке и делать в такой схватке было нечего, однако, сыграв на их замешательстве, я смог вцепиться в кисть мужчины, дабы отвести в сторону или выхватить у него пистолет. К моей удаче, представитель закона и правосудия действительно его роняет и даже почти валится под моим натиском на землю, но уже здесь у меня не было никаких шансов. Уже через пару минут жалких попыток сопротивления, я чувствую на своей шее кожаные перчатки, сквозь которые я не в силах ощутить хотя бы намёк на естественное для людей тепло, и нависший надо мной Надзиратель потому окончательно перестаёт считаться за человека. Его соратники, два или три человека, за подступающей к глазам пеленой разобрать было уже трудно, остановились позади, безмолвно глядя на расправу с очередным преступником. Беспощадные пальцы тем временем начинают сдавливать горло, стремясь перекрыть любой путь поступления кислорода, и я уже был практически готов принять свою судьбу, как грянул новый выстрел. И если сначала я подумал, что один из этих ублюдков решил прикончить ещё и моего брата, то спустя пару секунд, когда я с шумом смог вдохнуть новую порцию воздуха, я понял, что стреляли не они. Стрелял Дэмиан. Прежде, чем я с ужасом столкнул с себя бездыханное тело и отполз назад, к ногам своего спасителя, по моей щеке успели размазаться несколько кровавых капель. Однако это ни в какое сравнение не шло с тем, что предстало передо мной в следующий миг. Я замечал, но обычно не обращал внимания на то, насколько же цвет глаз брюнета похож на оттенок той жидкости, что течёт в венах всего рода людского. И сейчас, когда его лицо, так же как и моё, было испачкано этим ужасным клеймом, я впервые осознал это пугающее сходство. Он испуганно смотрел на оружие в руках, на мёртвое тело, затем на меня, пятился назад, готов был впасть в настоящую истерику. Но только первую минуту, пока все присутствующие, я и Надзиратели в том числе, буквально-таки ошалело пытались осознать, что сейчас произошло. Как только наши преследователи отмирают, Дэмиан, поборов дрожь в руках, снова поднимает своё оружие и кричит: — Назад! Всем отойти назад! Иначе я перестреляю всех к чёртовой матери! И даже не надейтесь на то, что у меня на то кишка тонка. Пользуясь случаем, я приближаюсь к сводному брату, чтобы встать под его надёжную защиту. В данный момент я решил отложить любые мысли о том, что последний, пусть даже и не кровный, член моей семьи — убийца. У меня ещё будет время понять и принять для себя определённое решение, сделать какие-то выводы, а сейчас важно думать о наших жизнях, которые я так беспечно поставил под удар. Но Надзиратели покорно поднимают руки с оружием и делают несколько шагов назад, ожидая дальнейших указаний парнишки напротив. Пожалуй, я просто не верил своим глазам, может, даже считал, что уже умер. Неужели эти безликие люди, являющиеся самим воплощением смерти, сейчас так просто управляются моим братом? Дэмиан, кажется, и сам находился в крайнем замешательстве, но то не выдавал, продолжая крепко стискивать пистолет, направленный на наших врагов. — Я… Мой брат уйдёт в дом. А я останусь и сдамся, если получу гарантию, что с ним всё будет в порядке. Иначе, клянусь, ни один патруль не остановит меня на пути к Правителю, которого я придушу собственноручно. Убьёте вы меня или нет, мне плевать. Я найду способ вернуться с того света специально ради этого. И уничтожу всё, слышите? Всё! От вашего города и камня не останется! — Дэм… — только и могу прошептать я в полнейшем ужасе, пока к моему горлу подступает ком паники. Пусть слёз нет, но я чувствую, как мои глаза покрываются влажной плёнкой, готовясь вот-вот перекрыть всю нормальную видимость прозрачной пеленой. Я не знаю, чего испугался больше: поставленного красноглазым брюнетом условия или его дальнейших гневных обещаний. Но в любом случае я понимал: что бы не решили Надзиратели… кто-то на этой улице определённо умрёт в самое ближайшее время. — Мне повторить? — всё так же яростно выпаливает он, видя нерешительность противников. Возможно, они ждали подкрепления? — Тогда считаю до трёх. Раз. Пуля, без сомнений выпущенная Дэмианом, находит своё новое пристанище в плече одного из противников, и тот протяжно завывает, пока второй, что стоит впереди, наконец соглашается. Такой расклад заставляет сорваться с губ моего брата облегчённый вздох, но моя же реакция была абсолютно противоположной. Пистолет, недавно служивший нам защитой, медленно падает на землю, и его новый обладатель всего на несколько секунд опускается передо мной на одно колено. Он улыбается, устало и опечаленно, но ласково треплет меня по голове и просит не ждать его к ужину. — Нет… — только и могу вымолвить я, уже чувствуя, как тяжёлые капли образуют влажные дорожки на щеках. Но стоит только осознанию болезненно ударить по голове, как дрожащий шёпот превращается в крик, изнутри раздирающий горло. — Нет. Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет! Дэмиан! Остановись, чёрт тебя побери! Стой! Нет, не забирайте его! Убейте меня, пожалуйста, это я вор, я виноват! Нет, Дэм, нет, нет, нет, нет! Хватит! Верните его! Оставьте! Б-брат… Я пытался было встать, но кто-то из посторонних наблюдателей, только сейчас отошедших от шока, перехватил меня, остановив любые попытки догнать самого дорогого в моей жизни человека. Физическая и моральная боль смешались воедино, заставляя чуть ли не биться в агонии ещё ближайшие десять минут, пока всё ещё живой Дэмиан удаляется вслед за оставшимися солдатами в неизвестном мне направлении. Как только они пропадают из виду, весь мир исчезает. Хотя нет, думаю, здесь уместнее будет совсем другое слово. Мой мир просто рухнул, в одно мгновение превратившись в одну пыльную гору огромных осколков-воспоминаний. С того дня, как погиб наш отец, единственной ниточкой к хоть какому-то, пусть даже иллюзорному счастью был он, мой брат, вынужденный работать везде, где только была возможность, с семнадцати лет. И всем, что продолжало вселять в меня хоть какую-то надежду, являлась близость к исполнению нашей мечты. Мы столько прошли, стольким пожертвовали, столько потеряли… Неужели ради того, чтобы всё закончилось таким глупым образом, из-за одной моей неосторожности, глупой ошибки? Я просто не мог поверить в это. Всего полчаса назад мы были в одном шаге от свободы. Но оказалось, что мы оступились, и теперь проваливаемся в самую глубь бездны отчаяния. Это несправедливо. Несправедливо и невероятно больно.Ты же обещал, что мы сбежим.
Я пришёл в чувства только по приходу домой. Не уверен, но, кажется, добрые старики помогли мне дойти и даже справились о том, нужно ли позвать лекаря. Я не ответил. В моей голове был лишь один вопрос: почему они беспокоятся обо мне, а не о Дэмиане? Возможно потому, что они уже считали его мертвецом. И, в общем-то, то было вполне логично и правильно, но не для моего надломленного сознания, отказывающегося принимать сей факт за действительность. Он не мёртв. Его не убьют. И мне плевать, что должны. Он справится. Он не оставит меня. Он… Не знаю, сколько я в беспамятстве просидел в одном положении, сколько меня осматривал всё-таки приехавший лекарь, сколько я позже, хромая, ходил по дому, накрывая на стол ровно две порции переваренной картошки, сколько я бездумно пялился на тарелку, что должна была быть опустошена голодным Дэмианом, сколько я без стеснений рыдал и порывался сжечь проклятую книгу, сколько раз останавливался и гладил ту по корешку, считая её нашим последним совместным достижением. Этот день для меня покрылся непроходимым туманом, и я очень смутно осознавал, что творил и что творилось вокруг. Помню лишь ту самую пустоту, что появилась во мне ещё со времён смерти матери, но теперь она засасывала все мои чувства, всю мою веру, всю мою жизнь. И это было больно. Настолько, что я уже ничего другого, кроме этой боли, перед собой не видел и не чувствовал. Немудрено, что когда в дверь постучали, я не сразу принял во внимание то, что стучать ко мне, в общем-то, особо и некому. — Я же говорил, что опоздаю к ужину. Знакомый голос — первое, что отрезвляюще подействовало на моё мрачное сознание. Уставившись в столь родное лицо, сейчас хитровато улыбающееся, как и тогда, в нашем счастливом детстве, я первым делом подумал, что сошёл с ума. Но нет, Дэмиан стоял передо мной совсем живым и настоящим, в этом я убедился, дотронувшись трясущимися пальцами до его щеки и услышав столь привычный звонкий смех. Конечно же, я тут же позабыл обо всей боли, вообще обо всём на свете, одним рывком достиг брата и заключил его в такие объятия, от каких сам себе сломал бы хрупкие рёбра. Неконтролируемый поток слёз сразу же приводит в непригодность его рубашку, и без того грязную, запачканную засохшими пятнами крови, но что ему, что мне на то абсолютно плевать. Он жив. Он просто остался жив. И, пожалуй, даже все сказанные нами слова о звёздах вместе взятые не радовали меня так, как одна единственная эта фраза. Но… Я не чувствовал в Дэмиане того же самого чистейшего счастья. Я спросил у него об этом чуть позже, когда мы оба сели есть. — Кей… — его взгляд тут же помрачнел, и он сразу же отложил вилку, говоря тем самым, что после пережитого и кусочек в рот не полезет, — они… они отвели меня прямо к Правителю. Я… своими глазами видел Его. Своими ушами слышал его голос, как он отдаёт приказы. Думал, всё, это конец, сейчас ему обо всём расскажут и меня отправят в пыточную, чтобы затем прилюдно застрелить. Но… Кей, они… Они предложили мне стать Надзирателем. Над столом повисла напряжённая тишина. Я смотрел в лицо юноше напротив, он же рассматривал своё отражение в тарелке, не решаясь говорить дальше. Впрочем, оно и понятно, такая… неожиданная информация требует времени, чтобы её переварить. Спустя полминуты я прокашливаюсь и, не отводя взгляд от чужого лица, вынуждаю брюнета ответить на главный вопрос, беспокоящий мои мысли. — Ну и… Ты же не согласился? — и снова мне в ответ давящее молчание, длящееся почти минуту. — Я сказал да.***
Даже с книгой, уже ставшей для меня практически священной, сборка самолёта заняла гораздо больше времени, чем я предполагал изначально. Даже для того, чтобы довести хотя бы имеющийся у меня чертёж до совершенства, мне потребовалось чуть больше полугода. Меня слишком разрывало нетерпение, но в то же время я слишком боялся допустить даже малейшую ошибку в расчётах. Для юнца, который никогда не учился и знал о механике только состраниц некогда обмененных на последние средства или выкраденных книг, это могло оказаться задачей непосильной. И всё же я получил то, чего так страстно желал. Огромную помощь мне оказал один из бывших работников завода, где когда-то проводил большую часть своего времени и мой отчим. Старик, без лишнего шума доживающий свои годы, оказался образованным механиком. И он был одним из немногих, кто ещё в мои детские года одобрял наше с братом стремление вырваться из этой чересчур тесной для столь мечтательных умов клетки. По вечерам я всегда приходил к нему, чтобы послушать его рассказы или попросить помощи с чертежами, а он радовался моим успехам так, словно я был его родным сыном. Пожалуй, рядом с ним я мог бы ощущать себя счастливым. Мог бы, вот только всё-таки не ощущал. В тот момент, когда Дэмиан впервые не появился дома после своего вступления в ряды Надзирателей, я потерял смысл этого некогда прекрасного слова «счастье». В тот же момент он снял и больше никогда не надевал те самые очки, что мы нашли среди вещей его покойной матери, променяв их на чёрную форменную фуражку. Полуразбитые, покрытые трещинами, теперь они покоились на моей голове, ожидая своего часа. Звёздного часа. «Наша цель» превратилась в «мою мечту», и я больше не смел упоминать о своих достижениях при брате, что задерживался в доме с каждым днём всё меньше и меньше, пока не исчез вовсе. Не знаю, где он жил и как проводил время, да и не хотел я знать, стараясь унять свою тоску извечной работой над самолётом, спрятанным на окраине города. Получилось ли? Отчасти. Брюнета я не видел уже практически год, а возможно и видел, но не узнавал его алых радужек под повязкой, что являлась обязательным атрибутом каждого Надзирателя. Я знал, что он убивал. Знал, что в первое время он не спал из-за вины, чёрным пятном заразившей его здравый рассудок. Знал, что уже через месяц он привык смывать кровь с чёрных перчаток. Знал, что через первый год он спускал курок уже без всяких зазрений совести. Так же и я более не винил себя за то, что перестал ждать его каждый вечер, класть на стол две тарелки вместо одной и говорить о звёздах с пустой кроватью. Между нами теперь не было никакой связи, а скоро, я знал, «мы» снова должны были превратиться в «меня» и «него». К тому дню, в который я с гордостью завершил самолёт, я уже свыкся с этим. Запчасти нередко приходилось воровать, чем я и занимался почти каждую ночь последние пару месяцев. К счастью, рассказы Дэмиана о своей новой работе неплохо помогли с проблемой, касающейся скрытности. Хоть какая-то от этого была польза… Рассказывая короче, я знал некоторые лазейки, благодаря которым мог перемещаться почти по всему городу незамеченным, а иногда приходилось заимствовать у брата форму, дабы на улице меня принимали за своего. Наверное, заниматься этим столько времени и выглядеть абсолютно непричастным мне удавалось только чудом. До тех самых пор, пока во главе дела о поимке наглого вора не поставили одного до боли знакомого мне брюнета. Хоть у меня и не было возможности об этом узнать, я догадался о том, что вскоре о моих проделках станет известно старшему члену нашей невероятно маленькой семьи. Так или иначе, а он никогда не был дураком и не обладал чересчур плохой памятью, чтобы не сложить паззл буквально за пару-тройку дней. Вот только его выдала слабость, недопустимая для людей его профессии, но естественная для обычного человека. Он до последнего надеялся, что виновником окажусь не я, потому предыдущие две недели периодически появлялся дома, спрашивал, чем я занимаюсь в свободное время и с кем нынче вожусь. Пытался строить из себя заботливого старшего брата, который раскаивался за столь долгое отсутствие. Но я больше ему не верил. Не хотел верить этому Дэмиану. Фальшиво улыбался, беззаботно отвечал на его вопросы, обманывая родственника без тени сомнений, и лишь изредка сухо отзывался о его внезапно сменившихся приоритетах. «Я просто хочу, чтобы самый дорогой мне человек жил спокойно и ни в чём не имел нужды». И всё же об одном он напрочь позабыл. Я никогда не видел счастья в вырученных с «доброй службы» деньгах, которые регулярно отсылались мне в чёрном конверте. Сегодняшний день должен был положить конец невероятно долгому пути, в котором я лишился всего, что имел и всем сердцем не хотел терять. Сегодняшний день должен был стать финалом моей истории. И я жалею лишь о том, что четыре года назад, в тот самый миг, когда красноглазый парнишка прилюдно застрелил Надзирателя, эта история перестала быть «нашей». Я не оглядываясь зашёл в старое здание, на верхнем этаже которого прятал своё сокровище, чтобы наконец убедиться, действительно ли цвет мечты — голубой. Казалось, я даже улавливал запах своего будущего триумфа вместо аромата старости и затхлости. Однако я не торопился преодолевать ступени. Будто подсознательно ждал чего-то. Или кого-то. — Мы окружили здание, Кейси. Тебе некуда больше бежать. В ответ знакомому голосу я выдаю лишь дерзкую усмешку и высокомерную ухмылку, в точности такую же, какую всегда видел на лице своего брата, настоящего брата, а не того, что сейчас держал меня на мушке пистолета. За тряпкой на его глазах я не мог увидеть выражения его лица, что, на самом деле, немало раздражало. Он стал похож на безликую хладнокровную марионетку, не выражающую никаких чувств и эмоций. Забавно. Дэмиан всегда так сильно боялся за меня, а в итоге потерял самого себя. — Мне ни к чему бежать, Дэм. Или подожди, может, это обращение не солидно для такой важной шишки? — одним ловким движением выхватываю припрятанный в сапоге нож и метко кидаю его в сторону собеседника, не боясь случайно того прикончить. Лезвие задевает край ленты на его лице, от которой «противник» быстро избавляется. Наконец-то мы снова можем смотреть друг другу в глаза. — Прошу прощения, господин Надзиратель. Не хотел оскорбить Ваши чувства. — Ты когда-нибудь прекратишь вести себя как ребёнок? — спокойно, всё так же бездушно вопрошает брюнет, пока я продолжаю улыбаться, во всю наслаждаясь ситуацией. — Я просто не хочу стать занудой-взрослым. Таким как ты. А ведь тебе только двадцать два! — будто бы огорчённо вздыхаю, но затем снова смеюсь, видя, как он раздражённо поджимает губы и крепче стискивает оружие, всё ещё направленное в мою сторону. — Мне придётся убить тебя, если ты не сдашься добровольно, — из его горла доносится настоящий рык, и я понимаю, что пора прекращать дурачиться и переходить к делу. — Послушай, Кейси. Поверь, я всё улажу, если ты сейчас же сдашься. Месяц поработаешь на заводе, а дальше мы снова будем жить нормально. Как раньше, Кей… — Нет! — мои брови хмурятся, и этот выкрик вырывается слишком резко даже для Надзирателя, — Кеем меня может называть только мой брат. А ты… ты уже давно перестал им быть. Но Дэм… Нет. Дэмиан. Кем бы ты ни был сейчас, как бы сильно от прошлого себя ниотличался… Я знаю, мы всё ещё можем всё вернуть. Ты ведь не забыл наше детство? Как в первый раз отвёл меня смотреть на звёзды. Как мы не спали ночами, обсуждая полёт, который в будущем совершим. Как ты подарил мне игрушечный самолётик на День Рождения, как мы отыскали тот нелепый чертёж! Как ты обещал мне сбежать отсюда… Ну же, братец, идём со мной! Мы почти у цели! Я протягиваю руку, всем сердцем надеясь и веря, что сейчас, когда он в очередной раз моргнёт, на меня посмотрит тот Дэмиан, что заливисто смеялся и мечтал вместе со мной несколько лет назад. И… около моего уха свистит пуля. Улыбка дрогнула, а на лице отразился мимолётный испуг, но выражение моего оппонента всё так же оставалось неизменным. — Мы были детьми. И все наши «глобальные планы» родились из детских сказок, Кейси. Очнись! Тебе двадцать лет! А ты всё никак не уймёшь свою буйную игру воображения, из-за которой Я, между прочим, был вынужден стать одним из тех, кого всегда презирал и ненавидел! Я хотел, чтобы ты был счастлив. Но всё это зашло слишком далеко. Ты заигрался. А теперь… Но его вновь прерывает мой звонкий смех, со стороны похожий на издевательский, дразнящий, до ужаса бесящий, когда на самом деле я просто не хотел показывать ему своих слёз. Сердце ныло, пыталось взвыть, но я только смеялся, надеясь, что это заглушит подкрадывающийся к горлу отчаянный крик. Когда истерический порыв удаётся подавить, я замолкаю, продолжая смотреть на человека перед собой с неизменной нагловатой ухмылкой. — Значит нет… Тогда прости и прощай, господин Надзиратель! Но меня уже ждут звёзды. Я натягиваю на глаза побитые очки, разворачиваюсь и бегом начинаю преодолевать ступеньки, пока позади раздаётся разъярённый оклик сводного брата. Мы иногда играли здесь в детстве, оттого я и выбрал именно это место для своей небольшой мастерской. Шаги гулким эхом раздаются позади, но Дэмиан не стреляет, и в какой-то момент мне кажется, что он отстал. Или, возможно, я не слышал его за биением собственного сердца в ушах. Крупные капли тем временем пытались перекрыть мне обзор, и без того подпорченный разбитыми очками. Но я уже не стеснялся своей слабости. Всё равно это конец. Последний этаж, и я, наконец, достигаю приветственно сверкающий от света старых мигающих ламп самолёт. Не медля, залезаю в кабину и, пока на моём лице расцветает предвкушающая улыбка, аперед глазами стоит чёткая схема рычагов и включателей, запускаю двигатель. Глубокий вдох. И я трогаюсь с места. Не оборачиваясь, знаю, что Дэмиан как раз в этот момент вбежал в комнату и, кажется, крикнул остановиться, но это уже не имеет значения. Ничего не имеет значения.Он… летит. Действительно летит. И я тоже лечу. Из груди, контрастируя с непросохшими слезами, вырывается искренний, радостный смех, и я вытягиваю одну руку, стремясь ею к такому близкому в данный момент небу. Самолёт срывает тряпки, и в глаза ударяет свет. Яркий, тёплый свет, который, казалось, ждал меня столько лет… Я не вижу звёзд, но знаю, они где-то там, на уровень выше идеально чистых белых облаков, таких пушистых и мягких, несравнимых даже с заботливо сшитой моей мамой подушкой. Небо. Оно действительно голубое. Действительно цвета моих глаз. Дэмиан… не врал. Но тут до моих ушей доносится пальба снизу, а затем и сирена, но далеко не Надзирателей. Что-то не так с самолётом. И всё же я не думал об этом. В моей голове не осталось места для мыслей. Было только безграничное счастье и… частичка разочарования. Я достиг своей мечты. Но только своей, не нашей. — Как жаль, что тебя нет со мной рядом, Дэм, — срывается с моих уст последняя фраза, и я закрываю глаза и отпускаю штурвал, наслаждаясь самым невероятным моментом в своей жизни. За три секунды до прогремевшего взрыва. Осколки самолёта беспорядочно рассыпались по городу как и, наверное, моё тело, но я ни о чём не сожалею. Я всё ещё существую, я всё ещё могу дотронуться до звёзд, понять, что за огонёк горит в их сердцевине. А может… Я и сам стал звездой? Тогда я никогда не перестану сиять. Сиять для тебя, братец.Чтобы однажды ты тоже смог ощутить вкус свободы.