Старые счёты

Первое, что посетило светлую голову Хатаке при виде жены: Сакура нализалась, знатно так нализалась. Она, очень прямо держа спину, танцующей походочкой подобралась к подпирающему стену муженьку. Колоритное выражение на красивом лице чертовки: широченная довольная улыбка вперемешку с толикой превосходства и… ни грамма стыда. Правда, пьяная Сакура и стыд — это понятия несовместимые. Примерно как сравнить хрен с пальцем. Пожалуй, Какаши второй раз за все время их знакомства лицезрел ее в таком состоянии — и это пугало. Первый раз она набралась, когда пропала их малышка — два года назад. Нет, не надо об этом думать, иначе на сердце вьюга, а в душе — пустота, граничащая с безумством. Страшно. Как же страшно вспоминать… Два глубоких медленных вдоха-выдоха, чтобы успокоить сознание. И все же: в чем причина почти невменяемого состояния жены? Причина должна быть глубоко личной, это же его Сакура, ему ли не знать ее. — Поз-з-з… пардоньте, — Сакура смачно рыгнула в сторону мужа, но тот даже бровью не повел. — Поз., ой, секундочку, — Хатаке подняла палец, как бы призывая к терпению, постаралась привести мысли и артикуляцию в порядок. — Познакомимся? — она кокетливо опустила ресницы, силясь сфокусировать взгляд на снисходительно улыбающемся мужчине. — Боже упаси, — хмыкнул Какаши, скрещивая руки на груди, готовый в любой момент поймать шатающуюся вторую половинку. — Пойдем, я тебя уложу, а завтра ты мне расскажешь, что произошло, сейчас все равно бесполезно… — он махнул рукой, напряженно растягивая губы в подобие улыбки. Сакура проказливо засмеялась, обдавая Какаши непередаваемым амбре, и погрозила наманикюренным пальчиком. — Демоны, Хатаке, почему т-т-ты вечно все портишь? Неужели нельзя хоть раз подыграть? — эмоциональная жестикуляция и повышенный тембр голоса выдавали ее с потрохами. — Не знаю, где ты так нахрюкалась, но завтра тебе будет паршиво, деточка, — ирония и тихое беспокойство сплелись воедино, оттеняя красивый хрипловатый голос несвойственными нотками. Где-то глубоко внутри въедливый червячок тревоги-догадки не на шутку разбередил душу внешне спокойного мужчины. «Только бы она не узнала». Старая рана вскрылась и кровоточила, лопнула, как гнойник, расползаясь ядом по жилам, отравляя сознание воспоминаниями, затаенной, запрятанной в самые глубины болью. Он не желал продолжения этой боли ни для себя, ни тем более для неё. Непослушными руками Какаши уложил сопротивляющуюся жену в постель. Раздел, как маленькую девочку, и укрыл одеялом. Сакура дернула его за руку и повалила рядом с собой. Хатаке закашлялся: — Чем от тебя так несет? Как будто, — он пощелкал пальцами, подбирая слова, — тленом, — он нахмурился, прижимая ее к себе, баюкая в объятиях. — Я не помню, — пьяно хихикнула она. — Помню только, что п-п-подслушивала под столом, потом все уши… вроде. — Точно. Она сидела под столом, а вылезая из-под него задела головой тумбочку, на краю которой стояла полная пепельница, и та шмякнулась Сакуре на голову. — Т-точно! — Хатаке весело хлопнула в ладоши, не замечая чересчур напряженного взгляда мужа. — Я посыпала голову пеплом, — то ли смеясь, то ли серьезно подвела итог женщина. — Потом я выпила, меня стошнило, и я опять выпила, м-м-м, не помню что именно. — Мне бы так, — мрачно проронил Какаши, мечтая только об одном: пусть его догадка так и останется ею. Сакура умиротворенно закрыла глаза и тихо засопела, проваливаясь в пустоту, тихую, спокойную, не подозревая, насколько страшные воспоминания этого вечера подкосят завтра ее налаженную за два года жизнь. *** Какаши боялся. Непривычное состояние буквально отключило тормоза, как в переносном, так и в прямом смысле. Комиссар гнал авто, лишь краем глаза следя за дорогой. Кажется, на углу 25-й и 26-й улиц патрульные сигналили ему остановиться, но он пропустил их маневр мимо сознания. Шины визжали на поворотах, машину заносило, и снег из-под колес вихрями кружился в морозном, стылом воздухе, весело вальсируя в ярком свете фонарей и неоновых реклам. Хатаке нажал педаль тормоза, до отказа утопив ее. Машинка — послушная лошадка — замерла как вкопанная посреди двора, слегка задев снежную крепость, построенную неизвестно кем несколько дней назад. Бесшумно войдя в гулкую тишину квартиры, мужчина прислушался. Тихо. Как в могиле. Это не к добру. Навязчивая мысль, что билась в голове почти сутки, вновь полоснула по больному: Сакура каким-то образом узнала правду об их дочурке. Чутье почти никогда не подводило Какаши. Он уперся руками о стену прихожей, готовясь к непростому разговору с любимой женщиной. Единственной. Сможет ли она понять-принять его молчание? Сейчас он ни в чем не был уверен. Новое дело о пропавших детях, растревоженные воспоминания о своем убитом ребенке, правду о котором он всеми силами скрывал от Сакуры. Все это навалилось непомерным грузом. Она сидела за кухонным столом, с запавшими глазами, в которых отражалась та же мучительная боль, что испытал он сам, узнав правду. Хатаке опустил взгляд, не в силах выдержать немой, кричащий укор и неверие:как ты мог? почему не сказал, заставляя меня надеяться? Влажная поволока застила глаза женщины, и Какаши по-настоящему испугался за нее. Она не плакала — никогда. Даже тогда, два года назад… — Прости меня, — его деланная невозмутимость не вязалась с побелевшим лицом и сведенными скулами. — Я… не хотел… — Я знаю все, что ты скажешь, Какаши. Не надо, — Сакура зажала рот рукой, пересиливая себя, боясь сорваться на мужчину, который… который… Без него — она ничто. Он же знает это! Но почему так захотелось обрушить на него рвущееся негодование?! Какаши накрыл ее руку своей, это простое нежное прикосновение возымело абсолютно противоположное действие; Сакура вскочила из-за стола, бокал с соком полетел на пол, разбился на две равные половинки. Кровавого оттенка напиток лужей растекся по светлому ковру. — Я до сих пор надеялась, что она жива! Ты понимаешь?! НАДЕЯЛАСЬ, КАКАШИ!!! Верила, что она где-то есть, может быть… — она всхлипнула и в отчаянии пнула осколки бокала, схватилась за голову, ссутулив хрупкие плечи. — Даже не выкинула ни одной её вещи, — беспомощный тихий голос набатом прозвучал в застывшей тишине. — Я знаю, Сакура, — ее имя мягко слетело с непослушных губ. Что еще он мог сказать? Трусливо оправдываться? Какаши метнулся было к ней, но она вырвалась из родных рук, окончательно теряя самообладание. — Ты знал, все это время знал, что с ней произошло!!! Что ее… что она… — не сдерживая слез, выкрикнула она, трясясь, как в лихоманке. Обвинения вырвались бы наружу, если бы не ком, сковавший горло, вместо крика лишь невразумительный хрип. — Не все время, не все, — пристыжено сказал Какаши, но не был услышан. — И что ты сделал, а?! Нашел того, кто сотворил с Асами такое?! Она, — Сакура судорожно сглотнула, цепляясь пальчиками за лацканы на форме мужа, — не мучилась? Скажи мне, — потребовала она, — не мучилась? Разве он мог сделать ей еще больнее? — Нет, — солгал так легко, едва сам не поверив в это, — конечно нет, — наигранная искренность далась ему великолепно, даже Сакура, кажется, поверила. — Ее могилка, — она сжала челюсти, не давая вновь проступить скорби и упрекам, — она есть? — Спросила — и испугалась, взглянув на Какаши. Он словно помертвел. Ничего не выражающие глаза и застывшее восковое лицо напоминали гротескную маску. Он не умел взрываться, как она, и быстро остывать. Если было мучительно больно, Какаши уходил глубоко в себя, закрывался от всего и ото всех. Даже от нее. То, что он увидел тогда, встало перед внутренним взором и не отпускало сейчас. Опять Какаши оказался нагой, в темной яме, где невозможно вздохнуть и подняться, чтобы выбраться и глотнуть хоть немного воздуха. Его потянуло вниз, но дальше — дно, некуда бежать. Два года назад он искал спасения в выпивке. Сакура не понимала, что происходит, он был не в состоянии рассказать правду, все дальше скатываясь во тьму. Он боялся той тьмы — беспросветной и жуткой. Страшился и жаждал. Ее разверстая пасть уже маячила перед ним, маня в самую глубину. Хотелось прыгнуть туда — и забыться, навсегда оставить позади все невзгоды, страдания, воспоминания. Но Сакура не позволила ему пропасть. Вернулась от родителей, куда он ее чуть ли не насильно спровадил, чтобы не видеть душивших ее страданий — отражение его собственных. Сакура спасла его, вытащила из болота, в котором он добровольно тонул. Если бы не ее самоотверженность и их любовь… Хатаке резко развернулся, схватил ключи от машины и вылетел из дома. Даже не обулся. Испугался, что не сможет промолчать: боль искала выход, как бы не проболтаться. Глазами души мужчина вновь увидел маленькое изломанное тельце дочери. Нажми Сакура на него посильнее, — и он не сдержится, расскажет всю правду. Поступить с ней столь жестоко? Нет! — Какаши, Какаши! — в спину ножом врезался умоляющий крик Сакуры. Она замешкалась на пороге, пока одевала сапоги. Не успела. Какаши рванул машину с места и вихрем вылетел со двора, вновь задев снежную крепость. Снег осыпался, образовав небольшой сугробик. Женщина едва не задохнулась в немом крике, со всей силы прижимая ко рту обе руки, медленно, как сомнамбула, поковыляла к снежному сооружению. Тяжелое дыхание и скрип снега под ногами ясно давали понять, что все это не страшный сон, а кошмар наяву. Разрушенная снежная стена явила свое кошмарное нутро: детская заиндевевшая ручка с оттопыренным указательным пальчиком, словно указывала на Сакуру. *** Продуваемый всеми ветрами берег реки на восточной окраине города навевал гнетущие воспоминания. Те в свою очередь наслаивались на удушливое состояние Хатаке, опирающегося на капот машины. Сколько бы Какаши не силился обуздать застаревшую боль и собственную никчемность, ничего не выходило. Сумел вовремя разыскать свою малышку? Нет! Нашел ту мразь, что погубила ее? Да! Но смерть урода не вернула ни Асами, ни душевного спокойствия, ни чувства удовлетворенности от свершенной мести-справедливости. Продвинулся хоть на миллиметр в делах о пропавших детях, что висит над ним, как лезвие гильотины, готовое опуститься в любой момент? Нет! Чувство вины. Навалившаяся безысходность. Какаши с размаху врезал ногой несколько раз по колесу. Не помогло. Только пальцы отбил. Единственное, что хоть чуть-чуть остужало голову — ледяной, беснующийся ветер, своим завыванием заглушающий навязчивые, невыносимые мысли. Веселое треньканье уже десятый раз подряд раздалось с заднего сиденья авто. Хатаке поморщился, проклиная свою трусость. Оставляя Сакуру наедине с горем, он думал, что не причинит ей тем самым еще больше страданий. Но на самом деле боялся, трусливо сбежал вместо того, чтобы поддержать ее. — Мальчишка! Кулак впечатался в дерево, и физическая боль отрезвила мужчину. Какаши сел в машину, взял в руку телефон и сходу ответил: — Прости! — одно слово, но гамма чувств — от нежности до глубоко запрятанной горести. — Я не имел права оставлять тебя… — Какаши, — тихий, надломленный голос жены заставил его напрячься, в нем отсутствовали нотки страдания, как можно было бы подумать, но лишь страх — животный, неподдельный. — Что случилось? — не стал тянуть комиссар. — Тут девочка — мертвая, в крепости на нашем дворе, — как скороговоркой выпалила Сакура, как будто произнося слова быстро, можно уменьшить степень страха. «Не может быть! Неужели Сакуре так плохо, что рассудок помутился?» — первое, что промелькнуло в голове Хатаке. Она словно прочла мысли на расстоянии: — Какаши, — раздельно и четко произнесла она, — я… в относительном порядке, — не стала она лукавить, — и не сошла с ума. Кто-то замуровал девочку, когда строил крепость шесть дней назад Он как-то сразу поверил ей. Так и есть. Утром, шесть дней назад пропала Ракита Новаки, а когда Какаши поздно вечером вернулся домой, снежное сооружение впервые предстало перед ним во всей красе. Он тогда еще восхитился и удивился: кто вылепил такую красоту перед их домом? Детишки, наверное, — маленькие, умелые зодчие. Вновь мимо проносятся, кружащийся в танце снег, но теперь Какаши овладели сосредоточенность и холодный расчет, так всегда бывало, когда дело касалось работы. Но все это вмиг улетучилось, стоило ему увидеть состояние Сакуры. Бледное, покрытое капельками пота лицо, пустой взгляд. Какаши слегка дотронулся до ее сознания, призвав дар, и сразу же отшатнулся, сдерживая рвотный позыв. Кто-то копался в ее голове буквально несколько минут назад. Какаши не успел вовремя и теперь понятия не имеет кто и зачем манипулировал его женой. Каков резон этого неизвестного? Чёрт! Какаши со свистом выдохнул сквозь сжатые зубы. Присел возле сидящей на крыльце жены и мягко коснулся ее руки. Женщина вздрогнула, ее тупой, остановившийся взгляд постепенно приобрел осмысленность. — Какаши! Что произошло?! — требовательно спросила она, заметив пустое место в стене крепости. — Г-где девочка? Я не понимаю. Буквально несколько секунд назад она была здесь, — как и всегда, Сакура быстро «закипела». — Почему ее нет? — нервно всплеснув руками, женщина с надеждой посмотрела на мужа. — Может быть, мне все привиделось? Я думала о нашей Асами, и мое воображение сыграло со мной жестокую шутку? — уже договаривая фразу, она знала ответ — прочла в глазах Какаши. Испуганно, едва слышно проронила: — Тогда где она и почему я не помню, как ты вернулся? Я позвонила тебе, затем в полицию, присела на крыльцо и… все, потом ты появился, как черт из табакерки. Что со мной происходит? И где девочка? — Кто-то управлял тобой, — входя в дом, бросил Какаши. — Ты имеешь в виду способности на подобии твоих? — рассматривая свои руки, поинтересовалась Сакура. — Разве возможно овладеть сознанием одаренного человека? Я же тоже обладаю даром. — Крайне редко, но такое случается. Если одаренный находится в крайне возбужденном состоянии, теряет контроль над собой. Или когда он спит, — Какаши остановился перед кладовкой. — Иди в кухню. — Что ты видел? — потребовала она. — И почему мы стоим здесь? Он ответил, взвешивая каждое слово: — Он (или она) заставил тебя спрятать тело. Точнее, не спрятать… — он запнулся, открывая дверь кладовки. Потрясенная Сакура непроизвольно вскрикнула и сделала шаг назад, судорожно хватая ртом воздух. — Ка… Ка… Какаши, зачем он з-заставил меня так поступить? Ее муж, великолепно владевший собой, взял ее под локоть, увел в кухню и усадил на диванчик. — Посиди пока. Женщина индифферентно подчинилась — села и уставилась в одну точку. «Она в шоке», — подумал Какаши, сдерживая порыв шибануть кулаком по косяку. Только он сделал шаг, как услышал вопрос, который сам себе задавал: — Это что, месть тебе, нам? Кто-то пытается навести на нас подозрение или просто издевается, насмехается? Хочет заставить нас страдать? — Сакура старалась унять дрожь в голосе, но удалось ей это с натяжкой. — Как думаешь, нас не обвинят? Скажут, что я чокнулась и… — Успокойся, — особенный тембр заставил Сакуру расслабиться, — никто не посмеет нас обвинить. Сама знаешь, человека с даром очень легко проверить, лжет он или правдив. Сакура медленно кивнула, соглашаясь. *** Приехавшие на вызов коллеги Какаши рассредоточились по двору и дому, все осматривая, снимая отпечатки и опрашивая Сакуру — проверяли. — Тот, кто заставил Сакуру, не засветился. Она не видела и не слышала никого (хотя это странно, снег должен был скрипнуть), скорее всего он подкрался сзади. Но где тогда следы на снегу? Замел их? В прямом смысле слова? — настроение Хатаке выдавали лишь грозно поблескивающие глаза. — Если же он действовал на расстоянии, он должен обладать крайне сильными способностями, с которыми я доселе не сталкивался. Странно все это. Как он узнал о кроватке Асами? Сакура не позволила выкинуть ее, она хранится в кладовке. Никто об этом не знал, кроме нас двоих. Цунаде покивала и хмуро отрапортовала: — Эта девочка, Ракита, была задушена. — Эта тварь задушила ее. — Нет… не совсем, — веско ответила женщина и красноречиво глянула на Хатаке. Какаши молчал целых две минуты, переваривал информацию. Стороннего наблюдателя обмануло бы его непроницаемое выражение лица, холодное и безучастное. Сосредотачиваясь на деле, внешне он всегда выглядел бесстрастным и почти таким же — внутри. — Он заставил девочку задушить саму себя, — констатировал он. — Это что-то запредельное, Цунаде, даже не знаю, как назвать этого… Мы обязаны найти его как можно скорее, иначе получим еще два трупа. — Думаешь, те пропавшие детишки — Мита и Ирико — еще живы? — голос Сенжу отдавал скепсисом. — Я верю, — просто сказал ее начальник. Интуиция кричала «живы!», значит, так оно и есть. Они нужны преступнику. По крайней мере один из них точно необходим. *** Какаши вернулся за полночь. Устало сбросив ботинки и куртку, минутку постоял на пороге гостиной, где его ждала Сакура. Она сходу начала выспрашивать о ходе дела. Когда пропал первый ребенок? Есть ли подозреваемые? Почему он ни разу не заикнулся о пропавших детях? И еще множество гнетущих вопросов, последний из которых — последний гвоздь в крышку гроба: — Это дело как-то связано с делом Асами? Лицо Какаши болезненно исказилось: — Нет. Там другое. Слава богу, Сакура не стала спрашивать, как именно погибла их дочь. Какаши бы не выдержал этой пытки. Он с удивлением понял, что, рассказывая жене о пропавших детях, на душе становится чуть легче… Первая жертва, Ракита, ушла из дома семь дней назад рано утром и не вернулась. Никто из одноклассников и знакомых ничего не знал, ничего не видел. Это как водится. Мать девочки призналась вчера вечером (из-за волнения она совсем забыла рассказать об этом во время первой дачи показаний), что дочь пугала ее в последние несколько дней. Вела себя замкнуто, говорила сама с собой, а странный, мертвенный взгляд бросал женщину в озноб. — Знаете, — говорила госпожа Новаки, — иногда мне казалось, что на меня смотрит абсолютно чужой человек. Так страшно, — женщина перекрестилась и судорожно всхлипнула, вытирая опухшие от слез глаза. — Моя девочка, моя девочка, как же так, как же так… Близнецы Мита и Ирико пропали два дня назад. Опять же: соседи ничего не видели, не слышали. Полицейские прошерстили весь городишко вдоль и поперек, и ни одного намека на след, хотя версий — завались, и главная в открывшихся обстоятельствах — месть комиссару Хатаке, абсолютно безжалостному к негодяям и лояльному к тем, кто, по его мнению, вершил справедливый суд, а потерпевший — получил по заслугам. Какаши прекрасно умел договариваться с совестью, а самым важным аспектом в работе считал справедливость. — Ни одного подозреваемого. Ни од-но-го! Почти всех, кто проходит по делам этих ребят, я проверил лично. Пусто. Пока, — строго уточнил Хатаке, откинувшись на спинку кресла. Менталист с силой потер гудящие виски. Изнутри голову распирал калейдоскоп чужих образов и мыслей, коих он «насмотрелся и наслушался» сполна за последнюю неделю. Все прелести такого «переедания» налицо: плохой сон, головная боль, тошнота и раздражительность, которую Какаши за многие годы научился сдерживать, используя свой особенный талант. Не сдержишься — плохо будет и тебе, и тому, кто окажется рядом. Психокинетические и ментальные способности скрутятся в тугой жгут и резанут как по разуму, так и физически. Незабываемо-непередаваемые ощущения! Кому повезет, испытают небольшое головокружение, другие — почувствуют ломоту в теле, психически слабые или умственно неполноценные — впадут в кому. Хорошо, если выкарабкаются. — Оба дела объединяет лишь одно: дети. Но кто похитил их, один и тот же человек или разные люди, неизвестно. Если Ракиту убил тот, кто хочет довести меня, то, возможно! Миту и Ирико забрал другой человек. — Какаши положил руки на подлокотники и сквозь опущенные ресницы посмотрел на жену. Множество невысказанных слов застряли в глотке. — Я чувствую, Какаши, — убежденно начала Сакура, — это тот человек, что…- она сжала губы в тонкую линию, но не смогла продолжить, муж сделал это за нее: — Это невозможно, — мужчина открыто поглядел ей в глаза, но она отвела взгляд. — Его больше нет? — понимающе спросила Сакура. — Да. Зеленоглазая художница тихо выдохнула. — Тогда почему у меня настойчивое чувство, что эти исчезновения связаны с тем, что случилось с нашей Асами? Я чувствую, а мать не обманешь. — Это невозможно, я сам убил его! — «И похоронил его, выкопав могилу собственными руками», — добавил про себя Какаши. Сакура безумно любила своего мужа и немножечко побаивалась, нет, не его самого — его дара. Поэтому, когда Какаши схватился за голову и выбежал из комнаты, она не поспешила за ним, чтобы утешить. Остереглась. Когда-то давно, в самом начале их знакомства, она попала под раздачу его способностей и чуть ли не неделю после этого валялась в постели с сильнейшей головной болью. А три года назад Какаши «нечаянно» «ударил» по обвиняемому в серии убийств, да так удачно, что тот оказался в психушке. Не зря разномастная шваль преступного мира уважала, трепетала и лебезила перед комиссаром Хатаке. Сакура выждала еще несколько минут, прислушиваясь к тишине. Любящее сердце негодовало. Ее муж молчал много месяцев подряд. Как же так? Ведь Асами их дочь! Это несправедливо, не по-человечески! Между ними всегда была открытость, искренность, Сакура гордилась этими качествами их отношений. Положа руку на сердце, она признавала, что понимает его скрытность. Скорее всего, она сама поступила точно так же. И все же… «А как же насчет тебя самой? — пощекотал нервы внутренний голосок. — Разве ты честна с ним? Рассказала ему о том, что не принимаешь больше противозачаточные? Нет! Потому что до умопомрачения хочешь родить ребеночка, а Какаши и слышать не желает о детях. Боится…» Женщина горько покачала головой и устало провела ладонями по лицу, пытаясь унять внутреннюю дрожь и тщетно отгоняя угнетающие мысли о дочери и малышке Раките, которую она собственными руками уложила на кроватку Асами, стоявшей в кладовке. Сакура тихо вошла в спальню и осторожно, стараясь не разбудить мужа, легла рядом с ним на кровать. Закрыла глаза и почти сразу провалилась сон — тяжелый, бесконечно долгий день, полный потрясений, дал о себе знать. Спала урывками, постоянно вздрагивая. Казалось, что в проеме двери спальни мечется неясная тень. «Это страхи, обычные ночные страхи. Слишком много переживаний за последние сутки», — уверяла себя Хатаке. *** Нависая над спящим Какаши Танаши злился, бесновался, как и последние многие годы… или дни… или недели. Время для него то останавливалось, то неслось галопом, сводя с ума едва ли не сильнее, чем жажда мести и справедливости. Нельзя оставлять Какаши безнаказанным. Танаши уже сумел заставить его страдать. И его жену, эту мерзкую сучку, посмевшую когда-то насмехаться над ним. «Посмеялась, тварь?! А теперь — поплачешь! Поплачешь-поплачешь-поплачешь-поплачешь! ЗАПЛАТИШЬ! Нет, так нельзя, нельзя, нельзя заводиться. Какаши услышит. Какаши изуродует! Уничтожит! Разве я не настрадался? Но они все, все… — сознание Танаши ускользало и появлялось вновь. — Я сильный, сильнее их всех. И умнее! Пусть только Сакура останется одна, и я — повеселюсь!» Поворачиваясь к окну, Танаши мельком заметил зеркало и тут же отвернулся от него. Не мог, не мог взглянуть на свое отражение. Что бы он там увидел? Перекошенного уродца, изломанного и искалеченного Какаши? Или ничего? «Ничего» страшило больше, чем «уродец». «Нет, не надо смотреть! Нужно исчезнуть отсюда, есть другие, более важные дела. Вспомнить бы какие именно?..» *** Сакура сидела в гостиной четы Узумаки, в центре которой играл годовалый Анаки. Сарада попросила буквально часик присмотреть за сыном, а сама отправилась в госпиталь навестить мать, недавно вышедшую из комы. Хатаке в очередной раз неровно выдохнула, опять прокручивая в голове вчерашний день и вечер позавчерашнего. Господи! Зачем она подслушивала, сидя под столом? Дурацкая старая привычка привела к угнетающим последствиям, к знанию. Раньше Сакура думала, что знание дает успокоение. И была не права. Лучше никогда-никогда не знать правды и надеяться… Надеяться на что? Она запуталась, была раздавлена пониманием того, что случилось два года назад, и тем, что происходит сейчас. Что бы Какаши не говорил, она чувствовала взаимосвязь нынешних исчезновений с гибелью Асами. Сакура крепко задумалась и выпала из реальности, не замечая ничего вокруг. Громкий стук вывел ее из задумчивости. Анаки еще раз ударил кубиком по полу, привлекая внимание женщины. Хатаке вздрогнула, проморгалась и еще раз сосредоточенно посмотрела на малыша. Поначалу ее не озадачило странное выражение на маленьком личике. Ну, хмурится и хмурится. Она привстала с диванчика и подошла ближе к мальчику. — И что это у нас написано, а? — мягко спросила Сакура, читая написанные кубиками слова. — Господи! — прерывистый вздох и шаг назад. — Анаки? — нервно и испуганно. — Анаки, кто это написал? — Кубики складывались в слова «боишься, сука?» Малыш медленно поднял голову и с нескрываемой злобой, приправленной ненавистью, зыркнул на нее исподлобья. Перекошенное личико словно не принадлежало сыну Сарады и Боруто. Неправдоподобно осмысленный, насмешливый взгляд синих глазок пробивал насквозь. Сакура задрожала, широко распахнув глаза. Но как, как человек способен на расстоянии манипулировать сознанием другого?! Он должен находиться в непосредственной близости от объекта, но в квартире больше никого нет, кроме Сакуры и малыша. Мальчик неуклюже поднялся и закачался на месте из стороны в сторону, кривя ротик в жутком оскале. Выражение его лица то и дело менялось. Хатаке пришло в голову, что Анакии похож на плохого актера — левая сторона лица играют одну роль, детскую и непосредственную, правая же — роль паяца с изуродованной душой, вселяющей в зрителей трепет и страх. — Отпусти ребенка, — удивляясь своему спокойному голосу, попросила Сакура, — он ни в чем невиноват. Кстати, зря ты появился передо мной. Я с легкостью могу узнать, как ты выглядишь, и Какаши с той же легкостью найдет тебя. Мальчик залился веселым, звонким смехом. На фоне злобного взгляда это выглядело пугающе. Сакуре не нужно было проникать в мысли или гипнотизировать, ее дар имел иную направленность. Взяв бумагу и карандаш, глядя только на мальчика, точнее внутрь него, она начала рисовать. Грифель тихо поскрипывал по листу, рука выводила линии и изгибы. Хатаке в прямом смысле слова не видела и не слышала ничего вокруг, кроме образов в голове. Они появлялись сами собой, выворачивая наружу все страхи, тайные желания, секреты, саму суть человека, которого она рисовала. Всего лишь минута — и портреты готовы. На первом — чистый и невинный образ души ребенка и его личико. На втором… лицо Какаши?! — Не может быть! — Сакура в сердцах ударила кулаком по столу. — Какаши? — голос дрогнул. — Нет, этого не может быть. Ты — не Какаши, — взгляд зеленых глаз стал жестким. Она внимательнее присмотрелась к портрету. Как будто измазанное сажей лицо ее мужа походило на отражение в кривом зеркале, искаженное, неправильное и неживое, нет линий жизни. «Танаши! — выстрелом прозвучала догадка. — Близнец Какаши! Не знала, что он погиб». Она присела рядом с малышом, погладила его по головке и позвала по имени. — А? — мило улыбнулся мальчик, весело и открыто, по-детски. — Ня, — Акани подал ей кубик с буквой «к», и художница облегченно выдохнула, огляделась по сторонам, но не заметила ничего необычного. Она взяла в руки телефон. Разрядился. Теперь до Какаши не дозвонишься. «Нужно срочно связаться с ним, он должен знать многое о своем брате». *** Комиссар бросил взгляд на часы: 15.55. Очередной тягостный день тянулся неимоверно долго. Какаши только что выслушал нагоняй от высокого начальства. Оправдывался, обещал найти Миту и Ирико в кратчайшие сроки, поймать убийцу Ракиты. Под конец разговора он высказался прямо, впрочем, как и всегда: — Генерал, вы битый час вдалбливаете мне в башку одно и то же. Вместо розыскных мероприятий я вынужден торчать здесь. Дайте мне свободу действий, и я «ударю по всем фронтам», как вы выразились, — Какаши не злился, говорил спокойно, давно привык выслушивать увещевания свыше и относился к ним немного наплевательски. — Так ты что ж, сам будешь ловить бандюков? — Вы прекрасно знаете, что я не люблю просиживать штаны в кабинете, — с неприкрытым намеком закончил разговор Хатаке и отключился, почувствовав нечто вроде мрачного удовлетворения от мимолетного хамства. Да и черт с ним, с начальством, куда труднее было вспоминать глаза матери убитой девочки и знать, что где-то там бедные детишки (он нутром чуял, что они живы!) ждут помощи. Быстро надев куртку, полицейский взял в руки телефон, но позвонить не успел. — Комиссар! — возбужденно заорал Боруто, врываясь в кабинет начальства. — Это, — парень из технического отдела чуть не захлебнулся воздухом от перевозбуждения, — вы должны это видеть. — Спец присел за стол, вставил принесенную флешку в ноут Какаши и затараторил, стуча пальцами по клавишам: — Как вы и просили, вчера я прикрепил камеру над входной дверью вашего дома. И вот что вышло, — он указал пальчиком на изображение. — Сегодня в двенадцать по полудню я заметил странное пятно на экране, когда просматривал запись. Подумал было, что это неполадки с изображением. Вот, — Какаши тоже уставился на экран, — я пропустил запись через разные спецфильтры, и понял, что с камерой лады, никаких помех. Смотрите внимательнее, вот, в 12 часов 11 минут тень движется в сторону вашего окна, исчезает из виду, а пару минут спустя появляется вновь. Хатаке с замиранием сердца наблюдал странное явление, не до конца веря, что это нечто имеет место быть. Почти неразличимая при свете солнца тень остановилась возле разрушенной снежной крепости, словно вздрогнула и быстро двинулась прочь со двора. — Считаешь, это, — менталист кивнул на экран, — настоящее? — Сто пудов. Я просмотрел видео с разных камер наружного наблюдения и заметил подобную тень в разных районах города, но особенно часто она появляется в районе Ущелья, комиссар. Смотрите, она (или оно?) постоянно как бы появляется с дороги, ведущей… -… к сгоревшим домам и кладбищу неподалеку от них. В заброшенном поселке раньше жил я сам, с отцом и братом. Мне ли не знать те места, — с горечью закончил Хатаке, отгоняя воспоминания о родных. Отец, одна из случайных жертв дара Какаши, покончил с собой, сойдя с ума. Брат же — мертв, то есть находится там, где ему самое место. В голове тренькнул тоненький колокольчик беспокойства. Вот оно, то самое! — Вы когда-нибудь слышали об одаренных, которые после смерти…- технарь будто прочитал мысли начальника. — Да, Боруто, ты молодец, я сам только что подумал об этом. После смерти они как бы перерождаются, становятся больше, чем просто призрак. Их что-то держит в этом мире, например, сильная ненависть, незаконченное дело. Сознание, воспоминания и даже чувства остаются при них. — Шеф, как можно избавиться от того, кто существует-не-существует? — коряво поинтересовался Узумаки. — Это же очевидно — уничтожить его сознание, — сосредоточенно ответил Какаши, застегивая куртку. — Нужно отправить группу к заброшенному поселку, но это может спровоцировать его. — И? — Если он достаточно силен, то просто искорежит разум одного из похищенных детей. Точнее не похищенных. Теперь все ясно: он завладел разумом одного из близнецов, и тот отвел второго в укромное место, возможно, привязал, а сам, — Какаши секунду раздумывал, — а сам… версий навалом, но нет времени обсуждать их. Думаю, я знаю, кем была наша тень при жизни, — загадочно поведал Хатаке, сведя брови к переносице. Комиссар быстро набрал номер Сакуры, но звонок остался без ответа. Понятно, все еще не смогла переварить его проступок. Какаши болезненно поморщился. Да, он виноват перед ней, но он хотел как лучше. «Отчего не отвечает? Пусть злится, только бы с ней ничего не случилось!» *** Хатаке только что переговорил с Сакурой. Получается, он правильно оценил ситуацию, во всем виноват Танаши, чьи злоба, сумасшествие и жажда мести за отца привели его сначала к убийству Асами, затем — к смерти, а после смерти — к очередному преступлению. Как все страшно и нелепо. Убийца-похититель — больше чем призрак, умеющий не просто манипулировать сознанием людей, а вселяться в них. Какаши остановился перед сгоревшим домом, где когда-то жил с Танаши и отцом. Жалкое, убогое зрелище рождало в душе скорбь, отголоски застарелого горя. Здесь он нечаянно ударил по сознанию отца, когда они разругались вдрызг. Какаши не совладал с гневом — и отец сошел с ума, тихо и медленно угасая день ото дня. Танаши обещал отомстить за отца — и отомстил спустя много лет, выбрав способ, которому нет ни прощения, ни названия. «Асами, дочка», — сердце полоснули боль и ярость. «Не время для эмоций, — Какаши жестко оборвал себя, — в первую очередь — найти детей, спасти их». Он прикрыл глаза и прислушался. Тишина. Ни звука ветра, ни криков о помощи. Хатаке прошелся вдоль улицы, и его взгляд упал на дорожку, ведущую к соседнему дому. Следы маленьких ножек! Пять минут спустя, испуганные, бледные, осунувшиеся ребятишки висели на шее полицейского и наперебой рассказывали ему о своих злоключениях. В общем, Какаши оказался прав почти на все сто. — Когда ЭТО влезло мне в голову, — запальчиво объяснял Ирико, выпучив глазенки, — я сразу отключился, ничего не помню. Я отвел Миту сюда и связал ее, как она потом мне рассказала, а сам запер дверь изнутри и выбросил ключ сквозь щель между окном и стеной. Мы старались дотянуться до него, но не смогли, — просто заключил мальчик, вцепившись маленькой ручкой в пальцы Хатаке. Комиссар почувствовал, что может свободно выдохнуть. Впервые за последнюю неделю. Он сумел спасти хотя бы этих детишек. *** Дело закрыли спустя три недели под грифом «особое». Все это время Какаши рыскал по городу в поисках Танаши. То, что от него осталось. И нашел в своем собственном доме. В погоне за местью обезумевшая от страданий и злобы душа сама загнала себя в ловушку. Менталисту не составило труда подавить, сломить, уничтожить сознание Танаши, неровное и ускользающее. Тень брата-близнеца оставила этот мир навсегда. Комиссар разыскал и того зодчего, что построил снежную крепость и замуровал в ее стене малышку Ракиту. Им оказался местный художник, Асиро Нава, сознанием которого манипулировал Танаши. *** Белые лилии на белом снегу. Нежные цветы почти незаметны на зимнем покрывале. Красивые, чистые, они напоминали Какаши чистоту детских сердец, одно из которых нашло упокоение здесь, под этим снегом. — Прости, прости меня, Асами, — за два года он впервые произнес имя дочери вслух. Он не позволял себе плакать слишком долго, слишком долго копил в себе молчаливое знание. — Прости, — тихий, почти безмолвный плач сотряс плечи отца. Сакура заметила мужа еще издали. В нерешительности остановилась за склепом местных аристократов и прислушалась. В мертвой тишине кладбища голос Какаши разносился далеко и отчетливо. Она прижала руку ко рту, слушая его надтреснутый голос и почти неслышные всхлипы. Сакура мысленно просила у него прощения за холодность и отчуждение, повисшее между ними в последнее время по ее инициативе. Как же она не права! Идиотка! Оставила его в одиночестве, и заперла себя в той же тюрьме. Пора исправляться, скоро же Новый Год — самое время что-то поменять в их жизни. Прошлое не вернуть, не изменить и не отпустить окончательно. Но! Нужно двигаться вперед, стараясь не совершать былых ошибок, оберегать самое дорогое. Боль от потери поутихнет, но не исчезнет бесследно, затаится где-то там, глубоко, иногда напоминая о себе ледяными иглами в сердце. *** Новый год — праздник радости, ожидание чудес, чего-то доброго. Сакура мечтала о Чуде — и оно свершилось, вскружило голову, опьянило. Легкость и тепло разливались внутри, согревая и утешая. Она — беременна! Беременна! Сакура поставила на середину стола огромный торт собственного приготовления и закружилась по комнате, держа огромный букет в вытянутых руках. От двери гостиной послышался тихий смешок. Насмешливо-игривый блеск серых глаз поднял настроение на новый уровень. Сакура схватила мужа за руку и заставила станцевать вместе с ней. — Фух, голова кружится, — запыхавшись, призналась она, «бессильно» повиснув на шее мужа. — Кружится голова и нечем дышать? — его дурашливый тон заставил Сакуру хихикнуть, а мягкие губы коснулись ее виска. — Ты, — мягкое удивление скользнуло в ее тоне, — такой, м-м-м, умиротворенный. Что-то изменилось за последние дни, Какаши? — с надеждой поинтересовалась она, жадно разглядывая красивое породистое лицо с шрамом поперек левого глаза. — Ты выглядишь, э-э-э, — словно пробовал слово на вкус, — ощутимо счастливой. Выкладывай, — потребовал он, прижимая ее спиной к себе и блаженно вдыхая аромат ее волос. Почувствовав ее напряжение, осторожно спросил: — Что такое, Сакура? Ты счастлива, но словно боишься своего счастья, — Какаши всегда «читал» ее с полуоборота. Она выбралась из объятий, подошла к накрытому столу и встала спиной к мужу. — Ты не изменил решения насчет отцовства? У нас будет малыш, Какаши, — в голосе послышались слезы — не горести, но радости. В комнате повисла тишина, а когда раздался стук входной двери, Сакура дернулась, как от удара молнии. Эйфория, яркая и теплая, враз утратила свою прелесть. Десять томительных минут, пока Какаши отсутствовал, в голове Сакуры жужжал рой растревоженных, сердитых пчел. Она корила себя за несдержанность, Какаши — за мальчишество. Взять — и бросить ее в праздник, когда она так счастлива. Сакура не успела оформить свою мысль — вернулся Какаши, второй раз за вечер хлопнув дверью. Он вошел спокойно и чинно, будто кто-то другой сбежал от ответственности несколько минут назад. Припорошенные снегом волосы, морозный румянец на бледных щеках и непередаваемый взгляд цвета грозового моря. Холодная рука стерла набежавшую слезинку с щеки Сакуры. Огромный букет цветов ярким пятном заслонил Какаши, и Сакура удивленно охнула. — Какаши!.. Спасибо, — прошептала, почти касаясь его губ собственными, трепетными и нежными. — Тебе спасибо, родная. Какаши взял ее руку в свою и поцеловал изящные пальчики. Безымянные пальцы их левых рук украшали витиеватые узоры - знаки того, что они предназначены друг другу судьбой.