Разведка наблюдением

Малик так и не выпала возможность поговорить с Дженсеном о Хэньша после всего того, что позже в главном офисе обозвали Панхейской Бойней. Только так она могла внятно объяснить себе, как она по возвращении с Шарифом из Германии оказалась на пороге Адамовой квартиры в девять утра, с бутылкой виски под мышкой и ослабленным воротником летного костюма, слишком жаркого для влажной духоты города. Она не была на сто процентов уверена в своих мотивах: возможно, ей просто хотелось компании, так что уже подходя к зданиям Чайрона, она засомневалась, сможет ли заговорить о произошедшем. За последние несколько месяцев лихорадочные графики позволили им пару раз поймать друг друга в коридорах офиса и светски побеседовать, но работа в корпорации кипела, и шанса обсудить что-то более личное не было. Во всяком случае, она чаще, чем кто-либо из ее коллег, любовалась на побережья Европы и Азии, мотаясь с боссом с места на место, пока тот подчищал оставшийся бардак. Дженсен часто связывался с ней, пока она летала, но болтовня по коммуникатору не восполняла недостаток общения так, как живой человек. Шариф, конечно, держался дружелюбно, но полетные разговоры с ним сводились к беспрерывному потоку раздражения на другие корпорации, когда дела не складывались. Малик все колебалась у входа в квартиру, готовясь сдаться и развернуться домой, когда компьютер апартаментов сдал ее с потрохами. — Мистер Дженсен, у вас гость. Дверь вскоре скользнула в сторону, и Малик пришлось поднапрячь память: она и не знала, когда же в последний раз видела начальника безопасности таким обыденным и расслабленным. Дженсен отлично выглядел в широких темных брюках и просторной, наполовину расстегнутой рубашке. Линзы его очков были подняты — редкое зрелище. Малик замялась, не зная, что сказать. — Фарида? — удивился Адам. В золотисто-зеленых глазах при виде пилота промелькнул озорной огонек. — Извини, что без предупреждения, мальчик-шпион, но я специально для тебя подцепила эту детку на последней миссии и должна была убедиться, что она доберется целой и невредимой. Малик с улыбкой протянула ему бутылку Хаммершмида. Дженсен одобрительно кивнул, пропустил Малик внутрь и переместился на кухню. — Чувствуй себя как дома. Извини за беспорядок. — Он восхищенно разглядывал бутылку. Видимо, импланты легко переводили ему немецкие слова. Малик ухмыльнулась. — Без обид, Дженсен, но ты мужик. Мужики и беспорядок неразделимы. Вряд ли может быть что-то хуже офиса Притчарда. Я там почти убилась, споткнувшись о кабель, когда заносила ему какие-то файлы. Адам тихо усмехнулся: — Ты пьешь? — Следующие два дня я не на службе, так что, думаю, пьянка мне сойдет с рук. Малик смутно слышала звяканье стаканов, в которые Дженсен наливал виски на пару пальцев, но в остальном ее внимание полностью поглотило окружение. Она спустилась по ступенькам и прошла вглубь квартиры. Забавно, она так давно считала Адама другом, но ни разу не была у него дома. Господи Боже, да его квартира просто гигантская! Все пожитки Малик определенно уместились бы в половине одной только гостиной. Она бы позавидовала, но что там говорить: пространство ей без надобности — она жила по вызову 24/7, так что пассажирский отсек вертолета был для нее домом в большей степени, чем квартирка. В первую очередь в глаза бросалась явно холостяцкая обстановка. Аккуратно расставленные открытки с пожеланиями выздоровления, банки обезболивающих на полках — картина реабилитации во всей красе. Дженсен проработал в команде Шарифа всего шесть месяцев до атаки, а следующие шесть учился заново жить нормальной жизнью. Фарида подняла одну из упаковок и, прищурившись, вгляделась в надписи. Все банки были одинаковыми. — Боже, Дженсен, ты все еще на этих штуках? — Конечно, пока он восстанавливался, он, должно быть, жил за счет лекарств. Однако на этом бутыльке срок производства был совсем недавним. — Как много ты уже пропил? Дженсен все возился на кухне, выискивая в холодильнике лед. Малик уставилась на него сквозь проем в стене и потрясла добычей. — Достаточно. Ты всегда суешь нос в личные вещи? – отозвался тот, не глядя на вызывающий предмет в ее руке. — О, извини, я просто по натуре ужасно любопытная. Но серьезно, это же уйма морфина! Дженсен скривился, накладывая лед в стаканы: — К несчастью, места, где импланты крепятся к телу, имеют обыкновение болеть и кровоточить, если их перенапрячь. Малик поставила банку на место и отошла от полки, усилием воли отгоняя воспоминания об окровавленном Дженсене на задних сидениях вертушки. На другой стороне комнаты Малик обнаружила большой стол, уставленный предметами, на которых словно написано было «Дженсен»: от разобранного для чистки оружия до шатких стопок книг по законодательству и полицейскому делу. Окно над столом было увешано диаграммами, стена по соседству — записками-стикерами с жаргоном безопасников и, как ни странно, схемами часовых механизмов. Что ж, это объясняло шестеренки на столе. На спинке стула у стола висел плащ Дженсена. В свое время Малик посчитала нелепостью, что Шариф специально за ним летал в Италию, но прежний плащ восстановить было нельзя — слишком много прорех и кровавых пятен. Новую его версию сдали в эксплуатацию вместе с имплантами Дженсена. Он стал чем-то вроде фирменного знака, и Малик легко могла узнать Адама в толпе. Иногда он служил напоминанием о том, насколько опасна была их работа, если Дженсен, прежде чем выпрыгнуть из вертолета на очередное поле битвы, аккуратно сворачивал плащ и оставлял на сидении, как немое обещание вернуться за ним. По квартире до сих пор валялись коробки, еще больше книг как попало лежали вдоль дальней стены. Над ними висела большая плоская панель экрана. Дженсен словно так и не въехал полностью. Единственной постоянной величиной выглядел винтажный диван в стиле эпохи Возрождения, обитый полосатой фисташково-оливковой материей и украшенный филигранной резьбой по дереву. Перед ним стоял кофейный столик. Малик одобрительно пробежалась пальцами по спинке дивана, пока слонялась по комнате. Он отчетливо выделялся на фоне хаоса в помещении, вместе с ковром на отполированном полу. Темное дерево отражало мягкий свет желто-оранжевых огней города, втекающий в комнату сквозь три больших окна. Даже если бы она не знала, что тут обитает Дженсен, она смогла бы угадать хозяина по его вкусам. Или по тонкому аромату сигарет, кожи и одеколона в воздухе. Сложно было представить его живущим где-нибудь в другом месте. Малик украдкой взглянула в сторону спальни, но не решилась переступить порог. Она сама бы задала взбучку любому, кто попробовал бы провернуть подобное в ее доме без разрешения, так что пришлось соблюсти правила приличия. Поэтому она поддалась искушению заглянуть в спальню с места. Видно было мало: рабочий стол, на котором валялись поломанные и перевернутые рамки под фотографии, и кровать, на которой никто не спал, судя по пледу на диване в гостиной. Малик неожиданно обнаружила за спиной Дженсена — его голые аугментированные ступни практически не издавали звуков при ходьбе. Она почувствовала, что краснеет при мысли о том, как долго она разглядывала его пожитки и как долго он разглядывал ее. Дженсен протянул ей стакан. Они чокнулись, и Дженсен подтолкнул ее к дивану. Малик поколебалась, но последовала за ним. — Черт возьми, Дженсен, Чайрон-плейс не шутит, когда рекламирует свои роскошные апартаменты. Хотя слово «берлога» подходит больше, — нервно начала Малик. Дженсен удобно облокотился на загнутый спиралью подлокотник дивана и отхлебнул виски, усмехаясь ее словам. — Ты почти ничего не распаковал. — У меня просто не было времени. Когда надо было въезжать, я устанавливал для Шарифа новую систему безопасности, ну, а что было потом, ты знаешь. Я вроде как привык. — Адам подал плечами. — Не думаю, что найду когда-нибудь время собирать шкафы для всего этого барахла. — Какой же ты типичный холостяк, — рассмеялась Малик. — Я, наверно, сошла бы с ума от такого количества пространства в доме — у меня просто нечем его заполнить. — Не понимаю, на что ты намекаешь, — среагировал он на «холостяцкий» комментарий. — Готова поспорить, у тебя и нет ничего, кроме упаковок Augmentchoos на кухонных полках и пива в холодильнике. Дженсен изобразил оскорбленную невинность: — Я могу готовить. Нет, правда, могу, – последовал надменный ответ. — И до спальни ты нечасто доходишь, судя по пледу и всему прочему, — Фарида продолжала гнуть свою линию. Адам лающе засмеялся. Полгода назад этот хриплый смех показался бы Малик странным, но за последнее время она привыкла слышать его в интеркоме. — Ты чересчур наблюдательна, Малик. Малик присоединилась к веселью, чувствуя, как легкая пикировка почти снимает с плеч груз предстоящего разговора. Тревога продолжала вязать узлы в животе, и она глотнула еще виски. Ей ужасно не хотелось поднимать тяжелую тему, но Адам был единственным, кто мог дать ответ. Филигрань на дереве казалась все интереснее по мере того, как Малик глубже погружалась в раздумья. Дженсен уловил перемену в ее настроении и предпринял попытку прервать неуютную тишину: — Эй, девочка-вертушка, у тебя такой вид, словно тебе подрезали крылья. Ты в порядке? — тон его был легким, и Малик слабо улыбнулась и поддалась. — Адам, можно спросить у тебя кое-то? Он наклонился вперед, оперся гладкими локтями о колени и поставил стакан на стол. — Конечно. В воздухе повисла тягучая пауза. Дженсен терпеливо ждал, пока она соберется с духом. Малик не была пьяна, но приятное тепло алкоголя развязало ей язык. — Почему ты вернулся за мной в Хэньша? Ты легко мог уйти, оставить меня умирать — многие даже не раздумывали бы. Черт возьми, Адам, я была готова взорвать вертолет, только чтобы забрать ублюдков с собой на тот свет. Адам прижал пальцы к губам, брови изогнулись в размышлении. Малик, подумав, что вызвала слишком много плохих воспоминаний, сделала движение подняться. Дженсен ухватил ее за запястье. — Я не собирался трусливо бросить на расстрел единственного человека, который всегда не задумываясь прикрывал мне спину, — тихо признал он после некоторых размышлений над ответом. — Я сам не понимал этого в тот момент. Я и раньше дрался, чтобы спасти жизни. Коллег, друзей, — Дженсен поморщился, — любовниц. Что-то переломилось во мне в ту ночь, что-то, чего я не чувствовал с тех пор, как получил импланты. Я думал, это давно уничтожили, когда отрезали конечности. Я просто не мог оставить тебя на смерть. Ты — не какой-то человек из толпы. Я тогда вспомнил, что я не бездушная машина, что я все еще человек. Что я могу испытывать чувства к людям. Малик неловко потерла пальцем обод стакана. От такого признания у нее перехватило дыхание. Что сказать в ответ на подобное? Его слова подразумевали определенный уровень интимности, и она могла только гадать, куда именно он клонит. Неужели, пока они путешествовали, их дружба переросла в нечто большее? Грань личного в их отношениях так истончилась, что Малик сложно было определить, не выдает ли она желаемое за действительное. Она поставила стакан рядом с собой и нерешительно потянулась к его открытой ладони. Его пальцы рефлексивно сомкнулись вокруг ее, и Малик вздрогнула от ощущения искусственной кожи. Она не ожидала, что его рука будет теплой. Дженсен заговорил прежде, чем она смогла подобрать слова. — Я думаю, я пытаюсь сказать, что ты мне небезразлична, Фарида. — Их взгляды пересеклись, и эмоции захлестнули Малик. — Я думаю о тебе еще с Хэньша. Когда я путался, за какую же сторону сражаюсь, ты всегда помогала мне обрести равновесие. Никогда не мог правильно выбрать время, чтобы сказать тебе об этом. Думаю, я хотел убедиться, что ты чувствуешь то же самое. Внезапно все приобрело смысл. Легкие прикосновения, когда их пути в главном офисе пересекались; насколько игривыми они могли показаться вместе; поздние молчаливые посиделки за работой в его кабинете просто потому, что оба нуждались в компании; его многочисленные звонки, когда она старалась не уснуть в бесконечных ночных перелетах с ВИП-персонами. Он даже уговорил отдел кадров подписать ей отпуск по медицинским показаниям, когда заметил, как трясет ее при мысли о новом полете после возвращения в Детройт. Все это время их притягивало друг к другу, и она не то, чтобы отрицала свои чувства к нему, а попросту была неуверенна в себе. — Ох, Адам, — Малик вжалась в Дженсена и поцеловала его, не зная, как еще выразить все чувства. Первое касание вышло нежным, робким, но когда Малик отстранилась, Адам поймал ускользающие губы своими, ухватил ее за зад и подтянул ближе, усаживая к себе на колени. Малик запустила пальцы в его волосы. Она давно уже не была ни с кем близка, и Дженсен, по-видимому, тоже. Его язык прижался к ее губам, она приоткрыла рот — и поцелуй стал по-настоящему жарким. Вскоре она оказалась прижатой его телом к дивану, грудь вздымалась, бедра раскрылись навстречу Дженсену. — Итак, — мягко выдохнул Адам, расстегивая летный костюм и целуя обнажающиеся изгибы, — больше никаких танцев вокруг да около, никаких мимолетных переглядываний, — его губы следовали за собачкой молнии, щетина колола живот Малик, — никакого невинного флирта. Мы правда это делаем? Джентльмен всегда, несмотря на обстоятельства. Малик беззаботно хихикнула и заерзала, почувствовав влажность языка. — Если не делаем, тебе может неожиданно понадобиться еще один имплант, пониже пупка. Адам ухмыльнулся: — Намек понят. Его язык нырнул в пупок, и жест откликнулся жаром у нее между ног . Он откинулся назад и стянул летный костюм вместе с сапогами. От прохладного воздуха по коже побежали мурашки. Она вцепилась в его рубашку и неловко попыталась нащупать пуговицы, упиваясь ощущением точеных мускулов под кончиками пальцев, когда ей наконец удалось стянуть ткань с покрытых рубцами плеч. Малик оттолкнулась от дивана и снова оседлала его бедра, покрывая поцелуями все, до чего могла дотянуться: шрамы вокруг вживленных плечевых имплантов, шею, нежные местечки за ушами — пока он не повернул голову и не увлек ее в головокружительный поцелуй. Руки слепо шарили по ее нагой спине, пальцы впивались в лопатки. Было что-то потрясающе чувственное в синтетических конечностях. — Как много чувствуют эти руки, мальчик-шпион? — задыхаясь, прошептала в губы Адама Малик. — Достаточно, чтобы знать, насколько шелковая и горячая у тебя кожа и что ты дрожишь, — Дженсен склонил голову и нежно сжал зубами ключицу, и Малик не удержала всхлип. На ключице останутся следы — напоминание о происходящем. Фарида протянула между их телами руку, чтобы снять с Дженсена штаны. Она была уже практически обнажена, так что было бы справедливо, если бы он присоединился к ее маленькой вечеринке. Забравшись под его трусы, ее пальцы нащупали углубление под бедренной косточкой и помассировали чуткую плоть, от чего Адам вскинулся ей навстречу с низким стоном. Парочка упала на диван, торопливо срывая друг с друга последние преграды из одежды. Адам вжался в Малик, та крепко обвила его ногами. Дженсен застонал ей в плечо, входя в нее. Малик поймала равновесие, опершись пятками о ручку дивана, и встретила его толчки движениями бедер. Он так сильно сжимал их, что, она была уверена, назавтра появятся синяки, но сегодня, когда каждый его выдох заставлял пальцы на ее ногах подворачиваться, это волновало Малик меньше всего. Момент, когда они оба достигли пика удовольствия, не заставил себя ждать — с таким-то страстным темпом. Малик выгнулась под ним, и тела, казалось, сплавлялись в единое, когда она кончала, задыхаясь его именем. Пару мгновений спустя к ней присоединился Адам, его бедра мелко вздрагивали, пока они вместе переживали оргазм. Малик не была уверена насчет Дженсена, но точно знала, что сама не скоро сможет пошевелиться. В ногах словно застыло желе. Адам нежно собрал губами пот с ее виска, пока они пытались восстановить дыхание. Он улегся поудобнее, вслепую нашел плед, свешивающийся со спинки дивана, укрыл себя и Фариду, после чего ласково обвил ее руками, защищая от окружающего мира. Малик вытянула ноги, упиваясь редким ощущением соприкосновения с аугментированными конечностями, и уютно устроилась на его груди. Единственной ее усталой мыслью была мысль о том, как славно их сваленная в кучу одежда добавляет очарования обстановке. Неизвестно, как долго они лежали, переплетясь руками и ногами, наслаждаясь близостью. Наконец Адам пробормотал ей на ухо: — Не знаю, как ты, а я бы сейчас не отказался от сигареты или от миски кукурузных хлопьев. Фарида рассмеялась от абсурдности заявления. Она повернулась в объятиях, поцеловала его улыбающиеся губы, и все завертелось по новому кругу.