***
Только тогда Рен понял, к чему были все эти предостережения Хаксарова. Почему им не следовало показываться вместе, почему сам Аристарх ни с кем не был близок за пределами основы бригады. Всё обрело смысл. Как объяснить Рите, что они не могут больше общаться друг с другом, Каиль не знал. Он просто начал игнорировать её. Зато придумал, как прекратить травлю Хаксарова в школе — попросил Евгения Вадимовича провести воспитательную беседу по поводу употребления наркотических веществ в местном детдоме. И вызвался помогать ему в этом: принести то, унести это, постоять рядом и показать всем, кто он такой, кого знает и что может сделать. На следующий учебный день Каиль первым делом пошёл в туалет на первом, где один из детдомовских с самого утра снабжал школоту всяким дерьмом. Рядом малолетки уже закидывали за губу насвай. Каиль шуганул их в коридор. Десятиклассник из ДД оскалился на Рена фирменной улыбкой продажника: — Наконец-то ты, Псих, до доброго доктора добрался, — и зашарил рукой в сумке через плечо. — У меня для тебя столько всего: баклан, триган, феназепам. А если есть заказ какой, ты только попроси — наши быстро достанут, чо надо. Разумеется, за счёт заведения. Каиль прижал парня к кафельной стенке, удерживая его за шею. — Взятку предлагаешь? Парень хотел что-то возразить, но Каиль сильней прижал его, приподнимая над полом. — Ещё раз кто-то из ваших тронет Хаксарова или Риту Ильиных, всех вас пересажаю в реабилитационный центр фонда. Обещаю, тебе там не понравится. Всё ясно? — Ясно, — прохрипел десятиклассник. Каиль резко отпустил его. Парень закашлялся и схватился за шею. Он исподлобья смотрел на Рен-Соловински, ожидая, когда тот свалит, но Каиль явно хотел чего-то ещё. Десятиклассник подумал, что торговать здесь больше нельзя, и решил уйти сам. — Погоди, — Каиль кивнул на сумку с припасами, — давай сюда всё, что есть. И заказ запиши.Вини винями
8 декабря 2018 г. в 12:53
Операции фонда условно делились на белые, серые и чёрные.
Первые проводились по всем правилам: подставной закупщик, офицеры, понятые, официальное задержание с последующим заведением уголовного дела, следствием и судом. Сотрудники фонда в этом случае фактически заставляли работать милицию так, как нужно, выступали в роли понятых, следили за оформлением бумаг, и за тем, чтобы никто из семьи и друзей задержанного не успел подобраться к кому-нибудь из служителей закона с взяткой. Это был самый энергозатратный и самый неэффективный метод. Довольно часто дело срывалось на одном из этапов, не доходя до суда. Иногда задержанный просто пропадал, и поди найди, кому именно за этот фокус с исчезновением заплатили.
Серые операции были похожи на официальные, но прорабатывались по заранее проложенному маршруту. Все документы писались постфактум, понятые и офицеры не присутствовали при задержании, вместо этого обвиняемого вели сразу к своему следователю, от которого откупиться уже никто не решался — он был под защитой фонда, он был своим. Здесь подвести мог уже только судья. И опять же иллюзионисты.
Третий способ в этом плане был самым надёжным. Популярное изречение дяди Жени: «Барыга должен сидеть в тюрьме», для своих звучало как: «Барыга должен лежать в земле». По чёрному работали только по самым изворотливым, кого не удерживала и не исправляла решётка камер. По тем, у кого всегда найдутся средства и связи, чтобы откупиться.
Отдельным пунктом в меню стояло «лечение». Это когда мелкого наркоторговца увозили в реабилитационный центр для последующей обработки, чтобы выйти на более крупного поставщика. Многие предпочли бы покой в земле, но выбора им никто не давал.
Однако, не всегда борьба за чистый город заключалась в проведении операций, контрольных закупках, ловле за руку наркоманов, которые приторговывали, чтобы колоться самим бесплатно. Иногда нужно было просто пройтись по району, закрашивая рекламу определённого содержания на стенах. В конечном счёте, эти надписи всё равно закрасили бы коммунальные службы, но у них на это могли уйти месяцы. Да и закрашивали они лажово: замазывали надпись прямоугольником краски, сквозь которую отлично читались слова и номер. Уродско, медленно, бесполезно. Поэтому пару раз в месяц Евгений Вадимович снаряжал Рен-Соловински баллончиком краски, респиратором, помощником из реабилитационного центра и отправлял расписывать стены.
Лучший способ скрыть послание — написать поверх что-то ещё таким же размером, так чтобы буквы и цифры смешивались, и ничего невозможно было разобрать. Тоже не особо эстетично, зато качественно. Обычно Каиль записывал всё строчками из песен, которые заедали его, надеясь таким образом вытравить их из головы. Или просто писал свои мысли.
«Как же ты заебал меня, ёбтвоюмать, — писал он, когда ему попадался особенно болтливый помощник, — за что мне всё это? Заткнись, заткнись, заткнись». Ему объяснили, почему он не может делать эту работу один, но он всё равно ненавидел необходимость слушать их. Для проходивших реабилитацию такие вылазки были чем-то вроде трудовой терапии и проверки. Они впервые за долгое время выходили в город, не сдерживаемые чем-либо. Видели все соблазны и должны были вернуться, отвергнув искушение. Иногда они просили Рена зайти куда-нибудь, чтобы выпить, навестить друзей, просто отлучиться на некоторое время. По инструкции в таком случае Каиль должен был сразу вернуться с ними в РЦ. Ни разу никто не сбегал — Евгений Вадимович знал, кого можно отправлять в свободное плавание, а кто ещё не готов.
Сегодня Каиль писал только одно слово: «Ева». Снова и снова. Ева, Ева, Ева.
Краска в баллончике замерзала, и его приходилось подолгу трясти. Пар изо рта оседал на респираторе, и тот неприятно лип к коже. Пальцы в перчатках уже не чувствовали холода, потому что окоченели. Каиль Рен-Соловински шагал по дворам Заречного микрорайона, высвечивал фонариком надписи на стенах и старался концентрироваться на боли, потому что так было проще. Он понимал, что сегодня его послали на зачистку только для того, чтобы отвлечь от мыслей о произошедшем. Но как можно было думать о чём-то ещё? Во всём был виноват только он. Он мог сделать всё иначе.
«Я мог сделать всё иначе», — пишет Каиль поверх очередного «спайс/соль».
Хаксарова отвлекать от мыслей о вчерашнем никто не собирался, так что он напивался на кухне в одного. Рациональное понимание того, что ему должно быть абсолютно всё равно до чужого горя, и его внутреннее поганое состояние никак не уживались в одной голове. Приходилось выравнивать их, выжигая вообще все эмоции подчистую. Именно с этой целью он методично опустошал отцовские запасы алкоголя.
По «Четвёртому» каналу уже шёл репортаж о взрыве коттеджа в цыганском посёлке. Ещё даже количество жертв было неизвестно, а фраза о возможной причастности фонда к этому происшествию прозвучала. Аристарх вообще не уверен был, что взорвётся, только по телеку и узнал. Взлетело так, что в соседних домах окна повыбивало. Никакого удовлетворения, однако, ему это не принесло. Мите с Настей сейчас плевать кого и сколько удалось там грохнуть, Еву это не вернёт.
Задачей лидера было защищать своих людей, не допускать подобных ситуаций, и Хаксаров провалился. По своей же вине. Если бы он тогда не поторопился и не погнал бы ребят на точку без подготовки, всего этого не случилось бы. Оглы по коляске и вычислили Настю.
Когда Хаксаров и Рен-Соловински доехали до Мити, там уже был Бурый. Он рассказал, что произошло: на Настю напали, пока она гуляла с Евой. Воспринимать информацию, когда тебя бьют, похищая при этом твою дочь, кажется нереальным, но Настя запомнила всё слово в слово, тут же позвонила Мите, всё рассказала и только потом впала в истерику, в которой пребывала до сих пор. Она бесконечно прокручивала последние события в голове, думая о том, что нужно было сделать по-другому, как можно было избежать этого. И винила во всём себя.
«Вы моего шурина убили, — пересказывал Митя то, что сказал Насте один из нападавших цыган, — кровь за кровь. Хотите ребёнка вернуть, выпустите Маму Розу. Когда она у вас будет, она вам сама расскажет, куда ехать и что делать. У вас сутки.»
— Это та цыганка с квартиры в субботу, — пояснил Митя. — Нам чо, к ментам соваться за ней? — он готов был хоть сейчас идти и возвращать девочку, которую уже считал своей родной, но не знал куда.
— Я позвоню, — Рен решительно вышел в коридор.
— Стой, — догнал Аристарх, — кому, куда?
— Дяде Жене. Эта Мама Роза, она в фонде ещё, её... допрашивают.
— Ты знаешь, где её держат?
Каиль кивнул.
— Ты можешь её оттуда вывести? Едем сейчас все вместе.
— Я объясню ему, он поймёт.
— Поймёт, но не поможет! Думаешь, что знаешь его?
— Это же ребёнок, он не откажет.
— Да какой бы не была причина, он не отступит от своих ебучих принципов, не выпустит на свободу барыгу. Будет заливать, что жертвуя жизнью одного, мы спасём сотню других. Любую праведную чушь, чтобы выглядеть правым.
— Нет, ты не понимаешь! — в этот момент Каиль таки дозвонился до Евгения Вадимовича и, игнорируя Аристарха, рассказал тому всё как есть.
Абсолютно уверенный, что он помогает, Рен предавал Аристарха на его же глазах. Хаксаров наблюдал, как уверенность на лице Каиля сменяется на привычное выражение непонимания всего происходящего. Уже не особо слушая, что ему говорят на том проводе, Рен опустил глаза и нажал «отбой».
— И чо он сказал?
Сказал он слово в слово, что предсказывал Хакс: «Мы сейчас её отпустим, а она скольких ещё детей погубит? Сколько чьих-то родителей? Ты не видел, как в притонах младенцы умирали от голода просто потому, что мамаши были слишком упороты и забывали о них. Нет, Каиль, так не получится. Мы её не выпустим. Тем более, они не сдержат слово — вам не отдадут девочку. Скорей всего, она уже мертва.»
— Но, типо, он же прав, — нехотя признал Каиль.
— Знаю. Иди, блять, и скажи это им, — Хакс указал на Митю с Настей. — Думаешь, мне есть дело до какого-то неразумного младенца? Или всех остальных? Пусть, блять, колются и дохнут — евгеника в действии. Но это важно для Мити. Мы своих не бросаем.
Евгений Вадимович тут же позвонил уже на номер Хаксарова:
— Я знаю, что ты думаешь штурмовать реабилитационный центр, но не нужно. Сейчас Маму Розу повезут в отделение, и она будет под охраной. Аристарх, это Оглы. Я их знаю. Девочка мертва уже. Лучшее, что вы сейчас можете сделать, как бы глупо это ни звучало, но вы должны обратиться в милицию. Их почти невозможно поймать на продаже наркотиков, но за похищение ребёнка...
— Если знаете, значит знаете, и где их искать. У Вас есть обученные люди, проведём захват прямо сейчас.
— Это незаконно, ты же понимаешь. Звоните в милицию. Торопиться уже некуда, а так вы только на фонд и себя... — Аристарх бросил трубку.
— Без вас справимся, — злобно прошипел он, глядя на Рена. — Свободен.
— Я могу помочь.
— Мог помочь. А теперь катись к чёрту, — Аристарх закрыл дверь перед носом Каиля, даже не удостоив его последним взглядом.
Нужно было достать адрес. Выискивать нужный дом по всему цыганскому посёлку в Юго-Западном было бы слишком долго, там этих особняков из красного кирпича по десять штук на каждой улице. Они бы просто не успели. Если Спирид знал Оглов, то и Николай должен. Добровольно против дяди Жени он не пойдёт, но у Аристарха был на руках козырь — червонная дама, королева сердца Николая.
Доведя Юлию до слёз (Бурый знал толк в агрессивных подкатах) и вынудив её вызвонить Николая, Аристарх оставил того же Бурого успокаивать мачеху и объяснять ей, что случилось, а сам откопал в своих вещах трофейный пистолет. Корпус из тёмного металла приятно холодил руку. В магазине оставалось только шесть патронов, Аристарх понятия не имел, где можно купить новые. «Если выживем сегодня, спрошу у Николая», — подумал он и сунул пистолет за ремень.
Влетевшего в квартиру Ника в курс дела вводила уже Юлия, иначе бы он перебил парней, не разбираясь, что случилось. Услышав фамилию «Оглы», он помрачнел ещё больше, но сказал:
— Да, знаю их особняк на Ялтинском.
— А поточнее?
— Я на машине, поехали. Помогу, чем смогу, но Вадимычу об этом ни слова.
— Спасибо, должен буду.
— Будешь, — подтвердил Николай. — А ещё раз обидите Юлю, вырву все зубы из пасти, расчленю, начиная с яиц, и закопаю в лесу по частям, — сказал он это таким тоном, что даже Бурый понятливо кивнул, извинился и пообещал, что больше подобной хуйни не повторится.
До глубокой ночи они просидели в машине, на соседней улице, наблюдая за окнами цыганского особняка. Огромный дом из красного кирпича хоть и выделялся среди остальных убогих деревянных частных домиков, найти его сами ребята вряд ли смогли. По соседству и напротив стояли такие же огромные дома неопределённой, но явно схожей архитектуры.
Митя с трудом сидел на месте, его порывало вломиться и перегрызть всем цыганам глотки. А лучше переместиться в прошлое и всё там сделать как надо: переехать в нормальный район, завязать с драками (но не с войной, просто перейти в тыл, вести информационную атаку), найти нормальную работу. Не тащить блядскую коляску в блядский притон с цыганами! Это было худшее, что когда-либо случалось с ним, и в этом полностью был виноват он сам.
Штурмовать дом не дал Николай — сказал, что их там с порога перестреляют из автоматов. Так что оставалось только пробраться туда в тихую, найти Еву и забрать её. Это оказалось не так сложно: оставить Бурого с его минусовым умением скрытности на стрёме, перелезть через каменный забор, вскрыть заднюю дверь, подняться по гигантской лестнице. Никакой активной охраны в доме не было, никто их не ждал. Только бесполезно всё было. Ева тихо лежала в колыбельке, не плакала и вообще не издавала ни звука, потому что не дышала. Излюбленный метод цыган успокаивать детей героином сработал радикально. Врачи потом скажут, что умерла она от первой же дозы больше десяти часов назад, почти сразу после похищения.
Николай вывел Митю до того, как он понял, что случилось и начал громить всё вокруг. Аристарх спустился на первый этаж, нашёл кухню, выкрутил газовые конфорки на полную и ушёл так же тихо, как пришёл.
Кровь за кровь.
Силами Мити об этой истории узнали даже за пределами правого движа. Имя Евы распылилось краской по стенам всего города. Превратилось в символ. В напоминание — вот с чем мы боремся, вот почему мы это делаем.