Письмо над газовой конфоркой.

Привет. Сегодня день твоего рождения, и я решил написать тебе это письмо. Не знаю, что меня угораздило на этот шаг, но я делаю его и пока совершенно не жалею. Хотя и жалеть то, впрочем, не о чем. Ты его не прочтешь. Ты просто не можешь этого сделать. Знаешь, я безумно скучаю по тебе. Из моих уст наверняка это звучит холодно, неприветливо. Ты же всегда считал, что для меня самый важный человек в этой чертовой вселенной — Кузнецова. Что она та, которая может подарить мне множество любви, счастья... Ты говорил, что все намеки, которые хоть когда-то я произносил, были фальшью, просто, чтоб ты не упал в пучину печали, в которой был очень часто закопан по самую глотку. Ты никому этого не говорил. Да и никто даже не предполагал, что что-то в твоей жизни идёт кубарем. Кроме меня. Я видел, как мерк твой взгляд при моём появлении около тебя. Даже когда на твоём прекрасном лице была улыбка, глаза, напоминавшие мне всегда глубокий океан, выдавали всю боль и нежелание видеть меня вблизи твоей персоны. Я был тебе противен. Нет, не из-за того, что я от тебя бегу куда подальше, чтоб не сделать больно. Себе. Себе не сделать больно. Нет. Все это из-за гребанной моральной давки, которую я на тебя взвалил тяжёлым грузом, давящим и щемящим все в тебе. Все до последней капли. И я прошу прощения, хоть это теперь не важно. Долгое время я думал: это чушь, что ты меня обходишь стороной, кидаешь некую обиду за то, что я с Ирой. Глупый Антон думал, что ничего критичного он не делает. Что такого, что в моей жизни девушка, которую я даже не люблю? Я понимал, что я тебе нужен далеко не просто, как друг и плечо, на которое можно облокотится. Мой эгоистичный рассудок хотел с тобой поиграться, с твоими чувствами. Боже, какой я гнилой человек, и я это признаю. Но было бы все легче, если бы признал я это раньше, а не через год после твоего ухода. Раньше того случая, что убрал, вычеркнул тебя из моей жизни навсегда. Ухода в мир иной, чуждый обычным людям. Я увяз в тебе, погряз с головой, но не мог сам себе в этом признаться, и это убило во мне человека. Просто не оставив ничего. Не оставив никого. Факт того, что я встречался с девушкой, совершенно не чувствуя к ней ничего и зная, что фактически на другом проводе сидит человек, который мне не безразличен и даже которого я люблю, уже делал из меня отбросом общества. Арс, почему я понимаю все даже не в самый последний момент, а тогда, когда это уже к черту никому не нужно. Но уже просто ничего не изменить, как бы я не хотел. Тебя в моей жизни больше не будет. Я не увижу больше твоих глаз, твой чарующий, такой манящий, нежный голос около своего уха, весёлый и звонкий смех. Вообще, когда я его слышал, я всегда надеялся, что он предназначен для меня. То, что мои шутки смогли тебя развеселить и выгнать из этой чертовой депрессии. Но когда все возвращалось на свои места, я морально умирал, видя, что я нихера не сделал лучше, а даже блять усугубил положение. Прошел год. Ира беременна. Девятый месяц уже. Скоро у меня появится дочка, милая девочка, которую мы назовем Ксения. Прекрасное имя. Оно созвучно с твоим, слышишь, Сень? Нет, не слышишь. Ира думает, что я буду хорошим отцом, она рада, что я взял инициативу в выборе имени для ребенка. Бедная. Да, я буду любить эту девочку всем сердцем, ведь она для меня – ты. Глупо, жестоко сопоставлять ребенка от нелюбимой женщины с тобой, но мне так легче. Ведь я так и остался эгоистом. Прошел год, а я до сих пор говорю с тобой через письма, которые пишутся, а вскоре тлеют над газовой конфоркой, донося по квартире запах жженой бумаги. Прошел год, а я все так же люблю тебя.