Неоновый дьявол

Бармен смотрит на меня долго, смотрит с сомнением, затем с подозрением, протирает стаканы, подает кому-то коктейль, снова смотрит на меня – теперь в чужом взгляде отчетливо читается сожаление: да, в субботний вечер среди пар, смотрящих друг на друга преданными влюбленными глазами, и веселых шумных компаний я медленно напиваюсь один. Где Руки? Да я, черт возьми, понятия не имею: может, поджигает кошек на улицах, может, бьет женщин и детей, может, дымит где-нибудь прямо под знаком «Курить строго запрещено». Я не знаю и знать не хочу. В баре темно, ничего толком не видно, и только блядский неон бьет в глаза, врывается в радужку, выкручивает ее и плещется в стакане – даже не помню, что я пью. Прикрываю глаза, прячась от неона, прислушиваюсь к собственным ощущениям, долго дышу, убеждая себя в реальности самого же себя – кажется, в стакане виски, его резкий вкус перебивает кола, возможно, вишневая, без сахара. Что ж, неплохой выбор. Открываю глаза, а ты уже сидишь на соседней табуретке за барной стойкой и улыбаешься так неестественно, что по спине даже пробегает дрожь – ты уже сжимаешь стакан, касаясь его края кончиком носа. Из-за неона ты светишься синим, фиолетовым, розовым: тебе идет, но только потому, что ты сидишь с сумкой Луи Виттон – той самой, которую я пытаюсь отнять у тебя уже давно. Хотя, бежевая водолазка от Хьюго Босс или новые кроссовки Гуччи тоже придают тебе особый шарм, и я не могу это не признать, а ты только продолжаешь самодовольно улыбаться, чувствуя мой усталый взгляд – а вот я бы не улыбался, если бы единственным моим достоинством были брендовые шмотки почти на пол миллиона иен. – Скучно, – сегодня я начинаю говорить первым, хотя обычно это роль достается тебе. – Невыносимо, просто до невозможности. Хочется веселья, чего-то яркого, хочется ощущать эмоции, жить, а не вот это вот все. – Мне похуй, – заказываешь себе второй стакан виски с колой и наслаждаешься им так вызывающе, что я невольно начинаю завидовать, хотя пью то же самое. – Да выучи ты уже что-то новое! – мой крик тонет в музыке и неоне, а ты все еще сидишь рядом, подперев голову ладонью. – Слышу твое «похуй» по тысяче раз в день! В ответ мне доносится очередное «мне похуй», и этот случай занимает почетное тысяча первое место, а я отчаянно ложусь прямо на барную стойку и думаю о том, как здорово было бы оказаться где-нибудь далеко отсюда – пустой стакан мигом наполняется комбинацией виски и колы, и это происходит как-то само собой. Думаю о том, что даже виски и кола нашли друг друга, а ты сидишь рядом, и я тебя, конечно же, не люблю – меня от тебя тошнит, выворачивает, ломает, воротит: так сильно, что я меняюсь с тобой стаканами, потому что мой тебе нравится больше, хоть они и одинаковые. Да Руки, давай, бери все – бери мой стакан, бери мои сумки, бери мою жизнь, мне ничего не жаль, только оставайся здесь, рядом. В какой-то момент ты заказываешь нам вермут, и пока бармен покорно мешает его с апельсиновым соком, я шепчу тебе, что нельзя понижать градус, а ты отмахиваешься и в какой-то момент целуешь меня так, что все мое тело немеет – даже не знал, что ты так умеешь: я тебя совсем не люблю, просто немного напился, запутался, потерял тебя, себя и весь смысл. А я все пью – стакан наполняется вермутом раз за разом, затем ты берешь нам шоты, там отчетливо ощущается водка, ты улыбаешься, мы чокаемся, откуда-то берется приторно-сладкая пина-колада, а я все не могу достичь желанного эффекта: мысли путаются, расползаются, но заветной легкости нет. – Живу моментами, – даже говорить уже становится сложно, а я думаю, что если ты закажешь еще шоты, то я не откажусь. – А в промежутках скучаю и жду эти моменты. – Я пью сакэ от тоски, – пожимаешь плечами и чуть кривишь губы, неон за твоей спиной светится красным, тебе это очень идет. – Выхода нет. – Мы спиваемся, – шепчу, пока ты сжигаешь системы и снова протягиваешь мне виски с колой: круг замкнулся. – Пьяные – значит живые, – шепчешь это мне в ухо, и пока я вдумываюсь в смысл этих жутких слов, жестом подзываешь кальянщика и надменно произносишь. – Ягодный, крепкий. На десять из десяти. Эгоистичная сука, снова берет самый крепкий, чтобы я давился дымом, задыхался и кашлял, пока он будет насмешливо наблюдать – Руки, я не люблю тебя от слова совсем, дорогой. Не люблю, но смотрю на тебя пристально, хоть взгляд и скачет по задымленному бару произвольно – я раз за разом возвращаю его к тебе и думаю, что, если на нашей свадьбе будет черный дресскод, мы обязательно заявимся туда в белом. Дымишь своим кальяном, выдыхаешь дым мне прямо в лицо, нагло прикрывая свои безразличные дьявольские глаза – я не люблю тебя, но я люблю тебя обожать, это то, что держит меня на плаву, не дает скучать. Руки, ты мой алкоголь, мой токсичный дым, мой наркотик, и я жгу все мосты, чтобы не убежать, и прямо сейчас ты сидишь рядом и прижимаешься ко мне коленом, ты чувствуешь меня, смотришь, а я продолжаю пить, хоть уже не уверен, что удержусь на ногах. Ты передаешь мне кальян, делаю первый вдох и чувствую, как горло сжимается, в уголках глаз выступают слезы – ты смотришь на меня пристально, чуть щуришься, и я продолжаю вдыхать в себя дым: в этот момент понимаю, что достиг пика. Картинка перед глазами плывет, поворачивается на девяносто градусов, пульсирует и уносится вдаль, чтобы потом резко вернуться и врезаться в зрачки – ты что-то говоришь, но слова сливаются, и ты просто улыбаешься и держишь меня за локоть, а я продолжаю курить, едва не растворяясь от удовольствия. Голова кружится, ты рядом, а впереди целая ночь, я тебя совсем не люблю, и от этой мысли мне становится так смешно, что даже твоя сумка перестает так давить на сознание. Кальян еще манит, кажется желанным спасением, а ты уже хватаешь меня за запястье и тянешь к выходу, я не хочу, ноги не передвигаются, но я иду, потому что если ты уходишь отсюда, то точно придумал что-то интересное. Ты садишься за руль моей машины, я растекаюсь рядом, и мы куда-то несемся, несемся так быстро, что мне кажется, будто стрелка вот-вот разорвет спидометр – а ты только крутишь руль, как тебе захочется, потому что правила ты не соблюдаешь вообще никогда. Я хочу говорить о тебе, обо мне, обо всем, ни о чем, но я пьяный, я бегу от скуки, я прячусь от себя, а ты почему-то проезжаешь на красный и едешь по встречке, пока остальные машины ошарашено нам сигналят. Кричу на тебя, пытаюсь вырвать руль, пока каждую секунду мы проносимся на сантиметр от смерти, на что ты открываешь все окна в моей машине: – Какой же ты скучный, – морщишься, а затем вдруг слабо улыбаешься и сжимаешь мое бедро, а я даже не пытаюсь отстраниться. – Ладно, сейчас закинемся у тебя, и станешь проще. – У меня ничего нет, – ветер отрезвляет, возвращает на место поплывший разум, и я даже пытаюсь сесть в кресле прямо, хотя и получается не очень. – В багажнике, – отвечаешь на отвали, делая вид, что сосредоточен на дороге, хотя сейчас ты даже не держишь руль. – Ты пьяный ехал по встречке на моей машине, пока у тебя в багажнике лежит трава? Ты, блять, больной? Ты хочешь, чтобы меня посадили? – Мне похуй. Руки, ты не слышишь моих слов, ты не хочешь понимать их значения, а я тебя совершенно точно не люблю, ты безумный, ты ненормальный, ты аморальный урод, у тебя нет вообще никаких ценностей, и прямо сейчас ты сидишь рядом, а я подчиняюсь каждому твоему слову, потому что привык, как к самому жесткому наркотику. Достаешь с пола бутылку виски и пьешь прямо из горла, заливая свою водолазку Хьюго и мои кожаные сидения. – Животное, – говорю это шепотом, потому что кажется, что если я открою рот шире, то обязательно наблюю прямо в салоне собственного автомобиля. – Можно подумать, что все мои выходки это не твои желания, – хмыкаешь и поворачиваешь машину так резко, что я впечатываюсь щекой в стекло, едва не пробив его головой. Руки, если выбирать тебе роль в моей жизни, то я хочу, чтобы ты стал тем, кто меня окончательно доломает. Ты почти загоняешь машину на подземную парковку, остановив ее в мгновении от стены, ты, шатаясь, идешь к лифту, а я понимаю, что наблюдал эту картину так часто, что мысленно могу прочертить твою траекторию – боже упаси, конечно, я тебя не люблю. Мы поднимаемся на мой этаж, третий, и ты по привычке целуешь меня в лифте: чувствовать тебя – настоящая пытка, но я грешник, и я заслужил каждую секунду этой пытки, каждый твой болезненный укус. В квартире ты находишь пластиковую бутылку, долго проводишь с ней какие-то манипуляции, а я думаю, как ты все это творишь, потому что моих сил хватает лишь на то, чтобы лежать в кресле и следить за каждым твоим действием. На столе находится еще одна бутылка вермута и пачка сока – руки трясутся, но я наливаю себе целый бокал, до краев, хотя мне явно уже хватит. Ты дырявишь бутылку, что-то поджигаешь, а я думаю о том, как все это ужасно, отвратительно, аморально – черт возьми, мне это безумно нравится, до дрожи в коленях, до рваного дыхания, до стояка в узких джинсах. Я смотрю на твои руки, думаю, как они мне нравятся – если однажды ты вскроешь вены, я зашью твои запястья черными нитками, слижу языком всю кровь: это все лишь мои романтические фантазии, ты слишком любишь себя, чтобы делать что-то подобное. Зато мое отчаяние так сильно, что я готов лезть в петлю, резаться или бросаться с крыши – эта тоска убивает изнутри и рвет на клочья. Я даже не сопротивляюсь, когда ты накуриваешь меня до такого состояния, что я только смеюсь – даже когда ты проливаешь вермут на мой до неприличия дорогой стол из дерева, я смеюсь, хоть и хочется убиться. Ты отсасываешь мне, пока я сижу в кресле и смеюсь, ты сводишь меня с ума, ты мое безумие, мой филиал ада – мы трахаемся в ванной, по старой традиции, затем в коридоре я завалил тебя в шкаф, прямо на твой новый платок Бёрберри: мы не раздеваемся, ведем себя, как животные, и, входя в тебя раз за разом, я смотрю только на бирку Прада на ремне джинс. Потом мы как-то оказываемся в гостиной, я лежу на ковре и думаю, как удачно выбрал белый цвет для стен, а ты насаживаешь на меня и стонешь, прикрывая покрасневшие глаза. В кровати мы оказываемся в последнюю очередь, и там я вдруг решаю отсосать тебе – чувствую, как ты гладишь меня по голове, что-то шепчешь, а я думаю, что каждому из нас досталось свое, по заслугам: мне ты, тебе я: в таком случае, ты должен быть очень приятным человеком, а я, видимо, конченный урод. Я снова толкаюсь в твое тело, ты мнешь дизайнерские простыни и вызывающе стонешь, и я не хочу тебя отпускать, не могу даже представить тебя далеко: я тебя не люблю, я тебя, конечно, не люблю, но ты не уходи, пожалуйста. Мы засыпаем на разных углах кровати, никаких объятий или даже короткой фразы – впрочем, если ты выдашь свое «мне похуй» сейчас, это будет твой самый блядский поступок за всю жизнь. Ты давно спишь, сжавшись в углу, а я все никак не могу отпустить эту ночь, не могу позволить ей уйти: вспоминаю, как тряслись ноги в баре, как от кальяна все плыло, как мы неслись по встречке, и я орал на тебя, как мы накурились так, что путались друг в друге, как я отымел тебя во всех возможных местах собственной квартиры. Я живу моментами, я растворяюсь в этих эмоциях и умираю в череде одинаковых скучных дней. Я тебя не люблю, но я так нуждаюсь в тебе, я чувствую, как лечу на дно, как разлагаюсь, но делать это с тобой приятно, с тобой я чувствую себя живым, с тобой я смеюсь по-настоящему. Я отпускаю этот день, я закрываю глаза и засыпаю рядом с тобой, чувствую твой запах, давлюсь удушающей тишиной ночи и думаю о будущем утре, в котором вставать придется по будильнику – утре, в котором я снова буду скучать и закатывать глаза в привычном жесте. Руки, поверь, я тебя не люблю, но ты мне чертовски нужен. Со своим неоном. Сумкой Луи Виттон. Яркостью, которую даешь только ты.