Когда мне было десять, к нам в класс перевелась новенькая — т/и.
В тот день я задумчиво разглядывал плывущие по небу облака и воображал, как было бы хорошо сейчас гоняться за птицами по крышам домов, а не сидеть на скучных уроках. Мы с моими друзьями с соседней улицы часто так баловались, даже несмотря на запреты родителей, просто потому что гонять птиц — забавно. Когда новую ученицу представили перед ребятами, ее отправили на единственное свободное место, которое было рядом со мной. Я не очень-то любил с кем-то сидеть за одним столом, поэтому всячески старался держаться подальше от первых парт, гордо усаживаясь за последней; но все же мне пришлось убрать свой портфель со стула, чтобы освободить ей место. Я сделал это шумно, с грохотом бросил его на грязный пол класса, чтобы всем показать, как я не люблю с кем-то делиться. Ее дурацкую белую рубашку с отлаженным воротником и фланелевую серую юбку в крупную клетку, которую она часто теребила в руках от волнения, я надолго запомнил. Она подняла свои большие, как железные монеты, глаза и тихо спросила: «Можно я сяду с тобой?». «Какая глупая девчонка», — подумал я, криво улыбнувшись своим же мыслям, и все же кивнул, подвинув вещи в сторону. Когда т/и села, я почувствовал запах карамели и ягод — тошнотворный он какой-то, мне сразу не понравился. А эти густые длинные косички, которые случайно спадали с плеч и ложились на парту, только мешали мне чиркать ручкой на полях тетради. Как тогда модно было говорить среди моих одноклассников, она меня бесила. И через пару дней я об этом с надлежащей торжественностью заявил на весь класс, а потом ещё прибавил, что новенькая похожа на чучело с огорода и даже картинку в книжке показал. Вот смеху-то было! Только она почему-то не смеялась, а наоборот — назвала меня пустоголовым дураком и убежала. Она мне сразу не понравилась.Когда нам исполнилось по двенадцать, я начал дергать ее за косички.
Наверное, ей было неприятно или больно, но меня это только веселило. Ее противные длинные косички, они так мне не нравились, особенно, когда эта девчонка их откидывала за спину, чтобы не мешали выводить каллиграфические буквы в тетради. Они завораживающе блестели на солнечном свету, будто так и манили ухватиться за них и дёрнуть посильней, чтобы увидеть недовольное, красное от злости, лицо т/и. Я любил ее злить и доводить до слез. А ещё она носила вязаную голубую шапку с огромными пришитыми помпонами на макушке, которую постоянно натягивала на уши, потому что та сползала и открывала вид на ее пунцовые от зимнего холода щеки. Я громко смеялся и бросал ей в след снежки, крича на весь школьный двор «Чучело! Чучело!», а она почему-то шла и шла, не обращая на меня внимания…Когда я отпраздновал свое долгожданное четырнадцатилетие, я впервые пошел гулять с девочкой.
Это была подружка т/и и я об этом конечно же прекрасно знал, они часто смеялись на переменах и о чем-то всегда загадочно шептались. Соен, так ее звали, оказалась до жути скучной, болтала о каких-то девчачих штуках и ни на секунду не умолкала; я даже пару раз вспоминал Чучело и представлял, как бы она злилась, подложи я ей жука в портфель, того самого, что на улице нашел пару дней назад. Ее красное лицо, нахмуренные брови и надутые щеки, когда она будет на весь класс, топая ногами, громко кричать: «Пак-дурак, ненавижу тебя!». «Вот умора!» — подумал я и улыбнулся широко, предвкушая ее визги. Думаю, в тот вечер Соен хотела, чтобы я поцеловал ее, ведь она так близко подошла ко мне и потянулась к моему лицу своими пухлыми ладошками, что я даже мог почувствовать приторный запах шампуня для ее высветленных завитых на плойку волос. Но я был так увлечен моей гениальной идеей очередной проделки над т/и, что совсем не заметил вытянутых трубочкой губ Соен и просто убежал домой, хлопнув дверью перед ее носом. На следующий день я все же осуществил свой коварный план, подбросив т/и большого черного жука, которого до этого бережно хранил в банке, словно сокровище. И я был прав! Она топала ногами, верещала и кричала, что терпеть меня не может. А я смеялся до коликов в животе, до слез в уголках глаз, пока не получил от нее смачный удар учебником по макушке. Кстати, в тот же день т/и узнала о нашей недавней прогулке с Соен. И почему-то убежала домой в слезах, а после этого и вовсе перестала с ней разговаривать. Странная девчонка эта т/и! Никогда она мне не нравилась.В пятнадцать Чучело по-прежнему сидела целыми сутками за учебниками и зубрила материалы уроков, исписывая тетради.
А я до глубокого вечера гулял с моими новыми друзьями, шатался по заброшкам разваленных домов и учился втягивать ядовитый дым в легкие. Получалось плохо, но я правда старался казаться взрослым. У меня даже подруга появилась — Сара. С ней, конечно, не так весело как с т/и, но тоже сойдет. Сара была старше на два года и именно она научила меня «взрослым штучкам». Я даже на какое-то время забыл о моей любимой забаве — насаждать, глумиться над Чучелом, и стал пропадать вместе с Сарой и ее друзьями. Поэтому мы почти не виделись с т/и — я сбегал с уроков и не обращал на нее никакого внимания. До одного момента… Когда я все же соизволил ходить в школу (так как меня грозились отчислить за многочисленные пропуски), я пропадал на переменах за школьным стадионом вместе со старшеклассниками. Мы там курили, мне нравилось чувствовать себя взрослым, наравне со старшими классами, и быть крутым для девчонок. В тот день я остался за стадионом один, так как начался урок, а я решил прогулять химию. Окурок за окурком стирались под подошвой моих новых модных кроссовок, которые подарили родители, как вдруг привычную тишину нарушил суетливый стук невысоких каблуков. От неожиданности я вздрогнул, но, увидев Чучело, принял расслабленный вид и, приподняв брови, выпустил табачный дым ей в лицо, а потом и вовсе сказал проваливать. Она прокашлялась, разгоняя едкие серые сгустки, затем презрительно оглядела меня с ног до головы, фыркнув, закатила глаза и ушла. А после меня поймали учителя с сигаретой в руках и отвели к директору. Я точно знал, что это устроила т/и, и пообещал ей непременно отплатить той же монетой. Я определенно ее ненавидел.В шестнадцать мне пришлось меньше общаться с Сарой и ее друзьями, потому что меня грозились исключить из школы, а я никак не мог этого допустить.
Чтобы хоть чем-то занять себя на монотонных уроках, я досаждал т/и, строя ей различные подлянки, собственно, как и обещал. Снова вернул ей кличку «Чучело», которая за это время утратила свою былую силу. При каждом неверном ответе т/и я не упускал возможности громко цокнуть и закатить глаза, чтобы акцентировать внимание на моей неугасающей ненависти по отношению к ней, или даже отпустить нескромную шутку в ее сторону. Весь класс хохотал, но только не она. Она прожигала меня свирепым, полным злости, взглядом и сжимала кулаки, краснея. Я взял для себя в привычку каждый раз резко и неожиданно задирать ее юбку; будь это класс, коридор, столовая или школьный двор — неважно, главное для меня — посмотреть, какое на ней белье сегодня. А было оно только в нежно-розовых и белоснежных тонах — типичная расцветка для пай-девочки. Меня только забавляли ее попытки обозвать или как-то покарать мое поведение. Я смотрел ей в глаза, полные ненависти ко мне, и открыто смеялся. Мы оба знали, что наша вражда не закончится так просто.Когда нам исполнилось по семнадцать, Чучело перестала быть чучелом.
Она обрезала свои длинные густые волосы до самых плеч. Я долго думал «Зачем она подстриглась? Ведь эти косички так сильно меня раздражали». Т/и перестала носить юбки до колен, укоротив длину, и начала пользоваться персиковым блеском для губ, сладким таким, что нос затыкать приходилось. На уроках она теперь часто общалась записками, которые летали через весь класс, на парту к ее подруге Миен. Мне было неинтересно совсем, просто глаза сами собой тянулись глянуть, отчего же она так счастливо улыбается. «Ты нравишься Минхеку, т/и!» — было написано на скомканной бумажке. «Вот ещё! Чучело может кому-то нравится? Что за дурак этот Минхек?!» — недоумевал я и отчего-то злился сжимая кулаки до побеления костяшек. А через пару недель после этой новости, когда уроки закончились и все ученики, в том числе и я, спешили поскорее уйти из стен школы, то на глаза мне попалась эта воркующая парочка — Чучело и тот самый ненавистный мне Минхек. Он был полной противоположностью меня: примерный отличник, надёжный староста и скромный девственник, по крайней мере, именно таким видел его я. Т/и зачем-то ему улыбалась и смеялась над его шутками. Как по мне, они были просто отстойными, я шутил лучше. А потом этот Минхек любезно предложил проводить до дома и взял ее портфель, закинув себе на плечо. Они не видели меня, но их прекрасно видел я и от этого только пуще злился. Меня пробирал гнев до самых кончиков пальцев, он застилал глаза дымкой ненависти и злости. Мне осточертело каждый день смотреть на ее счастливое лицо, в эти горящие юношеской влюбленностью глаза. Она даже не замечала меня с сигаретой за стадионом, не ворчала, как прежде, а просто проходила мимо… Моя ненависть только росла, причем, в геометрической прогрессии.Когда нам исполнилось по восемнадцать, наши стычки вовсе прекратились.
Я скучал, правда скучал. Мне не хватало этих криков и визгов, когда она, краснея от злости, говорит, как сильно меня ненавидит. Сейчас она даже не смотрела в мою сторону. В душе стало как-то пусто и холодно, поэтому я полностью погрузился в учебу и экзамены, которые дадут возможность поступить в университет. Тогда я навсегда покину стены этой школы, а вместе с этим сотру все воспоминания о т/и. О той самой, с противными косичками, большими глазами и ненавистным мне запахом карамели и ягод… Я долго не хотел идти на школьный бал, который по традиции проводили в конце учебного года. Мне нечего было там делать, то же самое я пытался вбить в головы моих друзей, что всеми силами уговаривали пойти. Но они будто не слышали меня, доставали, действуя на нервы, и я сдался. В школьном спортзале, где и проходил каждый год этот бал, было темно и душно, поэтому пришлось расстегнуть первые две пуговицы на белоснежной рубашке и сделать пару глотков шампанского, лишь смочить горло. Мне было скучно в компании друзей, которые осматривали каждую проходящую девушку и спешили ее обсудить, я изредка кивал, как бы подтверждая, что я здесь, с ними. Внезапно мой взгляд пал на нее — ту самую т/и, по кличке «Чучело». Ее волосы лёгкими волнами были убраны назад и лишь некоторые пряди ниспадали на лицо. Платье нежно-голубого цвета открывало вид на тонкие плечи, острые ключицы и длинную шею, где красовалась цепочка с кулончиком в виде цветка. Ее хрупкий стан будто плыл вдоль серых, не привлекающих меня, фигур. Она выделялась среди них своей изящностью и красотой, она манила. Она никогда и не была похожа на чучело, даже близко, просто мне хотелось привлечь ее внимание. Мое сердце бешено стучало, начиная вырываться из грудной клетки. Глаза пытались ухватиться за ее нежный и светлый образ, который, казалось, секунда — и он исчезнет в толпе людей. Наши взгляды пересеклись и мы неотрывно смотрели друг другу в глаза, не предпринимая никаких действий. Она стояла там, возле входа, а я здесь, в компании шумных друзей, о которых уже, честно говоря, забыл. Я был увлечен ею. Стоило т/и улыбнуться, как я решительно направился к ней, пересекая всю площадь спортзала. Когда я был предельно близко, опаляя ее кожу своим дыханием, заиграла медленная музыка и все поделились на пары. Без лишних слов она положила свои руки мне на плечи и медленно начала двигаться под мелодию, покачиваясь в такт. Я делал то же самое, не отдавая этому отчёт, потому что был очарован ее обаянием, которое смешалось с уже родным для меня запахом карамели и шлейфом тянулось за ней. «Ты красивая, очень», — прошептал я и снова взглянул на нее. Ответом послужила смущенная улыбка и тихое «спасибо, Чимин».Я Пак Чимин и сейчас мне восемнадцать. В эту самую минуту я делаю первый, важный шаг на пути к будущему.
— Могу ли я тебя поцеловать? «Да», — слышу я и расплываюсь в счастливой улыбке. Я с первого дня ее полюбил, но почему-то прикрывался пустой, ненужной ненавистью. Это было ни к чему.