Паникёр

      Шея жутко чешется. Короткие ногти царапают тонкую кожу. Сильнее. Сильнее. Глубже. Вычесать это натирающее, удушающее чувство. Ощутить свободу, а не собственноручно повязанную на шее удавку. Ощутить кислород в своих больше не горящих лёгких. Не ощущать тот дикий, ненормальный, остаточный кайф. Что ты за животное? Оу. По бледным пальцам течёт алая кровь. Она красиво переливается под странным светом, сияющим из ниоткуда. Кровавая капля бежит по запястью, сливается с другими и дорожкой срывается с локтя на белый пол. Он похож на бетонный, но ноги не ощущают холода. Да и вообще ничего нет. Ни холода, ни тепла. Лишь стройно идущие ряды людей с тупыми, ничего не выражающими лицами. Они похожи на овощей и даже не вызывают омерзения. С такими тупыми-тупыми лицами. Что же это такое? Что-то желает дико смеяться. Но что это такое? Что-то забытое, потерянное и уже невозможное. Как и всё, что было раньше возможно, теперь невозможно. Что такое чувства, эмоции? Пустой звук, не более. Отдай мне мою ненависть, отдай мне мою злость, верни мою радость. Какой странник опустошил мой сундучок под сердцем?       Куда же вы все идёте? Люди с тупыми лицами, безмолвные и безразличные? Мы умерли, сдохли, погибли — куда уже нам спешить и идти? Почему все вокруг сонные мухи, а я внезапно жужжу? Маленький никчёмный человечек среди мёртвых очередей? Ну и что? Ну и что! Ты подохла, тупая девчонка. И твоя шея мерзко-мерзко чешется. Только нет настоящего омерзения. Лишь слова и только слова. Твою шею разъели мухи? Или тело успели увезти ещё до? Сожгли твоё тело или положили в узкий гроб? Уложено оно прахом в банке или лежит съедаемое опарышами в тёмной, холодной земле? Ну и что? Ну и что! Теперь безразлично и всё равно.       Наполни мой сундучок под сердцем обратно, странник. Теми мерзкими чувствами, что делали живыми. Что же мне делать? Вперёд идти? Только это и остаётся, идти за людьми с безразличными, пустыми лицами. Пробираться меж тысяч рядов мёртвых людей, которым нет конца. Ох, ну и что же это такое? Вас слишком много. Мы дохнем как мухи каждую секунду. Взрослый, подросток, старик, младенец. Не важен твой возраст, раса и пол. Умираем каждую секунду от чего-то. Или сами прыгаем из мира. Что же там дальше? Кто же спасёт меня? Я сама не могу. Как же чешется шея. Как же мне содрать эту кожу с своей шеи и вернуть жизнь в тело? Только зачем? Не ясно. Нужно? Не нужно? Где мои игральные кости?       И существа впереди — не люди. Существа перепутья, безразличные, со своими отработанными до автоматизма движениями. С бесконечной работой без малейшего отдыха, молчаливые и глухие, но совсем не слепые. Им не обязательно слышать, они знают о всех твоих пороках без слухов. Им необязательно говорить, ты сам всё услышишь, увидишь. Разобьёшься о жестокую правду в их глазах. И снова умрёшь. Или же нет? Что же там дальше? Куда тебя отправит существо перепутья и что покажет? — Что же ждёт меня дальше? — жуткий, могильный хрип, не похоже на голос и слов не понять.       Но оно отрывается от своей работы, смотрит на меня своими тёмными, пустыми глазницами. Видит и понимает. И почему ни капли не страшно от поломанного профиля существа с одними глазами? Его фигура длинная и сломанная, за что ты пострадал? Или такой внешностью тебя наградили? Оно отворачивается, возвращаясь к своей отточёной работе. А рядом появляются двое — женщина и молодой парень. За их спинами чуть колышутся серые, рваные крылья. Кто же вы? Тихие вестники, уносите души в свои закрома. Что же будет? Что ждёт меня?       Они подходят ближе, без слов обхватывают за локти и швыряют в ослепляющую яму. В груди жжёт, расцветает огненный цветок — эмоции, чувства. Такие неправильные, словно чужие. Не надо! Они мне не нужны! Бесполезные чувства! Внутри всё поливает огнём, сжимая в тиски, проникая глубже, заполняя опустошённый сосуд жизнью. И слёзы текут по щекам, запыхавшиеся сердце снова бешено стучит, до неправильного живое. Отдай мне мою пустоту, забери это мерзкое чувство, боль, панику и рвущийся наружу ненормальный смех. Мёртвое должно оставаться мёртвым. Почему я снова жива?! Издеваешься надо мной? — Не думал, что мне так скоро удастся увидеть такую, как она, — мужской голос звучит сбоку, пытаясь хоть чем-то спасти, отвлечь разнозненное сознание.       Оно играет со мной в прятки, прыгая из одной параллели в другую. Что же это такое? Почему мне больно? Так больно! И по шее омерзительно медленно течёт кровь. Я прыгнула, чтобы больше не чувствовать гниение под рёбрами и странную пустоту, так зачем ты мне это возвращаешь? — Ничего необычного, они такие же души, лишь уходят на милость или страдание.       Они тащат меня сквозь толпу таких же и немного других существ. Так ужасно! Ужасно! — Госпожа Мелин, у вас же было пятеро Вторичных? — Цыц, новичок. — Меня зовут Нот! — Как доделаем, — женщина проигнорировала слова парня, — нужно отыскать того, кто собирал эту душу. На нём будут серьёзные взыскания, так халатно работать… — Конечно, госпожа Мелин! Я в две секунды найду его!       Они толкают меня к двери и скрываются в толпе, болтая о чём-то своём, что человеку недоступно. Как же глупо и больно. Вычесать это из своей груди. Эти ненормальные чувства и вернуть блаженную пустоту. Алые буквы вспыхивают на двери, провозглашая, крича: самоубийца. Простая истина девчонки с гниющим сердцем в груди. Как же жжёт шею. Дверь открывается, не скрывая свою темноту. Ноги сами несут в неё, пока мозг где-то на задворках вопит от ужаса. Боязнь темноты, такая нелепая фобия.       С потолка начинает светить мягкий, синий свет. Он едва может разогнать тьму, выбирая из темноты слабые контуры хозяина застенка. — Вторичная, наконец-то, — его голос похож на урчание довольного кота, получившего любимую игрушку, — здесь, — он разводит руками и вокруг вспыхивают сотни свечей, заключая нас в круг, — очень скучно без работы, дорогая. Присаживайся.       Он падает на появившуюся из ниоткуда большую подушку, возле моих босых ног лежит такая же. От чего-то шея больше не чешется, а огонь внутри приглушён. Но безразличная пустота маняще тянет к себе, более недоступная. — Что будет? — и голос нормальный, без мёртвого хрипа, живой. — Вы, самоубийцы, забавные. Страдаете, страдаете, цепляетесь за свою жизнь или сломя голову бросаетесь с крыш и клубничным джемом растекаетесь по асфальту, не самое приятное зрелище. Вам не так часто дают второй шанс, вы сами покусились на жизнь, заканчивая собственные жизни раньше, чем нужно. Для некоторых это действительно было правильным выходом, некоторым стоило быть чуть больше сильными… — Может это не тебе решать? Чуть больше сильными? У каждого своя точка невозврата и если не мог больше терпеть эту бессмысленную жизнь, то зачем продолжать мучить себя? — Зачем ты закопала свои планы о будущем? Скажи мне. — Я не хотела жить, потому что не видела смысла в своей жизни. — А ещё? — Ещё? — Да, почему ещё ты не думала об будущем?       Хмуря тонкие брови, закусываю губу и сжимаю руками коленки. Где-то внутри клокочет ненавистная злость, ярость, то, что я всей душой ненавидела. Ведь оно совсем не поддаётся контролю, затмевая собой голос разума. — Я не знаю. — Не знаешь? — Не знаю! Я просто не хотела жить!       Он расхохотался, словно я сказала что-то невероятно смешное. — Ну же, дорогая, ты же знаешь ответ! — сжимая челюсть крепче, с трудом удерживают от желания избить этого ублюдка. — Ладно, хорошо, я скажу тебе. Ты боялась жить, не так ли? Что же будет дальше? Кем мне быть? Как жить? Вместе с детскими страхами, ты зарыла всякую мысль о будущем — какое же отчаяние тебя тогда заполняло, жаль, ты не помнишь. Так заигралась, что только в смерти видела смысл. — И зачем этот цирк? Всё знаешь обо мне и просто издеваешься. — Любуюсь твоей выдержкой. Ты же совершенно бесконтрольная. Часто хочешь ударить, но сдерживаешься, ведь нормальные так не делают, не так ли?       Сжимая и разжимая кулаки, медленно выдыхаю. Злость и ярость не помогут, лишь добавят проблем. Нужно слушать голос разума. Скрещивая руки на груди, смотрю на парня. — Ну и что?       Хитрая улыбка на его губах перерастает в довольный оскал. Расслабленность исчезает из его позы и он садится ровно, словно струна. — Хорошо, дорогая, вижу ты готова. Перейдём к главному блюду твоего перерождения? — Перерождения? — Ну-ну, несколько раз…       Дверь распахивается, впуская белый свет в комнату, а свечи разом гаснут. — Луа! Давай сегодня… — он замирает на пороге, смотрит на меня и его лицо вытягивается. — Ой, прошу прощения! — Пошёл вон!       Незнакомец исчезает, запирая дверь, а лицо Луа искривлено в неприятной гримасе. Он встряхивает головой, резко взмахивает руками и рядом появляется стол с десятками колбочек. — Тебе дают шанс на новую жизнь, дорогая, какую — выбирай сама. — А если я не хочу? — У тебя нет иного выбора.       Тогда, умирать было страшно. Потому что во мне ещё трепыхалось желание жизнь. И я совершенно точно не смогу сделать это снова. Это страшно, невероятно страшно, безумно. И почему моя смерть похожа на начало ещё одного отвратительного безумия? — Совсем нет выхода? — Выбирай.       Склянки похожи и жидкость внутри них не сильно отличается от других. А не всё ли равно, что там ждёт? Всё равно предугадать не смогу. Неуверенно вытягивая одну, поднимаю взгляд на Луа. — А теперь пей.       Жидкость была сладковатой, приятной на вкус. Чем-то напоминала йогурт, который я выпила утром того дня. — Ещё свидимся, дорогая.

***

      Ледянящий холод окутывал тело, пробирая до самых костей. Конечности дрожали как в нервном тике. Вокруг была тишина, прерываемая только моим дыханием. С трудом разлепив слипшиеся глаза, ничего, кроме темноты не увидела. Внутри образовался липкий, неудержимый комок страха. Дыхание участилось, пугая. Вскакивая, крепко зажмуриваюсь и бегу вперёд. Но не преодолеваю и пары метров, как запинаюсь о собственную ногу и падаю. Едкая паника душит своим появлением, но руки натыкаются на стену и страх исчезает. Всё вокруг озаряет мягкий свет, освещая огромную, прозрачную стену. С той стороны сидит ребёнок, спрятав голову в коленках. Неуверенно помявшись, присаживаясь рядом со стеной, касаюсь её ладонью и тут же отдёргиваю руку. Она обжигающе ледяная. — Кто ты?       Вздрагивая, смотрю на ребёнка. Он, или она? Хмуро, даже подозрительно смотрит в ответ. У него разного цвета глаза и ещё не заживший, некрасивый шрам на левой стороне лица. А волосы прикольные, двухцветные. Белые и красные. — Я Тома, а ты? — Шото Тодороки. Почему ты здесь? — Я не знаю, — пожимая плечами, оглядываюсь. Действительно, где мы? — А ты знаешь?       Ребёнок разгибается из своей сгорбленной позы и подползает ближе к стене. Это девочка, кажется. Она касается стены правой рукой и по ней расползается лёд. — Нет. Но он сказал, что уйти отсюда сможет только одна.

***

      Отец запрещал ходить в тренировочный зал, когда он занимался там с Тойей. Пока Шото тренировала тело, Тойя развивал причуду. И постоянно возвращался оттуда в ожогах. Иногда Рей плакала, думая, что её никто не видит, но Шото слышала и не понимала, почему мама плачет. Всё ведь хорошо? Из тренировочного зала донёсся злобный рык. Шото испуганно замерла, собираясь бежать обратно, но ноги не слушались. Отец что-то кричал. Приближаясь к дверям тренировочного зала на трясущихся ногах, Шото заглянула в щёлочку. Тойя, стоя полубоком, баюкал свою руку, а отец злобно испинывал макет. Приглядываясь, Шото сжимает дрожащие руки и стараясь не шуметь, бежит к маме. По лицу брата текли слёзы, но он не издавал ни звука и по его подбородку текла кровь. -       Когда младший брат, в своей дурацкой шапке с рисунком маленькой собачки и небольшим розовым пупырчатый мячиком в руках, прибегает и говорит, что старшая сестра висит в амбаре, она сидит на полу и смотрит сериал на пузатом телевизоре. Мать, после вчерашней пьянки, медленно поднимается с кровати и бежит на улицу в своей длинной, белой ночнушке. Мальчишке восемь, он не понимает и кривляет лицо, показывая как у мёртвой сестры высунулся язык. Девочка же беспокойно сжимает руки и тоже идёт на улицу, но всё равно не понимая всей картины. На улице осень, утро, потерянное в редком тумане. Она успевает увидеть сестру мельком и их угоняют в дом, в котором скоро появляются люди в строгой форме с погонами и родственники.       Возможно, если бы это не произошло, всё сложилось совсем по-другому. -       Когда у Шото впервые раз активируется причуда, она занимается в зале с Тойей. Брат хмурит брови совсем как отец, а на его подбородке длинный ожог. Ему больше месяца и он уродует лицо Тойи. Шото совсем не страшно, больше непонятно — почему у брата так много шрамов-ожогов? Его правая рука обожжена от запястья до локтя уже год — Тойя говорит, что его пламя синее, такое, какое нужно, но его сложно контролировать. Отец говорил, что тренировки с несколькими партнёрами улучшат их навыки — но сегодня Тойя злой, его кулак летит в лицо Шото и она понимает — он не остановится, а она очень медленная. Тогда его кулак застревает в ледяной стене. — Это… Ты?       Шото неуверенно кивает и смотрит в пол — на нём остался след, ведущий к правой руке. Её причуда как у мамы! Но она касается льда левой рукой и на нёй зажигается огонь, растапливающий лёд. И Шото не замечает, как Тойя отходит на пару шагов назад, потому что знает отца лучше, чем наивная младшая сестрёнка. Он старший и теперь бесполезный — не сможет ничего изменить. -       Отец что-то кричал, замахиваясь ремнём, но девочка ничего не слышала сосредоточившись на боли. Ремень хлестает по ногам, спине, рукам — они неосознанно пытаются прикрыть тело. Неразборчиво вопя в розовые простыни, цепляется взглядом за его когда-то белый халат, теперь покрытый грязными пятнами. Я же ничего плохого не делала. Синяки долго не проходят, от каждого неосторожного движения болят и даже спать нормально становится невозможно. -       Мама тихо разговаривает в кухне по телефону. Шото только проснулась, слегка покачиваясь идёт по коридору, потирая сонные глаза. В коридоре слегка тянет холодом и Шото прижимает руки к груди. Спину тянет после тренировки, а Тойя был ещё в школе. Сможет ли мама помочь? — Мама?       Шото замирает на пороге кухни. Чайник пронзительно свистит за спиной Рей. Но девочку примораживает к месту взгляд матери. Дикий, загнанный, почти животный. Телефон выскальзывает из её руки и с гулким шлепком падает на пол. А после лицо обжигает. -       Когда из кухни слышится крик пьяной матери, она настороженно замирает, а сердце в груди падает. Солнце за окном всё также светит, уверенно склоняясь к закату. Снова эта женщина так поступает. Она немедленно пишет подруге — уйти гулять и как можно дольше не возвращаться в этот дурдом.       Когда она возвращается, даже с улицы слышны крики. Она замирает на крыльце, кривая губы. Заходить не хочется совсем. Она оглядывает тёмные углы двора, даже не вздрагивая от шороха листвы — сейчас даже не до собственных страхов. — Тупой урод!       На столе перевёрнутая посуда, на полу разлита вода, а мать орёт из комнаты. Злость наполняет девушку и она идёт в зал — там играет музыка и мать сидит на кровати. — Спать иди. — А ты где шлялась? На… — Заткнись! — кричит сломанным, истерическим голосом, злость и ненависть пульсирует в ней, не оставляя даже кусочек отчаянию. Хватит. — Завались и спать иди, орёшь как ебанутая. Завтра в школу всем, а она орёт тут.

***

      Старые воспоминания всколыхнули внутри мёртвое сердце. Сколько бессмысленных слёз было пролито из-за своей жалости к себе, такой никчёмной и ничтожной. Мне подходит, такому жалкому ничтожеству. Через них нужно было переступить и забыть, перестать винить себя и чувствовать боль. Но я же жалкая, даже на это неспособна. Да ну и похуй. — Мне это не нравится. — М? Что?       Девочка за стенкой, лет десяти, наверное, снова прижимает руки к груди. — Ты глупая. Мне не нравится, что именно ты должна занять моё место. — Что? Чего? В смысле?! — Она сказала, что моё время пришло, что я не могу остаться и вместо меня будет другая. — Кто это сказал? Я не хочу жить вместо тебя! — Мне тоже это не нравится, ты не сможешь спасти маму или кого-либо ещё. Ты странная. — Ты не первая, кто называет меня странной, — морщась, касаюсь стены, но с шипением убираю руки, она такая же ледяная. — Кто тебе сказал, что я буду вместо тебя? — Женщина с крыльями. Она говорила, что ей жаль, — она поднимается на ноги и касается стены, — ты не похожа на героя. — Герой? — Я хотела стать героем, похожим на Всемогущего. Спасать всех с улыбкой, — её губы задрожали, в попытке выдавить улыбку, — а в итоге всё закончится здесь. Почему именно ты? — Эй, ты только не плачь, — беспокойно помявшись на месте, задумалась, что ещё за герои? — Можно подумать я хочу занять твоё место. Да и я же не могу, да? — Ты украла мою жизнь! — она ударяет кулаком по стене и по ней расходится сеточка трещин.       Один кусок стены мутнеет и в нём появляется моё отражение с внешностью девочки за стеной. В воспоминаниях всплывает манга. Как же так? — Прости, Шото…       Уже поздно. Тёмный мир рушится, опора под ногами исчезает, а за Шото видны чужие рваные крылья. Всё кружится в вихре и несёт к точке яркого света. В чужой мир с чужой, украденной жизнью.