Мой Рай «L-L-L»

После каминг-аута Тодороки прошло больше недели. Ещё несколько дней назад её битым стеклом резали мысли о том, стоит ли это делать. И дело даже не в том, примут ли её одногруппники. Шото было откровенно всё равно, что о ней подумают парни. Чего она действительно боялась, так это стать отвратительной в глазах девушек. Тодороки боялась, что именно те люди, с которыми ей так приятно общаться, её подруги Момо, Тсую, Мина и, конечно же, Мидория больше не будут с ней общаться так, как раньше. Всем известно, что у девушек дружба совершенно не такая, как у парней. Мальчики никогда не позволят себе обниматься на виду у других, ходить за ручки, целоваться в щеки. У них не получится это естественно. Будто так и должно быть. Ничего не значаще. Тодороки нравилось общаться с девушками. Они все совершенно разные, но что-то цельное и высшее точно объединяет их. То, что заставляло улыбаться чаще. Каждое утро Мина заявлялась в академию с блестящей улыбкой на устах, хвастаясь новым маникюром, который всегда делает сама. Она обожает розовый цвет и говорит, что только любовь спасет мир. Момо уверенная в себе, умная, и у неё есть цели. Она обожает бордовые помады и черные кардиганы. От неё всегда приятно пахнет, и Тодороки не смогла бы вспомнить ни одного случая, когда бы Яойорозу подвела её. Она надёжный человек. Тсую невероятно честная и откровенная. Она никогда не предаст и всегда поможет. Более дружелюбной девушки Шото не встречала за всю свою жизнь. А Мидория… Даже если бы Тодороки попыталась описать эту девушку несколькими предложениями, у неё бы не получилось. Не хватило б и оды на тысячу страниц, чтобы описать её милую мордашку, а теплый и отзывчивый характер и подавно… Если вы думаете, что это нелепая гипербола, то спешу вас огорчить. Тодороки могла бы уже издать несколько томиков стихов или выпустить десяток альбомов песен в стиле кантри об одной лишь девушке, если бы записывала свои мысли каждый день, каждый час и каждую секунду. Думать столько об одном человеке и ничего не говорить, наверное, было преступлением. Ведь для Шото было уже много просто допускать мысль, что они с Изуку подруги. Что эта солнечная девушка может без задней мысли взять ее за руку или обнять при встрече. Переписываться подолгу вечерами и желать сладких снов, присылая кучу сердечек и целующих смайликов. Это так невинно и, скорее всего, ничего не значит для Изуку, но Шото никогда не могла позволить себе сделать так. Ведь её чувства отличаются от просто дружеских. Тодороки знала, если расскажет всем о том, кто она на самом деле, вся эта невинность исчезнет и превратится в недопонимание и жалость. Ей больше не построить женской дружбы, ведь около нее девушки бы постоянно чувствовали опасность, видели бы в ней парня. Каминг-аут мог разрушить всё. И разрушил. После двух простых слов «я — лесбиянка» Шото должна была почувствовать лёгкость. Как у всех тех книгах и фильмах. Должна была почувствовать себя свободной. Собой. Но ей казалось, что с этого момента ей не позволено смотреть на Изуку так, как раньше. Да и вообще — смотреть на нее. Тодороки чувствовала себя извращенкой и, похоже, Мидория тоже считала её таковой. Отношение других к Шото не изменилось, либо им было просто всё равно, но каждый раз когда Мидория здоровалась со всеми при встрече и жарко обнимала каждого и каждую вокруг, она избегала Тодороки. Это было даже смешно. Особенно, когда Изуку, будучи в хорошем настроении, рассказывая какую-то очередную историю о Всемогущем, на радостях обняла Шото, а в следующую же секунду отпрянула от неё, будто Тодороки — самое противное, до чего можно было дотронуться. Это был не первый раз, когда её отвергали. Шото совсем не жалела, что рассказала тогда о своей ориентации. Она жалела, что родилась таковой. Бракованной. Противной. Особенно для той, которую любила и уважала больше всех. Странно, что именно тот человек, который дарил ей улыбку и селил тепло в груди каждый день, теперь приносил столько боли, сколько у Тодороки не было за всю её жизнь. Каждый взгляд Мидории, что был направлен не на неё, каждый поднятый уголочек её рта для кого-то другого, каждая зелёная кудряшка, что подскакивала, когда Изуку радостно хлопала в ладоши, вонзили осколки когда-то чего-то доброго ей всё глубже и глубже в сердце. Ведь теперь Мидория улыбалась для неё только из вежливости, нехотя, натянуто. Тодороки жалела, что родилась.

***

В один из дней, когда домашнее задание уже выполнено, а сидеть дома — невыносимо мучительно из-за одних и тех же мыслей, Шото решила пройтись. На улице туманно, не видно ни звёзд, ни домов вокруг, только жёлтые фары машин иногда возникали среди дождливой пелены воздуха. Громкая музыка в наушниках глушила ненужные мысли. Тодороки устала думать, устала накручивать себя. Возможно, не слыша ничего вокруг, она надеялась, что не заметит, как зайдет на дорогу, и в этом тумане её собьёт машина. Но дорога быстро закончилась, а Шото осталась жива. Небольшая тропа вела в парк, в котором раньше они с Изуку бегали по утрам и вечерам. Но теперь по понятным причинам этого не происходило. Скорее всего, сегодня Мидория пропустит пробежку из-за тумана, и именно поэтому Тодороки не обходит его стороной, а заходит вглубь. Совершенно точно не потому что надеется увидеть её здесь. Шото хочет многое спросить, возможно, оправдаться. Она не знает, что должна сказать, но совершенно точно хочет поговорить с ней. Ведь всё, что есть у Тодороки, — это надежда, что её поймут. Даже если этот разговор не приведет ни к чему хорошему, даже если ситуация усугубится, и они больше никогда не заговорят вновь, для Шото чрезвычайно важно услышать из уст Изуку причину. Даже если эта причина постоянно вертится на языке. Тодороки не сразу оборачивается, когда её легонько тянут за рукав джинсовки. Наушники падают на плечи, и Шото всё ещё не может поверить глазам. — Ми-мидория? Девушка напротив ниже на сантиметров десять, и пока она не поднимет голову, за кудрявой челкой Тодороки не сможет разглядеть выражение её лица. Несколько секунд в уши бьёт непривычная звонкая тишина. Обе девушки чего-то ждут, пока их сердца эхом отбивают ритм момента. Их силуэты высечены из размытого фона улицы, неважного, тусклого. — Пошли. И Тодороки не может не покориться. Она молча послушно следует за Изуку, пока та всё ещё придерживает её за рукав. И Шото чувствует себя… счастливой? В глазах щиплет, ноги трясутся, но внутри опять разливается то тепло, что было раньше. Она видит перед собой знакомую спину и две маленькие косички, которые уже знатно растрепались. Зелёные кудряшки рвутся наружу, и Шото всегда поражалась, как можно было заплетать настолько короткие волосы. Тодороки совершенно не волновало, куда они идут, её больше увлекал процесс. Осознание, того факта, что Мидория не игнорирует её, что сейчас они вдвоём, охватило её мысли, закрывая собой все предыдущие. Останавливаться не хотелось. Вот бы идти так вечно. Прошла ли вечность? Шото не была уверена. Она очнулась из забвения только тогда, когда они оказались перед ржавой тёмно-коричневой дверью какого-то многоэтажного здания, и Мидория взяла её за руку. Своей ладонью. Сжала. И аккуратно, даже успокаивающе, провела большим пальцем по тыльной стороне ладони Тодороки. Это не считалось дружеским жестом, как раньше. Всё тело Шото горело. Мидория, не поворачиваясь к ней лицом, открыла скрипучую дверь и ступила вперёд. Вокруг было темно, в коридоре холодно, железные лестницы отбивали почти голубоватый свет от луны с улицы. Изуку же повела их куда-то вглубь, заворачивая за угол. Тодороки успевала лишь бегло оглядывать коридор и повторяющиеся двери, что, скорее всего, вели к чьим-то квартирам. Через несколько секунд они оказались у арки, где по законам этого здания должна была находится очередная дверь, но, видимо, владелицы решили выделиться и не закрыватся ни от кого вообще. Оттуда исходил теплый сиплый свет и, когда они вошли туда, всё ещё непривыкшие глаза Шото не сразу смогли оглядеть местность. Тодороки обернулась назад и увидела над деревянной аркой вывеску «Lesbian-L-…», третье слово прочитать не успела, ведь Мидория потянула её дальше вглубь, но оно точно начиналось на букву «L». Единственное, что Шото успела точно, так это удивится тому, почему название этого… кафе? было со внутренней стороны заведения. Похоже, немногие знали об этом месте. Их с ног до головы обволокла джазовая музыка, и Тодороки продолжила оглядывать всё вокруг, пока Мидория вела её. Казалось, каждая вещь здесь издаёт от себя тепло и уют. Стены были увешаны настолько, что невозможно было сказать какого цвета обои: картинами, разноцветными флагами и деревянными полочками с абсолютно разными и несочитающимися вещами: можно было выловить взглядом комиксы, огромные пластинки и проигрыватели, наборы кисточек, маленькие скульптуры и пледики. И это только то, что успела заметить Тодороки пока они не зашли в зал. Именно тогда её глаза начали разбегаться. Огромная комната хаотично делилась низкими обгородками, что формой напоминали мыльную пену, вокруг столиков. Те же были то круглыми, то квадратными, то слишком низкими, то высокими, то вообще отсутствовали, будто владельцы заведения сами их и делали, не зная, как угодить клиентам. Но по всей видимости, здесь все были очень даже довольны. Почти за каждым столиком сидели девушки, кто сам, кто парочкой, а кто и целой бандой что-то громко обсуждали и смеялись. Тодороки даже успела заметить как какая-то девушка в топике подтягивалась на турнике в конце зала. В то время как около Шото одна из них с длинным красивым маникюром пыталась сделать фото своей еды в Инстаграм. И это всё было так странно видеть в одном и том же месте. Мидория кивнула барменше, а потом потянулась к Шото и прошептала что-то похожее на: «Займи нам столик, я сейчас», и отпустив её руку, направилась в сторону бара. Шото вздохнула, отпуская чужую ладонь, и, посмотрев на удаляющуюся фигуру ещё раз, решила побыстрее найти им уютное местечко. Ближайший к ним свободный столик был высокий и почему-то делился на два отдельных квадратных, напоминая больше огромные барные стулья. Около них стояли уменьшенные версии стола — настоящие стулья. И это очень позабавило Тодороки, она присела, выжидая Изуку. Откуда же Мидория знает это место? Каждая вещица здесь отдавала заботой и любовью, а люди вокруг только добавляли атмосферности и уверенности в том, что Шото попала в правильное место. Здесь девушка будто оттаивала после долгих лет нахождения в мире без понимающих её людей. Казалось, здесь можно заговорить с каждой посетительницей, и та примет тебя такой, какая ты есть, подбодрит и улыбнется, так, как Изуку всегда делала. Пока не узнала правду. От этой мысли Тодороки напряглась, а перед ней уже появился стаканчик с напитком. — Хороший выбор. — Что? — Тодороки подняла взгляд на Мидорию, которая садилась напротив, придерживая свой напиток в руке. — Я про столик, — она мило засмеялась и отвела взгляд в сторону, — П-прости, что привела сюда так неожиданно и даже не сказала, куда мы идём. Я как-то не подумала, что у тебя могут быть дела или… — Мидория. — Или ты куда-то шла, а я просто попалась тебе на пути, может, ты и не хотела меня видеть ведь я… — Мидория. — Я очень странно вела себя в последнее время. Прости меня, я ещё и, а ты, и это всё… — она нервно перебирала пальцами трубочку и продолжала говорить, но так сбивчиво и тихо, что уже было не разобрать. — Мидория, — Шото потянулась рукой к дрожащим пальцам Изуку, чтобы успокоить, но осеклась, — Всё нормально. Девушка подняла блестящие зелёные глаза, и быстро вытерла их рукавом, смахивая несколько слезинок: — Ох, я, прости… У Тодороки сжалось сердце от того, что она заставила Изуку плакать. На этот раз она всё-таки осмелилась положить свою руку на чужую ладонь. И Мидория не отпрянула от неё. Напротив, мягко улыбнулась, пока слёзы всё ещё блистели на её щеках. — Мне было так стыдно… П-прости. Я просто не могла это… К тебе… подойти, чтобы не распереживаться… — она воткнула свой взгляд в стол. — Это потому что я лесбиянка? — Нет! Нет-нет, совершенно точно нет, — Мидория чуть не вскочила со стула. — Тогда почему тебе было неприятно со мной общаться? — Тодороки выдержала короткую паузу, — Мы ведь всё ещё друзья, да? Неважно какой я ориентации, мне просто хочется общаться с тобой. Как раньше. Даже если «как раньше» никогда не наступит. — Да! Мне тоже хочется с тобой общаться! И б-быть друзьями! И мне не было неприятно! Это всё… просто очень смущающе. — Если хочешь, я не буду ничего говорить и делать смущающего и странного для тебя. — Нет-нет, делай, — Мидория вдруг покраснела, а потом начала быстро объясняться, — Я имею в виду, делай, что хочешь. Ты не должна замалчивать свои эмоции и волнения при себе, мы ведь подруги, и ты можешь мне всё-всё рассказывать. Я всегда тебя поддержу! — Хорошо, — Тодороки улыбнулась и убрала свою руку с чужой ладони, — Я рада, что все недоразумения между нами исчезли. — Д-да, — Изуку посмотрела на свои пальцы, на которых больше не чувствовалось чужого тепла, и подсунула напиток ближе к себе, начиная медленно жевать трубочку, изредка попивая коктейль. Тодороки не собирается признаваться в своих чувствах, не тогда, когда они с Изуку только помирились. Это только усугубит положение и разрушит то, к чему они уже пришли. Шото не собирается своими дурацкими чувствами испортить столь важную дружбу. Она не позволит этой нелепой любви вырваться наружу, ведь тогда Мидория точно будет чувствовать себя неловко. А составлять ей неудобства хотелось в последнюю очередь. — Здесь красиво, — девушка решила изменить тему разговора, — Откуда ты знаешь это место? — но, похоже, вывести разговор на спокойный лад не получилось, ведь Изуку на этот вопрос чуть не подавилась коктейлем. — Я это… — она смотрела куда угодно, только не на Шото, — Мне друг порекомендовал… — Друг? Я думала здесь только для девушек… — А, это, я имела в виду, подруга… — Вот как, — Тодороки многозначительно наклонила голову в бок, — Я рада, что ты показала мне это место… Не знала, что у тебя есть подруги такие, как я. — Такие… как ты? — Лесбиянки. — Шото мысленно чертыхнулась, ведь она опять завела смущающий разговор для Изуку. Мидория крутнулась на месте: — Эм, на самом деле, таких знакомых у меня ещё не было… — и почувствовав на себе несказанный вслух вопрос, продолжила, — Я так сказала, потому что… Ну, на самом деле, я… Просто загуглила… Знаешь, типо набираешь: «места для ЛГБТ людей в моём городе». О боже, это звучит так странно! Прости! Не то, чтобы я искала это для себя! Или… тебя. Мы определенно пришли сюда не потому что ты лесбиянка, ведь мне всё равно на это, а ты можешь ходить куда угодно! — Изуку запнулась и краснеющим лицом опять уставилась в стол. — Ага… — Тодороки абсолютно точно не ожидала такого ответа и уже хотела свести разговор в новое русло, где речь точно не пойдет о её лесбийской сущности, как вдруг мысли оборвал голос Мидории. — Господи, Тодороки, прости, я просто… Не могу так больше! — Т-ты о чём? — Шото испугалась не на шутку, она зашла слишком далеко? Не нужно было допрашивать её так! Сама же хотела не надоедать ей этим, и вот во что всё вылилось. Казалось, Изуку сейчас выбежит из кафе и больше никогда с ней не заговорит. — Я-я… Не хочу больше тебе врать! «Вот как. Значит Изуку всё-таки неприятно со мной общаться. Будет лучше, если я скажу, что не хочу этого тоже. Будет ли ей легче, если она будет думать, что это я не хочу с ней дружить? Ведь если Мидории отвратительно со мной, и это всё из вежливости, то… зачем? Изуку ведь никогда не скажет, что ей плохо, а ведь будет терпеть до последнего». Тодороки не хотела, чтобы Изуку терпела её, и поэтому: — Я не хочу больше общаться с тобой. — Я люблю тебя! Их синхронное «что?» заполнило жужжащий зал. «Мидория. Сказала. Что. Любит. Меня?» — Ах, боже, вот как… — Изуку залепетала тихо и под нос, — Прости, я должна была понять, что ты не хочешь со мной общаться после всего того, что случилось, и моего поведения… Я действительно вела себя ужасно… Ещё и, — Мидория начала хныкать, — подумала, что если ты… лесбиянка, то тоже… это… чувствуешь… Сейчас я понимаю, как это глупо звучит, прости… Я не хотела… Я сейчас уйду… Тодороки несколько секунд хлопала ресницами, а потом подошла к девушке и сильно обняла её. — Почему ты это делаешь, — всхлипнула Изуку, — Я же противна тебе… Шото лишь склонилась ближе и прошептала: — Я тоже тогда врала, что хочу быть только твоей подругой, ведь я… — Тодороки набрала побольше воздуха в лёгкие, — Люблю тебя, Изуку.