Военная дисциплина

Удивительно, сколь быстро терялся счёт времени в тюремной камере. Военный каземат не мог похвастаться наличием окон, а уж на прогулку тут не выводили и подавно. Флок пробовал отслеживать время по сменам часовых, но быстро сбился. Поэтому, когда послышался лязг замка и решётка тяжело отодвинулась, Флок не смог даже прикинуть, сколько времени прошло с момента его заключения под стражу. По ту сторону клетки его ждали двое рослых мужчин с глубоко рельефными лицами, точно у статуй. Флок узнал их: личные охранники капитана Леви. Не то, чтобы Леви вообще был нужен охранник. Возможно, именно потому эти двое и служили ему не более чем мальчиками на побегушках. По их давлеющим взглядам и наручникам, тотчас же надетым на его заломленные за спину руки, Форстер смекнул, что его не выпускать пришли. Должно быть, предстоял допрос. Его долго вели вверх по лестнице, затем — по узким запутанным коридорам. Ни одного окна, ни одной распахнутой двери по дороге не встретилось, и Флок всё ещё мог лишь гадать, день сейчас на дворе или ночь. Комната, в которую его небрежно втолкнули, совсем не была оборудована для допросов: обычная гостиная или комната отдыха. Пара обитых недорогой светло-бежевой тканью диванов друг напротив друга, между ними — небольшой приземистый столик. В углу комнаты — кресло. Окна тоже имелись в наличии, вот только плотные гардины всё так же не позволяли разрешить загадку о времени суток. Одинокой настенной лампы явно не хватало даже для такого не слишком просторного помещения — в комнате царил полумрак. Это всё, что Форстер успел отметить прежде, чем услышал хлопок двери у себя за спиной и знакомый голос проговорил: «Присаживайся, Флок. Не стой». Сказать по правде, Флок несколько успокоился при виде Армина и Жана. Он ожидал встретить здесь командора Ханджи и капитана Леви с набором соответствующих случаю инструментов. — Может, сперва снимете с меня наручники? — решив воспользоваться ситуацией, предложил Флок, но Жан нахмурил брови: — Делай то, что тебе говорят. Обидно, когда вчерашние приятели теперь обращаются к тебе таким тоном. Впрочем, Кирштейн никогда не отличался особой обходительностью, как и аккуратностью: лёгкая домашняя рубашка, в которой он почему-то сейчас щеголял, была мятой, а небрежно накинутая поверх неё форменная куртка делала бы его вид почти комичным… если бы Жан не был так серьёзен. Армин, как и всегда, сохранял безмятежное спокойствие. Его длинный коричневый плащ был аккуратно застёгнут на все пуговицы и смотрелся бы даже уместно, не будь на дворе середина июня. Или… не мог же Флок незаметно для себя просидеть в камере до осени? Ему ужасно хотелось поинтересоваться об этом, а также о том, что за маленькую коробку Армин принёс с собой. Но сейчас он не в том положении, чтобы спрашивать о чём-то первым. Флок охотно послушался Жана, приземляясь на диван: в камере таких удобств он был лишён. Подручные Леви переглянулись, кивнули друг другу и удалились, оставив троих из сто четвёртого кадетского выпуска наедине. Арлерт и Кирштейн присели на диван напротив. Флок ждал, но его сослуживцы молчали. Жан молчал нервно, то и дело дёргая плечом. Армин молчал целенаправленно и не сводил с Форстера глаз. Когда напряжение в комнате достигло точки кипения, Флок не выдержал: — Я ничего не расскажу! — А мы ничего и не спрашиваем, — Армин, кажется, впервые за всё это время моргнул. — Мы всё знаем, Флок. Знаем, когда ты помогал Эрену с Еленой встретиться и почему. Знаем, кого из новобранцев ты втянул в эту заварушку. Не знаем только, зачем. Но об этом уже мы будем спрашивать Эрена. Я даже не ожидаю, что он посвятил тебя в детали своего плана. — Вы теперь, ребята, говорите об Эрене как о хитроумном преступнике, — Флок медленно переводил взгляд то с Армина на Жана, то обратно. — От Жана я бы ещё ожидал, но ты, Армин… Ты лучше всех должен знать, что его намерения благородны. Эрен — единственный, кто заступился за народ Элдийской империи за последние пять… Нет! — Форстер вскочил. — За последние сто лет! — Сидеть, — холодно одёрнул его Армин и добавил уже куда мягче: — Пожалуйста. Флок шлёпнулся задницей обратно на диван — больше не в знак послушания, но от неожиданности. Прежде подобных интонаций от Армина он не слышал. Сейчас, однако, важнее было другое. — Армин… Неужели ты не хочешь освободить его? — Флок повесил голову и бросил на Арлерта грустный взгляд исподлобья. — Он — твой лучший друг, как-никак. Жан заметно напрягся, фыркнул, но его спутник лишь кротко прикрыл глаза. — А ты, оказывается, лицемер, Флок, — Армин буднично вздохнул, наклоняясь ближе, и отсвет лампы тревожно заиграл на округлостях его молодого лица. — Не ты ли четыре года назад корил Эрена и Микасу за желание спасти друга? Не ты ли призывал отбросить личные привязанности? Знаешь, а я ведь с тобой был согласен и согласен до сих пор. Эрен — мой друг, но если я должен пожертвовать этой дружбой ради блага своего народа — я пожертвую. А чем готов пожертвовать ты? Военной дисциплиной? — Чем угодно! — не раздумывая, бросил Флок Арлерту в лицо. — А уж военной дисциплиной — и подавно! Армин ничего не ответил. Встал, взяв с собой коробку, и отошёл в угол комнаты, за кресло. Флок приподнялся, желая увидеть, что он там делает, но за широким плечом Жана было не увидеть. Кирштейн же сдвигаться не собирался, лишь скрестил руки на груди: — Осторожнее со словами, Флок. Не то пойдёшь под трибунал. Или думаешь, пара ночей в карцере — наказание? Кажется, ты забыл, что такое военная дисциплина. — Ничего, — подойдя к спинке дивана, Армин положил ладонь Жану на плечо, — мы ему напомним. О каменный пол тяжело, гулко застучали каблуки. Медленно, вальяжно Армин обошёл диван и встал подле столика. С пуговицами он не спешил, расстёгивал медленно, а когда закончил, позволил плащу лениво упасть с его голых плеч. Тело у Арлерта стройное, субтильное — всегда таким было — но, утянутый чёрным кожаным корсетом, его стан кажется невозможно тонким. Его узкие, обтянутые короткой кожаной юбчонкой бёдра покачиваются туда-сюда, мучительно изгибая корсетные кости, когда Армин прохаживается вдоль комнаты на высоких ботильонах. Так вот, что он притащил с собой в коробке! Флок обдаёт нового, не виденного прежде Армина взглядом с ног до головы. Да, на любом другом парне — том же Жане — такой наряд смотрелся бы скорее потешно, но на Армине — сидит как влитой. Можно было бы решить, что шились эти шмотки специально для Арлерта, если бы не зазор между грудной частью корсета и плоской грудью юноши. Чёрт, а корсет-то женский! Флок почти смеётся. Точнее, нет. Он смеётся. Смеётся, говорит: — Отличная из тебя девка, Армин. Что, решил в профурсетки… Удар ботильоном прилетает откуда-то совершенно из пустоты, мигом сшибает Флока на диван, едва тот не переворачивая. Что-то долго, мелко стуча, катится по полу. Флок сначала не понимает, что именно, а потом его рот заполняет откуда-то сверху, с нёба, горячая жидкость. Она мешается, сочится между губ, и Флок вытирает рот о подлокотник дивана, пачкая тот в густой сукровице. — Не кричи, если дорожишь оставшимися зубами, — предупреждает Армин. Форстер смотрит на него в неверии. Даже познав на своей шкуре все те тренировки и битвы, через которые прошёл Армин, глядя на него, с трудом представляешь, что он может так сильно бить. Так сильно. И так больно — Флок наконец чувствует. Верхнюю челюсть ломит всю, целиком, и сложно сказать, какого зуба Флок лишился, но проверять ему пока страшно. Страшно и противно от самого себя. Флок ощущает, как из носа на верхнюю губу его бегут жидкие сопли. Глаза щиплет, но это не от слёз, нет. Всего лишь реакция организма. Форстер переводит затуманенный взгляд на Жана. Кирштейн всё так же развалился на диване со скучающе-недовольным видом и, скрестив руки на груди, будто отгородил себя от всего здесь происходящего. Но ему это не нравится. Ему не может, не может это нравиться! Жан не такой — Флок знает. — Что, не прекратишь это? — кряхтит он Кирштейну, сглатывая кровавую слюну. — Гражданских уёбков в Либерио ты жалел, а своего товарища тебе не жалко?! Жан неуютно отворачивается, всего на секунду, потом смотрит куда-то Форстеру за плечо, и затем вновь — ему в глаза. В этот раз Кирштейн глядит с жалостью и сдавленным отвращением. Глядит — но ничего не делает. — Эрен не предупредил, что за свои поступки придётся отвечать? — склонив голову, Армин устало потирает затекшую шею. Флок усмехается рваными губами: — Чтобы сломать солдата, нужно больше, чем один выбитый зуб. Эрен знал, что я готов. — Как ты свято веришь и в Эрена, и в пресловутую «дрожь земли». Неудивительно, что Эрен выбрал тебя, не сказав нам с Микасой ни слова. Ему и нужен был фанатик, который поверит на слово, безо всяких доказательств. — Хочешь сказать, я… — Молчать, — Армин спокоен. И с таким же спокойствием тяжёлая платформа с длинным острым каблуком вбивается в спинку дивана в миллиметрах от лица Форстера. Арлерт при этом без труда балансирует на одной ноге, а юбка на нём задирается донельзя, обнажая едва прикрытый тёмными трусиками бугорок члена. Флоку хочется злиться, хочется бояться, хочется дерзить. Но всё, о чём получается думать, это то, какой Армин гибкий и пластичный, раз так легко и высоко задирает ноги. Форстер мельком глядит на Жана. Тот совершенно не удивлён — явно не впервые застаёт такое зрелище. Интересно, кто был первой жертвой. Неужели Жан? Жан, наверняка он! Иначе почему ещё бы Арлерт позволил ему смотреть? — Веришь в правильность Эрена, в его альтруизм после того, как он на твоих глазах готов был поступиться судьбой народа ради личных чувств? Отвечай! — В-верю… — мямлит Флок. В следующий миг ботильон молотом бьёт его в грудь, пригвождая к спинке дивана, заставляя распрямиться. Стальной каблук до рези продавливает кожу меж рёбер. Форстер хочет вздохнуть — и не может. Перед его глазами разноцветными мушками бежит благоговейный ужас. Тот Армин, что коротал часы в кадетской библиотеке. Тот Армин, что лежал в ожогах на крыше дома в Шиганшине. Тот Армин, что сдержанно улыбается и смотрит на всех удивлёнными глазами. Флок понимает, что никогда не знал этого человека. — А сказать тебе, почему ты веришь в это? — спрашивает Армин, но ответа Флока не дожидается. — Потому что ты подобен барану, которому, чтобы жить, нужен пастух. Ты следуешь за тем, кого считаешь правым. Следуешь ради того, чтобы следовать. Подчиняешься ради подчинения. Даже сейчас, подчиняясь мне, казалось бы, против воли, ты испытываешь к этому неподдельную страсть. Скажи, Жан, разве я не прав? Флок видит, как за спиной Армина Жан понимающе усмехается. Почти слышит эту усмешку, но — весь мир вмиг глохнет, когда ботильон съезжает вниз по торсу Флока и придавливает через холщовые штаны его эрегированный хер. Снизу живота тут же бьёт сладкий густой разряд, а когда Армин давит сильнее, перед взором Флока отпечатывается чёрное пятно. Наручники, и без того тесноватые, сжимают его заведённые за спину запястья, клацая друг о друга. Диван скрипит, когда Флок принимается ёрзать задницей по нему, надеясь хоть немного потереться членом о жёсткую подошву. — Не смей, — велит Армин. Флок замирает. Его яйца постепенно тяжелеют, а напряжение в стволе нарастает до ломоты. Армин водит мыском по намочившей штаны головке, едва покачивая ладным голым бедром, которое Флок нестерпимо хочет всё изнюхать, излапать, искусать. Но нельзя. Не позволено. У Армина тоже стояк. Флок это видит со своего ракурса слишком хорошо — даже плотной юбке не скрыть. Поэтому Флок решает попытать удачу. — Развяжи мне руки, пожалуйста, — молит он, наслаждаясь тем, как горит грудь в месте, где ещё недавно стояла подошва. — Развязать? И отпустить тебя? — Армин сочувственно качает головой. — Ты арестован, Флок. Мы не можем отпустить тебя, но… — Армин оглядывается через плечо. — Жан, поможешь? — А сам просил меня не влезать, — напоминает Жан, но нехотя встаёт, вертя на пальце кольцо с одиноким ключом. Отперев наручники за спиной Флока, Жан тут же перехватывает освободившиеся запястья спереди и вновь сцепляет их двумя металлическими кольцами. Но Флоку и этого достаточно: в таком положении его рукам куда удобнее. А ещё он может… Или нет? Форстер вопросительно поднимает глаза и, получив кивок от стоящего над ним Армина, неуклюже лезет скованными руками за своим членом. Тот уже покраснел, надулся венами и реагирует на каждое — даже самое лёгкое — касание. Флок водит по стволу пальцами, иногда задевая его холодным металлом, гладит головку, старательно толкается себе в руки. Щёки его горят со стыда оттого, что он здесь не один. Оттого, что за его действиями наблюдают сразу двое. Флок кажется себе омерзительным в их глазах, похотливым и жалким, и от одной этой мысли у него слюни текут. В прямом смысле. Армин, с которого Флок не сводит глаз, едва заметно хмурится, а потом приоткрывает губы: — Стоп. Его приказ едва слышный, но даже так Флок беспрекословно его выполняет. — Посмотри, — Армин ставит согнутую в колене ногу на низкий столик у дивана. В слабом свете жёлтой лампы на носке ботильона едва различимы подсыхающие капельки крови: должно быть, упали с подбородка Флока, когда Армин наступал ему на грудь. Форстер знает, чего от него ждут. Он знает, что делать. И, чёрт подери, как же он кайфует с того, что способен понимать повеления своего господина с полуслова. Флок съезжает с дивана и устраивается перед столиком на коленях, чуть расставив их, чтобы было легче дрочить. Челюсть всё ещё ломит, и Флок осторожно отхаркивает в сторону лишнюю кровь и крошку выбитого зуба. Лишь после этого он позволяет себе впервые пройтись языком по гладкому мыску. Тщательно слизав следы крови, Флок принимается полировать мокрым от сукровицы языком массивную платформу. Руки его ходят по скользкому от естественной смазки пенису, то и дело царапая отросшими в заключении ногтями кожу. Чуть-чуть потереть бы как следует — и он бы кончил, но вместо этого Флок сам сжимает свой хер у основания, продлевая добровольные мучения. Армин это, конечно, замечает: — Хороший мальчик, — и приподнимает ботильон, чтобы Флок смог вылизать горькие подошвы, которые после смрада тюремных камер кажутся ему сахарными. Острие каблука проезжается по подсохшим губам, толкается внутрь, и Флок охотно обсасывает его, будто леденец. Армин высится над ним, стройный и полный сил, как молодая осина, и его холодные океанские глаза пробивают стилетом колотящееся в предоргазменной истерике сердце Флока. Он так и не кончает. В последний момент Армин отнимает ногу от его губ и говорит: — Хватит. Флок слушается. Но Флоку не хватит. Флоку мало. Мало этой силы, этой безоговорочной власти, заставляющей сдаваться без боя. Может ли быть, что он и впрямь поставил не на того человека? Неважно, поведёт ли кто-нибудь великую Элдийскую империю в бой, если весь мир в конце концов будет вылизывать ей ноги.

***

— Тебя выпустят через пять дней, — мурлыкал Армин, перебирая волосы Флока, который — с разрешения, конечно — положил голову Арлерту на колени. — Эрен сидит в одиночке. Ни у кого нет доступа к нему, кроме своих. Если Елена или Зик захотят передать ему сообщение, они сделают это через тебя. А ты обо всех подобных контактах будешь сообщать нам. Благодаря тебе, мы сможем защитить народ Парадиза от любой напасти и от любого заговора. — Так точно! — Флок тут же вскочил, думал отдать честь, но помешали вновь застёгнутые за спиной наручники. — Нам пора, — Жан, дремавший на соседнем диване, поднялся, накинул на Армина плащ и громко свистнул. Помощники Леви, очевидно, ждавшие за дверью, тут же ворвались в комнату и сгребли Флока под руки. Тот и не думал сопротивляться: сам гордо зашагал впереди них. Стоило двери за ними закрыться, Армин устало зевнул: — Всё, как сказала Ханджи, да? Жан лишь угрюмо пожал плечами: — Кто знал, что это сработает?