***
Их шаги гулко разносились по пустому коридору. Мюллер шел чуть правее, Штирлиц — левее. У часовых была смена караула и никто не отдавал честь двум офицерам — они были здесь только вдвоем. Штирлиц изобразил на лице дежурную улыбку, едва заставляя себя вслушиваться в слова Мюллера. Группенфюрер говорил долго и красноречиво, что было совершенно ему несвойственно, но ради того, чтоб переманить Штирлица в свое подчинение, он готов был еще не так расстараться. Разговор в коридоре, где каждый мог подслушать и донести, был неудобен Мюллеру, но штандартенфюрер упорно избегал общения с ним в более комфортной обстановке, так что приходилось идти на риск. — Подумайте только, ведь вы ничего не теряете. Будете рассказывать мне о поползновениях своего шефа и не более, ничего криминального я не потребую. Просто небольшая услуга старику Мюллеру. — Всегда полагал, что такого рода услуги стоит называть шпионажем, — вяло парировал Макс, устав отбиваться от назойливого внимания группенфюрера. — Называйте как угодно. Это не замарает вашей чести, если подобные вещи коробят вас. Я ведь всего лишь беспокоюсь о моем добром друге и хочу знать, что он в полном порядке. Они почти дошли до кабинета Шелленберга, когда Штирлиц ускорил шаг. — Я подумаю над вашими словами, — бодро соврал штандартенфюрер. — Извините, но я сейчас должен зайти к вашему другу по срочному делу. Макс приподнял правую руку с зажатой в ней красной папкой, как бы показывая, что действительно несет шефу важные документы. Мюллер нервно дернул головой и сжал челюсть, но ответил довольно дружелюбным тоном. Мимика всегда выдает его, подумалось Штирлицу. Сколько бы группенфюрер не пытался выглядеть безобидным дружелюбным стариком, — его выдает этот холодный взгляд и играющие желваки. Перешагнув порог приемной, Штирлиц не задержался у секретаря и прошел мимо небольшой очереди. Шелленберг дал распоряжение впускать штандартенфюрера всегда и при любых обстоятельствах — об этом все знали и не рисковали препятствовать. — Бригадефюрер, — Штирлиц прищелкнул каблуком и слегка склонил голову. Шелленберг заканчивал говорить по телефону и жестом велел Максу подойти ближе. — Доброе утро. Как прошел допрос? Вы провозились всю ночь, — поинтересовался Вальтер, вешая трубку. — Вполне плодотворно. Он был нашим сотрудником и знает методы ведения допроса. Я не стал устрашать его. — Провели джентльменскую беседу? — Что-то вроде того, — Штирлиц присел на стул рядом с рабочим столом шефа. — Я узнал, что у него есть любимая дочь, и мы довольно долго обсуждали, как именно я сделаю все для сохранения ее жизни, если он выдаст информацию. — И он выдал, — подытожил бригадефюрер. — Отличная работа. Штирлиц внимательно присмотрелся к Шелленбергу, не скрывая удивления во взгляде. Обычно глава Шестого отдела с куда большим интересом относился к работе своих подчиненных и любил задавать множество уточняющих вопросов. Сегодня же его не интересовали никакие детали, да и в целом выглядел шеф откровенно вяло. — Вы сегодня не в духе, — осторожно заметил Штирлиц. — Проблемы? Шелленберг встал со своего места и присел на край стола, поближе к Максу. Достал пачку своих любимых сигарет и закурил одну. — Рабочие моменты. Как всегда. Штирлиц отложил в сторону папку с документами на подпись, поднялся на ноги и нагло разместился между бедер бригадефюрера, как бы разрушая этим барьер между шефом Шелленбергом и своим любовником Вальтером. — Можете рассказать мне, — Макс аккуратно сжал чужое плечо в знак поддержки. — В Берне рассекретили несколько важных точек, Мюллер завербовал часть моих людей, которые считались достаточно надежными. Я провел чистку кадров, но тенденция удручает, — вздохнул глава разведки, провожая унылым взглядом колечки сигаретного дыма в воздухе. — Скоро и вам предложат работать против меня. Штандартенфюрер поджал губы и отвел взгляд к окну. Вальтер, сощурившись, внимательно осматривал его профиль. — Уже предлагали, верно? Снова молчание в ответ. — И не раз, — кивнул своим догадкам бригадефюрер. — Вполне ожидаемо. Надо полагать, снова Мюллер подсуетился. В голосе Шелленберга не было слышно ни жалости к себе, ни злости к своему извечному сопернику. Затушив окурок, шеф потянулся к другой сигарете, но сильные руки Макса не дали ему добраться до пачки. Штирлиц прижал Вальтера к себе как можно крепче, коснулся его лба своим и заставил смотреть себе прямо в глаза. — Я не предам вас. Вы это знаете. Я никогда не предавал и не отступлю сейчас. — Зачем вам это? — горько усмехнулся Шелленберг. — Пока что еще удается держать ситуацию под контролем, но мы на грани мира, стоит это признать. Когда все рухнет, вы сможете исчезнуть, не прощаясь, а я — нет. Штирлиц очень хотел найти правильные слова, чтобы одной меткой фразой донести все свои мысли на этот счет, но, к своему великому сожалению, не очень хорошо умел вести душевные беседы. Он видел в глазах Шелленберга растерянность, усталость, страх предательства и не знал, что со всем этим можно поделать. Так и не подобрав нужных фраз, Штирлиц перенес правую ладонь на затылок Вальтера и слегка надавил, вынуждая приблизиться. — Вы сами знаете мотивы моих поступков. Я останусь рядом. Мы вместе переживем все это. Что бы ни случилось, я всегда подставлю вам свое плечо, — сказал Макс с непоколебимой уверенностью. Он мягко улыбнулся и накрыл губы Вальтера своими, целуя с силой и нежностью одновременно. Ощутив себя во властных объятиях Штирлица, Шелленберг расслабился и отдался столь пленительному ощущению спокойствия и комфорта. Вдруг подумалось, что за этими широкими надежными плечами ему не грозят никакие опасности. Еще не скоро оторвавшись от сухих губ Штирлица, Вальтер уткнулся Максу куда-то в ключицу. — Я верю вам.***
Прислуга закончила с приготовлением ужина и ушла еще час назад. Макс успел принять душ и переодеться в домашнее, но к еде не притронулся. Он ждал Шелленберга из длительной командировки и хотел провести вечер с ним, а не просто поесть и уйти спать. Заглянув в бар, Штирлиц обнаружил там несколько бутылок вина и коньяк. Не зная, что сегодня предпочтет шеф, достал все сразу и поставил на стол рядом с запеченным картофелем. Хотя Шелленберг был страстным любителем кофе и обычно предпочитал именно этот напиток всем остальным, по вечерам он все же чаще склонялся к алкоголю. Помогает уснуть, как однажды сказал он Штирлицу. Размышления штандартенфюрера о целесообразности свечей за обеденным столом прервала резко погасшая лампочка. Гул самолетов и свист снарядов подсказали, что в ближайшие часы на электричество рассчитывать не стоит. Подкинув в камин дров и сменив свечи на железном подсвечнике, Штирлиц выглянул в окно. Там он обнаружил отъезжающую машину и шефа, медленно шагающего по дорожке к входной двери. Замок тихо щелкнул и Макс с подсвечником в руках поспешил в коридор. — Отлично, вот и свет, — фыркнул бригадефюрер, освобождаясь от сапог и кожаного плаща. Сегодня он был в военной форме, которую надевал только по особым случаям и страстно ненавидел в обычные дни. Разведчик, искренне полагал он, недолго сможет разведывать что бы то ни было, если будет на каждом шагу разоблачать свою принадлежность режиму. — Бомбежка, что поделать. Вальтер снял головной убор и последовал в гостевую за Штирлицем. Устало упав в кресло, он вытянул ноги и блаженно улыбнулся. Штандартенфюрер отставил подсвечник и взял в руки три бутылки с алкоголем. Дождавшись кивка в сторону красного вина, откупорил бутылку и вручил наполненный бокал Шелленбергу. — Помните наш разговор о женушке? — отпив вина, бригадефюрер довольно зажмурился. — Вы стали справляться еще лучше. На этот раз мы даже имеем приличного вида ужин. Как это удачно, что вы остались в Берлине и смогли меня встретить. Штирлиц скрыл понимающую ухмылку. Он прекрасно знал, чьими заботами не мог выезжать за пределы столицы каждый раз, как у самого шефа намечалась длительная командировка. Эту закономерность штандартенфюрер заметил довольно быстро. Шелленберг всегда возвращался из поездок чуть раньше положенного срока и направлялся прямиком в квартиру Штирлица, либо же на дачу господина Бользена. Там он любил проводить несколько дней, прежде чем возвращаться на работу или к себе домой. И Вальтер очень раздражался, если эти драгоценные пару суток наедине от всего мира Штирлиц не мог посвятить ему. То Макс находился в Швейцарии, то в Мюнхене, а то и вообще возле линии фронта. Потому и оставался штандартенфюрер невыездным, чтобы ночевать дома и всегда иметь возможность встретить Шелленберга. — Да, большая удача, — улыбнулся Штирлиц. Бригадефюрер осушил первый бокал и находился на середине второго. Хорошее вино на пустой желудок быстро разморило его, и расслабленный Вальтер не желал сейчас ничего иного, кроме как наслаждаться теплом и покоем. Несмотря на чувство голода, ему недоставало сил даже привстать за тарелкой с ужином. Штирлиц приблизился к креслу и присел на колени между ног шефа. Пока тот не успел опомниться, расстегнул молнию на форменных брюках. — Что вы… ооох, — выдохнул Шелленберг, едва не выронив бокал. Макс задорно улыбнулся и повторил движение языком по чувствительной головке. — С возвращением домой, бригадефюрер.***
В компании фрау Заурих было уютно как никогда. Штирлиц медленно цедил коньяк, с умилением глядя на неловкую игру пожилой женщины в шахматы. — Сейчас-сейчас, — сказала она взволнованно. — Вы решительно не даете мне возможности подумать! Штирлиц добродушно фыркнул в кулак — обычно фрау Заурих играла довольно неплохо, но когда партия сулила ей поражение, изобретательная дама тут же перекручивала все ходы по одним ей известным правилам. Штандартенфюрер позволял ей подобные маленькие шалости, только прибавляющие фрау Заурих очаровательной детской непосредственности. — Габи вчера принесла пол бутылки вкуснейшего ликера, — поделилась женщина, подслеповато разглядывая расположение фигур на доске. — Давненько мне не попадалось чего-то столь же тонкого на вкус. — Вы любите ликер? — поинтересовался Штирлиц, делая ход ладьей. — Это дамский напиток, дорогой господин Бользен. Для нежных созданий не подходит пиво и коньяк, — сказала фрау Заурих наставительно. Тонко звякнул колокольчик у двери, и вскоре к столику игроков присоединилась сама Габи. — Полагаю, дело идет к мату, — сказал она, присаживаясь около своей приятельницы. — Нам пора, фрау Заурих. Как и ожидалось, штандартенфюрер одержал убедительную победу. — Отчего такая спешка? — улыбнулся Штирлиц. — Я собирался дать вам возможность отыграться. — С радостью бы согласилась, но Габи права. Сегодня с восьми часов прекращается работа общественного транспорта, а нам добираться домой минимум два часа. Нужно выходить прямо сейчас — если мы еще задержимся, то, боюсь, останемся ночевать на улице. Штирлиц задумчиво повертел в руках белую деревянную королеву. Он, конечно же, знал, что в городе объявлен комендантский час — тема целесообразности его введения неоднократно обсуждалась в Управлении. Но на него самого, как офицера СД, указ не распространялся, и Штирлиц как-то подзабыл, что не все могут спокойно сидеть в Элефанте хоть до самой ночи. — А если в вашем распоряжении на этот вечер окажется личный водитель? На машине дорога займет всего получаса, и мы сможем сыграть еще несколько партий. Лицо фрау Заурих тут же просияло неподдельным счастьем. Ей очень не хотелось ехать в свой холодный сырой дом так рано, чтобы остаток вечера провести под канонаду очередной бомбежки. — Господин Бользен, это было бы так чудесно! — женщина принялась вновь расставлять фигуры на доске к началу новой игры. — Но мы не станем вам обузой? — спросила фрау Набель, озабоченно нахмурившись. — Что вы такое говорите, Габи? — фрау Зуарих возмущенно всплеснула руками. — Господин Бользен очень добр, он просто не мог не предложить свою помощь двум дамам. Штирлицу было нечего добавить, осталось лишь утвердительно кивнуть. Реванш закончился победой штандартенфюрера, следующий за ним — точно так же. Просидели игроки до позднего вечера и уставшие женщины были рады вдвойне, что на выходе их дожидалась комфортная машина. К себе Штирлиц попал поздно. Дом фрау Заурих, где они жили вместе с Габи, находился в другой части города, а по дороге обратно пришлось изрядно поплутать, объезжая заваленные обломками улицы. Поставив машину в гараж и закрыв ворота, Штирлиц бросил быстрый взгляд на свой дом — в окне гостиной угадывался едва заметный огонек от свечи. Кажется, его дожидались. Шелленберг сидел в глубоком кресле у камина и читал какие-то документы, щурясь и старательно всматриваясь в буквы в неровном свете огня. — Вы сегодня поздно. Как фрау Заурих? Вы дали ей возможность выиграть? В свое время Штирлиц был расстроен и напуган тем, что его привязанность к пожилой фрау стала известна начальству. Несчастная женщина и так достаточно натерпелась, и штандартенфюрер сильно опасался, как бы ее жизнь не оказалась в опасности из-за связи с ним. Опасения эти, впрочем, быстро рассеялись — Вальтер не был человеком фанатично жестоким и ради развлечения людей не убивал. Его скорее забавляла явная расположенность своего подчиненного к фрау Заурих и теперь шеф время от времени справлялся о ее самочувствии. — Сегодня я был в ударе и одержал сразу несколько блестящих побед подряд, — штандартенфюрер подвинул второе кресло поближе к источнику тепла и удобно разместился рядом с Шелленбергом. — В ее доме все еще плохо топят? — Увы, — кивнул Макс, разворачивая так и не прочитанную утреннюю газету. — Она мать солдата, погибшего на войне. Полагаю, что в скором времени смогу выбить для нее некоторые льготы. — А фрау Набель? — Вальтер отложил бумаги и одарил Штирлица пристальным взглядом. Тот, впрочем, перемены в настроении шефа не заметил и продолжил спокойно листать газету. — Габи? Она похорошела и стала модно одеваться. Шелленберг сцепил руки в замок и уже откровенно нахмурился. — Вы находите ее привлекательной? Тут уже Штирлиц заметил, что разговор ушел куда-то не туда и отложил газету в сторону. Тяжелый взгляд Вальтера мог бы потушить камин и вновь сию же секунду его разжечь. — Привлекательной? Ну естественно. Она молода и хороша собой, — пожал плечами Штирлиц. — И наверняка составила бы вам хорошую партию? — холодно поинтересовался Шелленберг. Штандартенфюрер с большим трудом удержался от улыбки. Он уже давно понял, что в их с фрау Заурих дуэте Вальтер считал излишним присутствие Габи. — Вполне возможно. Шелленберг сухо кивнул, в уме прикидывая, будет ли смотреться правдоподобно смерть молодой немки от несчастного случая. Штирлиц же одним слитным движением покинул свое кресло, приблизившись к бригадефюреру вплотную. — Вполне возможно, если бы я хоть сколько-нибудь ею интересовался, — фыркнул Макс, уже не скрывая хитрой ухмылки. — Но мое сердце занято, о чем Габи давно известно. Штирлиц наклонился чуть ниже и накрыл упрямо сжатые губы Вальтера. Тот еще попыхтел немного для солидности, но на поцелуй все же ответил — самозабвенно и жадно. Тем вечером, сам того не подозревая, штандартенфюрер спас жизнь фрау Набель.***
— Нет, Штирлиц, ни за что! — возмущенный бригадефюрер проворно увернулся от ложки с медом. — Что вы как малое дитя? Начальнику Шестого отдела не положено долго болеть, — увещевал его Штирлиц, сидя в фартуке на краю кровати. — Мюллер совсем распустился и скоро посадит Шольца в ваше кресло. Шелленберг до того изумился подобному заявлению, что совершенно упустил из виду коварную ложку. Он страдальчески скривился от приторного вкуса во рту. — И где вы только эту дрянь раздобыли? — У знакомого пчеловода. С большим трудом, между прочим, так что не упрямьтесь, — Штирлиц не дал больному шанс сориентироваться и срочно закрепил успех еще одной порцией меда. Вальтер посмотрел на него до того обиженно, как на самого последнего предателя. Штандартенфюрер виновато пожал плечами, мол, выбора нет, надо же как-то лечиться. — Шутки шутками, но если серьезно, что там без меня происходит? — Шелленберг взял с прикроватной тумбочки градусник и укутался в одеяло. — Мне периодически докладывают, но полное мое доверие заслужили только вы. Ваши сведения всегда максимально точны. Штирлиц убрал баночку с медом на передвижной столик. — Ничего особенного. Среди внедренной агентуры провалов пока еще не было, но некоторые точки кажутся мне ненадежными. Мюллер снова пытался переманить некоторых ваших ближайших подчиненных. — Вот старый черт, — Вальтер нервно пожевал губу. — Нужно выловить возможных дезертиров. — Я уже занялся этим, — кивнул штандартенфюрер. — Все не так плохо — после недавней чистки кадров ваш аппарат стал куда более сплоченным и даже Мюллеру теперь сложно отыскать лазейку. — А что насчет вас? — Шелленберг достал градусник и, мельком взглянув, расстроенно отдал Штирлицу. — Тридцать восемь и два. — Я был бы его самым надежным оружием против Шестого отдела, но о подобном нечего и мечтать. Думаю, даже Мюллер уже понял это и оставил свои попытки в прошлом. — Макс аккуратно уложил градусник в чехол и убрал в прикроватную тумбочку. Шелленберг кивнул, в общем-то вполне довольный обстановкой на работе. Очень не хотелось бы из-за несчастной простуды отойти от дел, а по возвращении обнаружить червоточины в самом сердце так долго налаживаемого механизма. — Теперь отдохните, — Штирлиц снял фартук и, свернув аккуратной трубочкой, положил его к банке меда. — Вы уже идете на поправку. Думаю, неделя-полторы и можно выходить на работу. — Отдыхать? А вы куда же? — растерялся Шелленберг. Штандартенфюрер взял с полки сборник сочинений немецких классиков и сел в глубокое кресло рядом с постелью Вальтера. Не желавший оставаться в одиночестве, бригадефюрер довольно кивнул и, получше укутавшись, забылся крепким целебным сном.***
С трудом сглотнув ком в горле, Штирлиц отчаянно обругал себя за недальновидность — ну что ему стоило вшить капсулу с ядом в какой-нибудь потайной карман мундира? В сыром подвальном помещении едва горела одна тусклая лампочка, но ее вполне хватало, чтобы увидеть самое главное. Большой крюк по центру, на который подвешивали допрашиваемых в максимально болезненной позе, столик с набором инструментов, от одного вида которых стыла кровь в жилах. Мюллер смотрел на него холодно, и Штирлицу вдруг подумалось, что на этот раз душевной беседой ему не отделаться. Допрос продолжался несколько часов, а штандартенфюрер все прокручивал в голове, откуда мог быть прокол с его стороны. Связи он не ждал, никто из его людей в гестапо не попадал, так что выдать Штирлица было попросту некому. Хотя полной уверенности в таком вопросе быть не может. В прошлый раз о провале Кэт он узнал случайно, просто вовремя покинув свой кабинет, мимо которого несли ее передатчик. Хлесткий удар по ребрам изгнал из головы все мысли. Мюллер обвинений пока не выдвинул и даже ничего толкового не спросил, предпочитая для начала обработать как следует опытного сотрудника. Он знал, что хитростью Штирлица не взять, потому сделал ставку на измор. Суставы арестованному все же выкрутили — в этом помог тот самый крюк, замеченный штандартенфюрером при входе. Губа разбита сильным ударом кулака, перед глазами все плыло от прихлынувшей к низко опущенной голове крови. Мюллер работал без вдохновения, но с присущим ему усердием, и Штирлиц с ужасом подумал, что такими темпами он скоро будет готов выдать любые тайны, о которых его спросят. На свою беду, знал он немало. — А вы молодчина, — пропыхтел вспотевший группенфюрер. — Я всегда восхищался людьми вашего сорта — стойкими и мужественными. Шеф гестапо подал знак своему помощнику и тот принес из дальнего угла камеры простой деревянный стул. Присев, Мюллер сделал несколько глотков из фляги и вытер лоб белым платком. — Но стоит ли понапрасну противиться? Ведь мы оба знаем о вашем маленьком секрете. Штирлиц едва заметно приподнял голову, ожидая дальнейших пояснений. Слушал он, правда, с трудом — тупая боль в ребрах и плечевых суставах заглушала все звуки. — О, бросьте, — фыркнул группенфюрер. — Это вы подставили Вайса и слили врагу десяток агентов Шелленберга. Не упирайтесь, я все знаю. В мозгу штандартенфюрера словно током прострелило. Он моментально понял, о чем говорил Мюллер. — Вайс, как вы могли назвать пароль не тому человеку? — едва не шипел Вальтер, расхаживая по кабинету разъяренной пантерой. — Бригадефюрер, но у этого мужчины была роза в петлице и просроченная на два дня газета, как и было указано в инструкции. Я и решил… — Вы решили, что это и есть новый связной. Хотя в той же инструкции было четко сказано — брюнет с серыми глазами, — Вальтер издевательски фыркнул, туша окурок о пепельницу и тут же хватаясь за новую сигарету. — Вас совершенно не смутило, что блондин с зелеными глазами под описание самую малость не подходит? Плечи Вайса поникли, адамово яблоко судорожно дернулось. Он на грани ликвидации, решил тогда Штирлиц. Своей глупостью этот юнец принес их отделу целую гору проблем. Настоящий связной, Гюнтер, как только выдал польским диверсантам пароль, упокоился на дне ближайшего водоема. На явку же пришел тоже поляк, одетый в форму убитого, информированный о кодовых словах, розе в петлице и газете двухдневной давности. Вступив в контакт с Вайсом, самозванец получил от него адреса, по которым совсем недавно был осуществлен переброс троих радистов. Цветочный магазин, бакалейная лавка и частная квартира неприметной одинокой женщины. Проследив за этими точками еще недолго, поляки не только смогли перехватить около пятнадцати шифровок, но и уничтожить всех агентов, которые приходили к радистам передавать эти самые шифровки. Шестой отдел потерял около девяти человек, только руководителю группы и вовремя отозванному в Берлин Вайсу удалось спастись. Штирлиц знал все это, поскольку именно он дал наводку Центру на Гюнтера. Поблизости от явки находилась большая группа польских подпольщиков, и Центр счел наиболее разумным через своих людей передать задание им. — Бригадефюрер, моей вине нет прощения, — промямлил Вайс, еще больше ссутулившись. — Нужно проанализировать ошибку и впредь не допускать подобного, — припечатал Шелленберг, грозно нахмурившись. — Вы были невнимательны. Преступно невнимательны. Еще один промах, Вайс, и вы будете отправлены на восточный фронт. Как мог Мюллер докопаться до этого давнего дела? Кто-то из поляков попал в гестапо и выдал информацию? Но ведь они никак не могли знать, кто именно передал данные. Сам Вайс, насколько было известно Штирлицу, допустил еще несколько серьезных промахов, после чего Шелленберг все же не вытерпел и осуществил свою угрозу. Вайса убили под Брестом, это достоверные данные из надежного источника. Да и не был он до такой степени умен, чтобы почуять руку Штирлица в деле Гюнтера. Тогда как? Откуда? — Что вы замолчали, будто язык проглотили? — возмутился группенфюрер. — Облегчите душу и вам, возможно, смягчат приговор, учитывая долгие годы безупречной службы. Ссылку в горной деревеньке обещать не могу, но автомобильную катастрофу — вполне. Штирлиц сжал зубы и упрямо мотнул головой. Оставалось только принять свой провал и надеяться, что Мюллер не станет копать дальше — очень не хотелось подставлять своих радистов, до которых шеф гестапо, при должном усердии, добрался бы за каких-то пару недель. Группенфюрер был в ярости от упорства, с каким Штирлиц терпел и молчал. Он уже видел, как доведет это дело до конца и будет потом вечно упрекать Шелленберга за непрофессионализм. Он уже представлял, как станет вычитывать своего соперника за пригретую им змею на груди разведывательного управления. Это была самая приятная часть его замысла, но не первостепенная. Больше всего Мюллер хотел убрать с дороги человека, который оказывал огромную помощь Шелленбергу и своими активными действиями сделал Шестой отдел недосягаемым для замыслов группенфюрера. За прошедшие полгода шефу гестапо не удалось внедрить в ряды бригадефюрера ни одного своего человека, и он прекрасно знал, кто вставлял ему палки в колеса. Но вот беда — для устранения Штирлица нужно было добыть чистосердечное признание. Собранных против него улик хоть и было не мало, но все же недостаточно. С магнитофонной записью Мюллер чувствовал бы себя куда увереннее. Огромную роль играло то, что обвиняемый был не простым человеком, а штандартенфюрером СД и осудить его без доказательств не мог даже шеф гестапо. Что ж, Мюллер знал наверняка, как легче всего получить интересующие его сведения. Группенфюрер сделал еще один глоток и спрятал флягу в карман. Встав со своего места, он пересек комнатку в два шага и взял на столе специальные щипцы для вырывания ногтей. — Жаль, что вы не хотите сотрудничать. Вот чего стоили все заверения Мюллера в его хорошем отношении к Штирлицу, фыркнул про себя штандартенфюрер. Впрочем, он всегда знал, что шеф гестапо просто не мог быть честным человеком и надо быть совершеннейшим глупцом, чтобы верить ему. Глупцом Штирлиц себя не считал, а потому четко осознавал, что как только Мюллер поймет всю тщетность своих попыток переманить ценнейшего сотрудника Шелленберга, от добродушного отношения не останется и следа. Его хладнокровно уничтожат, если это будет сулить Мюллеру хоть малейшую выгоду. Штирлиц заметил боковым зрением начищенные до блеска щипцы и напрягся всем телом, стараясь настроить себя на грядущую боль. Которую, однако, Мюллер не успел ему причинить. Толстая железная дверь с грохотом распахнулась и на пороге замерло три человека. Видеть их Штирлиц не мог, зато отчетливо услышал голос… Шелленберга. Бригадефюрер внимательно осмотрел небольшое подвальное помещение и остановил взгляд на арестованном. На ребрах уже расцвели жуткого вида синяки и оставшиеся от рубашки лохмотья уже не могли этого скрыть. Левая часть лица тоже не осталась без фиолетовой краски, разбитая губа уже не кровоточила, покрывшись грубой коркой. Глубоко шокированный внезапным вторжением, Мюллер так и замер с щипцами в руках. Лишь огромным усилием воли Шелленберг смог сохранить выражение спокойствия на лице. За его спиной двое хмурых здоровенных солдат ждали указаний. — Помогите штандартенфюреру, — обратился он к своим людям. — Опустите его вниз, снимите наручники и отведите в мой автомобиль. Разместите на заднем сидении с максимальным комфортом. Ключ оставьте в зажигании. Расторопные сотрудники Шестого отдела без промедления принялись исполнять приказ, со спокойным достоинством оттеснив и самого Мюллера, и его помощника в сторону. Когда ноги Штирлица коснулись земли, он болезненно ойкнул и едва не завалился на бок (дала о себе знать травма ноги, нанесенная в самом начале допроса), но был тут же схвачен и максимально аккуратно возвращен в вертикальное положение. Арестованного еще не успели вывести из камеры, когда Шелленберг сделал несколько шагов к обескураженному и разъярённому группенфюреру. — Вы с ума сошли, Шелленберг?! Вы не можете просто так врываться сюда посреди допроса и уводить арестованного! — лысоватая голова Мюллера покрылась красными пятнами. Вальтер скривился от излишней эмоциональности своего вечного соперника. — Согласно этому документу, — шеф разведки достал лист бумаги с личной печатью рейхсфюрера, — я как раз могу это сделать. А вы что застыли столбами? — адресовал он своим дюжим подчиненным. — Разве я дал недостаточно четкие указания? Солдаты встрепенулись и с максимально возможной скоростью поволокли Штирлица прочь из сырого подвала. Как только их шаги отдалились, Шелленберг сложил указ Гиммлера о немедленном освобождении Штирлица и убрал его в нагрудный карман пиджака. Мюллер оказался слишком растерян, чтобы сказать хотя бы слово, зато у Вальтера этих самых слов вертелось на языке предостаточно. — Я этого не забуду, — заверил он шефа гестапо. — Вы перешли все мыслимые границы и можете быть уверены в соответствующих ответных мерах.***
Штирлица действительно устроили с максимально возможным комфортом: под головой у него была крупная, даже на вид мягкая, подушка, пострадавшая нога покоилась на скрученном пушистом пледе, теплое одеяло уберегало от холода — все-таки не лето за окном. Ключи от машины нашлись точно там, где было велено и Шелленберг невольно отметил качественную работу своих сотрудников. — Как вы себя чувствуете? Есть необходимость поехать к врачу? — бригадефюрер завел двигатель и не очень аккуратно выехал на трассу. Штандартенфюрер прислушался к себе — на вдохе ощутимо побаливает, возможно, сломано несколько ребер, нога вызывала некоторые опасения, но со всем этим вполне можно было повременить. — Думаю, я и без врача вполне жизнеспособен. Дальнейшая поездка проходила в нервозной тишине. Шелленберг вцепился в руль побелевшими пальцами, зачем-то сосредоточенно всматриваясь в совершенно пустую дорогу. Штирлиц знал, что шеф не большой любитель лично сидеть за рулем, но всегда отсылал водителя, если тот мог стать свидетелем особо личных вопросов Шелленберга. Может, сегодня это и хороший знак для штандартенфюрера, а, может, и нет. К дому Штирлица они приехали уже в сумерках. Вокруг стояла оглушительная тишина, какая бывает большей частью перед налетом вражеской авиации. Шелленберг припарковал автомобиль и закрыл за собой ворота, затем с максимальной осторожностью помог Максу выбраться из салона. Он с величайшим терпением помогал пострадавшему идти по дорожке к дому, затем практически на себе дотащил его до спальни, чтобы там аккуратно уложить Штирлица на кровать, ни разу не задев травмированной ноги. — Аптечка на кухне? У вас есть обезболивающие? Дождавшись утвердительного кивка на оба вопроса, Шелленберг ненадолго удалился за лекарствами. Вернувшись, он коротко покопался в полупустой белой коробке с красным крестом на крышке, извлекая заодно и снотворное. Травмы Штирлица не были смертельно опасными, но ему все же стоило поскорее уснуть для полноценного отдыха и восстановления. Вальтера едва заметно потряхивало и дрожащие руки уронили куда-то на ворс ковра несколько таблеток, прежде чем Макс пришел ему на помощь, самостоятельно выдавив из упаковки несколько капсул. Шелленберг присел на край кровати и протянул Штирлицу стакан с водой. Не зная, куда деть руки, мужчина сцепил их в замок и положил себе на колени. — Узнаю почерк Мюллера, — сказал бригадефюрер. — Ничего смертельно опасного, но постельный режим и прием обезболивающих обеспечен. — Ничего смертельно опасного нет лишь потому, что вы вовремя подоспели, — устало улыбнулся штандартенфюрер. — Спасибо. Вальтер отмахнулся от слов благодарности. И Штирлиц знал, почему. Как и знал, по какой причине у обычно невозмутимого шефа весь вечер дрожат руки. Еще год назад Мюллер ни за что не посмел бы арестовать самого заместителя Шелленберга, какие бы там доказательства не были у него на руках. Полгода назад бригадефюрер узнал бы о намерении шефа гестапо затащить его сотрудника в комнату для допросов раньше, чем был бы отдан соответствующий указ. А сейчас Штирлица успели арестовать, истязать несколько часов, прежде чем Вальтер смог сделать хоть что-то. Штандартенфюрер крепко сжал холодные пальцы шефа в своей теплой ладони и ободряюще ему улыбнулся. — Все будет хорошо.***
Чего Штирлиц никак не ожидал, так это бригадефюрера в роли личной сиделки. Вальтер попросту поселился в его доме, дал прислуге несколько недель отпуска и занялся выхаживанием пострадавшего штандартенфюрера. Первое время было слишком непривычно постоянно ощущать чье-то присутствие в доме. И хотя Шелленберг до этого часто оставался у Штирлица, но обычно речь шла о нескольких днях и никак не более. Во-первых, конспирацию никто не отменял, во-вторых, Вальтер всё-таки считался женатым человеком и никаким образом нельзя было бы объяснить постоянные ночевки в доме у подчиненного. Теперь же бригадефюрер запланировал на целых три недели осесть в Бабельсберге. Даже работу он умудрился перетащить вместе с собой — каждое утро приезжала машина и привозила гору документов на подписи, вечером все та же машина увозила кипу прочитанных и заверенных бумаг обратно в управление. — Как вы собираетесь объяснять все это? — спросил Штирлиц, пока Шелленберг пытался скормить ему небольшую горку таблеток. — Что и кому я буду объяснять? — решил уточнить Вальтер. — Наше совместное проживание. Готов поспорить, что Мюллер успел все разнюхать и скоро побежит докладывать руководству. — Я уже оповестил рейхсфюрера о крайне важном задании, которое мы с вами готовим. В него якобы не должны быть втянуты посторонние и для удобства мы занимаемся его разработкой в вашем доме. Больше Штирлиц ни о чем не спрашивал. Ни о том, почему бы бригадефюреру попросту не отправить его в госпиталь и не заниматься дальше своими делами, ни о жене Вальтера, которая, наверняка, должна была заинтересоваться столь пикантным поворотом в жизни супруга. И хотя их союз был скорее мерой вынужденной, попросту полезной для обоих, штандартенфюрер полагал, что, как бы то ни было, а уж задавать вопросы она точно имеет право. Но Шелленберг вел себя абсолютно спокойно, будто ничего экстраординарного вокруг не происходило. Штирлиц, глядя на него, решил так же расслабиться и просто немного отдохнуть. Травмированные части тела достаточно сильно болели, не смотря на действие таблеток и немного покоя было как раз тем, в чем Штирлиц действительно нуждался. Хотя один единственный вопрос он не смог оставить без внимания. Этот разговор он начал готовить сразу же, как только покинул подвал Мюллера. И так и эдак продумывал, как лучше затронуть интересующую его тему, но дело было слишком щекотливым, и каждый раз, когда подворачивалась удобная возможность поговорить, он попросту давал задний ход. Штирлицу действительно нужно было узнать, что думает Шелленберг про обвинения Мюллера. Хотя санкция самого Гиммлера на освобождение штандартенфюрера давала ему что-то вроде неприкосновенности, все же не в характере Макса было пускать такие вещи на самотек. — Я не рассказывал вам недавнюю новость? Мюллер снова пытался продвинуть то дело с Гюнтером, — поделился Вальтер во время совместного ужина. Штирлиц еще не мог сидеть за столом — ребра, как оказалось, были сломаны и при малейшем напряжении сильно болели. Он полулежал в своей кровати, на подносе с небольшими ножками стояла его нетронутая тарелка. Со времени известных событий прошла всего неделя, доктора же, вызванные на дом бригадефюрером, разрешили активно двигаться не раньше, чем еще через дней десять. — Вот как. И что же, он добился успеха? — как можно спокойней осведомился штандартенфюрер. — Шутите? — Шелленберг покачал головой. — Вы под надежной защитой. Ему стоит забыть об этом, иначе рейхсфюрер вызовет Мюллера к себе и лично растолкует, что его приказы не подлежат оспариванию. Это был один из тех удобных моментов, когда стоило бы узнать побольше о собственном провале. Штирлиц вновь ощутил непреодолимое желание сменить тему. — Что вы об этом думаете? Откуда у него безумная мысль, что я каким-то образом причастен ко всей этой истории? Бригадефюрер оторвался от своей тарелки и посмотрел на штандартенфюрера своим до невозможности проницательным взглядом. Штирлиц сглотнул ком в горле. На языке он ощутил горький привкус желчи. Он все знает. Вальтер Шелленберг, начальник шестого отдела РСХА, обо всем догадался. Переиграть его в вопросах стратегии невозможно. — Мы больше не будем это обсуждать, — насмешливо фыркнул шеф, возвращаясь к своему блюду. — Я доложил рейхсфюреру, что вы тогда действовали по моему поручению и в интересах разведки. Выискивали дезертиров, если быть точнее. Я дал вам надежное алиби, но больше мы никогда не станем поднимать эту тему. — Но я… — Меня не интересует, каковы были ваши мотивы и что вообще все это может означать. Никогда, Штирлиц. Штандартенфюрер покорно кивнул и приступил к своему ужину, совершенно не ощущая аппетита. Он хотел узнать, как именно Шелленберг добыл санкцию от Гиммлера? Узнал. Он собирался выяснить, каков был официальный предлог для его освобождения? Выяснил. Он планировал разузнать, что думает обо всем этом сам Шелленберг? Верит ли обвинениям Мюллера, понимает ли, что по вине Штирлица было ликвидировано десяток, пусть и не самых успешных, агентов шестого отдела? О да, теперь штандартенфюреру все известно. Как и то, что во внутренней борьбе между бригадефюрером СД Шелленбергом и его любовником Вальтером победил последний. Штирлиц всегда разделял этих двоих в своей голове, но никогда не думал, что его жизнь окажется настолько ценна для обоих.***
Шелленберг прилег под теплый бок Штирлица, едва касаясь. Он все еще проявлял излишнюю осторожность, хотя раны штандартенфюрера за три прошедшие недели довольно неплохо зажили. — Я ведь уже говорил, что чувствую себя хорошо. Можете не переживать и лечь поближе. Шелленберг послушался, но все равно не рискнул давить на едва сросшиеся ребра всем своим весом. — Перестраховщик, — беззлобно хмыкнул Штирлиц. Шелленберг лишь отмахнулся в ответ, прикрывая глаза с довольной улыбкой. Он впервые чувствовал себя настолько комфортно и безопасно, чтобы бросить кипу недавно привезенных документов и бесцельно прожигать время в разгар дня. Даже поддерживать шуточную перепалку было слишком лень. Штирлиц нечасто видел своего трудоголика шефа в столь разморенном состоянии. Он притянул Шелленберга поближе, правой рукой поглаживая и почесывая по спине и затылку. — Вы уже придумали, как нам проучить Мюллера? — блаженно вздохнул Вальтер. — А я должен был? Вот так новость. — Естественно. Это же вы у нас на больничном ничем не заняты без малого месяц. За такой срок можно было придумать нечто истинно дьявольское. — Достойное нашего любезного группенфюрера. — Нельзя затягивать с этим еще дольше, иначе Мюллер совсем расслабится. — Вообще-то, — заговорщицки улыбнулся Штирлиц. — Есть одна мысль. — Я весь внимание, — тут же подобрался бригадефюрер. Ему самому в этом вопросе фантазия отказала напрочь, а оставлять самоуправство Мюллера без ответа было не в характере Шелленберга. Штирлиц нагнулся чуть ниже, по привычке пересказывая самые важные сведения лишь шепотом. Ни о какой прослушке от гестапо в его доме и речи быть не могло, но повадки профессионального разведчика слишком плотно укоренились и в повседневной жизни. Брови Шелленберга по мере услышанного ползли все выше и выше на лоб, глаза округлились, рот едва заметно приоткрылся. — А это не перебор? — выразил сомнение Вальтер. — Может, стоит придумать нечто менее масштабное? По абсолютно довольному тону и хитрому блеску в глазах Штирлиц понял, что его идея принята на ура, и шеф уже прорабатывает в голове необходимые детали. — Нечто менее масштабное не станет для Мюллера настоящим наказанием. И он вполне может подумать, что вы потеряли хватку, раз сподобились лишь на мелкий укол в его адрес. Мой же вариант… — Настоящая бомба, — перебил его Шелленберг. Он нетерпеливо покусывал нижнюю губу, от былой сонливости не осталось и следа. Штирлиц ничуть не удивился, когда Вальтер подорвался с кровати и, выхватив из шкафа форму, начал торопливо переодеваться. Его деятельная натура требовала немедленно приступить к реализации плана. — Вы поедете со мной. А вот этому сообщению Штирлиц уже удивился. — То есть, лечь поближе ко мне никак нельзя, а вот затягивать многострадальные ребра в китель и тащить на улицу — очень даже не возбраняется? — картинно возмутился штандартенфюрер. — Хотите сказать, что не желаете поучаствовать и подготовить все своими руками? — Вальтер успел полностью одеться и уже застегивал на себе кожаную портупею. Желал ли он поучаствовать? Штирлиц поднялся с постели и схватился за свою одежду. А солнце встает на востоке?***
Штирлиц был целиком и полностью уверен, что Мюллеру очень не поздоровится, когда их с Шелленбергом затея придет в действие, но чтобы все вышло до такой степени грандиозно — даже не подозревал. Здраво рассудив, он пришел к выводу, что во всем виновата патологическая трусоватость рейхсфюрера, с каждым днем войны усиливающаяся в геометрической прогрессии. Впрочем, обо всем по порядку. Началом развернувшиеся события уходили в прошлое, на полтора года. Точнее, на один год и восемь месяцев. Штирлиц получил задание центра, которое еще долгое время никак не мог пустить в разработку. Разведчику сообщили о странных исчезновениях людей в одном из концлагерей в Польше. Алекс ставил перед Юстасом несколько задач: во-первых, выяснить, действительно ли арестанты начали пропадать, или же это дезинформация со стороны противника, во-вторых, выявить лиц, организовывающих похищения, в-третьих, их намерения относительно этих людей. Штандартенфюрер недоумевал. В лагерях смерти каждый день гибнут люди в колоссальных количествах, как можно было отследить в таких условиях чьи-то исчезновения? И что вообще можно охарактеризовать странным во всей развернувшейся вакханалии? Для чего организовывать похищения людей, если их все равно ждала верная смерть? Едва ли заключенных пытались таким образом спасти, иначе центр не поручил бы ему это дело. Впрочем, все это вопросы философии, а Штирлиц был человеком логики и практики. Долго он пытался найти подход к этому заданию. Без санкции вышестоящего руководства он не имел права предпринимать никаких действий, а как именно получить ее даже многоопытный Штирлиц не мог придумать. Ведь он, штандартенфюрер разведки, к лагерям не имел никакого отношения, а чтобы приступить к расследованию, стоило, под каким-либо официальным прикрытием, найти туда доступ. И не просто в любой ближайший, а в тот самый, польский. Удобный случай подвернулся не скоро — только через три месяца. В центре к его медлительности относились с пониманием. Задания такого рода требуют максимальной деликатности, спешка же приводит к ошибкам. Рассекречивание агента уровня Штирлица стало бы для Москвы настоящим ударом. В тот день Шелленберг в срочном порядке вызвал его к себе и, предварительно отослав из приемной адъютантов, изложил суть дела. Люди из шестого управления то и дело докладывали шефу о странном загородном особняке, в который постоянно курсируют дорогие автомобили. По номерам не удалось установить, кому они принадлежат — это была информация, к которой требовался особый доступ, личность владельца здания так же оставалась загадкой. Шелленберг привык быть в курсе абсолютно всего. Он знал, кто из высшего руководства с кем спит и какого пола любовников предпочитает, ему докладывали о всех важных событиях и перемещениях лиц, от которых зависело будущее Германии. И уж точно бригадефюрер никак не мог допустить, чтобы у него под носом происходило нечто, о чем он не имел бы понятия. Впрочем, Шелленберг мог бы еще долго оставлять старый особняк без внимания — ну ездят дорогие автомобили, устраивают там, скорее всего, встречи с милыми дамами состоятельные мужчины. До того ли? Поражение под Сталинградом, конкуренция с гестапо, бесконечная слежка за Борманом, Мюллером, Гиммлером и еще сотня важных дел — вот на чем стоило сосредоточить усилия. Да, так донесения агентов и пылились бы на дне ящика стола, если бы не одно «но». К черному ходу, где никогда не бывали гости на дорогих автомобилях, постоянно подъезжал крытый грузовик, битком набитый людьми в арестантских робах. Ровно с того момента, как один из агентов доложил Шелленбергу эту информацию, бригадефюрер нацелил все свои лучшие кадры на разгадывание тайны особняка. Возглавить узкую группу лиц, допущенных им к расследованию, было поручено Штирлицу. Это дело не только послужило идеальным прикрытием для работы над заданием центра, но и было напрямую с ним связано. В подобную удачу было сложно поверить. Штирлиц довольно быстро со всем разобрался. Работалось ему легко — группа Шелленберга состояла из толковых агентов. Двое были заняты внешним наблюдением, стольких же удалось аккуратно направить в лагерь, из которого вывозили заключенных. Единственной серьезной проблемой было внедрить хотя бы одного своего сотрудника в сам особняк. Жесткая система контроля не позволяла постороннему человеку даже просто приблизиться, не говоря уже о возможности проникновения внутрь. Штирлиц поломал над этим голову. Все же он был разведчиком и нечасто сталкивался с заданиями следственного характера — нечто подобное было скорее в духе полиции. Шелленберг это заметил и пришел на помощь. Решение оказалось очень простым — они установили пристальную слежку за одной из машин и в итоге смогли вычислить ее владельца. Затем хорошенько припугнули и заставили выложить все, что ему известно. Известно было до обидного мало, но все-таки удалось выяснить, что попасть в особняк можно только по рекомендации постоянного посетителя и при наличии определенной суммы денег. Ни первое, ни второе не составляло особых проблем. Вскоре агент штандартенфюрера был внедрен, и они собрали массу такого рода сведений, от которых даже бывалые сотрудники шестого отдела ощутили настоятельную потребность выпить. Шелленберг не мог скрыть потрясения, когда слушал доклад Штирлица. Особняк принадлежал никому иному, как Рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Еще до войны это был дом состоятельного ювелира с еврейским происхождением. Стоило рейхсфюреру положить глаз на роскошное двухэтажное здание, как ювелир был тут же отправлен в лагерь смерти. Шелленберг что-то слышал об этой истории, но не придал ей особого значения — конфискации у низших слоев немецкого общества проводились тогда едва ли не каждый день. Бригадефюрер никак не мог предположить, что особняк приглянулся Гиммлеру, в качестве… ну да, борделя. Работниками в нем стали заключенные из лагерей, которых рейхсфюрер отбирал лично и с особой тщательностью. Как бы ни восхваляли в официальной пропаганде немецких женщин, писаной красотой они откровенно не отличались, да и не существовало способа затащить их на «работу» в подобное место. Среди пленных же было очень много красивых женщин, хоть и изморенных голодом и физическим трудом. Француженки, цыганки, славянки, еврейки. За связь с ними могли быть большие проблемы даже у высших чиновников, но полностью конфиденциальная обстановка и власть рейхсфюрера гарантировали клиентам анонимность. Так Штирлиц выполнил задание центра. Все раздобытые сведения отправились прямиком в Москву. Дослушав доклад и внимательно прочитав все прилагающиеся к нему документы, Шелленберг захлопнул папку и окинул присутствующих тяжелым взглядом. Он очень настоятельно рекомендовал им всем забыть ранее услышанное и никогда больше не вспоминать. Пятеро агентов из рабочей группы Штирлица пообещали так и сделать, сам штандартенфюрер только коротко кивнул. Шелленберг не был глупцом и прекрасно умел лавировать между могущественными силами верхов рейха. И он отчетливо понимал, что такого рода компромат невозможно применить к человеку вроде Гиммлера, без риска навлечь на себя и весь отдел огромные беды. Со стороны Москвы так же не последовало никаких действий — лагерь, из которого перевозились заключенные, вскоре был освобожден, вслед за ним потихоньку и остальные. Гиммлер был вынужден прикрыть свой подпольный бизнес. Впрочем, Штирлиц разумно заметил, что вовсе не обязательно навлекать беды на себя. Они с Шелленбергом аккуратно подбросили Мюллеру несколько зацепок по этому делу, а он, как прилежная ищейка, очень скоро его раскрутил. Гиммлер никогда не умел толково подчищать за собой концы. Шефу гестапо, как и предполагал Штирлиц, не хватило ума промолчать — он просто пошел к Кальтенбруннеру и выложил все, что смог нарыть. Трусоватый рейхсфюрер, почувствовав опасность, вызвал к себе Шелленберга, без которого и вовсе в последнее время не обходился ни в одном деле. Ему действительно было чего опасаться — высокоморальная идеология третьего рейха никак не подразумевала организацию борделей. И это не говоря уже о том, что «работали» в нем представительницы низших рас, подлежащих уничтожению. И все под прикрытием правой руки Гитлера. Бригадефюрер внимал сбивчивым излияниям Гиммлера и умело делал вид, что слышит обо всем этом в первый раз. — Что мне теперь прикажете делать? — чуть истерично вскрикнул рейхсфюрер. Шелленберг с большим трудом сдержал предвкушающую улыбку. — Думаю, вам стоит указать Мюллеру на его место. Группенфюрер позабыл, какой властью вы обладаете. Стоит ему напомнить. И лишь спустя двадцать четыре часа после этого разговора, когда шеф гестапо был вызван в канцелярию Гиммлера и вскоре покинул ее белее мела, когда ему устроили страшную выволочку и обвинили едва ли не во всех бедах, постигших третий рейх, только тогда Шелленберг почувствовал себя полностью отмщенным.***
Стройные ноги Шелленберга обвили бедра Штирлица и теснее прижали к себе. Резкий толчок выбил из его плотно сжатых губ нетерпеливый стон. В неровном свете единственной свечи едва заметно мерцала испарина на лбу. — Штирлиц, оххх, — прошептал Вальтер несдержанно. — Макс… Макс… Изящные пальцы запутались в волосах Штирлица. Разгоряченные тела двигались жадно и почти грубо, словно любой контакт, даже самый близкий, не мог насытить их потребность друг в друге. Вальтер прогнулся в спине, запрокидывая голову. Штирлиц тихо выругался. Несколько мгновений они не двигались, смакуя разлившееся в их телах удовольствие. — Я люблю вас, Вальтер. Шелленберг счастливо улыбнулся. Оставалось пятнадцать дней до захвата Берлина. Через десять часов Штирлиц использует все свои связи и вывезет Шелленберга за пределы Германии. Это была их последняя ночь в родном доме.