она всё ещё возлагает на меня надежды, но я непоколебим

Как объяснить человеку ситуацию, оставаясь при этом толерантным, если как не скажи — всё плохо. Я открываю рот, чтобы начать предложение с «просто я другой», но это неправильно. Я такой же. Немного подумав, приукрашиваю свою речь колким «тебе не понять» и тут же затыкаюсь. Она всё ещё возлагает на меня надежды, но я непоколебим. У Юли в руке бутылка самого дешевого Шардоне, и от Шардоне там одно название. Мы разливаем добро по бокалам и молчим до тех пор, пока она вновь не начинает этот разговор: — Когда-то я читала в Интернете пост о том, что людям с иной ориентацией не нужен каминг-аут. Что-то вроде «зачем, если гетеро так не делают». Ты просто маячишь перед предками не с радужным флагом в руке, а с пацаном под мышкой. — Она делает глоток и морщится, потому что это не пивас и потому что пить на голодный желудок дико, например. — Юля, это как-то… — Ну как? Тебе должно быть плевать. — Мне не… — Должно. Она перебивает меня снова и снова, принимает большую часть решений за меня и утверждает, стоя по локоть в раковине, что даже в таких случаях она насильник, а я — посудомойка. Забавно. Я бы многое отдал за то, чтобы получить гарант и блок на просмотр порнографии с таким содержанием. Юля говорит, что мне не стоит волноваться. Утверждает, что я всё делаю правильно. Поддерживает с самого начала и до бесконеченого конца, но. Но сейчас срывается, сидя с фужером в руке, и опускает голову вниз, утыкаясь носом в свои колени. — Макс, ты дурачок. И сам виноват в своих проблемах. Я смотрю на неё немного смущенно, потому что и сам частенько забываю о тормозах, потому говорю слишком много и много жалуюсь на то и на это. Самое страшное — это услышать «заткнись» на какую-нибудь из реплик. Самое обидное — это почувствовать нож в спину, а не подставленное плечо. — Вот если я целуюсь с девушкой, то не бегу об этом матери рассказывать. И Боже Упаси! Макс, — Юля дышит тяжело себе в коленки и поднимает рюмку над головой, — за тебя! Через мгновение от вина там не остаётся и следа. — Это я к тому, что твоя мама не посадит тебя за стол напротив и не сделает такое любопытное лицо, — на этом моменте она подпирает кулаками щёки и смотрит на меня самозабвенно, — мол, ну, мой мальчик, говори. — О чём? — О том, как вгоняешь девушкам по самые гланды. Я не могу, — она смеётся, и я смеюсь ей в ответ. — Сколько тебе лет? Пятнадцать? Она всё равно никогда не узнает, с кем ты спишь. А мне вот интересно, спала ли Юля с девушками. Я поджимаю губы, делаю глоток и облизываюсь. На самом деле, сознаваться хотелось не маме, а самому себе. Я тогда считал, что вслух сказать — это как точку поставить. Ошибся. Ошибся, потому что рядом с Юлей у меня какое-то состояние «негейское». Я прикрываю глаза и считаю до трёх. На моих губах привкус чужого блеска, я носом вдыхаю Юлин аромат. Наверное, Lacoste. Она целует меня аккуратно, но я отвечаю смазанно, как самый настоящий кретин и еблан. — Бля, — сейчас мне нанесут вердикт, как татуировку в виде клейма на лбу. — Ты совершенно точно пидор. На самом деле просто целоваться не умею.