А там шальная Тутберидзе В объятиях юных юниорок забывает обо всем.
— Даже слышать ничего не хочу! Загитова, лутц-лутц-лутц! Ты меня довести сегодня решила! Что ты задницу по льду катаешь! — уже второй час кричала Этери Георгиевна на весь «Хрустальный». Этот год ей казался вечным. Подготовка к Олимпиаде, Олимпиада, уход Медведевой… А 2018 еще идет и идет. Ей было тяжело уже морально и психологически. Фигуристки как младенцы: они чувствуют свою маму-тренера. Устала она = устали они. Так происходило и сейчас: подопечные не могли или не хотели делать то, что просила Тутберидзе. И от этого выматывались все. И тренер, и девочки. Этери брала работу больше и больше. Она забывалась в работе. Тутберидзе гоняла юниорок по соревнованиям, ставила им новые и новые программы. Программ было столько, что девочки даже забывали элементы: — Трусова, а дорожку ты не хочешь сделать? Че ты 15 секунд стоишь то в позе! — Этери Георгиевна, ну я забыла… — А голову ты дома не забыла? А собаку свою ты дома не забыла? А подружкам написать своим ты не забыла? А поесть ты дома не забыла? Лучше бы забыла! — Ну, Этери Георгиевна.. — Так, все, заново! — Этери отъехала к бортику и отпила кофе. Она прекрасно понимала, что девочки ни при чем и они не заслуживают такого отношения, но ведь она старается для них. Ради них. Чтобы их тренер не сошла с ума, забивая в поисковике «Евгения Медведева». Это происходило месяц. Месяц межсезонья. Пока девочки разъехались по отпускам. Дочка, заметив состояние мамы, вытащила ее в отпуск. И это пошло на пользу. Из Яндекса пропал частый запрос «Евгения Медведева», контакт «Женька» был изменен на «Медведева.». И точка была обязательна. Это как подчеркивающий фактор сбросить звонок. Затем все вернулись, начались тренировки, сборы. Этери зарывала себя в работу, тренировки. Даже научилась заполнять бумажки, чтобы все делать самой. Она училась заново. Заново все делать сама. Готовить завтрак, обед, ужин. Гладить ненавистное белье и мыть такую же посуду. Просыпаться самостоятельно и умываться. Одна. Этери снова во всем была одна. И она научилась. Сильная духом. Ей казалось, что она снова в Америке в 1995 году. Резкий хлопок, как резкое объявление Медведевой. А вокруг суета, темнота и мгла. Тутберидзе снова училась жить, но это было сложнее. Теперь она ни с кем не могла поделиться тем, что у нее внутри. Конечно, дочь знала, даже Загитова знала, но разве с ними поделишься? «У меня все хорошо», — стандартная и уже такая родная фраза Этери. Да сами девочки сколько ни намекали на разговор, сами понимали абсурдность этой ситуации: тренер и мама будет обсуждать со своей спортсменкой и дочерью свой дефолт в отношениях со своей спортсменкой. И ладно бы в простых отношениях, дружеских, тут все сложнее. Тут романтика. Сейчас она все забыла. Как забыла? Боль просто притупилась. Этери все выдвигала на первый план, лишь бы не вспоминать о той, что заполняла все ее мысли. — Этееери, посмотри на меня! — протянула Женя, покусывая ее за мочку уха и тихо хихикая. — Медведева, если я не сдам этот план завтра, то ты останешься без соревнований на этот год. Завтра план сдавать, а у меня от всего плана только слово «План» посреди листа, — качала головой Этери, покусывая губу — Ну Жеееень.. — та отложила ручку, чувствуя как губы спортсменки легко касались ее плеч. Ну вот что творит? — Ну, Терь, напишешь все. Я соскучилась, — Женя обняла своего тренера со спины за талию, слегка улыбаясь. Этери повернулась лицом к той, заключая ее в свои объятия, поглаживая одной рукой по щеке: — Соскучилась.. Я тоже, Жень, соскучилась, — выдохнула женщина, обняв ее ногами. Женя заулыбалась, прижимаясь к ней всем телом, удобнее разместила ее ноги на своих бедрах. Жене нравилось, когда Этери была как малышка. Такая нежная и молодая. Молодая по характеру. Когда выключала своего тренера и становилась своей пушистой зайкой. Женя коснулась губами губ тренера, поглаживая по талии. Этери запустила пальчики в волосы той, обнимая ее за шею и улыбаясь слегка: — Хитрюга.. Встаем на два часа раньше.. — Значит не ложимся, — хохотнула Женя, целуя ее — Лиса.. — женщина целовала ее, спускаясь руками вниз. Этери тряхнула головой и осмотрела учениц: — Девчонки, отдыхайте, хватит с вас на сегодня. Отдохните и подготовьтесь к завтрашним соревнованиям, — кивнула она и достала телефон, набирая дочь. Девчонки легли на лед и блаженно выдохнули. Их императрица наконец усмирила свой пыл. Они понимали, что произошло. И понимали, что это связано с Женей. Ушла любимая спортсменка, с которой женщина провела почти всю жизнь Медведевой. И только Загитова из их компании понимала: не любимую спортсменку, а любимую. Алина никогда не забудет 8 мая. Она вышла в 21:10 из «Хрустального» после вечерней тренировки и шла к такси, когда вспомнила, что оставила свою портативную зарядку в зале хореографии. Она быстро отпустила таксиста и побежала обратно в зал. Алина шла по коридору к залу, когда услышала звук бьющегося стекла. Любопытной Загитовой было и страшно, и интересно. Страшно интересно. Она подошла на звуки и обнаружила, что это был кабинет самой Этери Георгиевны. Тихонько приоткрыв дверь, Алина увидела то, чего не должна была: на полу множество осколков от кружки Этери Георгиевны(Женька подарила на 8-ое марта, выела мозг Загитовой маленькой десертной ложечкой, пока выбирала нужную) и рамка с фотографией. Конечно, на фото Женя и Этери. Среди всего этого, оперевшись на диван, сидела Этери Георгиевна собственной персоной, уткнувшись свои ладони. Спасибо, что без какого-нибудь осколка где-нибудь в теле. Случайно порезаться обо что-нибудь было любимым занятием Тутберидзе. С лейкопластырями она неразлучна. А тут столько предметов. И что делать? Уйти? Остаться и поддержать? Этери Георгиевна всегда учит быть смелой. Алина решилась зайти. Это был час успокаивания. Немого успокаивания. Алина молча обнимала тренера и гладила ее по волосам, пока та качала головой, роняя слезы. Спустя время женщина сказала «Прости..», а довезя спортсменку до дома, добавила: «Алин, все, что в кабинете, остается в кабинете». И Загитова все понимала. На следующий день отыгрывались на ней, в середине дня сказав нелепое «Прости и спасибо, что вчера осталась». Больше к этому никто не возвращался.Легко влюбиться, Тутберидзе, Когда так страстно шоколадным взглядом смотрят на тебя.
Евгения появилась на катке «Хрустального» перед контрольными прокатами как снег на голову. Она зашла с букетом цветов, снимая капюшон с головы: —Я к… — Вас запрещено пускать. Простите, — сказал охранник выдохнув. Даже он понял, что сейчас будет тайфун и лучше бежать в укрытие. — Позовите того, кто это сказал. И, естественно позвали. — Ну, слушайте взрослые люди: если я сказала, не пускать, что тогда за детский сад? — говорила Этери Георгиевна, еще идя к выходу в холл по длинному коридору, но уже видя охранника и зная, что ее слышат. Ее сложно не слышать — У меня же тренировки, ради чего я останавливаю… — та перестала говорить, увидев ее. Ту, от которой сбегала в мыслях. Ту, которой отказывала в каждой своей мысли. Ту, от которой боль снова обострилась. Тутберидзе молча развернулась на 180 градусов, собираясь уходить: — Этери Георгиевна, я цветы привезла.. — Не стоило тратиться. — резко парировала та — Что-то еще, Медведева? — Но ведь цветы не виноваты. — тихо говорит та. Так Женя представляла эту встречу? В общих чертах, да. Но холодный тон любимой женщины всегда сбивал ее. Она знала, что виновата, но она знала, что хочет вернуть ее. Свою Императрицу. Тутберидзе забрала цветы и ушла к себе. Букет полетел прямо в мусорное ведро, а женщина расположилась на подоконнике, покусывая губы и сдерживая слезы. Под окнами, как из воды, появилась Медведева, которая подняла взгляд на окно и достала телефон, с трудом выдыхая и подбирая нужные слова. Две минуты. Телефон издал характерный звук. «Я знаю, что ты меня ненавидишь. Но я люблю. Я знаю, что ты не простишь. Но без тебя не могу. Прости.» Это сообщение не давало покоя Тутберидзе весь оставшийся день. Она не отвечала в этот же день. Не отвечала и в день проката. Не отвечала и через два дня после. Она ответила ей в первую субботу, когда обдумало все: нужно ли ей это? Если да, то зачем? Если нет, то почему? Конечно, нужно. Этери или же Тери, исключительно для Жени, понимала, что любит и без Медведевой она не живет, а существует. Именно поэтому и написала ей: «Приезжай, цветочница.» Этери уверена, она не улетела в Канаду. Тутберидзе знает упертость своей Жени. И ведь права. Вечером они сидели на кухне и пили красное сухое вино 68-го года. И более любящего и страстного взгляда Тутберидзе не принимала никогда. И ни чьих столь шоколадных глаз не таяла. А уж тем более не влюблялась.***
Стих по обещанию. Увидела этот по этой истории. И катись бутылкой по автостраде, Оглушенной, пластиковой, простой. Посидели час, разошлись не глядя, Никаких «останься» или «постой»; У меня ночной, пятьдесят шестой. Подвези меня до вокзала, дядя, Ты же едешь совсем пустой. То, к чему труднее всего привыкнуть - Я одна, как смертник или рыбак. Я однее тех, кто лежит, застигнут Холодом на улице: я слабак. Я одней всех пьяниц и всех собак. Ты умеешь так безнадежно хмыкнуть, Что, поxоже, дело мое табак. Я бы не уходила. Я бы сидела, терла Ободок стакана или кольцо И глядела в шею, ключицу, горло, Ворот майки – но не в лицо. Вот бы разом выдохнуть эти сверла - Сто одно проклятое сверлецо С карандашный грифель, язык кинжала (желобок на лезвии – как игла), Чтобы я счастливая побежала, Как он довезет меня до угла, А не глухота, тошнота и мгла. Страшно хочется, чтоб она тебя обожала, Баловала и берегла. И напомни мне, чтоб я больше не приезжала. Чтобы я действительно не смогла. Вера Полозкова