Двадцать шесть

A for Alphabet Когда приютских сирот начали обучать читать и писать, шестилетнего Брендона Хита первоначально записали в группу отстающих, потому что он, казалось бы, не справлялся с простейшими заданиями. Помнится, кое-кто из воспитателей даже предлагал обследовать его на предмет задержек в умственном развитии: Брендон знал все буквы алфавита, но в ответ на просьбу прочесть коротенькое предложение только поднимал на учителя взгляд, явно не понимая, чего от него требуют. И всем было невдомёк, что он просто-напросто долго не мог уяснить себе, зачем произносить вслух слова, так прекрасно и точно звучавшие в его голове. B for Bonds Неправда, что привязанности — лишь фикция. Брендон всегда ощущал как нечто вполне материальное узы, связывающие его с семьёй и Семьёй: с Гарри, с Марией, с Большим Папой, со всеми остальными. Цепи, верёвки, шёлковые нити царапали, натирали, кололи, врезались в кожу, оставляли кровоточащие болезненные отметины, но почти не мешали. Эта боль напоминала, что он не один, эта боль заставляла его чувствовать себя живым, потому что пока тянет и тревожит — ты жив. Даже после воскрешения были те, с кем он накрепко связал своё существование: доктор Токиока, Мика… Он не отвергал её чувств. Он только хотел разорвать узы прежде, чем они распадутся сами. C for Cats На часах — без двадцати восемь, по земле протянулись длинные чёрные тени. Тускло-рыжее солнце валится за горизонт, и море шипит, соприкасаясь с ним. Плотный нагретый воздух ещё дрожит: накалённый за день асфальт не успел остыть, и серая с белым пятном на груди бродячая кошка, которую Банджи, присев на корточки, чешет за ухом, переступает на одном месте и вытягивает шею, продолжая ластиться. А Брендон стоит рядом, смотрит на горящую воду, щурит глаза за тонкими стёклами очков и молчит о том, что в городе, где много бездомных кошек, мало добрых людей. D for Darkness Каждый ребёнок однажды начинает бояться темноты — точнее, якобы обитающей там буки, — доставляя родителям немало хлопот. Шерри Уокен не была исключением, и боролись родители с её страхами неоригинально: сначала просто включали в её комнате ночник, а потом стражем девочки стал подаренный на день рождения плюшевый мишка. И Бэар отлично знал, у кого спрашивать о пропавших из кармана его пиджака очках с оранжевыми стёклами. Наверное, Шерри показалось, что в папиных очках её плюшевый защитник будет выглядеть так серьёзно, что любой подкроватный монстр испугается с ним связываться. …Бэар вспомнил этот момент из детства дочери после смерти жены, когда снова стал оставлять ночник зажжённым. E for Enemy Брендон пытается соотнести расплывающиеся (как если бы он действительно страдал близорукостью) перед внутренним взором воспоминания с собой, со своей личностью, и ему это удаётся не сразу: отвлекает касающийся обнажённой кожи ветер, впивающиеся в босые ступни мелкие камешки, царапающая горло при вынужденном вдохе горькая пыль, непривычная тяжесть пистолетов в опущенных руках. Только рефлексы не подводят: когда в облаках дыма возникает что-то огромное и угрожающее, он стреляет. Брендон давно выучил, Брендон наизусть затвердил, Брендон ещё помнит: в прицеле не враг. В прицеле даже не человек — мишень, к которой совсем необязательно испытывать личную неприязнь, напротив, нежелательно, потому что личное только вредит делу. F for Fracture «Вы просто попали на перелом», — говорит Мике человек рядом с Биско, почти лысый, со смешным хохолком; в тоне его нет ни сочувствия, ни попытки оправдаться — только вежливое снисхождение, словно он вынужден объяснять несмышлёному ребёнку элементарные вещи. «Перелом…» — про себя повторяет Мика, и ей хочется схватить их за руки, упасть на колени и закричать, что это не смена линии Синдиката, это открытый перелом её жизни, и как они могут не понимать, и как они могут не видеть! Как они могут… Равнодушные переглядываются: они-то знают, что раны заживают, переломы срастаются и старые травмы напоминают о себе лишь в непогоду. G for Gift Дни рождения Шерри Уокен обычно отмечали в узком семейном кругу — в силу жизненных обстоятельств её отца у девочки не было подруг, которых она могла бы пригласить, и жену Бэара это очень сильно огорчало. Настолько сильно, что она искренне обрадовалась появлению на праздновании четырёхлетия Шерри «Резни» — в полном составе, с тортом, разноцветными воздушными шарами и плюшевым медведем в качестве подарка. И девочка была на седьмом небе от счастья, потому что суровые дяди в строгих тёмных костюмах пообещали в следующем году подарить ей настоящего живого пони с вплетёнными в гриву ленточками, а ещё — всегда защищать её от всего на свете. H for Hurt Если во всём разобраться, в сравнительно долгой жизни Гарри МакДауэлла был только один человек, которому он никогда не причинял никакой боли — ни физической, ни душевной — абсолютно осознанно, по трезвому расчёту, заранее подумав о последствиях, и этим единственным человеком являлась Шерри — влюблённая девочка, подруга, невеста, жена, любимая женщина. Совесть Гарри обладала невероятно гибким хребтом: мелкие булавочные уколы почти невинной лжи, не исправленные вовремя крошечные ошибки в поведении, косвенно вызванные страдания, разумеется, им не учитывались. Хотя, говоря начистоту, и Шерри он однажды сделал больно совершенно сознательно — в их первую ночь. I for Invocation Брендон стреляет, а Токиока смотрит, не отрываясь ни на секунду — он заставляет себя смотреть, — на порождённую его разумом и талантом химеру из неживого тела и живого сознания, и едва ли не впервые за последние несколько лет доктору становится по-настоящему страшно — до слепого, давящего и обессиливающего ужаса. И он беззвучно проговаривает, хотя, быть может, ему только кажется, что он проговаривает: «Господь Всеблагой и Всемогущий, вот я стою пред ликом Твоим и смотрю на дело своих рук. Боже, будь милостив ко мне, грешнику, ибо не знаю я меры, способной измерить тяжесть моих преступлений. Будь милостив ко мне, ибо ведал я, что творил…» J for Joke Судьба раз за разом подсовывала Гарри МакДауэллу пикового валета [1] в пасьянсе жизни. Стоило лишь поверить, что удача навсегда взяла его под свою опеку, как везение пропадало, а капризная красавица Фортуна, растягивая тонкие губы в злорадной ухмылке, переворачивала очередную карту, неизменно оказывавшуюся пресловутым пиковым валетом. Так было, когда Рэнди перешёл Гарри дорогу, когда Гарри убил Брендона, когда затея с некрорайзом с треском провалилась, когда внутри Синдиката объединились не согласные с его политикой, когда Большая Четвёрка прекратила существовать, — и каждый раз это был знак. Только выяснилось, что Гарри нужно было прожить целую жизнь, пройти путь до конца, чтобы понять, как же он ошибался. K for Knight Горизонт плывёт и расслаивается. Жёлтая полоса — песок. Белая полоса — зубчатые каменные стены крепости. Синяя полоса — чистое, нестерпимо, невыносимо яркое небо. Горячий пустынный ветер скользит по лицу, треплет полы белого сюрко [2], вздымает белоснежные штандарты с вытравленным на них кроваво-красным крестом. Брендон молитвенно преклоняет свои негнущиеся колени перед мечом, воткнутым в залитый кровью песок, и, возводя глаза к небесам, молча просит Господа принять и упокоить с миром всех тех, кто ныне вошёл в Царствие Его. …Открывая глаза, он мог бы спросить себя, что этот сон означает. Мог бы, но не спросит. Брендону редко снятся сны — слишком крепко он привязан к реальности. L for Laugh В огромное, во всю стену, окно широким потоком вливается закатный свет. Офис Гарри МакДауэлла находится на недостижимой высоте — гораздо выше, чем двадцать четвёртый этаж. Гарри изредка думает, что даже Большой Папа никогда не смотрел на город так. Не сейчас: он только что получил отчёт о проваленной операции, только что узнал. И он смеётся, запрокинув назад голову, сквозь смех грозится снова убить Брендона столько раз, сколько будет нужно, а большое пустое помещение дробит слова, превращая звуки в гулкое эхо. И он хохочет, чтобы не рыдать, ведь боги не плачут. …Богам вообще не доступно многое из того, что дано простым смертным. M for Madness У безумия по-кошачьи мягкие, бесшумные и вкрадчивые шаги, у безумия хорошо поставленный голос, ласковый, нежный, чарующий, постепенно заглушающий все внешние звуки, у безумия легчайшие прикосновения, у безумия тонкие руки и липкие холодные пальцы, осторожно касающиеся висков и век. Безумие вкладывает в ладонь пистолет, безумие нажимает на спуск, безумие шепчет, что всё правильно, что предатель только этого и заслуживает, безумие ступает по осколкам стекла и не кривится от боли. И, вспоминая, Гарри признаёт: в тот день безумие дышало одним воздухом с ним. N for Nightmare Как это ни странно, Мике снился только один кошмар, в котором она снова и снова переживала и проживала безнадёжную погоню за уже потерянным. И она просыпалась со сдавленным криком, зажимая себе рот ладонями, и, всхлипывая, несколько минут сидела на постели, пытаясь отдышаться и не то прогнать, не то удержать страшное и дорогое прошлое. Разбуженная кошка недовольно потягивалась, цепляла когтями простыни, её полузакрытые глаза изумрудно мерцали в темноте. Потом она почти по-человечески вздыхала, перебиралась от изножья кровати под бок хозяйке и сворачивалась клубком, едва слышно мурлыча и перебирая лапами. O for Off Мертвецы не спят и не видят снов, но им доступны сумрачные грёзы из причудливо перемешанных воспоминаний, фантазий, невысказанных идей — из тех же элементов, что, сливаясь воедино, порождают сны живых. Когда система отключается, Брендон встречает людей, которые были ему дороги когда-то давно — очень давно, в период времени, погребённый под ледяными глыбами предательства, боли, смерти. И он рад: в грёзах нет холода, даже если там, за гранью реальности, всегда идёт снег. И чаще всего к нему приходит Мария — навеки семнадцатилетняя, — берёт его за руки и робко журит за то, что он опять с кем-то подрался и что он молчит ей в ответ. P for Pain «Я люблю его», — шепчет Мария, прижимая ладонь к животу. «Я люблю его, и я теперь счастлива», — громче повторяет она. Это правда, это чистая правда — чище не может быть. Брендон тихо вздыхает, сцепляя руки за спиной и глядя в высокое, от пола до потолка, окно, яркая луна беспощадно чётко обрисовывает его силуэт. Марии кажется, что он передёргивает плечами от её слов. Наверное, только кажется — виной всему лунный свет и тени, — хотя правдой ранят больнее, чем ложью. Больнее, потому что ложь обратима, ложь милосердно обнадёживает. Брендон легко наклоняет голову и желает Марии всего самого лучшего, заставляя её съёжиться: правдой действительно ранят больнее. Q for Quote Клиент опаздывал. Опустив стекло со своей стороны, Банджи, не дошедший пока до состояния, когда скука переходит в раздражение, меланхолично дымил дешёвыми сигаретами и косился на Брендона, уткнувшегося в какую-то книжку и сосредоточенно шелестевшего страницами. Приглядевшись к обложке, Кагасира едва не подавился сигаретой, понятия не имея, что его вид сейчас мог служить иллюстрацией к любой цитате из книги Леона Фестингера «Теория когнитивного диссонанса» [3]. Он хмыкнул. Теперь-то он сообразил, почему у братишки Брендона всегда было настолько постное лицо с изредка мелькающим на нём выражением «да-когда-же-я-наконец-сдохну-то»: ещё бы, почитай-ка подобное! Лучше бы к девочкам сходил, честное слово. R for Reminder Гарри МакДауэллу не раз советовали установить в офисе огромный аквариум с экзотическими рыбками и не менее экзотическими растениями: во-первых, это соответствует последним модным веяниям, во-вторых, это отлично способствует релаксации и успокаивает расстроенные нервы, в-третьих, это, несомненно, красиво. И каждый раз Гарри отказывался от довольно нелепой, на его взгляд, идеи. Отчасти потому, что считал следование какой бы то ни было моде и подражание окружающим признаками обывателя — а уж он-то, всесильный босс Миллениона, обывателем не был ни в коем случае, да и не привык, чтобы ему указывали, — но в большей степени из-за того, что рыбки всё время молчат. S for Selfishness В любой крайности всегда есть что-то дурное и противоестественное, извращающее и переиначивающее саму глубинную сущность явления. Так вера становится фанатизмом; так мечта перерождается в одержимость; так осознание ошибок сменяется ханжеством; так целеустремлённость доводится до неразборчивости в средствах; так мягкость характера оборачивается слабоволием. И так самоотверженность превращается в эгоизм, когда жертвующий собой надуманные личные принципы ставит выше счастья или несчастья окружающих — тех, ради кого он и приносит себя в жертву. Впрочем, Брендон Хит, если бы у него поинтересовались, что он думает по поводу последнего, переспросил бы, недоуменно приподняв бровь: «А?» T for Treachery Поскрипывает вентилятор под потолком, снаружи негромко переговариваются «чистильщики». Догадаться, о чём думает спокойный, как всегда, Брендон, несложно: очевидно, что это конец. Гарри приваливается спиной к барной стойке. Да, теперь он понимает. Предают не тогда, когда в друга стреляют, предают тогда, когда позволяют себе в друге усомниться. Он осторожно усмехается, ощущая, как по пальцам левой руки, зажимающей простреленный бок, струится обжигающе горячая кровь — и застывает на них липкой коркой. Остаётся совсем немного, буквально несколько минут, исход ясен, и сейчас ответ на вопрос о том, кто же кого предал на самом деле тринадцать лет назад, уже не играет никакой роли. Абсолютно никакой. U for Unless Шаги Брендона удаляются, становятся тише, тише. Мария опускается на стул и заливается слезами. Слёзы катятся по щекам, падают на подол платья: кап-кап-кап. На бордовой тафте расплываются пятна, промокшая ткань сразу темнеет, цветом напоминая свернувшуюся кровь. Кровь… Брендон… Почему, Брендон? Она же знала, чем он занимается, давно знала, пусть и пыталась поначалу себя обманывать: нельзя было надеяться на то, что его руки оставались безупречно чистыми после стольких лет в рядах мафии, и подсознательно, должно быть, она смирилась — смирилась даже с убийцей. Всё получится, всё будет хорошо, обещал ей Асаги, устраивая встречу в отеле. Если только она сама не отступит… Если только… V for Voiceless В программке в руках у Брендона написано, что «в рамках фестиваля зритель ознакомится с лучшими лентами зари кинематографа», но Брендону, в общем-то, это безразлично, он купил билет просто потому, что было свободное время, а сейчас не может определиться со своими ощущениями. Почти пустой кинозал. Жужжание проектора. Мерцающий свет. И полная, всепоглощающая тишина — на экране демонстрируется немое кино. Чёрно-белые силуэты двумерны, чувства утрированы, эмоции наиграны, страсти гротескны, но люди грустят и радуются, плачут и смеются, любят и ненавидят — живут. Брендон слушает тишину, и, кажется, ему нравится. Ему так легче верить, что самого главного словами всё равно не выразишь. W for Watch Брендон очень редко носил наручные часы, и тому была довольно веская причина, пусть и немного странная на первый взгляд. Для него время текло не мимо, оно протекало сквозь, и измерять его можно было вдохами и выдохами, ударами сердца — чем угодно, хоть вялым движением мыслей. Можно, но не нужно. Время текло не мимо, оно вымывало частицы души, истончало её, делало слабее, поэтому попытки измерять время лишь напоминали о том, что наступит тот день, когда он не способен будет больше защищать тех, кто ему дорог. И Брендон надевал часы, только получая заказ: внутренний хронометр мог сбиться — в его профессии ценилась точность. X for Xenophobia Любая система стремится к равновесию, минимизируя действие факторов, угрожающих ему, или устраняя их вообще. Это основной закон существования, а иногда — просто-напросто выживания: отвергнуть чуждый элемент; и чем более система замкнута, тем строже он соблюдается. Так было и в Милленионе. Так Брендон Хит с его рыцарскими понятиями о чести и справедливости, о верности когда-то принятому долгу и однажды данному слову был признан системой негодным и уничтожен. У него было время всё тщательно обдумать, чтобы понять это — но не найти сил предать самого себя. Или найти… в конце концов его личная система же развалилась, рассыпалась прахом, как замок на прибрежном песке… Y for Yawn Гарри МакДауэлла всегда одолевала зевота на долгих заседаниях «больших шишек» Миллениона, собираемых Большим Папой, — такая зевота, что скулы сводило судорогой от усилий сдержаться. Он знал, в чём причина: ему буквально не хватало воздуха в затхлой атмосфере застоя, болота, в которое свалился Синдикат, управляемый постепенно слабеющей рукой Асаги. Но ничего, успокаивал себя Гарри, пряча усмешку и приглушая жадный блеск в глазах, ничего, его время скоро придёт. Он уже добрался до вершины Миллениона — и будет идти выше и выше, выше и выше, пока вся сила не сосредоточится в его руках, пока завоёванный город не падёт к его ногам. Z for Zip Если ты слышал свист пули, значит, она пролетела мимо, и ты пока жив. Кагасира вспоминает эту глупую присказку «чистильщиков», когда новое тело подводит его, и он сползает по выщербленному обелиску на расколотые плиты мраморного пола. Одно из двух: либо он оглох, либо последняя пуля всё-таки попала в цель. Вьётся сизый сигаретный дым, горчит пеплом, пылью и отхаркнутой кровью, где-то вдалеке беспокойно и жалобно мяукает кошка, всё тише хрустят осколки стекла и обломки камня под шагами спотыкающегося Брендона. Братишка… Братишка, ты это… прости меня, а? Чертовски обидно ведь так подыхать… Пятнистая чёрно-белая кошка тычется носом в пустоту, ловя ускользающий запах.