***
Бриенна так и светилась от счастья. Она никогда не использовала макияж, не укладывала волосы, но сейчас, сидя перед Ренли в кофейне, впервые была похожа на роскошную женщину, а её лимонного цвета блузка делала её похожей на солнышко. Да, макияж был неловкий, неумелый, почти как у школьницы; глаза подведены слишком жирно, но она всё равно знала чувство меры. Дождь не пугал ни её, ни водостойкую тушь, а вот Ренли, хотя перед ним и стояла кружка чёрного чая с черникой, печально вперил взгляд в проезжавшие мимо кофейни автомобили. Черника успокаивала его — время от времени, и превращала его из ворчливого Ренли в Ренли тоскливого. А вот у Бриенны, судя по всему, на руках была роскошь так выглядеть — роскошь, доступная только тем женщинам, в которых влюблены достойные мужчины. Поставив перед собой десерт, Бриенна разом перечеркнула всю свою леди-подобность: вместо того, чтобы есть изящно, отставив мизинчик в сторону, она поднесла блюдце ко рту и одним укусом съела половину чизкейка. Ренли усмехнулся, хотя Бриенна не заметила в этом ничего смешного. — Значит, американский коллега от тебя в восторге? — спросил он, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованным. Выходило плохо: на окне уже появился отпечаток его головы, небритую щёку он подпёр кулаком, да и куртка слегка пованивала — кажется, недовольный кот оставил на ней с утра свою метку. Но Бриенна либо не замечала этого, либо не хотела начинать встречу с плохих новостей. — Ты знаешь, мне не очень привычно говорить об этом, потому что отношения никогда меня не интересовали… — Непривычно говорить, так напиши. Хотя бы и на салфетке. Бриенна сдержанно улыбнулась и скромно опустила взгляд. Не знает, как справляться со своими чувствами, знаем, проходили. Она оглянулась по сторонам, словно боялась, что кто-то их подслушает, нагнулась над столом и прошептала: — Он снова оставил на моём столе записку. Думаю, именно этого правила он и придерживается. Писать о своих чувствах, какими бы они ни были, а не говорить. Мне это не нравится, я не привыкла скрываться. Ренли ухмыльнулся. — С его-то положением — неудивительно. Должно быть, миграционная служба ему голову оторвёт за то, что он флиртует с незамужними британками. — Это не роман, — Бриенна снова выпрямилась и сделала глоток из чашки. — Он не называет это романом, но говорит, что чувствует ко мне что-то… благодарность. И я тоже, учитывая, что… — она закрыла глаза ладонью и устало потёрла лоб. Ренли не нравилось вспоминать Вьетнамскую войну, в течение которой он чуть не потерял Бриенну, и ей, надо думать, тоже не очень нравилось вспоминать об этом. Джейме Ланнистер, американец, добившийся теперь большого успеха, был взят в плен — и мог бы быть экстрадирован домой, если бы не особо глупые американские военные, решившие над ним поиздеваться (из худшего, что произошло — ему отрубили правую кисть). Война делает из человека животное, и не все они готовы жить стадом. Оскорблённый предательством собственной страны, он запросил политического убежища в Великобритании — и Бриенна, работавшая тогда в Службе Иностранных Дел Её Величества, не только сопроводила его, но и помогла устроиться на месте. Джейме Ланнистер был должен ей по гроб жизни. — Ты тоже ему очень помогла, — Ренли подбадривающе улыбнулся. — Я слышал, что раньше он был тем ещё кретином, пока не произошло… это всё… — Бриенна закивала, и Ренли обрадовался тому, что ему не придётся углубляться в подробности. — Полагаю, общение с такой женщиной пошло ему на пользу. Новые знакомства нужны после… стрессовых ситуаций. — К слову о стрессовых ситуациях. Ты выглядишь дерьмово, — тактично заметила Бриенна. Ренли развёл руками, и его чашка с чаем едва не врезалась в проходившую мимо официантку. — Я утром попал в очередную передрягу с парнем. Представляешь? На прошлой неделе подписал пластинку у Моррисси, когда был на автограф-сессии, хотел позвонить ему, его зовут Джон, мы с ним на концерте познакомились, — (Ренли решил не уточнять, как давно это было), — а он даже не узнал меня! Мы тогда встретились на пересечении Кромвеля и Мэдисон, я напомнил, он пошёл туда и сказал, что Птичку оттуда убрали! И что он не помнит меня! Я страшно расстроился. — Словно доказывая свои слова, Ренли растянулся в полный рост на диванчике, свесив грязную обувь, и снова прислонился макушкой к окну. Бриенна выглядела озадаченно, и улыбка сошла с её лица, а взгляд стал задумчивый, словно она (как и все настоящие женщины) решила, что может каким-то образом решить эту проблему. Она даже нагнулась вперёд, внимательно рассматривая лицо Ренли, словно пыталась найти в нём какие-то новые черты. Такой любопытный взгляд вынудил его спросить: — Ну что? — Я за тебя волнуюсь. Все твои отношения ничем хорошим не заканчиваются, но ты придаёшь им огромное значение. Даже большее, чем карьере и когда-то — учёбе. Ренли усмехнулся. — Которые из моих отношений кажутся тебе наиболее неудачными? С актёром или футболистом? Меня всё время тянет к звёздам, к небесам, потому что я хочу вырваться из того, во что я влип. Единственный раз, стоило мне встретить простого парня — и тот оказался недоступен. Может, мне просто не судьба? Сказав это, Ренли задумался. Он не знал, что имел в виду, не знал, во что это он такое влип, знал только, что ему от этого невесело, и что «How Soon Is Now?» никогда не звучала более жизненно.You shut your mouth, how can you say I go about things the wrong way? I am human and I need to be loved Just like everybody else does
— Мне кажется, тебе следовало бы… — Бриенна посмотрела наискосок, на грязные треугольнички пола закусочной. Кажется, собирается сказать что-то не очень лицеприятное. Быть может, хотя это не в её духе, что-то о том, что ему давно пора сменить ориентацию и заинтересоваться девушками? — Мне рассказывали об одном клубе, в который ходят такие, как ты. Каждое воскресенье. А сегодня как раз… — Суббота, — задумчиво закончил Ренли. Ещё пару секунд он удивлённо смотрел на женщину, которую он, как ему казалось, знал как облупленную. — Ты не перестаёшь удивлять меня, Бри. Бриенна улыбалась, допивая свой чай.***
— Вам чай или кофе? — Джейме проходил мимо, а она вскочила со своего рабочего места и выпалила этот вопрос, не вовремя сообразив, что не в её характере быть настолько учтивой. Удивление, должно быть, отразилось и на её лице, потому что Джейме, обычно холодный и спокойный, недоумённо приподнял брови. — Чай или кофе? — Я подумала, — Бриенна тут же взяла себя в руки, — что перед встречей вам не помешает взбодриться. — Очень предусмотрительно с вашей стороны, — теперь и Джейме смущённо опустил взгляд. Заметил, наверное, её лимонную блузку и вдруг задумался, зачем она так вырядилась, ведь это настолько не в её духе. И блузка подобрана из рук вон плохо, Серсея никогда бы не допустила такого сочетания цветов. Он привык видеть её в камуфляже, с сажей на лице, с вечно грязными волосами, а теперь он каждый день замечает, что она… что она… Под его взглядом Бриенна чувствовала себя чертовски глупо — точно девчонка, подкинувшая записку парню, который ей нравится. — Но это всего лишь собеседование, я не потрачу на него много времени и смогу быстро отправиться домой. — Он замялся, будто хотел ещё что-то сказать. Давай же, пригласи меня поужинать. Что? Это не я сказала. Не нужно меня никуда приглашать. Ну же, пригласи её. Чёрт, давным-давно пора разобраться с этим дерьмом. Эта проклятая блузка отвлекает всё моё внимание, зачем она её напялила? Ещё у неё крошки от пирожного около губ. Отлично, Джейме, ты сосредоточен исключительно на работе, Джейме. Пялишься на её губы. Побыстрее бы отправить домой этого студента и… … что-то отвлекло его внимание, и это был трезвонящий в кабинете телефон. Джейме быстро ретировался, отвесив Бриенне лишь неуклюжий кивок, и та опустилась на место с чувством глубокого неудовлетворения, которое она сама не смогла бы себе объяснить. — Алло? — Мистер Ланнистер, — заговорила трубка, — я должен попросить у вас прощения. Это Джон Старк, сегодня у нас должно было быть собеседование. Джейме не хотел облегчённо вздыхать, но ничего не мог с собой поделать. Ну же, парень, скажи, что опоздаешь, или не придёшь, скажи, что нашёл другую работу, пожалуйста, и оставь меня наедине с моим дерьмом. — Да, Джон, здравствуйте. — Здравствуйте. Я прошу прощения, я не смогу прийти. Моей собаке ночью стало плохо, я живу один, и за ней некому присмотреть. Я хочу отвезти её в ветклинику, потому что боюсь за её здоровье. Ничего страшного, если мы перенесём собеседование на другой день? Джейме бросил взгляд через плечо. Сквозь стеклянные стены офиса он видел, как Бриенна Тарт, с забранным на голове пучком и в синей блузке, так подходившей её глазам, расхаживает по офису так, словно инспектирует его сотрудников. Джейме заглядывался на неё каждый раз, когда она приходила к своему отцу (лучшему работнику в его отделе) и помогала по работе. Что-то ему нравилось в этой женщине, что-то неумолимо тянуло к ней, как бы неправильно это ни было. Они и пересекались-то всего пару раз, на торжественных приёмах, и каждый раз ей как будто было так же неловко, как и ему… Роман с сотрудницей конкурентной фирмы — что бы сказал отец, будь он жив? — Конечно. У меня есть номер вашего мобильного, я перезвоню вам, как только найдётся свободное место в расписании. — Спасибо! Прошу прощения ещё раз. — Ничего, всякое бывает. Здоровье питомца гораздо важнее. Джон нажал на отбой, погладил Призрака и вздохнул. — Извини, приятель, что пришлось соврать. Дай Бог тебе долгих лет жизни.***
Судя по всему, Джендри опять оставался на ночь: никак иначе Джон не мог бы объяснить, что этот парень делает у них в квартире в такую рань — и всё бы ничего, да вот только из комнаты Арьи доносились какие-то непонятные звуки, мешавшие Джону жалеть себя. Какие-то голоса, напоминающие женский вокал, бренчание на гитаре, и хрип простуженной Арьи, которая пыталась петь. Джон постучал, и музыку сделали потише. Арья открыла дверь — в одной только чёрной футболке, достававшей ей до колен, взъерошенная и заспанная. Как бы Джона ни смущало, что Джендри регулярно у них ночует, его радовало, что Арья не заморачивается насчёт своего внешнего вида, и тот это терпит. Джону бы не понравилось, если бы Арья вдруг начала носить каблуки и краситься, как делают все современные девчонки, ведь тогда она бы не была его Арьей. — Доброе утро, — сказал он, мигом позабыв обо всех возможных жалобах. — Как спалось? — Да ничего, — как ни в чём ни бывало пожала Арья плечами. — Заходи, у нас есть пицца и хорошая музыка. — Да, кстати, что это за песня играет? Не слышал этих девчонок. Дверь приоткрылась, и рядом с Арьей появился Джендри — он был её в два раза больше и даже Джона пугал своими размерами. И всё бы ничего, да вот только он появился перед ним с голым торсом, с одной только гитарной лентой, пересекавшей грудь от плеча к поясу. Джон боялся узнать, что за этой гитарой на Джендри ничего нет. — Это девчонки из России, «Тату» называются. Они победили на «Евровидении» лет двадцать назад, и они классные, и похожи на Арью с Сансой, — Джендри хихикнул. — «Тату»? Как татуировка? — Типа того, ага. Но это не их песня, это кавер на The Smiths. Знаешь же таких? Джон прислушался, пытаясь узнать мелодию, но разобрал только слова:There is a club if you'd like to go You could meet somebody who really loves you
So you go and you stand on your own And you leave on your own And you go home and you cry and you want to die
— Знаю, — Джон печально вздохнул. Про The Smiths он уже слышал сегодня утром, и не хотел о них вспоминать. — А чего так вздыхаешь-то? Оазисы тоже уже всё, не поют, не играют, переругались все. Я всё чаще думаю, что в музыке, как и в романтических отношениях, нужно искать не того, кого хочется засосать на сцене, а того, с кем хочется встретить старость, чтобы, знаешь, состоять в так называемых партнёрских отношениях, как предприниматели. — Он стрельнул в Арью вожделеющим взглядом — Арью, лохматую, заспанную, помятую, толкнувшую его в бок и спросившую: — Что за бред ты несёшь, Джендри? Джон сейчас точно уйдёт, и ему пиццы не достанется. — Да ничего, — вступился Джон. — Я не голоден. — Ты уверен? Она очень вкусная, с ананасами, как ты любишь. — Ты какой-то потерянный, приятель, — Джендри весьма фамильярно похлопал его по плечу. — О чём задумался? Джон неловко улыбнулся. Он не мог ни о чём думать, потому что просто не понимал, что происходит.***
— Алло? — Привет. Это Ренли? — Да. С кем я разговариваю? Джон начал нервно постукивать ручкой по столу. Что он вытворяет? Зачем он звонит этому ненормальному парню, который испортил ему утро и собеседование в компанию, в которой он давно хотел работать? — Это Джон. Ты звонил мне сегодня утром, помнишь? — Нет, не помню. Джон почти было решил, что с утра с ним разговаривал пьяный Ренли, и не стоит всё это ворошить, но неожиданно подумал, что терять ему нечего. — Ну… ты рассказал, как мы встретились после концерта The Smiths, потом пошли гулять в какой-то парк, на перекрёсток между Мэдисон и Кромвеля, там ещё стоял памятник какой-то птице. — На той стороне провода молчали. — Ну же. Ты ещё удивлялся, что у меня волосы кудрявые и говорил, что, наверное, они электризуются… — Вы знаете, — Ренли усмехнулся, — это может показаться неимоверным совпадением, но мне кажется, что вы ошиблись номером. Я не помню никакого Джона, и никогда не был на Мэдисон-стрит. The Smiths мне вообще не нравятся, и единственное, в чём вы правы — так это в том, что меня действительно зовут Ренли, но я всё равно не понимаю, о чём вы говорите. — Возможно, и совпадение, — Джон вздохнул, — но не просто же так я до вас дозвонился, и даже угадал ваше имя? Ренли помолчал. — Возможно. Джон вздохнул. «Нет никаких гарантий, что это будет именно тот Ренли, что звонил мне утром. В конце концов, это и правда может быть случайным совпадением, но я не успокоюсь, пока не достучусь до правды, даже если окажется, что он… не из таких». — Вы сегодня работаете? — У меня сокращённый день, — ответил Ренли как-то неуверенно. Повисла пауза. Джон решался. — Как вы смотрите на то, чтобы мы сходили с вами куда-нибудь выпить? — «В гей-бар, например. Если ты согласишься пойти в гей-бар, то с тобой всё будет ясно». — Неподалёку от моего дома есть отличное место, они работают допоздна, ирландский паб. Вы его издалека узнаете, у него зелёная вывеска, на ней ещё огромное лицо с мексиканскими усами. — «Какого черта ты назначаешь место встречи неподалёку от своего дома?! Что за неприкрытые намёки, Джон?!» — А где вы живёте? — На Бостон-авеню. — Какая удача, — Ренли, казалось, улыбнулся, — у меня как раз офис в десяти минутах ходьбы. Хорошо, как… как мне вас узнать, кроме того, что у вас будут кудрявые волосы? — Волос будет более чем достаточно. — Отлично. Вас устроит семь вечера? — Устроит. — Тогда до встречи? — До встречи. Джон положил трубку, бросил мобильный в сторону и упал на кровать, тяжело дыша. Он не понимал, что происходит, но всё равно беспричинно улыбался.***
— Кажется, меня только что пригласили на свидание. Пытаясь осознать сказанное, Ренли инспектировал насаженный на вилку ломтик помидора. Его всегда удивляло, как люди умудряются так изящно разрезать овощи, хотя он рисковал отрезать себе палец каждый раз, когда брал в руки нож. — Серьёзно? Очередной красавчик из гей-бара на Бенгал-авеню? — Очень смешно, — Ренли скорчил недовольную рожу. — Не знаю. Возможно, какому-то парню просто дали мой номер, сказали, как меня зовут, и всего-то, — он фыркнул. — А он возьми да устрой из этого какую-то самодеятельность. Сказал, что я звонил ему сегодня утром, — (на часах было обеденное время), — и нёс какую-то чепуху про его волосы. И ещё было что-то про концерт The Smiths, но… — Они же распались. — Распались? Да я вообще о них не слышал. — Кажется, Лорасу они очень нравились. — Лорасу! — Ренли фыркнул. — Вот где у меня твой Лорас! Бриенна ласково и сочувственно улыбнулась. Она знала, где у него этот её Лорас, но знала она и о том, где он был раньше. Раньше он был у Ренли в сердце, а теперь Ренли сыт этим её Лорасом по горло и ничего о нём не хочет слышать. Её бизнес-партнёр продолжал жевать веганский салат и, судя по всему, давился брокколи, потому что с каждой секундой его лицо становилось всё более и более несчастным. Не для тебя, Ренли, здоровая пища, ох, не для тебя. — Так как дела у Ланнистера? — вдруг спросил Ренли, надеясь сменить тему разговора на более рабочую. — У Ланнистера? Да всё как всегда. «Ловила на себе его взгляды пару раз. Да, всё как всегда». «Опять поглядывает. Искоса». Бриенна почти непроизвольно поправила жёлтый воротник. Джейме пожимал руку молодому кудрявому парню, только что вышедшему из его кабинета; собеседование длилось два часа, и оба его участника явно были довольны происходящим. Наверное, его возьмут, наверное, на стажировку, может, даже отправят в какую-нибудь командировку, может, даже во Вьетнам — уладить последние всплески конфликтов. Бриенна проводила нового сотрудника взглядом и снова посмотрела на Джейме. Он всё ещё стоял у входа в свой кабинет; даже не стоял, а мялся на месте, и она была готова поклясться, что всё это время он на неё смотрел и на что-то решался. Когда их взгляды столкнулись, Джейме неловко улыбнулся и спешно ретировался обратно в кабинет — щёлкнула ручка двери, и в офисе снова повисла рабочая тишина. Кто-то, конечно, болтал по телефону, кто-то копался в бумагах, но не было ничего, что нарушило бы привычное спокойствие. Бриенна — и та было вернулась к папке с бумагами, и вздохнула, решив, что это всё настолько не в её духе, и что ей — самое место в другой стране, рядом с пулями и боевыми снарядами, с дипломатической миссией, но кто её отправит, она же женщина, и даже случай с Джейме ничего им не доказал… В газетах писали что-то про феминисток, и она слышала, что среди друзей Ренли тоже такие имеются, но ничего не менялось, она как сидела в душном офисе, так и… — Бриенна? — голос Джейме вырвал её из печальных дум. Он стоял перед её столом, запыхавшийся, словно только что пробежал стокилометровый марафон. Бриенна выпрямилась, готовая ко всему — даже к критике её внешнего вида, от которого её самой было жутко некомфортно. — Ты свободна сегодня вечером?***
Домашний телефон трезвонил в скромной каморке уставшего от жизни Ренли Баратеона, но хозяин был далеко. Возле телефона расхаживал кот, овивая провод пушистым хвостом, пока не цапнул его лапой и не свалил телефон на пол, получив при этом легкое повреждение черепа. Трубка слетела, и женский голос закричал: «Алло! Алло! Ренли, это ты? Это я, Бриенна! Сегодня вечером я ужинаю с Джейме Ланнистером, после работы! Это случилось!» Ренли был окружён цветами осени. С оранжевых и желтых ветвей, свисавших под силой притяжения, падали капли дождя, подгоняемые ветром, и его ботинки, старые и грязные, разбрасывали листья в стороны, словно хороший веник. Он любил гулять по Бульвару Кромвеля и прежде, ещё до того, как вспомнил, что два года назад, в этом самом месте, встречался с Джоном, кудрявым поклонником The Smiths, а теперь даже не знает, где его искать.When you say it’s gonna happen now, When exactly do you mean? See I’ve already waited too long And all my hope is gone
Он слонялся по парку без особой цели. Он нашёл ту самую птичку, о которой говорил с Джоном с утра… возможно, Джон его не так понял? Может, он орнитолог, и понятие «бронзовая птичка» значит для него не то, что для всех остальных? Возможно, есть в этом городе другая Мэдисон-стрит, которая пересекается с бульваром Кромвеля? А может, Джон вообще в другом городе, с точно такими же улицами и, быть может, с точно такими же людьми, и в том, другом городе, тоже есть Ренли, другой Ренли, которого Джон встретит, и с которым они будут счастливы… возможно, этот Ренли даже успешней его, Ренли нынешнего, застрявшего на нелюбимой работе и бестолково блуждающего по улицам в одиночестве, когда хорошо бы было связать эти улицы с воспоминаниями, с людьми, о которых он давным-давно позабыл и о которых ничуть не переживал. Оставался, конечно, в этом городе ещё один человек, который был ему столь же близок, как Бриенна, а по паспорту — и того ближе, и именно на его пороге Ренли оказался неожиданно даже для самого себя. Он вообще-то редко заходил к Станнису в гости, но тот его и не звал. И всё бы ничего, да вот только дверь ему открыл не старший брат, а девушка — с рыжими волосами, мокрыми, как будто она только что вышла из душа. Ренли едва удержался от того, чтобы не присвистнуть: даже по его меркам, девушка выглядела очень даже неплохо, и в душе он порадовался за брата, недавно разведённого, потому что у того, кажется, всё было схвачено, даже если в заявлении он написал «непримиримые разногласия», а не «влюблённость в миловидную студенточку». Вместо этого он радушно произнёс: — Привет. А Станнис дома? — девушка открыла рот, чтобы что-то сказать, но ей точно стало неловко от того, что гость смотрел на неё с нескрываемым интересом, и она обернулась как раз вовремя: из глубины квартиры раздался голос хозяина дома: — Санса, кто там? — А, братец, ты дома! — крикнул Ренли. — Это я. Решил зайти, повидаться, мы давно не виделись. Станнис не просто прискакал к выходу из квартиры (тоже, естественно, почти в неглиже) — он ошарашенно вывалился из кухни, подбежав к двери и заслонив Сансу своим давно обвисшим телом. Та боязливо спряталась позади его спины. — Ренли? Ты какого чёрта здесь делаешь? — Извини, я помешал. Станнис недовольно поднял голову к потолку. — Сейчас не лучшее время. — У тебя никогда нет на меня времени. — Ты же видишь, я занят. — Нет, мне давно пора уходить, — Санса подала голос, и тот оказался приятным и чуть ли не журчащим. Услышав его, Ренли едва отмахнулся от мысли о её возрасте. Станнис оглянулся на неё, и Ренли был готов поклясться, что в глазах старшего брата мелькнула тоска. Ему не хотелось с ней расставаться, и Санса, словно чувствуя это, смущённо опустила голову. — Ладно, — просто сказал он. — Заходи. И Ренли зашёл. Санса, явно смущённая происходящим, тут же спряталась в маленькой комнате и закрыла за собой дверь — и Ренли (не будь он Ренли!) всё-таки не сдержал усмешки. Он зашептал: — Не говори мне, что это одна из твоих студенток. — Всё гораздо сложнее, — ответил Станнис так же тихо. — Ты знаешь, что я не вожу женщин домой просто потому, что мне хочется с ними переспать. — Конечно, нет. — Она мне очень нравится, даже если это может показаться тебе глупостью. И я не хочу, чтобы ты всё испортил своими неосторожными… — Станнис замолчал, потому что дверь маленькой комнаты открылась, и из неё вышла Санса. Ренли снова окинул её оценивающим взглядом, как потенциальную невестку, и подивился её миловидности. Она только что была взволнована, её лицо казалось уставшим, и она была в одном только полотенце, а теперь, словно произошло волшебное перевоплощение, была причёсана и хорошо одета. Воистину, она была прекрасной женщиной, успешно хранившей женские секреты. Чем же она зацепила Станниса — холодного, безэмоционального, что он нашёл в этом чистом, нежном создании? И, что не менее интересно — она-то в нём что нашла? Неужели в этом мире у всех, кроме самого Ренли, всё складывалось просто замечательно? — Я пойду домой, — обходительно проговорила Санса, и Ренли оставалось только дивиться её деликатности в настолько щепетильных для неё обстоятельствах. Сама она, впрочем, даже не обращала на него внимания, обращаясь исключительно к Станнису — и её взгляд лучился теплом и… благодарностью. Во второй раз за день в голову Ренли пришло это слово, но он отмахнулся: оно не подходило ни к одной из парочек, с которыми он сегодня виделся. — Спасибо за вечер. Всё было замечательно, мистер… Станнис, — поправила она себя, неловко улыбнувшись. — Мне нужно многое обдумать. — Да, — согласился тот. Как был неуклюж в отношении с девушками, так и остался. Ренли, в душе посмеиваясь над глупостью старшего брата, сделал шаг вперёд и протянул Сансе руку: — Полагаю, мы теперь будем часто видеться? Меня зовут Ренли, я его младший брат. Санса пожала его руку в ответ, но как-то нерешительно. Всё ещё стесняется, видимо, а вот Ренли откровенно забавлялся, чувствуя на макушке сверлящий взгляд Станниса. Ему с детства нравилось его бесить, и такую возможность он бы ни на что не променял. — Санса. Не знаю, когда мы ещё увидимся с вами, Ренли, и увидимся ли, но я, в любом случае, рада знакомству. «Слов нет, просто какая-то выпускница Школы Этикета!», подумал Ренли, когда Санса прошла мимо него и вышла в открытую дверь. Станнис всё ещё стоял на месте, не в силах шелохнуться; то ли девушка так его приворожила, то ли он пытался своим молчанием заставить Ренли испугаться. Даже если у него не получалось, Ренли всё равно вздрогнул, когда на его плечо легла тяжёлая рука, а над ухом прозвенел стальной голос: — И что я говорил о том, чтобы ты не делал глупостей? — Будет тебе. Она от тебя без ума, кажется, и я это не в состоянии исправить. Если девочка настолько свихнулась, что ты и правда нравишься ей, поможет только психиатричка.***
Я сошла с ума. Это совершенно точно, ведь если бы я была в полном порядке, я никогда бы не согласилась на то, что он мне предложил. Ведь я знала, что смогу ответить на пятёрку, но вместо этого я согласилась на то, что он предложил мне. Предложил он то, во что я сначала не могла поверить, ведь это было так не в его духе. Как грязно, я даже не ожидала от него такого, и как больно мне было притворяться, говоря, что в его действиях нет ничего, что пугало бы меня. Я хотела этого, хотела, но кто я теперь? Быть может, я пригрела змею на своей груди, примет ли меня мать? Санса забежала в последний вагон, и двери захлопнулись за её спиной. Нет, я, как женщина, не могла ошибиться. Не просто как женщина, но как женщина, прекрасно осознающая свои чувства и ощущения, и я прекрасно знала, на что соглашаюсь, и с кем. И ведь он так неловко, так что мне стало даже его жаль, повёл себя, когда спросил меня, не хочу ли я… Кто-то из пассажиров косился в её сторону, но Санса не могла понять, кто именно, сколько бы ни пыталась. Наверное, они видят, что у меня грязные волосы, потому что у мистера Баратеона дома стоит один только бальзам для волос, он же не знает, что от него волосам один только вред. Слава Богу, скоро нужно выходить, а там наверняка дождь, и поэтому… — Ты вся промокла! — горестно вздохнула мать, расправляя слипшиеся под дождём волосы Сансы. — Неужели ты не могла попросить у Джейни зонтик? — Когда я уходила, дождя ещё не было, — Санса пожала плечами. Какое счастье, что у неё была Джейни, и что ночёвкой у Джейни можно было, как зонтиком, прикрыть любое приключение. Из гостиной высунулась голова отца: — Хорошо, что ты здесь. Когда высохнешь — мы пойдём праздновать, потому что произошло нечто знаменательное. — Что? Тэтчер переизбрали на второй срок? Она сняла ботинки, хотя ей было лень, поставила их на место. У неё крутило живот, болели колени, ныло между ног, но она натянула на себя улыбку и вошла в комнату. Все были в сборе — счастливые, довольные Арья, Бран и Рикон, и Джон, не похожий сам на себя: в рубашке, причёсанный, с широкой улыбкой во всё лицо… — Меня взяли на работу в Службе Её Величества, — сообщил он, разводя руками, словно приглашал Сансу к объятиям, но отпечатки чужих ладоней ещё горели на её спине. Не прикасайтесь ко мне. Мне понадобится время, чтобы принять это, как и то, что я больше не… Отец опустился на кресло рядом с Джоном и похлопал его по плечу. Склонив голову так, чтобы их якобы никто не услышал (но слышали, разумеется, все), он проговорил: — Твоя мать бы очень тобой гордилась. То образование, которое ты получил собственными усилиями — она бы хотела его для тебя. — Спасибо, дядя, — прошептал Джон, точно так же склонив голову. — Это так здорово, Джон, — наконец проговорила Санса, и ей даже удалось улыбнуться, но ей показалось, что улыбка была натянутой, и сейчас все разгадают её притворство. Но все промолчали. — Это не просто здорово, это потрясающе. И это то, чего каждый из вас должен рано или поздно добиться. — Отец похлопал Джона по плечу и встал на середину комнаты, обращаясь ко всем сразу и ни к кому одновременно. Санса буквально услышала, как Арья, не любившая, когда отец начинал коллективное воспитание, закатила глаза. — Джон вступает в важную пору своей жизни. Теперь он сам будет зарабатывать деньги, сам будет ими распоряжаться. Если он приложит достаточно усилий, и опыт сам потечёт в его карманы, однажды он сможет позволить себе то, что мы собираемся позволить этим вечером… — Отец интригующе улыбнулся. — Ну-ка, кто хочет отправиться на большой семейный ужин? — Если это не пиццерия, я пас, — вздохнула Арья, и теперь была очередь Сансы закатывать глаза. Ей потенциальная возможность провести время с семьёй нравилась — в особенности после стресса, с которым ей пришлось столкнуться. Мистер Баратеон нравился ей, и, всё-таки, пока что она не знала, как к этому относиться. Она и не ожидала, что её чувства будут взаимны, вот и всё, и не знала, как жить с неожиданно свалившимся на неё счастьем. Я нравлюсь ему, а остальное не имеет значения. Вероятно, лучше всего было думать именно так.***
— Я очень благодарен за то, что ты сегодня согласилась прийти, — проговорил Джейме, продолжая воровато оглядываться. Он словно боялся, что кто-нибудь их здесь увидит, застукает, и придётся многое объяснять. Пока что ему этого делать не хотелось. (На самом деле, он бы и потом не стал тратить на это время, но в глубине души Джейме всё-таки понимал, что рано или поздно объясниться придётся — хотя бы с теми, кто работал с ними в офисе.) Бриенна же чувствовала себя откровенно неловко — у неё не было подруг, которые могли бы посоветовать ей, что надеть на свидание в дорогой ресторан, и она вытащила из гардероба первую попавшуюся блузку, которую до этого никогда не надевала на работу. Она оказалась сапфирового цвета, и Джейме, как и полагается джентльмену, сделал ей комплимент, сказав, что она хорошо выглядит, и что синий цвет очень подходит её глазам. По крайней мере, по ресторанам ходят в тех случаях, когда настроены серьёзно. Глубина чувств определяет выбор места, или даже желание произвести впечатление. Благодарности нет в золочённых оконных рамах и фраках официантов, это только притворство, но вот Джейме, глядя на неё, не притворяется, взгляд его постепенно теплеет, и он перестаёт нервничать. Ему с ней хорошо, и даже отлично. Здесь играет живая музыка, здесь канделябры и блюда, по размерам занимающие целый стол, да ещё и стоят целое состояние… — Я бы не отказался выпить вина, — произнёс Джейме, изучив меню и прокашлявшись. Бриенна кивнула: вино казалось ей достаточно благородным напитком, да и пиво здесь вряд ли подавали. Официант принёс бутылку красного, которое Джейме когда-то пил у себя в Америке, и два бокала, когда двери ресторана открылись, и вошла большая компания — судя по всему, родители и их дети. — Ты смотри-ка! — удовлетворённо заметил Джейме. — Так ведь это наш новичок, Джон Старк. Видимо, пришёл отпраздновать своё назначение на пост. Бриенна оглянулась — и правда узнала кудрявого паренька, бывшего сегодня у них в офисе. — Так здорово, что ты взял его на работу. Наверное, очень талантлив? — Для сотрудника разведки? Пожалуй, — Джейме усмехнулся. — По крайней мере, у него неплохие физические данные, а для начала этого более чем достаточно. Он очень хотел… попасть к нам. Говорил, что хочет защищать страну от всевозможных варваров, и у него, когда он говорил, светились глаза. Для меня это большой показатель. — Он улыбнулся, словно посмеиваясь над мечтами своего юного коллеги. — На самом деле, я просто очень хотел ему помочь так же, как когда-то помогли мне. Вот она, «благодарность», о которой они с Ренли говорили с утра. Благодарность за то, что она спасла его, за то, что видела Джейме в худшие моменты, за то, что помогла устроиться в Великобритании, не прося ничего взамен… даже если сначала она просто выполняла свою работу, она делала вещи, которые от неё не требовались, лишь потому, что у неё было доброе, любящее сердце. Только оно и выдавало в ней настоящую женщину, с которой хотелось остаться и в руках которой хотелось умереть, а вовсе не её одежда, будь то лимонная блузка, разъедающая глаза своим цветом, или блузка цвета сапфиров. Джейме просто хотелось тепла — и теперь, глядя на Бриенну сквозь бокал красного, он это понимал. Протянув левую руку через стол, он накрыл ладонь Бриенны своей. Это было странное прикосновение, и давно забытое чувство кольнуло его ниже живота. Готовность. Она не только добра и умна, но и очень красива. Я очень стар, сейчас мне пора остепениться, я бы детей… Но Бриенна смотрит на его руку и словно боится — значит, она ещё ровным счётом ни к чему не готова, но Джейме учтиво улыбается: он никуда не торопится и может подождать.***
Влетев домой, Бриенна тут же бросилась звонить Ренли, потому что он был единственным, с кем она могла поговорить об этом. Джейме Ланнистер проводил её до самого дома, он держал её за руку, он бы даже поцеловал её, если бы она не отвернулась застенчиво и испуганно, как девственная дева (каковой она, по большому счёту, и была, о чём Джейме было знать необязательно). Закрыв дверь квартиры, она ещё несколько секунд потратила на то, чтобы отдышаться — как бы сильно она ни радовалась происходящему, оставалось нечто, что сильно сводило её с ума. Если она будет надеяться, это может разбить ей сердце. Разбитые надежды колют больнее чего бы то ни было. Джейме может в любой момент вернуться в Америку, потому что там его дом, его семья, очень скоро он даже не будет о ней думать. То, что произошло в ресторане, было не больше, чем простой прихотью; возможно, ему просто была любопытна глубина её чувств, ни больше, ни меньше, но он не собирался доводить это до чего-то серьёзного. Он взял её за руку, она затрепетала — слишком явственно для взрослой женщины. Теперь, когда он всё понял, он потеряет к ней интерес, потому что так всегда и происходит, а она не самый популярный товар на рынке невест, она может остаться и останется одна, в конце концов, поэтому лучше ни на что не надеяться, прежде чем тебя бросят, бросай сам. Дыши глубже, дыши глубже, повторяла она себе, набирая номер Ренли. Она надеялась, что дозвонится до него и наконец-то всё расскажет; она боялась, что он не возьмёт трубку, и что они не поговорят как следует о том, что её так сильно волновало. Наконец, после долгих гудков, Ренли всё-таки ответил. Казалось, он запыхался, будто только что бежал. — Что-то срочное? — Ренли, мне только что звонил Джейме Ланнистер, — прорычала Бриенна в мобильный, топая туфлями по мокрому асфальту. День был долгий, тяжёлый, она торопилась домой, когда ей позвонили с незнакомого номера: пьяный голос представился Джейме Ланнистером и заявил, что к Бриенне он никогда не был равнодушен, и ему, к его огромнейшему сожалению, хотелось бы познакомиться с ней поближе. Бриенна, и так подозревавшая подобный расклад, боролась с собственными чувствами: удивление граничило с восторгом (какой женщине не понравится, когда ей признаются в любви!) и медленно перетекало в возможное негодование, связанное с тем, что Джейме может просто её разыгрывать по какой бы то ни было причине. — Ага. Ну и что? — Как это ну и что?! Он сказал, что неровно ко мне дышит. Сказал, что я ему нравлюсь, ты представляешь? Ренли протяжно вздохнул. — Бриенна, это не может подождать? Мне ты тоже нравишься, но это тебя почему-то не беспокоит. — Ты что, решил лечь пораньше? — Не совсем. — Тогда какого чёрта ты не можешь поговорить со мной? — Я занят. — Занят?! Ренли оторвал голову от подушек. Глаза уже привыкли к темноте, и он прекрасно видел огромную копну чёрных кудрявых волос, двигавшихся то вверх, то вниз, прямо под его животом, и время от времени слышал хлюпающие звуки вполне понятной природы. Ему было хорошо, и как бы сильно он ни любил Бриенну, когда настолько талантливые губы любили его самого, думать о ней было просто невозможно. — Да. Надеюсь, надолго.***
— Вот это сходил с незнакомцем в паб! — засмеялся Ренли, когда Джон, измождённый тем, что он осторожно называл «занятиями любовью», рухнул на подушки рядом с ним. — Я удивлён, но мне даже не потребовался алкоголь. Как знать — быть может, у меня просто так давно не было секса, что я был готов согласиться на… — Он чуть было не сказал «кого попало», но вовремя осёкся, ведь Джон был далеко не «кто попало». Ренли уже знал, что его новый приятель сегодня пытался устроиться к Джейме Ланнистеру — тому самому, который клеился к Бриенне, а раз уж его пригласили на собеседование, значит, парень он был хоть куда, и уж самое время задуматься об этом наступило именно сейчас, именно после секса. — … первого встречного. — Первый встречный оказался не так уж плох, а? — Ещё бы! — Ренли снова навис над Джоном и долго поцеловал в его губы. Джон улыбался, закрыв глаза и явно не контролируя свою мимику. Ренли не выдержал и расхохотался, упав к тому на грудь. Он был счастлив, он был спокоен, не говоря уже о том, что Джон, как и любой разгорячённый парень, был очень тёплый, так что засыпать с ним рядом было одно удовольствие. — Ну и насочинял же ты, Джон Старк. — Насочинял? — спросил тот, при этом не звуча особо заинтересованным. Устал, пытается отдышаться, и хорошо бы оставить его в покое, но Ренли ещё не знает, что будет на следующий день, поэтому продолжает допытываться: — Ну, я имею в виду всю эту чепуху про The Smiths. Клянусь тебе, я знать не знаю, кто это такие, мне только сегодня подруга о них рассказала. — Клянусь тебе, я ничего не выдумывал. Мне и правда с утра позвонил какой-то парень, представился Ренли и погнал меня на этот перекрёсток… Мэдисон и Кромвеля, говорил, что там стоит памятник какой-то птице, а я ничего не увидел. Он был такой расстроенный, что я не удержался и перезвонил — а наткнулся почему-то уже на тебя. Ренли задумался. Верить в это, или нет? Для Джона эта байка имеет значение, а ему, по большому счёту, всё равно, что именно свело их вместе. Было ли это простое совпадение, или и правда в этом городе, если не в другом измерении, есть другой такой Ренли, потерявший другого такого Джона — разве теперь, когда они лежали в квартире Ренли настоящего, в существовании которого Ренли был стопроцентно уверен, и обнимались, это имело хоть какое-то значение? — Бедный парень. — И не говори. Надеюсь, он нашёл своего Джона. Ренли скатился с Джоновой груди и прижался носом к его плечу. — Уверен, что именно так и произошло.***
Воскресенье плавно двигалось к его завершению, а Ренли так и не решил, какое из возможных завершений дня будет наиболее логичным. Вчера ночью, когда его разбудила Бриенна, он помчался к ней, и очень долго успокаивал, отпаивая зелёным чаем, и убеждал, что интерес Джейме Ланнистера к такой женщине, как она (как и интерес любого другого мужчины) не может быть притворством, потому что такие, как он, никогда не делают того, чего им не хочется, и если он пригласил её в ресторан, заплатил за неё, делал ей комплименты и почти поцеловал, значит, он действительно этого хотел. Бриенна кивала, благодарно обнимала его, говорила о том, как она счастлива, и снова начинала рыдать; закончилось всё тем, что Ренли сам чуть не дошёл до нервного срыва, но Бриенну всё-таки успокоил, взяв с неё слово не думать глупостей и разрешить Джейме Ланнистеру узнать себя поближе. А вот чего Ренли хотел сам, он не знал. Ближе к вечеру ноги сами понесли его на улицу: Бриенна всё-таки оставила ему адрес того секретного местечка, в котором собирались гомосексуалисты, и Ренли, терзаемый чувством обречённого одиночества, направился именно туда. Собирались они только по воскресеньям, а чтобы пройти, нужно было произнести пароль — и, слоняясь по тёмному переулку, в котором якобы располагалось то самое место, он раздумывал, кому именно нужно сказать заветные слова. Когда бы перед ним ни маячила фигура человека (как правило, то были курившие бомжи), он набирал в лёгкие воздуха и произносил: — Даже небеса знают, насколько я теперь несчастен! — Небеса плевать на нас хотели! — ответил ему один особо неопрятный бомж и вытянул перед собой руку с бутылкой из-под водки. На её дне ещё бултыхалась какая-то жидкость, и Ренли отшатнулся: вовсе не для того он сюда пришёл, чтобы выпивать с каким-то забулдыгой. Забулдыга, впрочем, его решением остался недоволен и хотел было встать, но тут же, ибо был мертвецки пьяный, шлёпнулся обратно в грязь, проклиная королеву Англии и всех её подданных — себя в том числе. Ренли двинулся дальше, заглядывая даже в самые тёмные переулки. Он боялся набрести на какой-нибудь притон, боялся, что его примут за наркомана и случайно всучат ему опиум, с которого он потом не слезет, или ещё что похуже. Дженис Джоплин умерла от героина, как и Джим Моррисон, и Джимми Хендрикс, и все в 27, а мне 25. Ему не хочется умирать так рано и, уж тем более, не хочется умирать в таком месте. — Даже небеса знают, насколько я теперь несчастен! — уже без особого энтузиазма заявил он, увидев облокотившегося о мусорный бак мужчину. Он тоже курил, но, в целом, никак не вписывался в атмосферу, словно фигурка Энди Уорхола, вклеенная в картину Дега. Парень ничего не ответил, но кивнул и спросил, затушив сигарету: — Секса давно не было? — Прости? — А чего смущаться? — усмехнулся тот. — Ты даже не представляешь, сколько человек сюда исключительно за этим приходят. Я тебе в первый раз вижу, так что решил предупредить, меня зовут Атлас. Атлас протянул Ренли руку, и тот её неуверенно пожал. Он всё ещё не знал, стоит ли отвечать на предыдущий вопрос, или нет, когда Атлас, развернувшись, скрылся в тёмном переулке, и Ренли поспешил за ним.***
Клуб оказался пределом мечтаний любого — хоть гомо, хоть гетеро — сексуала. Здесь была отдельная танцплощадка, на которой дрыгались пьяные тела; здесь был бар, в котором тела, ещё трезвые, накидывались алкоголем (по словам Атласа, здесь были даже запрещённые к импорту напитки, но Ренли всё равно в этом не разбирался), и комната с игровыми автоматами — видимо, для тех, кто по той или иной причине не нашёл себе пару и был готов провести вечер, надрываясь за рулём космического судна. Ренли был уверен, что проведёт весь вечер именно там. Поэтому, заказав в баре небольшую «Кровавую Мэри», он двинулся именно туда, решительно настроившись на то, что ему либо повезёт, либо нет, и он сам не обязан предпринимать для этого никаких усилий. Стоило ему зайти, как он уловил фразу, привлёкшую его внимание: — Джон, я же говорю тебе, мы под прикрытием. — Под прикрытием? — негодующе воскликнул тот, кого назвали Джоном. Ренли обернулся на говоривших: их было двое, с заметной разницей в росте — притом один был одет по-граждански (тот самый, которого, видимо, звали Джоном), а второй надел на себя одежду, так и кричавшую: «Я гомосексуалист!» — длинную цветастую хиппи-рубашку, хлопковые брюки свободного покроя и ожерелье со значком пацифистов. Ренли не мог в это поверить, но, кажется, на ногах у него тоже ничего не было. — Под прикрытием. След ведёт сюда, я не мог так просто упустить из вида очевидные улики. — Шерлок, — Джон наклонился ближе и зашептал, словно хотел, чтобы никто не услышал, но в игровом зале было так тихо, что Ренли всё равно слышал, — миссис Хадсон и так думает, что мы гомосексуалисты. Не хочется, чтобы она нашла этому подтверждение. — Будет тебе, Джон. Миссис Хадсон, можешь мне поверить, интересуют места другого рода. Этого никто не узнает, кроме меня. Почему для тебя это так важно? Джон возразил ещё что-то, но Ренли решил не прислушиваться к их склокам. Вместе они, или не вместе, это не его Джон, поэтому его это не должно касаться. Пусть решают свои проблемы, пусть переругиваются как старые супруги. Ренли даже задумался, кто из этих двоих мог бы выполнять роль жены, а кто мужа. Возможно, если Шерлок любит приодеваться, значит, он — жена; но ворчливость Джона могла бы сделать его женой с не меньшим успехом… Задумавшись о Джоне с Шерлоком, Ренли не заметил, как изучает и других посетителей игрового зала. Все они были разделены по парочкам, все о чём-то перешёптывались, кто-то откровенно пожирал другого на глазах у остальных, а кто-то даже сидел на диванчике в одиночку, переживая о чём-то своём и утирая слёзы. Ренли хотел было к кому-нибудь подсесть, взять за руку, спросить, что произошло, и ненавязчиво предложить главное утешение, которое было здесь в ходу — начиная с добрых слов и заканчивая постелью, но никто почему-то не привлекал его внимания. Здешние гомосексуалисты были либо бритыми, либо слишком длинноволосыми как настоящие хиппи; у кого-то лицо было слишком вытянутое, у кого-то слишком круглое — Ренли сам удивлялся тому, с какой лёгкостью отбрасывает потенциальных партнёров, пока его взгляд не упал на копну чёрных кудрявых волос, склонившихся над очередным автоматом. Джон. Это Джон! «джонджонджонджонджонджонджон», застучали молоточки в голове у Ренли. В голове заиграла старая знакомая песня, с Евровидения 75-го, на котором победили голландцы, певшие со сцены о весёлой песенке дин-дон-дон, вот только в его вариации любое слово, оканчивавшееся на «он» заменялось на «Джон» и раз за разом повторялось, словно заевшая пластинка. Пару секунд он стоял, не решаясь шелохнуться и не в силах поверить своему счастью; вот же он, его герой с концерта, парень, с которым он гулял по Мэдисон-стрит, и он в футболке — ПОДУМАТЬ ТОЛЬКО! — The Smiths! Джон был настолько увлечён игрой, что не заметил пристально наблюдающего за ним гомосексуалиста, а Ренли огалдело таращился на его сильные руки, сжимающие бока игрового автомата как бедра сексуального партнёра, потом перевёл взгляд на его туловище, двигавшееся в другом ритме, но от одного только взгляда Ренли почти почувствовал, что что-то толкнулось внутри него, ракетой взметнулось к горлу и вышло наружу в усталом выдохе. Джон. Джон. — Привет, мы… мы не знакомы? — заговорил Ренли, сам поражаясь тому, как очаровательно звучит. Он уже чувствовал, как сходит по этому парню с ума, но хранил рассудок, прекрасно осознавая, что глупое поведение может всё испортить. Он сексуален, он мачо, он должен затащить этого парня… — … в постель! — приказным тоном заявил Ренли, закрывая за собой дверь, но Джону и не нужно было повторять: он интуитивно стянул с себя куртку, футболку, пятясь назад и опираясь о стены, и он даже открыл дверь, когда врезался в ручку, и Ренли — заведённый, возбуждённый — оказался в критической близости. — Квартира та же, что и пару лет назад, — засмеялся Джон, свалившись на кровать и устраиваясь на ней поудобнее. — Надеюсь, твои навыки не изменились. Ренли стянул с Джона всё, что можно было стянуть. Он угрожающе нависал над ним, вспоминая, как ещё вчера утром искал этого самого Джона, лежащего теперь под ним, но дозвонился до кого-то другого — до того, о ком, как надеялся Ренли, он больше никогда не услышит. Джоновы губы оказались такие же, как прежде, ровно так же, как и Джоновы ладони, и всё отдавшееся ему Джоново тело, принадлежавшее Ренли до мельчайшего суставчика. Тогда, два года назад, уже спустя пару часов после того, как Джон ушёл, Ренли подумал, что не хотелось бы упустить его, не хотелось бы, чтобы это были отношения на одну ночь, но бумажка с номером потерялась, и у них ничего не вышло — да и не могло бы выйти, но теперь… … теперь, глядя на Джона в лучах утреннего солнца, Ренли знал, что это точно не отношения на одну ночь. В конце концов, они провели вместе две ночи, даже если между двумя этими ночами прошло чуть больше двух лет. Пресловутое «Сейчас», о котором пел Моррисси, всё-таки наступило, и Ренли был счастлив. С утра он показал Джону подписанную пластинку. Джон рассмеялся и сказал, что никогда не верил в россказни газет о распаде The Smiths. «Если что-то и будет вечным в этом мире», заявил он, «то это именно The Smiths». Ренли был согласен. — Ну, и ещё кое-что, — заботливо заметил Джон, наливая Ренли ягодного чаю.