Поедем, красотка, кататься

Каждый раз она была непредсказуема. То приходила слишком поздно, то слишком рано. То являлась в виде пышущей здоровьем, румяной, веселой купчихи, приносящей богатый урожай и тепло бабьего лета; то безутешной вдовы, прячущей заплаканные глаза за серой вуалью туманов; то вдохновенной художницы с богатой палитрой красок и ярким воображением. В этом году ирийцам пришлось встретить свою Осень злющей старухой. На небе все время висели тяжелые тучи, то и дело затевая свары с громами и молниями, пока пронзительный ледяной ветер не разрывал их на куски. В эти дни даже ангелы не пускались в полет, прячась в своих «голубятнях». Однако люди — народ гораздо более беспокойный. И жизнь в городе не прекращалась ни на мгновение. В двенадцатый день листопада ровно за десять минут до наступления полудня стены Ийрского университета покинул элегантно одетый мужчина лет 35. В руках он держал несколько книг, по обложкам которых образованный человек мог бы распознать труды Ше Гора, Сатина да Ниеллы и пару новейших трактатов по логике. Остановившись на широких каменных ступенях парадной лестницы, джентльмен простужено кашлянул, поправил шерстяной шарф и достал трубку.  — Профессор Моверик? — раздался рядом сухой официальный голос. Обернувшись, джентльмен обнаружил рядом с собой незнакомого господина в твидовом пальто и кожаных перчатках.  — Совершенно верно. Чем могу быть полезен? Профессор, несмотря на то, что ежедневный ритуал выкуривания в одиночестве трубки после третьей лекции был сегодня грубо прерван, вежливо улыбнулся и слегка приподнял цилиндр. Господин в твидовом пальто представился:  — Я инспектор Карс Бингли. Хотел бы задать вам несколько вопросов, если не возражаете. Не беспокойтесь, я не отниму у вас много времени.  — Я вас слушаю, — ответил профессор, несколько встревоженный неожиданным вниманием к себе со стороны полиции.  — Полагаю, вы знакомы со своим ангелом-хранителем, сэр Моверик?  — Разумеется.  — И что вы можете о нем сказать? Весьма озадаченный направлением вопросов, профессор спрятал трубку в карман, еще пару раз кашлянул, поправил шарф и только затем спросил:  — А что вас, собственно, интересует?  — Ну, в первую очередь, его характер.  — Характер? Ангельский, конечно. Каким он ещё может быть у ангела?  — Мда… а каких-нибудь странностей вы в его поведении не замечали? Довольны вы его службой?  — Доволен, — спокойно ответил Моверик. По правде говоря, хранитель Натану Моверику достался не ахти. В то время как другие ангелы неусыпно заботились о материальном благополучии, душевном равновесии и физическом здоровье своих подопечных, Данел в прямом и переносном смысле витал в облаках. Если он когда и вспоминал о человеке, которому в трехлетнем возрасте приносил клятвы при инициации, то лишь для того, чтобы поделиться с ним очередным бредовым проектом воздушного замка, похвастать очередной поэмой собственного сочинения, или подбить на очередную авантюру. Например, он без конца носился с идеей, что у Натана сильный дар ясновидения, раскрыться которому мешают узды логики и педантизма. Чего только не придумывал неугомонный Данел, чтобы вытащить этот мифический дар наружу! Последний раз для него это закончилось вывихнутым крылом, а для подопечного — выговором в университете. Однако, рассудив, что все это полиции не касается, Моверик холодно осведомился:  — А в чем, собственно, дело?  — Хм… видите ли… — инспектор нервно потер короткими пальцами лоб, словно собирался втереть туда некую мысль, никак не желавшую укладываться на место. — Дело в том, что вчера ночью он совершил убийство. Несколько секунд Моверик стоял, вперив непонимающий взгляд в инспектора. Наконец, когда смысл сказанного стал кое-как доходить до него, тупо переспросил:  — Кто? Ангел?  — Я понимаю, в это трудно поверить. Случай совершенно беспрецедентный. Тем не менее, это так.  — Так, — эхом откликнулся Моверик. Он молча достал трубку, набил ее табаком и закурил. Это было уже слишком. Даже для Данела. Воспользовавшись возникшей паузой, Бингли развернул листок, исписанный мелким почерком, и принялся излагать обстоятельства происшествия:  — Убитый, известный промышленник Франц Ферфеля был сегодня утром обнаружен на тротуаре Малой набережной. Проведенное расследование показало, что смерть наступила в результате удара о землю после падения с большой высоты. Гораздо более высокой, заметьте, чем крыши соседних домов. Однако там над крышами располагаются «голубятни», и труп лежал как раз под окнами жилища вашего хранителя.  — Замечательно, — сердито прервал его профессор. — Из этого вы сделали вывод, что убийца — он.  — С момента ареста этот ваш треклятый ангел молчит, словно воды в рот набрал. Если бы он был невиновен, то не отказывался бы давать показания, верно?  — А почему бы вам не предположить, например, что промышленник сам свел счеты с жизнью?  — Ну, мы не исключаем, конечно, версию самоубийства. Только в нее, к сожалению, не вписывается разбитое окно у той самой «голубятни». Ферфеля, по вашему, так спешил на тот свет, что забыл его открыть? На его теле, кстати, многочисленные порезы от стекла, и тротуар вокруг был усыпан осколками. И уж, согласитесь, сам он не мог забраться в «голубятню», люди летать пока не научились. Да и мотивов для суицида, как утверждают все до одного свидетели, у него не было.  — Интересно, а какие мотивы могут быть у ангела? Инспектор пожал плечами:  — Об этом я и хотел вас спросить. Ведь это же ваш хранитель.  — То есть, вы и меня считаете причастным к убийству? Наступила пауза. Двое мужчин сцепились взглядами. Профессор попыхивал дымом, словно рассерженный дракон. Наконец, Бингли отвел глаза:  — Пока что у меня нет причин так считать. Я просто прошу вас помочь следствию.  — Мне нечего добавить.  — Понимаю, — сочувственно произнес инспектор. — Неприятно в расцвете лет внезапно остаться без хранителя. Но ведь сейчас разрешена повторная инициация. Советую вам провести ее как можно скорее. Ангел должен избавлять своего подопечного от проблем, а не создавать их. *** От реки дул холодный ветер. Течение Ленты в эти дни было стремительным и громогласным. Мрачные тяжелые тучи снова набухли осадками и низко нависли над городом. Профессор Моверик стоял на Малой набережной, направив окуляр подзорной трубы поверх крыш людских жилищ. Крохотные домики-«голубятни» сидели, нахохлившись, на изящных длинных колоннах, как на шестах. Инспектор не обманул — окно одного из них было разбито. Но что это могло означать? Все, что угодно, если делать выводы с такого расстояния. На тротуаре осколки стекла и прочий упавший сверху мусор уже успели подмести, однако они еще блестели кое-где среди пожухлой травы. Моверик уже развернулся и собрался было уходить, как вдруг на глаза ему попалась прибитая к берегу волной раскисшая визитная карточка с изображением птицы, расправившей крылья. То ли повинуясь внезапному наитию, то ли оттого, что все мысли в этот момент были заняты крылатыми существами, профессор выудил карточку и прочел: «Мисс Оливия Грин. Прогулки на орнитоптерах. Бульвар Вязов, 22». Прогулки на орнитоптерах! Зря инспектор утверждал, что люди не научились летать. Вот он, шанс исследовать предполагаемое «место преступления» и найти доказательства невиновности Данела. А в том, что его непутевый хранитель невиновен, Моверик не сомневался ни на секунду. *** Дверь ему открыла молодая женщина, темноволосая, кареглазая и удивительно красивая. Это был тот горделивый диковатый тип красоты, который обычно подмечают художники, чтобы изображать языческих богинь.  — Добрый день, сударыня, — приподнял цилиндр профессор. — Имею ли я честь говорить с мисс Грин?  — Да, это я, — улыбнулась девушка. — Проходите, пожалуйста. Оставив пальто и цилиндр в прихожей, профессор прошел в небольшую уютную квартирку, такую чистую, словно здесь и не жил никто или только что была произведена генеральная уборка в ожидании гостей.  — Прошу простить меня за неожиданный визит, — произнес Моверик, опускаясь в предложенное кресло. — Я совершенно случайно обнаружил ваш адрес и сразу поспешил сюда. Меня интересует полет на орнитоптере.  — Когда?  — Как можно скорее, мисс Грин. В идеале — сейчас.  — Сейчас? В такую погоду? Вы не боитесь попасть в грозовые облака?  — Видите ли, это не просто прогулка. Для меня это очень важно. А погода все равно вряд ли улучшится до весны. Я готов заплатить вдвое от вашей обычной цены. Оливия усмехнулась:  — Другой пилот не согласился бы подниматься осенью в воздух, но я люблю шторма и могу управлять орнитоптером при любой погоде. Тем не менее, ради вашей безопасности, предлагаю вам подождать до завтра. Ночью пойдет снег, и завтра небо будет ясным. Кстати, вижу, что вы замерзли. Не хотите ли чаю?  — Буду вам очень благодарен. Пока грелась вода, Моверик вышагивал по комнате, разглядывая висящие на стене картины. Две из них особенно привлекли его внимание. На одной с большим искусством был изображен в полете гибрид орнитоптера и птицы. Покрытые перьями крылья поймали луч солнца среди сгущавшихся грозовых туч и заиграли ониксовым отливом.  — Богатая фантазия у художника, — сказал Моверик подошедшей Оливии.  — Вы о машине? — улыбнулась она. — Завтра мы с вами на ней полетим.  — Так этот орнитоптер нарисован с натуры? — удивился профессор.  — Да, это Буревестник — мой любимый аппарат. Он легок в управлении, к тому же, как вы и сами заметили, очень красив. Моверик подошел к другой заинтересовавшей его картине.  — Скажите, а вот это что за пейзаж? Место, вроде бы, знакомое.  — Это вниз по течению Ленты. Не очень далеко отсюда, хотя там редко появляются люди. Будет время — загляните туда. *** Жаль, что нельзя было с утра отправиться в университет по крышам. Они так уютно смотрелись под толстым одеялом снега, в то время, как тротуар тут же превратился в грязную кашу. Игнорирование вчерашней простуды даром не прошло. Профессора начал понемногу бить озноб, лицо горело, а в голову словно бы кто-то натолкал колючей пакли. Причём, казалось, что остатками этой же самой пакли его ещё и насильно накормили, потому что горло свербело нещадно, а любая мысль о еде казалась просто кощунственной. Тем не менее, он вышел из дома столь же пунктуально, как и всегда. Проходя по набережной, Моверик отметил, что выпавший ночью снег занес и без того скудные следы происшествия. Ребятишки, радуясь наступлению зимы, успели уже слепить снеговика, приделав ему нос-морковку, глаза-угольки и смешные развесистые уши из… Стоп! Холодея, профессор бросился к снеговику, разглядывая «уши». Нет сомнения, то были обломки крыльев орнитоптера. Крыльев, красиво расписанных под цвет буревестника. Вмиг забыв про лекцию и роняя по пути трактаты, Моверик сломя голову помчался на бульвар Вязов. В доме номер 22 дверь была наглухо заперта. Профессор стучал так долго и громко, что в конце концов в окно выглянул сосед, сухонький старикашка.  — Прекратите хулиганить, сэр! — проскрипел он. — Я сейчас позову полицию!  — Послушайте, мне нужна мисс Грин! Я беспокоюсь, как бы с ней не случилось несчастье.  — Мисс Грин уехала еще три дня назад. Оставила мне ключи и попросила присмотреть за домом.  — Но позвольте! Я приходил к ней сюда только вчера! Старик пожевал эту новость беззубым ртом, затем безапелляционно заявил:  — Вчера вы не могли ее здесь видеть. Она не заходила за своими ключами. Совершенно озадаченный и крайне встревоженный, профессор побрел назад к набережной. Что все это значит? Вчерашняя встреча — приснилась она ему что ли? Разум все еще отказывался понять и принять события, но уже занялся привычным делом — начал выстраивать логическую цепочку. Ночная гроза — утром труп на тротуаре, упавший с большой высоты — осколки стела, разбитого в голубятне — обломки орнитоптера — бурное течение реки. И над всем этим — полузнакомый пейзаж и нежный высокий голос: «Это вниз по течению Ленты. Не очень далеко отсюда, хотя там редко появляются люди. Будет время — загляните туда». *** Место, изображенное на картине, Моверик нашел далеко не сразу. Сначала он провалился в несколько ям, промок до нитки, вывалялся в грязи по уши и повысил свою рядовую простуду до почетного звания воспаления легких. Уже в сумерках, профессор обнаружил изломанную механическую птицу, вынесенную на берег реки. А еще через пару часов — и тело несчастной Оливии.  — Спасибо, что пришел ко мне, — послышался знакомый голос. Моверик поднял голову. Девушка сидела напротив него на пригорке и улыбалась, совсем как вчера. Только на этот раз ее силуэт был призрачно прозрачен и неясно мерцал в лунном свете.  — Я так боялась, что меня никто не найдет.  — Мисс Грин… — прошептал профессор. Ему, по правде говоря, к тому времени стало уже так худо, что не только говорить, дышать было больно. Тем не менее, он с горечью произнес:  — Оливия, как же так? Ты ведь говорила, что любишь шторма…  — Так и есть. Ты подумал, что это был несчастный случай? О, нет! В небе я как дома. Даже ангелы не летали в такую погоду, в какую могла летать я. Но ни летать, ни жить я уже не могла после того, как один жестокий и коварный человек надругался над моей любовью. Я выманила его на прогулку, а затем направила Буревестник в грозовую тучу…  — Понимаю. Шквал швырнул вас на «голубятню». Франц Ферфеля вылетел от удара и упал на мостовую. А разбитый орнитоптер, пролетев ещё какое-то расстояние, рухнул в Ленту и был унесен течением. Из-за грозы никто не расслышал крушения.  — Да, все так и было. И если ты теперь не слишком ненавидишь и презираешь меня, прошу тебя, приведи людей. Уж лучше я отвечу за свое преступление на Суде, чем вот так бродить вокруг собственного трупа в сырой безлюдной глуши.  — Не мне тебя судить, — прошептал Моверик и в полубредовом состоянии побрел назад по направлению к Ийре. *** Очнулся он у себя дома, в постели. В воздухе витал стойкий запах лекарств. На подоконнике сидел ангел-хранитель.  — Натан! — радостно воскликнул он, увидев, что подопечный пришел в себя.  — Видеть тебя не желаю, — буркнул Моверик. — Почему ты не сказал следователю, что о твое окно разбился орнитоптер? Прекрасное лицо ангела затуманилось печалью:  — Потому что только ты со своим даром смог бы отыскать эту несчастную девушку. — Помилуй! Опять ты за свое? Я всего лишь нашел обломки аппарата и выдвинул для полиции новую гипотезу. — Но ты же видел ее! Говорил с ней. — Данел, у меня была лихорадка. Я мог увидеть что угодно.