Говорят...

Говорят, во сне находят отображение дневные страхи и переживания. Говорят, во сне можно узнать то, в чём сам себе ни за что не признаешься. Говорят… Говорят вообще слишком много. В очередной раз, вскидываясь в холодном поту, Россия мысленно желает тому австрийскому умнику, который додумался списать все сны на какие-то скрытые желания, провести остаток своей вечности в каком-нибудь адском колхозе. Несколько минут на то, чтобы понять, на каком он свете, ещё несколько – чтобы восстановить ставшее прерывистым дыхание. Вот уж действительно, что написано пером… А кровь въедается надёжнее чернил, такое ничем не вырежешь и не вытравишь. От собственной истории никуда не деться, она всюду найдёт и напомнит о себе, хотя напоминать без надобности – такое не забывается. Дробный стук в дверь отвлекает от проносящихся в голове обрывочных образов. – Господин Россия, вы в порядке? – Литва, беспокойная натура… Весь дом уже третий сон видит, один Торис снуёт по коридорам взъерошенной тенью. – В порядке, – эхом отзывается Иван. – В полном. – Могу я войти? – Лоринайтису отчего-то неймётся. Ну и пусть его… А и правда, пусть. Все равно этой ночью уже не уснуть. Дверь открывается с тихим скрипом, а вот неплотно закрытое окно довольно звучно распахивается от ветра. – Доброй ночи, – вежливость – прежде всего, как же без этого. Литовец осторожно притворяет за собой дверь и едва не падает, запнувшись о ковёр. Что-то шуршит – кажется, у него в руках какие-то бумаги. – И чего тебе не спится? – голос все ещё звучит сипло, то ли от сна, то ли от крика. Лучше первое. Для всех лучше. – Я заканчивал приготовления на завтра, – Торис растерянно шаркает ногой и ловит слетевший от непонятно откуда взявшегося сквозняка листок. – Закончил? Иди спать. – Вы нездоровы? – голос звучит озабочено. – Я в полном порядке, – твёрдо повторяет Иван, но парнишка бывает на удивление настойчив, когда не надо. Особенно когда не надо. – Я почти каждую ночь слышу ваш крик, – Торис упрямо мотает головой, выбившаяся из куцего хвостика прядка смешно топорщится. – Разве это «в порядке»? Где-то внизу истошно вопит раритетная кукушка, которой никак не сидится в часах. Надо же, уже полночь… – Россия есть Россия, знаешь ли, – Иван криво усмехается. – Понятия «нормально», «порядок» и «компромисс» здесь не прижились. – Как вы… Как вы можете шутить такими вещами! – Торис разве что не задыхается от возмущения, но мгновение спустя, испугавшись собственной дерзости, отступает на шаг назад, заметно ссутулившись. – Знаешь, с нашей реальностью не нужно никаких кошмаров, – Иван с усмешкой смотрит куда-то в потолок. Торис ещё сильнее втягивает голову в плечи – он и так невысокий, а теперь и вовсе выглядит почти ребёнком. – Вам все же нужно отдохнуть, завтра предстоит трудный день, – вот так, боится-не боится, а режим есть режим. Как трогательно. – Сегодня, Торис, – Иван улыбается. – Уже сегодня. И не тебе мне говорить об отдыхе. – Я… Я не!.. – протесты ему никогда не удавались. Парнишка отчего-то краснеет и снова утыкается взглядом в пол. – Ты – да. Скоро свалишься, как Райвис после второй бутылки, – способность шутить понемногу возвращается, значит, все действительно в том самом порядке, которого нет и быть не может. – Я не пью, – кажется, обиделся. Лоринайтиса вообще-то довольно легко задеть, хоть виду он и не подаёт. И правильно делает, жизнь такая штука – сперва укусит на пробу, а затем, если почует слабину, вовсе загрызёт. Но сейчас отчего-то не хочется его задевать. Даже ненароком. – Я знаю, – Иван примирительно поднимает раскрытые ладони. – Ты от усталости свалишься. Валится только стопка бумаг, неловко перехваченная действительно падающим от усталости литовцем. Брагинский задумчиво провожает взглядом неспешно планирующий листок. Мысли вьются ленивой стайкой, хаотично мечутся во все стороны, но каким-то образом сходятся на одном и том же. – Торис, побудь со мной немного. – Простите?! – ах, какая неловкость... Торшер с глухим стуком падает – его спасает только относительно мягкий ковёр. – Прощаю, – Брагинский милостиво кивает то ли Торису, то ли торшеру. – Оставь, ничего ему не станется. Он и не такое переживал. – Простите, я… – Прощаю, – терпеливо повторяет Иван. – Подойди. Бумаги можешь оставить… Да хоть возле торшера, никто их не съест. Торис нервно кивает. Движения дёрганные, прерывистые – боится. Досадно… Ивану далеко не всегда нравится, чтобы его боялись. Временами это очень… удручает. Но парнишка весьма неглуп, стоит отдать ему должное – пусть на негнущихся ногах, но подходит, садится на самый край кровати. Молчит – в тусклом свете, кое-как пробивающемся из-за занавески, видно, как он нервно кусает губы. Хочет что-то спросить – правильно, не надо молчать, просто не надо… – Господин Россия, что вам снилось? Не самый удачный выбор. Брагинский заметно напрягается. – Почему спрашиваешь? – звучит слишком резко, Торис снова теряется. Ни с того ни с сего вспоминается давний разговор, имевший место во времена Великой Депрессии. Правда, тогда все было немного иначе. – Говорят, если рассказать свой сон, он не сбудется, – сбивчивое бормотание отчего-то смущает. Да что ж у него вечно такой вид, будто он кругом виноват? Прямо комплекс какой-то. – Он и не сбудется, – Иван искренне пытается говорить мягче, и, кажется, у него получается. – Такое не повторяется. Как правило. Торис утыкается взглядом в свои колени, нервно теребит край рукава – на светлой ткани видны мелкие чернильные пятнышки. Даже жаль его – наверняка уже сам не рад, что решил заглянуть к беспокойному начальству. Жалко, нельзя заглянуть в чужую голову – на лице литовца отражается непередаваемая гамма эмоций. – Хотите, я вам колыбельную спою? Предложение настолько неожиданное, что Иван почти рефлекторно кивает – к вящему удивлению вопрошающего. Кажется, если бы Лоринайтис мог нормально двигаться, он бы перекрестился, хоть бы и локтем. Небось, думает теперь – «и кто меня за язык тянул?»… Иван не слишком хорошо понимает литовский, но что значат слова? Оно так даже лучше, непривычные, чудные звуки словно сплетаются в заклинание. А у Ториса довольно приятный голос. Успокаивающий… Определённо, намного лучше, когда Литва рядом. – Оставайся, – сонно бормочет Брагинский, когда Торис порывается встать. Хватка на тонком запястье достаточно крепкая, чтобы удержать, и достаточно осторожная, чтобы не причинить боли. – До рассвета не так далеко. Все ещё не высказанные возражения разбиваются об умиротворённый взгляд и спокойное «спи». Кровать достаточно широка для двоих, а что одеяло всего одно… Это не проблема. Говорят, от ночных кошмаров помогает чёрный или зелёный чай. Говорят, если ничто не помогает – поможет снотворное. Говорят вообще слишком много. Засыпая, Россия едва заметно улыбается. Какие глупости, в самом деле… Он-то нашёл настоящую панацею.