шоу должно продолжаться;

Всё начиналось до одури прекрасно. «Искра, буря, безумие» – так, вроде, в каком-то треке было. Искры полыхали в грудной клетке, воображаемая буря напрочь вымывала из головы любые мысли, которые не касались Антона. А безумием являлось уже то, что Арсений, считающий себя истинным гомофобом, за несколько минут осознал, что что-то в его жизни явно пошло не так. Его глаза Попов запомнил на всю жизнь, как только в них заглянул. Высокий, позитивный парень с лучезарной улыбкой и множеством браслетов на запястьях и таким добрым взглядом, что Арса до краёв теплом переполняло. Шастун был солнцем и самым милым человеком, которого Арсений когда-либо знал. И красивым. Боже, каким он был красивым. Сейчас Попов старается думать о нём, как о давно забытом, отжитом уже, в такой форме обычно о покойниках думают. Но как бы не так. Антон – вот он, живой, всё такой же красивый и солнечный, каждый месяц мозолит глаза на работе, но думать о нём иначе Арсений попросту боится. С самого знакомства они вечно держались вместе, как не держались даже с собственными лучшими друзьями. Постоянные репетиции, съёмки, ужины после работы, – всё это вместе. Арсений влюблялся только сильнее, Антон – зажигался ярче. И вскоре они даже домой начали возвращаться вместе, в одну на двоих квартиру. Потому что Попов признался Антону в чувствах и предложил встречаться. Потому что Антон ответил на них взаимностью и согласился. Он стал единственным, кого Попов подпустил так близко. Кому открылся целиком и полностью, позволив проникнуть в свою душу и пустить в ней корни. Сейчас Арс об этом жалеет. Жизнь – театр, а люди в ней – актёры. И Арсений, как профессиональный актёр, должен был знать, что ему нужно просто играть свою роль. Сейчас Арсений думает, что Шастуну просто не хватало чего-то нового. Молодой, живой и переполненный энтузиазмом, он словно искал на свою тощую задницу приключений, хотел попробовать новое и взять от этой жизни всё. И на предложение Арса он, вероятно, согласился эксперимента ради, испытать новые ощущения, узнать, каково же это – быть с мужчиной. И было великолепно. Так думал сам Арсений. Было действительно великолепно. Они, бывало, ссорились, но всё либо обращали в шутку, либо заканчивали примирительным сексом. Откровенно лапали друг друга во время съёмок и концертов на импровизациях, а дома, куря в открытую форточку, читали комментарии шипперов в соцсетях и вместе смеялись с их догадок по поводу их отношений. Засыпали вместе, просыпались вместе, ходили в свободные вечера по клубам – вместе – или вместе смотрели телевизор, устроившись в обнимку на диване. Кто-то, может, скажет, что это до омерзения приторно и глупо, но, чёрт побери, это именно то, чего так недоставало Арсу. Чего он так сильно желал от себя, от Антона, от их отношений и жизни в целом. Элементарного спокойствия, стабильности и счастья. Их любовь жила всего два года, а вроде говорят, что она доживает до трёх. Началось с того, что Антон всё чаще стал ездить в родной город один, потому что «ну Арс, я хочу повидаться с семьёй, тебе-то там что делать?», пропадать на внеплановых фотосессиях, встречаться с московскими друзьями, о которых Арсений не знал ровным счётом ничего. Всё чаще у него болела голова, когда Попов намекал ему на секс. Всё чаще Антону названивал незнакомый номер, и Шастун ускользал в другую комнату, чтобы не говорить при Арсе. Он становился всё более скрытным, а Арс не понимал или, вернее, не хотел понимать, в чём причина долбанутого поведения его парня. А спрашивать – боялся. Боже, он до сих пор винит себя, что так сильно размяк и был такой тряпкой. Всё стало понятно, когда Антон однажды вернулся домой после очередного «интервью», с засосом на шее, пахнущий женскими духами. Попов не дурак, было бы глупо говорить, что он не понимал, в чём причина странного поведения Антона. Но в таких случаях всегда остаётся маленькая, иррациональная надежда на лучшее. Что собственные глаза обманывают. И что любят, всё ещё любят, а не нагло лгут тебе. Тогда Арсений разбился, и заодно разбил любимую чашку, подаренную Антоном, ненароком порезавшись о крупные осколки. Прибежавший на шум Антон, увидев скорчившегося на корточках над стеклом Арса, лишь недовольно поджал губы, буркнув, что надо быть осторожнее, достал из тумбочки перекись водорода и протянул её мужчине. Этим дело и ограничилось. Попов не сказал ему ни слова про засос, равно как Антон – даже не подумал спросить, в чём дело, не помог обработать и перебинтовать рану, не обнял, так тепло, как только он умеет. Так, как он это делал когда-то раньше. Ночью, засыпая в постели с Арсом, Шастун тихо проговорил: — Не притворяйся, что не заметил засос. Попов ничего не ответил, трусливо притворившись спящим, а Антон, пускай и не поверил, не стал его трогать. Кто бы только знал, каких усилий Арсению требовалось вести себя на камерах так, как он вёл себя всегда. Попов прекрасно знал, что заводить отношения с коллегой – гиблое дело, потому что она вечно будет мозолить глаза, не позволяя отвлечься от проблем в случае серьёзной ссоры. Ссоры не было. Были измены, оставившие рану в самом сердце и щедро сыпанувшие на неё солью. Но то, что так сложилось, – не повод портить съёмки, ведь шоу должно продолжаться. Арсений терпел бы ещё долго, но Шастун не выдержал первым. Как-то раз Попов решил заночевать у Серёги, потому что не было никаких сил находиться с Антоном наедине дома. И их квартиру называть «домом» больше язык не поворачивался. Наутро вернувшись, Арсений не обнаружил ни единого намёка на вещи Шастуна. Даже в корзине с грязным бельём, которую Попов маниакально перерыл, не нашлось ничего, ему принадлежащего. И только тогда мужчина осознал, что это конец. Облегчение он, конечно, почувствовал, но такое ничтожное по сравнению с навалившейся горечью утраты, что его даже не стоило брать в расчёт. Арс чувствовал себя так, словно его любимый человек умер. Долгое время был в коме, а теперь – умер, отключили ёбаный аппарат, без его согласия, без какого-либо права выбора. Антон позвонил ему тем же вечером, и, чёрт, как же странно было получить звонок от призрака. — Я решил, что так будет проще, — без всяких приветствий произнёс голос по ту сторону трубки. Совершенно безэмоциональный, без капли раскаяния. По спине Арсения прокатились неприятные мурашки. — Почему? — только и смог выдавить он. С покойниками не говорят, покойникам не задают вопросы, а если и задают, то уже ни за что не смогут получить на них ответы. Арсений не спрашивал, почему Антон думает, что так будет проще. Не подразумевал вопроса «Почему ты ушёл от меня?» И даже не «Почему ты мне изменял?» «Почему ты меня разлюбил? Ведь всё было так идеально. Что же пошло не так?» — Я понял, что с женщинами мне лучше, — слишком тепло, и оттого жутко рассмеялся Антон. — Арс, было правда весело, но мне надоело. Так что, ну, знаешь... пока. Призрак не ждал, что ему что-нибудь ответят, и просто бросил трубку. Нет, не призрак. Другой человек, похожий на Антона, его жалкая копия. Его Антон мёртв, его Антон не способен так просто и жестоко уйти, так легко отпустить и забыть всё, что было. Его Антон не лгал о чувствах и не изменял. Он просто любил и заботился, как о самом дорогом, что было в его жизни. А перед следующими съёмками, прямо у гримёрки, Арсений увидел всё ещё живого Антона в компании красивой девушки, буквально виснувшей на его шее. — Арс, доброе утро! — подняв руку в приветствии, с широкой улыбкой произнёс Антон и мимолётно скользнул по Попову взглядом. Так обычно смотрят на предмет интерьера, не иначе. Арсений через силу улыбнулся в ответ, ограничившись кивком, и зашёл в гримёрку, успевая заметить, как девчонка бесстыдно лезет к Шастуну с поцелуями. Позже он узнал, что её, вроде как, Ира зовут, но это не так уж важно. Разбитую чашку не склеить, а разбитого человека – уж тем более. Но Арсений актёр, и раз уж нужно играть – он будет играть. И даже если сердце рвётся болью из груди, а блеск софитов плавит чёртов грим, улыбка остаётся на губах, ведь, как ни крути, шоу должно продолжаться.