Спой мне

      — Осаму Дазай, вы проведёте два дня в камере временного заключения. Причина: попытка самоубийства путём утопления, сие действо происходило на глазах случайных прохожих. Расценивается как хулиганство.       — Ути какие мы грозные и начитанные. Ну не агрись ты так, нам здесь ещё два дня куковать.       — Моя смена закончится завтра утром.       — Ты меня бросишь?! Не позволю.       — Ты не в том положении условия ставить. И вообще, скоро меня обязуют подать тебе ужин так что… Эй! Прекрати вскрывать замок, это не по регламенту!       Рыжеволосый полицейский был злой как черт, прежде, все заключенные находившиеся под его надзором проявляли уважение, и даже побаивались его. Но это существо, похоже, было бесстрашным, раз осмелилось только что привести аналогию с его рыжими волосами и людьми, что в средневековье были сожжены на костре за такую особенность, из-за этого Чуя прямо-таки зажегся невидимой аурой озлобленности.       Не хотелось тратить силы на столь бессмысленную словесную перепалку, потому, воткнув наушники он с упоением поедал рамен, тихо напевая мелодию.       Счастье длилось полчаса, после этого, сквозь музыку различался посторонний шум. Накахара удивлено повернулся на аплодировавшего узника, и никак не мог понять его гаденькой ухмылки.       — Браво! Прошу на бис!       После этого, до недогадливого полицейского дошло, что заключенный был восхищён его пением, на которое сам исполнитель не обращал внимания.       — Нет уж, finit à la comedic.       Послышался разочарованный вздох, и последующих домогательств не последовало. Пусть так, но Чуя все равно чувствовал себя неловко. В частности из-за того, что не понимал, с сарказмом это было сказано, или ему на полном серьезе пора в эстраду.

***

      Телефон надоел, а молчание нагнетало. Взбудораженный в начале шатен приуныл, закрывая тоской былой пыл. Сейчас он лишь лениво водил пальцем по пыльной стене, вырисовывая причудливые, только ему понятные узоры.       — Почему ты хотел совершить самоубийство путем утопления?       Дазай изогнул бровь, нет, этому парню определенно нужно меньше работать, а то среднестатистического человека такая расстановка предложений введёт в ступор. Но его больше волновала не синтаксическая составляющая, а смысловая. Зачем? Мало кто спрашивал зачем, а даже если этим и интересовались, то получали самые банальные коротко-форменные ответы, а затем тема переводилась. Но тут ему было по-настоящему плохо, плохо во всех смыслах. Голова болела, сам он озяб, а на душе хозяйничала слякоть, не хватало сил на ложь, а уж тем более убедительную. Да и рыжий полицейский внушал доверие, может он и был вспыльчивого темперамента, но все же чувствовалась в нем какая-то толика понимания. Возможно, он сможет проникнуться этой человеческой историей.       Потому шатен меланхолично начал свой печальный рассказ:       — Как мне кажется, вся моя сознательная, да и скорей всего ребяческая жизнь состояла сплошь из позора, впрочем, я так и не смог уяснить, что это такое — человеческая жизнь. Ещё с детства мне старались втолковать жизненные реалии, зачем нужны друзья, почему каждый вечер нужно собираться за общим столом, как общаться с людьми. Ничего более недоступного разумению мне слышать не приходилось. Из всего этого следует, что я нисколько не смыслю в предназначении человека. Даже теперь, пройдя, как говорят, сквозь огонь, воду, медные трубы и непробудное пьянство, я осознал, что так ничего и не понял. Вот и захотелось умереть. Конечно, я бы предпочел сюдзу*, но, увы, возлюбленной у меня нет.       Он закончил историю в присущей ему шуточной манере, но после такого рассказа тяжело сразу перестроиться, и быстро спрятать куда подальше взгляд тоскливого бродячего пса. Потому эта фраза только добавила безвыходного колорита и без того печальной истории. Чуя уже в середине повествования сел в сейдза** прямо перед решеткой, за которой Осаму сложил ноги в позе лотоса.       Накахара молчал какое-то время, переваривая полученную информацию, и по полицейской манере старался составить образ человека по данным «показаниям».       Потом наконец спросил:       — Вот слушай, у меня что-то не сходится. Ты говоришь, что у тебя на душе скребутся кошки, никто не может тебя понять, а мысли о самоубийстве поджидают за каждым углом. Тогда почему ты так лучезарно улыбался при нашей первой встрече? Дазай всерьёз задумался, если уж вскрываться, то вскрываться до конца. Нужно все-таки закончить этот обряд сэппуку***.       — В один момент меня будто прошибло, кажется это было в пятом, а может даже в седьмом классе: нужно стать паяцем. Пусть это будет последней попыткой перекинуть спасительный мост между собою и обществом, которое, как я думал, сможет мне помочь. Как-то так и вышло, что шутовское кривляние стало единственной связующей нитью между мною и людьми. На моем лице всегда блуждала гнилая, не настоящая улыбка, которую люди воспринимали за чистую монету. Такое полномасштабное, в рамках человеческой души, кривляние стоило огромных усилий, я кажется, в любой момент мог сорваться, что, собственно, сейчас и произошло.       Чуя метался в противоречивых мыслях.       Кажется, вот он, возможно это именно тот момент, ради которого он жил все это время. Все события, происходившие с ним до этого, подводили его к этому парню, которому на самом деле лишь нужна ободряющая речь и понимание. В ораторстве Накахара был плох, может он и мог понять чувства человека, но вот правильно высказать мысль соболезнования для него проблематично. Дазай вот явно умел красиво формулировать речь, возможно, он даже занимается писательством. Полицейского осенило, в таком случае по его выходу из этого временного пристанища, он должен познакомить его с Одой, они должны найти общий язык, а пока…       Тёмные волосы обрамляли опущенное лицо, собеседник молчал, не стоило все же выливать всю свою душу на по сути, не знакомого человека. Чуя точно сейчас смотрит на него как на идиота, хотя, рассказав все это и имея представление о возможных последствиях, Дазай точно был непроходимым дураком.       Через минуту послышался металлический звон, а секундой позже ключ повернулся в железном замке на решётчатой двери. Шатен удивленно поднял голову, рыжеволосый страж порядка сел на корточки рядом с подопечным. В голове Дазая уже крутились мысли что произойдёт, удар по левой челюсти и душераздирающий смех. Накахара пододвинулся ближе к заключённому, и когда тот уже зажмурился в ожидании предстоящей боли, его тело обхватили, и крепко сжали в объятиях. Это было настолько неожиданно, и так нужно, что он неосознанно обхватил руками чужое тело. Чуя не такой хрупкий как казалось, может он и не удался ростом, зато телосложение у него было хоть куда.       — Знаешь, тема заключенный полицейский уже довольно избитая, но да ладно, я согласен.       — Оставь свои тривиальные мыслишки при себе. Такой момент испортил. Я сваливаю.       — Попробуй.       Только рыжий начал вставать, как понял, что правую руку тянет обратно вниз. Он удивленно обернулся, но его тут же дернуло вверх за запястье. Этот ублюдок сковал их, его же наручниками. Ключ вырисовывался промеж пальцев кареглазого.       — Сволочь! Отдай!       — Одно условие, спой мне ещё разок.       — Издеваешься?!       Сакуноске с видом полного удовлетворения наблюдал за сложившейся картиной, все же есть свои плюсы в том, что бы пораньше приходить на работу.