Не котёнок

В Лондоне снова дождь. Джон выходит из больницы, угрюмо оглядывается. Снова отказ. Никому не нужен молодой врач без рекомендаций, едва окончивший интернатуру. Хотя нет, кое-кому нужен, но на это Джон не согласен. У него особые обстоятельства. Джон вздыхает и поплотнее запахивает куртку. Краем глаза замечает мокрую нахохлившуюся фигуру на парапете. В первую секунду ему кажется, что это котёнок, но нет — тощий подросток в драной джинсовой курточке, которая ему явно мала, скорчился на холодном бетоне. Джон отворачивается, делает два шага прочь. Останавливается, проклиная всё на свете, в первую очередь — себя самого, во вторую — чёртов дождь, в третью — дрожащего мальчишку, который не котёнок. Джон решительно снимает собственную куртку и растягивает её над головой подростка. Тот поднимает удивлённые глаза — серые, колдовские, прозрачные, одного цвета с идущим вокруг дождём. — Ты потерялся? — спрашивает Джон. — Похоже, нашёлся, — отвечает мальчишка. Голос тихий, хриплый, ломкий, но при этом глубокий и очень красивый, и ответ кажется Джону не наглым, а единственно верным, до странности — самым возможным. — Тогда идём. Джон даже не задумывается о том, что делает. Найдёныш поднимается, оказываясь ростом с Джона, слегка путаясь в собственных руках и ногах, как будто слишком длинных для него. Грязные спортивные штаны коротки ему так же, как рукава куртки. Создаётся впечатление, что бедняга вырос в одночасье и никак не может освоиться в новом теле. Джон набрасывает свою куртку ему на плечи и спрашивает: — Тебе сколько лет? — Семнадцать, — врёт мальчик. Джон вздыхает и машет рукой, направляясь к метро. Мальчишка идёт за ним, отставая на полшага. * Дома Джона встречает отчаянный детский рёв. Он кидается к колыбельке и поднимает ребёнка на руки. — Я никак не могла её успокоить, — укоризненно говорит пожилая дама, раздражённо поджимая губы. — Вы задержались! — Да, да, прошу прощения, — отвечает Джон. Дама поворачивается и замечает мальчишку, растерянно вытаращившего прозрачные глаза. На её лице появляется выражение, свидетельствующее, что её мнение о Джоне только что упало ещё ниже. Совсем низко. Куда-то уже ближе к ядру Земли. Не сказав ни слова, она окатывает найдёныша презрением и выплывает за дверь. — Это кто? — спрашивает мальчишка, кивая на ребёнка. — Моя дочь, Рози. Розамунд Мэри Ватсон. О, чёрт! Меня зовут Джон. — Угу. Вот что. Ты её пугаешь. — А? — Ты мокрый, холодный и слишком сильно её трясёшь, — поясняет мальчишка. — Иди в душ и переоденься, я за ней присмотрю. Джон укладывает Рози обратно в кроватку и тащится в ванную. Примерно в тот момент, когда он смывает мыло с волос, до него доходит. Он вылетает из душа и в клубах пара вываливается в комнату, ожидая увидеть пустую квартиру. Но мальчишка сидит на корточках перед диваном, корча рожицы и показывая козу, а на диване переодетая в сухой комбинезончик Рози заливисто смеётся, демонстрируя два крохотных передних зуба. Найдёныш скептически осматривает Джона и сообщает: — Ты всё ещё мокрый. Джон, смутившись, ретируется обратно в ванную. Вытираясь, он пытается понять, что он вообще творит, притащив в дом этого не-котёнка и запросто доверив ему свою дочь. Мальчишка словно загипнотизировал его… Джон вздыхает. Нет, никто его не гипнотизировал. Просто, ну, так получилось. Дурацкая натура! Не мог Джон его там бросить, не мог. Был бы это котёнок, насколько всё было бы проще! Закончив, Джон отправляет мальчика в душ, подыскивает ему одежду и готовит обед — сначала для Рози, потом для себя и найдёныша. В тёплой клетчатой рубашке Джона мальчик выглядит немного забавно, особенно когда его подсыхающие волосы начинают завиваться в непослушные кудряшки. Ест он очень быстро, но аккуратно, уверенно пользуется столовыми приборами. — Как тебя зовут? — А как бы тебе хотелось, чтобы меня звали? Джон морщится. — Прекрати. Мальчик несколько секунд изучающе смотрит на него. — Шерлок. Джон думает, что это, скорее всего, прозвище, но решает оставить всё как есть. — Ты сбежал из дому? Тебя ищут? Мальчишка неожиданно ссутуливается и бросает на Джона угрюмый взгляд исподлобья. И молчит. — Ешь, — вздыхает Джон, понимая, что ответа не добьётся. * На ночь Джон устраивает Шерлока на диване, а сам ворочается до полуночи, пытаясь решить, что делать, но, конечно же, засыпает, так ничего и не придумав. Через какое-то время его будят прохладные ладони, неуверенно скользящие по его телу. — Я вообще-то не педофил, — сонно ворчит он, не находя в себе сил даже рассердиться на этот мир, в котором ребёнок считает нормальным расплатиться с ним за тепло и еду собственным телом. — Спорим, я заставлю тебя передумать? — шепчет Шерлок ему в живот, но Джон ловко перехватывает его, заматывает в одеяло и придерживает, чтобы не трепыхался. — Все котята лезут на кровать, чтобы согреться, — бормочет Джон, закрывая глаза. — Я не котёнок! — возмущённо шипит Шерлок. — А жаль, — хихикает Джон и засыпает с улыбкой на губах. * Шерлок не отвечает на вопросы. Шерлок неплохо готовит омлет и соус к макаронам. Шерлок с удивительной лёгкостью находит общий язык с Рози. Шерлок даже моет посуду — иногда. Через день Джону начинает казаться, что Шерлок жил с ним всегда. Теперь нет необходимости униженно просить домовладелицу посидеть пару часов с дочерью, пока Джон бегает по городу и пытается устроиться на работу. Шерлок готовит очень вкусный кофе и ужасный, зато горячий чай, когда Джон возвращается домой, и неуютная холодная квартира как-то преображается, светлеет, становится домом. Шерлок уморительно тонко чихает, выглядя при этом ну точно как удивлённый котёнок, а когда Джон вылечивает его простуду, начинает петь Рози колыбельные поразительно красивым голосом. В постель к Джону он больше не лезет и вообще постепенно начинает вести себя почти как нормальный подросток. А ещё с Шерлоком оказывается очень интересно гулять. Он нечеловечески наблюдателен, у него нетипично взрослое чувство юмора и острый язык. Вдобавок сквозь наносные уличные цинизм и пошлость постоянно пробивается прекрасное образование и воспитание. Правда, замечая это за собой, Шерлок сразу схлопывается, как устрица, и натягивает маску беспризорника, но Джон не сердится. Однажды Шерлок застывает перед витриной музыкального магазина. — Что там? — спрашивает Джон. — Скрипка, — вздыхает Шерлок, водя кончиками пальцев по стеклу. Скрипка стоит триста фунтов, и Шерлок даже не просит, просто проводит над ней рукой, словно прощаясь, и отворачивается. Джону больно на это смотреть. * — Она умерла? — Кто? — Мать Рози. Твоя жена. — Да, — сухо отвечает Джон. Шерлок смотрит на него, странно поблёскивая своими колдовскими глазами. Он развалился на диване, Рози спит у него на животе. Джон только что с наслаждением любовался этой картиной, теперь же от блаженной расслабленности не осталось и следа. — Она была хорошей женой? Джон некоторое время молчит, размышляя, потом пожимает плечами. — Я не знаю. — Как это? — требовательно спрашивает Шерлок. — А вот так, — мрачно отвечает Джон. — Мы встречались совсем недолго, даже не думали жить вместе. У меня интернатура, у неё колледж… Говорила, что принимала таблетки, но забеременела. От аборта отказалась наотрез. Мы поженились. Она умерла при родах. Всё. — Мне жаль, — шепчет Шерлок. — Я знал её меньше года, Шерлок, и большую часть этого времени она была беременна. Я не знаю, какой она могла бы быть женой, не знаю, какой матерью она была бы. Не успел узнать. — Ты любил её? Джон едва слышно, но предельно честно говорит: — Этого я тоже не знаю. * Примерно через два месяца после появления Шерлока домовладелица отлавливает Джона в подъезде и выставляет ультиматум: или Джон выгоняет бродягу, ибо она не потерпит в своём доме разврат и содомию, или она немедленно звонит в полицию и органы опеки, и тогда у него отнимут дочь. И добивает его напоминанием о неоплаченных счетах. Шерлок, весь день возившийся с Рози, спит. Джон всю ночь сидит в кресле и смотрит на него. Нельзя подбирать людей как котят. Нельзя двадцатичетырёхлетнему мужчине любить пятнадцатилетнего чужого мальчишку — и неважно, насколько платоническая эта любовь. У Джона нет выхода. Джон знает, что выход есть всегда. Утром он старается вести себя как обычно, делая вид, что не замечает встревоженных взглядов Шерлока. Выйдя из дому, он доходит до ближайшего телефона-автомата и делает два звонка. Вернувшись через несколько часов, он протягивает Шерлоку ту самую скрипку. И смотрит, смотрит, смотрит. Смотрит, как пылают счастьем глаза цвета лондонского дождя. Смотрит, как Шерлок танцует со скрипкой в обнимку, как бережно достаёт её из футляра, как долго, тщательно, любовно настраивает, как начинает играть. Как с головой погружается в музыку. Джон запоминает всё. Чтобы никогда не забыть. Чтобы не забыть, когда… * Утром Джон просыпается от крика: — Что это?! Джон… Шерлок держит в руках его копию армейского контракта. — На семь лет?! СЕМЬ ЛЕТ?! У Шерлока трясутся руки, голос срывается, в глазах блестят слёзы. — Тебя же убьют! Джон! Начинает плакать разбуженная криками Рози. — А как же Рози? — Её заберёт моя сестра. — Джон говорит хрипло от печали. — Если ты… — Это из-за меня, да? — перебивает Шерлок с ужасом. — Это я виноват. Не… Не нужна мне никакая дурацкая скрипка! И ничего не нужно! — Джон пытается вставить хоть слово, но не успевает. — Я… Я всё исправлю! Тебя возьмут на работу! Я сейчас! Я скоро вернусь, только не уезжай, слышишь? Не уезжай! Шерлок выбегает из квартиры, хлопнув дверью, и Джон просто не успевает его перехватить. Когда он выскакивает на улицу, мальчишки уже нигде нет. — Чёрт, — бормочет Джон. — Вот же чёрт, а! Он ждёт неделю — ровно столько ему дали на сборы. Он ждёт, и с ним вместе ждёт Гарри. Джон договорился с ней не только об опеке над Рози, но и о том, чтобы она присмотрела за Шерлоком. Гарри добрячка, как и Джон, вдобавок у неё есть постоянная работа и собственное жильё — полдома в пригороде. Она воркует над племянницей, и Рози, два дня заливавшаяся горькими слезами, явно скучая по Шерлоку, наконец успокаивается и принимает её. А Джон ждёт. И ждёт. В конце концов Гарри утешающе похлопывает Джона по плечу и неуверенно говорит: — Пора, Джон. Боюсь, он не вернётся. Будем надеяться, что он и сам не пропадёт. Он уже пропал, думает Джон. Он же беззащитный, как котёнок, думает Джон. Как же он там один, думает Джон. Надо было спрятать чёртов контракт получше, думает Джон, и привязать его к креслу, чтобы дослушал, а не убегал как укушенный. Джон старательно НЕ думает о котятах, сбитых машинами. О котятах, разорванных собаками. О котятах, замученных злыми мальчишками. О котятах, равнодушно выброшенных в реку. Потому что если Джон начнёт о них думать, то сойдёт с ума. Он провожает Гарри и прощается с дочерью. Вернувшись в квартиру, он печально рисует на пыльном футляре скрипки рожицу — точка-точка, запятая. Тянуть больше нельзя. Джон пишет записку с адресом Гарри и просьбой обязательно прийти к ней, дать о себе знать, кладёт её прямо на струны и относит домовладелице вместе с ключами от квартиры и деньгами. — Пожалуйста, — тихо просит он. — Пожалуйста, если он придёт, отдайте ему скрипку. Она поджимает губы, но всё же кивает. * Полтора месяца в подготовительном лагере кажутся ему адом. Он скучает по дочери. Он тоскует по Шерлоку. Он не думает, не думает, не думает о котятах. Настоящий ад начинается в Афганистане, но неожиданно Джону это нравится. Он всегда любил медицину, он мечтал работать — и наконец-то он спасает жизни. Война втягивает Джона в себя, как смерч, — и каким-то образом он становится её частью. Иногда он думает, что свихнулся под первым же обстрелом. Ощущение смерти, прошедшей совсем рядом и не тронувшей его — непередаваемо. Восхитительно. Впервые в жизни Джон дышит полной грудью. Он чувствует, что он на своём месте. Рассудок и те остатки воспитания, что не разлетелись в клочья под ракетами, настаивают, что война — это ужасно, что он не должен быть настолько счастлив здесь, с автоматом в одной руке и медицинской сумкой в другой… Но его истинное призвание нашло его, и подхватило, и понесло — километрами, годами, песками, грязными речушками, полями красных маков, сотнями спасённых, тысячами кровавых ошмётков, покером в моменты затишья и скуки, отпечатками крохотных ладошек дочки на письмах от Гарри. О Шерлоке Джон не спрашивает ни в письмах, ни по телефону. Понимает, что Гарри сказала бы сразу, если бы тот объявился. Всё, что Джон позволяет себе — в отпуске один вопросительный взгляд на сестру и — много ищущих вокруг. Но Лондон огромен, и бездомных в нём тьма. На свою прежнюю квартиру Джон не заходит — боится сорваться независимо от того, там ли ещё скрипка. Ведь если её там нет — это ничего не значит, вредная старуха могла её выбросить или продать, а Джон поверит, что Шерлок приходил. А если скрипка всё ещё там… Не думать, не думать о котятах, замученных злыми мальчишками, о котятах в реке. Не думать. Так проще. * А время идёт. Вместо ладошек на бумажных письмах появляются медленно и неумело набранные сообщения в скайпе. «Папа я лублю тибя!» — и Джон весь вечер смеётся сквозь слёзы. А строки всё длиннее, увереннее, грамотнее… Приходит сообщение от Гарри о том, что она женится. «В смысле, выходишь замуж?» «Нет, Джон, женюсь! Ты в курсе, что в мире бывают не только гетеросексуальные отношения? Или я только что шокировала своего маленького братика страшной правдой?» «Подожди, а это законно?» «Да, Джон. Ты там совсем одичал, что ли? С этого года в Великобритании официально разрешены однополые браки». «Джон?» «Джон, ты там?» «Джон!» «Да, прости. Поздравляю. Когда свадьба? Я успею приехать, чтобы выдать тебя… То есть женить… А как это вообще происходит?» И два десятка хохочущих над ним смайликов в ответ. А Джон смотрит на них и думает, что завтра снова подпишет контракт, в очередной раз обвенчавшись с войной. * Клара Джону нравится: она любит Гарри и балует Рози больше, чем родная тётка. Гуляя с ними по парку, Джон вдруг сильно вздрагивает, услышав долетевшую откуда-то мелодию. Несколько секунд он не может понять, почему эта музыка кажется ему знакомой и почему его сердце оглушительно стучит в висках, а потом вспоминает свою старую квартиру и мальчика с глазами цвета дождя, танцующего перед ним со скрипкой. Джон как бы случайно разворачивает всю компанию в ту сторону, откуда звучит скрипка. Скрипач играет возле карусели. Это молодая чернокожая девушка, которая, весело улыбаясь, минут пять уже играет рил для прыгающих перед ней детей. Рози сразу же присоединяется к ним. Гарри и Клара тоже начинают притопывать и хлопать в ладоши. Джон медленно отходит к ближайшему дереву и сползает по нему на землю — ноги не держат. А он-то думал, что давным-давно всё забыл. Наивный. Кажется, Лондон превратился для него в город-призрак. Кажется, надо приезжать пореже. Кажется, так будет проще. Кажется. * Кажется, он слегка (окончательно) свихнулся. Три года уже Джон выбирает для отпуска не Лондон, но, похоже, именно в Лондоне что-то происходит. Письма Гарри бодрые и радостные — и неуловимо фальшивят. В письмах Рози проскакивает иногда что-то тревожащее, как собачий вой в ночной тишине. И Клара не пишет… И ещё возникает временами странное ощущение, что вместо Гарри у компьютера сидит кто-то другой. То, о чём с сестрой сотни раз говорено. Вопросы, на которые Гарри точно знает ответы. Нетипичные для неё слова и обороты… А самое главное — в письмах Рози это тоже появляется. Неладно что-то дома. Джон решает, что возьмёт в ближайшее время отпуск на недельку и смотается в Лондон. Но человек предполагает, а война есть война. Через день транспорт с Джоном наезжает на мину. * В Лондоне снова дождь. Джон выходит из здания аэропорта, угрюмо ухмыляется и застёгивает куртку. Поднимает воротник. Зонта у него никогда в жизни не было. Он ковыляет к стоянке такси и называет адрес Гарри. Через некоторое время он стоит перед знакомым домом и тупо разглядывает надпись «Продаётся». Под ней название и телефон риэлторской конторы. А в городе — два часа ночи. Такси уехало. Мобильника у Джона нет. До ближайшего телефона-автомата мили две, до отеля — ещё больше. И он никого не предупредил, когда конкретно приедет. Просто потому, что сам не знал, что его знакомый будет как раз перегонять вертолёт с базы в Лондон и сможет взять его с собой. Джон садится на вещмешок, вытянув больную ногу, кладёт руки на навершие трости и опирается на них лбом. Ему неудобно, мокро и холодно, но так, несомненно, лучше, чем стоять и, тем более, идти неизвестно куда неведомо сколько времени. Такие подвиги больше не для него. Он теперь развалина. Он даже не удивляется, что Гарри ему не написала о переезде. За последние полгода он сам в совершенстве освоил искусство написания фальшивых писем. Слегка подстрелили, чепуха, уже бегаю. Чуть-чуть ранили, ерунда, царапина. Долго не писал? Операция сложная (на самом Джоне операция, но это неважно, к чему такие подробности?). Скоро приеду, наверное, надолго (навсегда вообще-то). Не волновать же родных людей из-за такой фигни, как собственная полностью рухнувшая жизнь? Джон вздыхает и вдруг понимает, что дождь закончился. Хотя нет, шумит же. Но на него не капает. Джон поднимает голову. Прямо перед ним кто-то стоит и держит над ним большой зонт. Джон поднимает голову ещё выше. Во второй руке у человека мобильник. Он нажимает кнопку, телефон начинает светиться, и Джон натурально захлёбывается вдохом. — Ну я же обещал. Не плачь, нашёл я его. Через полчаса будем дома. Он не гасит экран, позволяя Джону видеть себя, и чуть улыбается левым уголком рта. Раньше он так не делал. — Это ты? — глупо спрашивает Джон. — Я, я, Джон, не тормози! Поехали, Рози уже час ревёт. Он вздёргивает Джона на ноги одним движением, и тот не может сдержать болезненного вскрика. Сквозь алую пелену боли Джон видит испуганные глаза цвета дождя, и ему становится легче. Кажется, это всё же не галлюцинация. — Похоже, всё ещё хуже, чем я предполагал. Может, в больницу? — К чёрту больницы, — бормочет Джон. — Хочу домой. Почему Рози плачет? — Тут камера. Она случайно увидела, мы ждали тебя завтра. Сильные руки бережно поддерживают Джона, помогают сесть в машину, укутывают во что-то тёплое и сухое. Когда машина трогается с места и поворачивает, Джон почти падает на вовремя подставленное плечо. И начинает тихо смеяться. — Что? — Круговорот мокрых котят в природе… — Я не котёнок! — шипит Шерлок, и Джон наконец открывает глаза. — Ну ты и вырос! — удивлённо говорит он, и Шерлок мгновенно начинает выглядеть настолько самодовольным, будто вымахать шести футов ростом — это была его личная цель и он достиг её упорным трудом. Кажется, Джон отключается во время поездки, потому что следующее, что он помнит — это как Шерлок тормошит его, заставляя выйти из машины, и тащит куда-то вверх по лестнице, а потом крик: «Папа!» и врезавшееся в него увесистое тельце тринадцатилетней девочки. — Рози, — бормочет Джон и вроде как засыпает стоя, обняв тёплую и родную дочку. Через минуту, поняв, что происходит, Шерлок отдирает от него Рози и отправляет спать, а Джона пытается заставить принять душ, только Джону в душ не хочется, он в вертикальном положении держится исключительно благодаря тому, что с одной стороны у него стена, а с другой — Шерлок. Шерлок сдаётся, ведёт Джона куда-то в спальню, помогает раздеться, закутывает в одеяло и ложится рядом, обнимая. У Джона почему-то больше не болит нога, а плечо начинает согреваться. Шерлок лежит молча и время от времени целует его куда-то в макушку. И Джону настолько хорошо, что он и подумать никогда не мог — что бывает так хорошо, когда так плохо. После очередного поцелуя в районе виска Джон, героически сдерживаясь, говорит: — Я вообще-то не гей. Шерлок немного сдвигается и жарко шепчет ему прямо в губы: — Спорим, я заставлю тебя передумать? И Джон не выдерживает и начинает смеяться, ярко, счастливо, заливисто, как по определению не может смеяться измученный, раненный, ничего не понимающий в происходящем человек. Не может — и всё тут, а Джон — смеётся. И чувствует, как расслабляются слишком крепко сжимавшие его руки, как успокаиваются на его плечах нервные пальцы. Шерлок выдыхает, выпускает Джона из кокона одеяла и подкатывается к нему под бок, уложив голову на здоровое плечо. Джон просит: — Расскажи. — Что именно? — Всё. Откуда ты такой взялся, и тогда, и теперь, куда делся тогда, и не пропадёшь ли снова… Шерлок вздыхает: — Может быть, завтра? — Нет, — категорично возражает Джон. — Завтра ты будешь меня заставлять передумывать. Предупреждаю, я очень упрямый, тебе придётся постараться. Шерлок наконец улыбается так, как раньше — от всей души, по-настоящему радостно. — Мы ещё посмотрим, кто упрямей. Но всё же… Ты так устал. — А ты конспективно, — зевает Джон. — Ну разве что конспективно, — сдаётся Шерлок. — Меня действительно зовут Шерлок. Уильям Шерлок Скотт Холмс, большое спасибо моим родителям. В четырнадцать я сбежал из дома. Не спрашивай. Просто… Это была тюрьма, с надсмотрщиками и палачом. Когда ты меня нашёл, я бродяжничал уже год. На улице было… плохо, но я был согласен даже на это, лишь бы не возвращаться. Потом ты меня нашёл. Я… Я даже не знал, что так бывает. Ты самый добрый и самый лучший человек в мире. Джон смущённо качает головой. — Не возражай, — Шерлок сердито трясёт кудряшками. — Ты единственный ничего от меня не хотел. Ты дал мне свою еду, свою одежду, свой дом, ты доверил мне свою дочь и свою жизнь! Я мог убить тебя, пока ты спал, вынести ценности, продать ребёнка… А ты мне верил. И ничего даже не просил, я сам решал, помогать ли тебе, делать ли вообще что-нибудь или просто играть с Рози. Тебе не понять, что это для меня значило. А потом ты купил мне скрипку. Я тогда не понимал… Если бы не я, ты бы смог продержаться, пока нашёл бы работу. Ты бы справился. А из-за меня ты в два раза быстрей потратил свои невеликие сбережения. Когда я понял, то пошёл к брату. У меня есть старший брат, он, конечно, пафосная жирная задница, но он единственный в семье относился ко мне, как к живому человеку. Думаю, он меня любит, по-своему, конечно… Когда я жил на улице, он временами вытаскивал меня из совсем уж жутких передряг и не требовал вернуться домой. Он знал… Неважно. В общем, он мог тебе помочь с работой, и я пошёл к нему. И попался. К нему как раз приехали родители. — Шерлок морщится, замолкает. Джон осторожно гладит его по голове. — Дальше неинтересно. Экстерном окончил школу, поступил в университет и начал тебя искать. Твоя бывшая домохозяйка отдала мне скрипку, но я, идиот, просто поставил её на полку, даже не открыв футляр. Ведь мне вернули мою Амати… После выпускного послал наконец всех родичей в задницу и ушёл. Я консультирующий детектив. Я сам придумал эту профессию, — Шерлок гордо глядит на Джона. — Когда полиция заходит в тупик, они идут ко мне. А дальше было просто. Я нашёл Рози и Гарриет. И только тогда узнал о твоей записке. Ты не представляешь, каким дураком я себя чувствовал. А Гарриет… Представляешь, она меня узнала. У неё были проблемы с женой, она начала пить, а Клара не могла забрать Рози к себе. Мы поговорили, и Гарриет записала меня временным опекуном твоей дочери. С Кларой они развелись. Сейчас твоя сестра проходит курс лечения от алкоголизма. А Рози пока живёт у меня. Но раз ты вернулся, значит, мы сможем жить вместе… Шерлок неуверенно смотрит на Джона. Боже, думает Джон, он ещё сомневается. — Конечно, — твёрдо говорит он. — Правда, тебе придётся нас всех содержать… — Я тебя сейчас ударю, — рычит Шерлок. — Как ты можешь?! Да я для вас с Рози всё… Он задыхается, и Джон обхватывает его лицо руками и целует, заставляя замолчать и успокоиться. — Тише, — шепчет Джон. — Я знаю. Прости. Я сказал глупость. Я ведь не очень умный. — Ерунда, — Шерлок довольно облизывается. — У тебя самое мудрое сердце на свете. Я знаю. А теперь спи. Он устраивается поудобнее, а Джон тихо бурчит: — Все котята лезут в постель, даже когда вырастают. Шерлок шипит: — Я не котёнок! И Джон засыпает с улыбкой на губах. И не слышит, как Шерлок тихо-тихо шепчет: — Это был самый лучший день моей жизни, Джон, — день, когда ты подобрал котёнка…