but believe me, i'm fine

— Я в норме, — говорит Джош, потому что так и есть. Он в норме. Джош наблюдает за Тайлером, когда тот скачет по сцене, весь пропитанный жизнью, и Джош чувствует что-то. Джош ревнует. Джош ревнует, ревнует человека, которому удаётся превращать свои страхи в нечто почти осязаемое. Ревнует человека, который оживает каждую ночь, который вдохновляет каждого ребёнка в толпе перед ними. Ревнует, потому что не может чувствовать то, что чувствует Тайлер. Ревнует, потому что не может чувствовать себя живым. Джош плывёт в своём мире, постоянно плывёт, не достигая ни дна, ни поверхности или берега. Ни на что не влияя. Он не способен даже двигаться достаточно быстро, чтобы вызывать волнение воды. Они постоянно повышают количество принимаемых тобою таблеток, и ты ненавидишь это. Ты ненавидишь эти грёбаные таблетки. Ты ненавидишь этот известковый, горький вкус. И ты, чёрт возьми, ненавидишь эти постоянные напоминания о том, что химическое составляющее твоего мозга ошибочно, что ты и сам ошибочен, а этот чёртов серотонин не достаточно хорош, чтобы ты был счастлив. Джош неправильный, он неправильный, и у него нет цели. Он просто продолжит существовать, пока в один день не умрёт, и, возможно, несколько людей запомнят его, но и они когда-то умрут. У него нет цели, у него нет причин, и, о господи, почему он до сих пор жив. Джош шатко вздыхает (и снова, и снова, и снова и снова), прежде чем нерешительно улыбается себе в зеркало. (Он уродлив, он чертовски отвратителен и ошибочен, но) Он будет в норме. Он хочет выбраться из своей чертовой кожи, он хочет разорваться на части, и ему известно, что сколько бы порезов не отпечатывалось на его теле, он всё равно не сможет избавиться от этого — чувства, что поселилось у него в груди. Тайлер покупает ему Tako Bell, Тайлер покупает ему Red Bull, Тайлер покупает ему всё, что он так любил поесть. Но Джош больше не голоден. Он хочет вылезти из этой кожи, хочет разбить своё тело на осколки, он хочет держать собственное сердце в своих же руках и сжимать его до тех пор, пока оно не перестанет биться, разодрать свои лёгкие и давить их, пока он не перестанет дышать. Он не красив. Так что, возможно, ты выпиваешь чуть больше снотворного каждый раз, пока наконец этой порции не окажется достаточно, чтобы ты больше не просыпался. Если бы жизнь была похожа на выключатель света. Ты бы обернул его в темноту. Он хочет прибить себя, он хочет умереть, он хочет гнить в земле, он хочет, чтобы цветы проросли сквозь его разложившееся тело, потому что, может быть, тогда он сможет стать красивым. (Глупый. Такой глупый. Цветы вянут.) (Ты никогда не будешь вечен.) Господи, о господи, он рассыпается на песчинки, он не знает, кто он и что творит. Он родился, чтобы умереть, как и многие другие, и никто никогда его не вспомнит. Он не может найти ничего, помимо самого себя. Проглоти, да, проглоти эту правду. Пусть ложь плещет, как гной из септической ранки. Честность — лучшая политика, говорили они. Но если тишина — золотая, то и ложь должна иметь своё определённое место. О, да, ты в норме. Тайлер как-то говорил интервьюеру, что никогда не станет делать того, в чём не уверен на сто процентов. Джош не поддержал его. Он уже ни во что не верит. Джош натянуто усмехается, глубоко вдыхает, прежде чем всадить острие себе в кожу. В этом нет ничего романтичного. Нет ничего прекрасного в том, чтобы наносить себе увечья. Это неразумно, это больно, это болезненно, это кроваво, и Джошу стыдно, всегда стыдно. Это не аргумент, это не крик о помощи. Это просто желание видеть кровь. Никакого вреда для него это не приносит, и он это прекрасно знает, но единственное, чего он не знает, — как остановиться. Он не хочет знать, как остановиться. Что-то там… внутри какое-то чувство. Он взволнован, он озабочен. Он хочет в конце концов доползти до того места, где никто не будет его трогать, он хочет спрятаться от всего, он готов похоронить себя, если только это сможет скрыть его, если только так до него никто не доберётся, он хочет, хочет, хочет… Как же он сильно этого хочет. Господи, о господи. Ты не знаешь, насколько ты плох. Почему бы тебе просто не быть нормальным? Почему бы тебе просто не быть счастливым? Он выше, никто не знает, кто он. Он знает лишь, что чувство, разрывающее изнутри, никогда его не покинет, и это уже служит причиной его желанию вылезти из кожи вон. Чёрт, он не просто рвётся из своей кожи, ему осточертело и его тело. Кто он? Кто-нибудь знает? Кто-нибудь когда-нибудь узнает? Он сомневается в этом. Он очень в этом сомневается. Он — пустая трата жизни. Он — просто мусор. Он уходит, зная, что ему принадлежит лишь его отражение. Его тело пустеет. Наконец-то хоть что-то снаружи совпадает с тем, что творится у него внутри. Никто никогда не готовил тебя к самым неприятным вещам в этой жизни. Никто никогда не говорил тебе, что у тебя будут тяжёлые моменты после того, как закончится детство. Никто никогда не говорил тебе, что у тебя может появиться желание уничтожить кого-то, уничтожить самого себя. Никто никогда не говорил тебе, что люди тёмные, тёмные существа с тёмными, тёмными мыслями, и чем больше ты с ними контактируешь, тем больше ты от них перенимаешь. Никто никогда не говорил тебе, что ты можешь подумать об изнасиловании, и что люди могут изнасиловать тебя. Никто никогда не говорил тебе, что тебе захочется однажды замахнуться кому-нибудь в грудь, и ты будешь смеяться, когда кровь будет наполнять его лёгкие. Никто никогда не говорил тебе, что люди не растут, что все остаются детьми, что те, кого мы называем взрослыми — всего лишь большие дети, за исключением тех, кто держит в руках оружие. Нет, никто никогда тебе об этом не говорил, и это оказалось не самым приятным сюрпризом для тебя, верно? Теперь Тайлер знает. Джош так и не узнал бы о его догадке, если бы однажды Тайлер не заглянул ему в глаза и не спросил, всё ли с ним в порядке, и теперь Джош запутался. Теперь Тайлер ходит вокруг него, с подозрением буравя в нём дыру, и это смешно. Джош не сорвётся, нет, он будет держать себя. Он уже начал. Он ненавидит такие моменты, когда он просто смеётся и шутит, а потом эти мысли вновь приходят в голову и он перестаёт функционировать вообще. Ты не можешь дышать, ты, чёрт возьми, не можешь дышать, а Тайлер кричит на тебя, потому что ты постоянно оставляешь вещи в его койке, и всё, чего ты хочешь в этот момент — умереть. И ты стоишь, слёзы текут по твоим щекам, ведь Тайлер зол на тебя, а когда он спрашивает, почему ты плачешь, ты отвечаешь, что будешь стараться, будешь сильно стараться, только бы он перестал кричать, ведь это ещё выше поднимает в тебе желание закопаться. Тайлер тут же извиняется, подходит и обнимает тебя, а ты с трудом проглатываешь этот комок в горле, потому что не хочешь, чтобы твои слёзы капали на него. Потому что ты не хочешь сваливать на него свои проблемы. Ох, и ты повторяешь свою ошибку снова. Ты бы справился со всем, но твой провал неизбежен. Джош ненавидит слёзы. Он ненавидит их. Ведь они трижды подчёркивают, насколько он слаб. Голова раскалывается, горло словно разорвано, и он ненавидит это. Он ненавидит это чувство внутреннего истощения, от которого так хочется зареветь в голос, но он уже не может. Он хочет покончить с собой. Он хочет умереть. Он хочет наносить себе порезы. Он хочет вредить себе. Он хочет чувствовать боль. Он хочет добить себя окончательно. Он хочет… Что? О, он в норме. Ты в норме.