∞ † ∞
В первой декаде ноября всё чужое (новое) в Антоне и Миле стало привычным. Спустя месяц с лишним дружба Арсения с Антоном вышла на тот уровень, которого не было даже три года назад. Арсений частенько появлялся у них дома, звал к себе (Антон не хотел никуда идти), по выходным они проводили вечера вместе. Пытались. Потому что Антон обычно отсиживался у себя в комнате. Когда Мила просила посидеть с ней рядом, Антон кривился и целовал маму в щёку, врал, что идёт делать домашнее задание и уходил. Больше двух человек для него — целое испытание. Даже если эти люди ему близки. Поэтому как-то так вышло, что Арсений начал больше времени проводить с Антоном, а Мила всё внимание уделила новому, пока что неведомому им двоим мужчине. Арсений умел заставить Антона что-то делать. Почти наверняка известно: если Арсений пришёл на выходных, то домашнее задание будет выполнено. Сожаление в его глазах — худшее, что видел Антон за последнее время. Он уже разочаровал мать, учителей, последних приятелей и весь мир. Но он точно не хотел разочаровывать Арсения. 11:40 Арсений Один коллега только что сказал, что мои джинсы отстой. «Выглядишь так, как будто стоял на коленях». Начинаю задумываться: или вы все вокруг ничего не понимаете, или мне пора сменить имидж. 11:40 Антон Это те самые чёрные джинсы? 11:40 Арсений Да. 11:41 Антон Ты не можешь отрицать того, что дырки на них действительно просто огромны. Но знаешь, что? Тебе же нравится, так что морозь свои коленки и дальше, почему вообще кого-то волнует, как ты ходишь, если это твоё дело? 11:41 Арсений Ах вот как. То есть, они уже не дерьмо? 11:41 Антон Ещё какое дерьмо :) Но тебе же нравятся. 11:41 Антон Ты приедешь завтра? Я соскучился. 11:41 Арсений А ты приглашаешь? 11:42 Антон Как будто тебе нужно приглашение, идиот. 11:42 Арсений Вот он — родной городской говор. Интеллектуальный и культурный. 11:42 Антон Иди в жопу. Раз тебе так нравилось, сидел бы дальше в своём Питере, чё вернулся тогда? 11:42 Арсений По вам скучал. Ладно, не злись, я же не со зла. Что из вкусного купить? 11:42 Антон Не знаю, мне всё равно. Кстати, мамы в этот раз не будет, она опять умотает к какому-то Олегу. Будем вдвоём тусить. Страшно? 11:43 Арсений С чего бы? 11:43 Антон Да так… 11:44 Антон Слушай, Арсений, а ты когда в Питере был, вспоминал обо мне? 11:44 Арсений Да. И мне до сих пор стыдно, что я так редко выходил на связь, но ты мне никогда чужим не был. И мама твоя тоже. 11:45 Антон Я знаю. 11:45 Антон Ладно, до завтра. Училка спалила, что я с телефоном сижу на уроке. 11:45 Арсений До завтра, двоечник.∞ † ∞
Мила стоит возле зеркала в ванной и накручивает волосы, когда слышит звонок в дверь. Она поворачивает голову и кричит в сторону комнаты сына: — Антош, Арс пришёл, открой ему дверь. Тишина в ответ красноречивее всего говорит о том, что Антон снова либо игнорирует её, либо спит. — Антош! Дверь открой! — громче кричит Мила. Вместе с тем плойка в её руках издаёт сигнал о завершении работы. Мила отпускает рукоятку и на плечо падает локон. Мимо ванной плетётся Антон — полураздетый и вялый — точно спал. Он трёт глаза и зевает, открывает дверь и отходит внутрь квартиры, пропуская гостя. На пороге стоит Арсений. Он улыбается Антону и коротко обводит его тощий силуэт глазами: бардак на голове, поношенная чёрная футболка с вытянутым воротом, браслеты и кольца на руках, короткие боксеры и босые ноги. У самой кромки серых трусов, на тонкой ляжке, какие-то полосы. Антон быстро ловит его взгляд и тут же разворачивается, уходя в комнату переодеваться. Когда он выходит, Мила уже стоит на пороге и обувается. Она красивая: высокая и рыжеволосая (крашеная), с тяжёлыми кудрями ниже плеч и красной помадой на губах. Арсений стоит рядом и говорит, что она может за них не волноваться. Антон целует маму в щёку. — Пожелаешь мне удачного свидания? — Нет, — жмёт плечами Антон. — Будь осторожна. Мила качает головой и выходит из квартиры, оставляя своего лучшего друга и сына одних. Арсений разворачивается к нему: — Будешь чай? Я накупил всякой сладкой гадости. — А ты будешь? — Да. — Тогда и я буду. Они идут на кухню ставить чай, а после весь вечер сидят на диване в зале и смотрят повтор «Звёздных войн». Антон терпеть не может этот ужас, особенно первые части с их примитивными костюмами, но ему, в общем-то, всё равно, что смотреть. Он поджимает под себя ноги и кладёт голову на плечо Арсению, закрывая глаза и проваливаясь в дрёму. — Антон, — Арсений замечает, что Антон как-то слишком притих на половине первого фильма. Он даёт ему проспать до конца, а после мягко отстраняется и, положив руку на тощее плечо, будит Антона. — М-м? — Антон открывает глаза. Вид у него помятый. Под глазами — тёмные круги, на щеке отпечаток от шва футболки Арсения, на которой он спал. — Ты же спал, когда я пришёл. — Да. Я не выспался. — Но днём ты тоже спал. — Ну и что? На улице зима началась, темнеет рано, все дела… Арсений вздыхает. И наконец решается на это: — Покажи мне свои ноги. Антон мгновенно мрачнеет. Он выпрямляет спину и на секунду отворачивается: — Зачем? — Просто покажи мне ноги, Антон, — Арсений не шутит. Он не улыбается, и глаза его не горят смехом и лёгкостью. Взгляд тяжёлый и внимательный, пригвождающий к месту и не дающий пошевелиться. Антон с трудом находит в себе силы отвести глаза. Он встаёт перед Арсением и спускает домашние штаны до самых щиколоток. На нём всё те же серые боксеры, и полосы на ляжках. Арсений подаётся вперёд и понимает, что там не только полосы. У самого края, полускрытая под эластичной тканью, какая-то надпись. Арсений тянет руку вперёд и отводит тонкий трикотаж в сторону. Среди взбугрившихся шрамов пристроилось написанное корявыми буквами вверх ногами слово: «педик». Арсений медленно переводит взгляд на вторую ногу. Почти симметрично с первой надписью, только чуть ниже, находится второе слово: «дрищ». И чёткие полосы искалеченной кожи вокруг. — Ты режешься? — глупый вопрос, но Арсений не может выдавить из себя ничего другого. Он не особо удивлён, нет, потому что всё об этом и говорило, но получить доказательства своих догадок — страшно. Сердце будто опускается в желудок. Он не может заставить себя отпустить худую ногу или хотя бы поднять взгляд на Антона, посмотреть ему в глаза. — Да, — Антон не видит смысла врать и уходить от темы, когда всё видно и без его слов. Он наклоняется и натягивает штаны обратно. Арсению приходится убрать руку и поднять глаза. — Как давно? Антон пожимает плечами: — С августа примерно. — Мила?.. — Не говори ей. Она и так думает, что я гей. Если узнает ещё и об этом… Мама заслужила сына получше, чем я. Не говори ей, Арсений. — А ты гей? Здесь Антон мог бы соврать. Но это же Арсений. Антон не хочет лгать ему. И, к тому же, он только что видел его ноги — то, что Антон тщательно скрывает от мамы и от всего мира в частности. — Да. Грязный педик. — Вовсе нет, — Арсений протягивает руку и усаживает Антона рядом с собой, поворачивается к нему лицом и продолжает: — Я тоже гей и спокойно с этим живу уже много лет. — Это потому что ты в школу не ходишь. — Тебя дразнят по этому поводу? Кто-то ещё знает? Антон молчит. Он отводит взгляд, смотрит куда угодно, только не на Арсения. Лимит его искренности на сегодня исчерпан. Он только что потерял ещё одного человека, для которого мог бы быть не только разочарованием, но и, возможно, чем-то хорошим в жизни. Что ему Арсений теперь скажет, как отнесётся? Антон знает: это совсем не нормально — то, что происходит с ним. Здоровые люди не режут себя балисонгом, не уродуют кожу шрамами, не выводят концом наточенного твёрдого карандаша кривые буквы на ногах, не думают о смерти. Достойные сыновья помогают матерям мыть посуду, хорошо учатся и водят домой девочек, а не думают о том, как красив и привлекателен их лучший друг. Лучшие друзья не засматриваются друг на друга, не пытаются это скрыть, не врут, ничего не скрывают. У красивых мальчиков косточки выпирают там, где надо: ключицы, таз, лопатки, а не везде: рёбра и позвонки у них нельзя сосчитать, не касаясь кожи. И это только малая часть. Жалкий дистрофик. Педик. Никчёмный человек. И пусть мама никогда не говорила ему этого, Антон уверен: было бы лучше, если бы он не родился непонятно от кого. Тогда бы мама была счастлива и не тосковала по своим родителям, которых Антон видел всего раз в жизни, в глубоком детстве. Всё могло бы быть иначе, если бы не он. — Я устал и хочу спать, — тихо говорит Антон. На самом деле у него дрожат губы и глаза обволакивает стеклянная плёнка. Он хочет снова взяться за свой крохотный балисонг и остаться один на один с собой. — Антон, — Арсений подаётся вперёд. Он крепко обнимает Антона, гладит руками его спину и чувствует на своём плече его щёку — мягкую и тёплую. — Послушай. Как ты смотришь на то, чтобы показаться врачу? — Нет! — Антон пытается вырваться, но Арсений всё ещё держит его. Бережно и осторожно. Антон снова обмякает в его руках. — Не хочу. Они положат меня в больницу, а мне экзамены сдавать. Что мама скажет? — Тебя никуда не положат без твоего согласия. Сначала обратимся к психиатру. Я найду хорошего врача. Всего один сеанс, пожалуйста. Я ничего не скажу Миле, обещаю. Голос Арсения, тихий и успокаивающий, раздаётся над самым ухом, втекает в него медленной рекой и шлифует боль. Антон отстраняется. Ему нужно видеть глаза Арсения, чтобы быть уверенным: не врёт. Арсений опускает руки и смотрит ему в глаза. Они открытые и чистые, свежие, как глоток зимнего воздуха в душной натопленной квартире. Арсений смотрит, не отрываясь. Антон опускает взгляд на их руки, он слишком грязный, чтобы марать собой Арсения, но их пальцы так близко, что почти касаются кончиками друг друга. Арсений ловит его взгляд и всё понимает: накрывает руку Антона, тощую и костлявую, увитую браслетами, венами, сжимает её бережно в своих пальцах. — Пожалуйста, Антон. Ты же сам понимаешь, что тебе нужна помощь. Я помогу. — Почему? Зачем тебе это? — Антон не поднимает взгляд, он гипнотизирует их руки, не может оторваться от этого зрелища. Пальцы Арсения красивые и длинные, с аккуратно подстриженными ногтями, на запястье — тот самый браслет: один красный шнур и три серебряных бусины посередине между узлами. Арсений молчит. Что ему ответить, если по самому психиатр плачет? Если чувствует себя педофилом, смотрит на Антона и видит сломанного мальчишку, а желание помочь перерастает в неположенные чувства. Ну куда он лезет, Антону и так не до того, а тут ещё он нежностью исходит в его сторону так, что сердце ноет. Взрослый мужчина, уже перешагнул возраст Христа, ну куда ж ты смотришь на семнадцатилетнего подростка, пусть и развитого не по годам, а всё же… Мила тебе яйца вырвет и на люстру повесит, если узнает, а у самого и в мыслях нет руки распускать, только обнять покрепче и закрыть собою от всего лютого дерьма, которое жизнь вылила на Антона. Он пока ещё не знает, что послужило последней каплей — явно не на ровном месте люди сходят с ума, но он выяснит это потом… Мария Магдалина, лучше б он в Бога верил, чем в любовь. Слова долго сидят внутри — зреют, как греховные плоды, а когда Арсения выворачивает ими наизнанку, царапают горло наждачкой и хрипят: — Мне не плевать на тебя. Ты… нужен мне. — Я? — Антон удивлённо смотрит на него. — Но во мне нет ничего, что могло бы… Я тощий и страшный, и… — Нет. И я помню, как ты улыбался тогда, ещё до моего отъезда в Питер. Помнишь, как мы учили с тобой стихи? «Ты спрашивала шёпотом: «А что потом? А что потом?»… — «Постель была расстелена, и ты была растеряна…» — Антон поднимает взгляд. Он никак не может решиться: смотреть или нет, как маятники, два зелёных глаза то встречаются с глазами напротив, то опускаются вниз. Арсений мягко улыбается ему: — Я никогда у тебя не спрошу, что случилось, если только ты сам не захочешь мне рассказать. И никогда не прикоснусь к тебе без твоего согласия как бы то ни было. Но попрошу тебя только о том, чтобы ты согласился на приём у врача. — Мама точно не узнает? — Обещаю. — Ладно. — Хорошо. Как только я найду врача, сразу напишу тебе, хорошо? — Да. В комнате липким слоем оседает тишина и неловкость. Она, как паутина, сковывает непринуждённости крылья и убивает её. Антон смотрит на их с Арсением сцепленные пальцы. Он и сам не заметил, когда вцепился в чужую руку так сильно, до побелевших костяшек. — Арсений. — Что? Вверх. Вниз. Маятники снова останавливаются на синих глазах. В трахее застревает тугой шар сплетённых между собой невысказанных слов. — Ничего. Спасибо. Арсений закрывает глаза и сжимает в ответ тонкие пальцы.∞ † ∞
Уже в понедельник Арсений занялся поисками врачей. Пришлось немало постараться и обзвонить несколько питерских знакомых. Всё утро понедельника он висел на телефоне вместо того, чтобы работать. И наконец ему повезло: он смог дозвониться доктору и объяснить ситуацию. Ему пообещали найти время и перезвонить. Однако разговор состоялся в одиннадцать, а время уже близилось к обеду. Арсений уже хотел было начать поиски снова, когда зазвонил телефон — Антона примут в этот вторник без опозданий и переносов. Невероятное везение. Арсений немного успокоился и зашёл в мессенджер, набирая Антону сообщение. 13:17 Арсений Привет, Антон. Я нашёл врача. Записал тебя на этот вторник в два часа дня. 13:17 Антон Привет. Ладно. Но ты должен пойти со мной. 13:17 Арсений Хорошо, но я не думаю, что меня пустят на приём вместе с тобой. 13:18 Антон Значит, подождёшь снаружи. Мне плевать, что я веду себя, как пятилетка, ты мне нужен там, один я не пойду, понимаешь? 13:18 Арсений Конечно. У тебя сколько уроков во вторник? Наверное, нужно было раньше спросить, но врач очень хороший, я едва записал тебя. 13:19 Антон Всё нормально, я освобожусь к тому времени. 13:19 Арсений Ладно. Спишемся позже, а то я пропущу свой обед и останусь голодным до вечера. 13:19 Антон Беги. Приятного. 13:19 Арсений :) Антон как всегда немногословный, но он не отказался от своего обещания, и это радовало больше всего. Арсений смог отложить телефон и с чистой совестью отправиться на обед.∞ † ∞
Арсений в который раз посмотрел на часы. Кажется, за прошедшие сорок минут он выучил каждую микротрещину на циферблате, каждое монотонное содрогание стрелок, каждую неровность их кожаного браслета на своей руке. С его последней проверки времени прошло всего четыре минуты. Ну в самом деле, что там можно так долго обсуждать? Если бы всё было не серьёзно, вряд ли бы доктор держал Антона так долго. Арсений откинулся на спинку мягкого кожаного дивана и закрыл глаза. Яркий свет ламп, заливающий коридор клиники, отражался от кафельного пола и бил по глазам светлыми бликами. Как в морге — стерильно, бело и прохладно. Мимо проходили доктора в халатах, стучали каблуки и шелестела одежда. На Арсения, сидящего в ожидании вот уже пятый десяток минут, никто не обращал внимания. Он уже хотел было встать, чтобы пройтись по коридору вперёд-назад, размять ноги и похрустеть спиной, как дверь кабинета открылась и показалась голова Антона: — Зайди, пожалуйста. Арсений встал с диванчика и пересёк два шага, отделяющие его от кабинета, затем вошёл внутрь, поздоровался с доктором и замер возле кресла, на котором сидел Антон. Доктор кивнул ему: — Добрый день. Вы, я понимаю?.. — Друг семьи, — на автомате ответил Арсений, рассматривая психиатра: невысокого мужчину с карими глазами и каштановыми волосами. Виски только-только начали серебриться, гладковыбритый подбородок, идеально выглаженный белый халат, сквозь который просвечивался тёмно-синий джемпер. — Начну с главного: так как Антону нет восемнадцати, и по закону я не обязан сообщать о его проблемах тому, кто в данный момент несёт за него ответственность, но, тем не менее, я настоятельно рекомендую ввести родительницу в курс дела. Однако мы уже выяснили, что такой вариант не желателен, — говоря, доктор в основном смотрел на Арсения. — Я понял, — Арсений кивнул. — Что по поводу состояния Антона? — Ничего, что не поддавалось бы лечению. Как много я могу сказать? — доктор обратился к Антону. Тот пожал плечами: — Всё. — Итак. Пока что окончательный диагноз ставить рано, но исходя из того, что я сегодня узнал, это депрессивное расстройство. Теперь важный момент: чтобы уточнить наверняка вид и назначить лечение, я сперва направил Антона на проверку щитовидной железы. В некоторых случаях гипотиреоз является основным фактором этого расстройства. Даже если это не так, нам нужно убедиться, чтобы скорректировать курс лечения и подобрать подходящие антидепрессанты. Я предлагаю помимо этого ещё и курс психотерапии — комбинированное лечение более эффективно, но это уже на ваше усмотрение. В любом случае, пока что я выпишу только один препарат. Конечно, лучше всего будет, если вы, — доктор взглянул на Антона, — на недельку ляжете в психоневрологический диспансер. — Нет, — отрезал Антон и тут же повернулся к Арсению, мол, ты же обещал. — Я не хочу никуда ложиться. — Да, это мы уже обсудили, — доктор снисходительно улыбнулся. — Как скажете. Сейчас нам нужно вот что: пройдите диагностику щитовидной железы, пейте таблетки, которые я сейчас выпишу, и приходите ко мне, скажем, — доктор полистал ежедневник у себя на столе и обвёл ручкой какую-то дату. — В следующую среду. — А что насчёт психотерапии? — Арсений положил руку на плечо Антона. — Очень рекомендовал бы в вашем случае. Молодой человек не до конца осознаёт, что ему нужна помощь, в этом главная проблема. Комбинированное лечение, как я уже говорил, более эффективно. — Антон? — Арсений чуть сжал пальцы на его плече. Антон повернул голову и пожал плечами: — Ладно. Доктор кивнул: — В таком случае, выписываю рецепт. Пока что только «П*****» по одной таблетке в день, утром, во время еды. И жду вас в среду с результатами диагностики. Тогда же и решим, что делать дальше. Антон с Арсением попрощались и вышли из кабинета. Молча дошли до машины Арсения и застыли возле неё. — Давай, довезу тебя до дома, — Арсений открыл машину. — Тебе же на работу надо… И так проторчал со мной полдня. — Всё нормально, я отпросился до завтра. Направление на какое число? — На этот четверг, — Антон открыл пассажирскую дверцу и нырнул внутрь машины. — Сам сможешь? — Арсений сел рядом, хлопнула дверца. — Да. — Не забудь купить таблетки. Антон кивнул. Он невидящим взглядом уставился на магнитолу, которая подсвечивалась каким-то непонятным цветом и тихо пела. Арсений глянул на него долгим взглядом и завёл машину. С языка чуть не сорвалось «хочешь это обсудить?», но он вовремя закрыл рот. Антон только что обсуждал это почти целый час, и, вероятно, не захочет делать этого снова.∞ † ∞
07:14 Арсений Доброе утро. Ты купил таблетки? 07:14 Антон Доброе. Да. [вложение] 07:14 Арсений Отлично! Хорошего тебе дня. Пиши, если что. 07:15 Антон Спасибо, и тебе.∞ † ∞
Диагностика щитовидной железы дала хороший результат: в депрессии Антона виноват не гипотиреоз. Как будто он сам этого не знал, но тем не менее, курс назначен, доктор прописал ему ещё и «С*******» в качестве ночного помощника для хорошего сна. Раз в неделю он ходил (теперь уже сам) на когнитивно-поведенческую терапию к тому же доктору и отчитывался Арсению. Спустя две недели после начавшегося лечения Антон вдруг осознал, что магнитола в машине Арсения подсвечивается оранжево-красным цветом, а музыка, которую он слушает, — полный отстой, но, господи, до чего же она мелодична. Как-то раз они едут в торговый центр в кино (Арсений всеми силами пытается вернуть Антона в привычное течение жизни), и Антон делает музыку громче, закрывая глаза. Он подпевает попсе из двухтысячных одними губами. Он не знает, что это за песня и почему мозг выдаёт нужные строчки сам собой, но он смотрит на Арсения, губы которого шевелятся, как и его, и пытается улыбнуться. Кажется, у него получается. Арсений ловит на себе его взгляд, пока они стоят на светофоре, и улыбается ему в ответ. Начинается припев, и он тянет в голос знакомые строчки: — «Музыка громче, глаза закрыты. Это нон-стоп ночью открытий. Делай что хочешь, я забываюсь. Это нон-стоп — не прекращаясь!» Давай, помогай, один я не справляюсь, — смеётся Арсений и трогает машину с места на зелёный свет. Вторую часть припева они поют вместе. Арсений громко и весело, Антон еле слышно, но уже с более-менее уверенной улыбкой на лице, потому что Арсений поёт ужасно: у него нет слуха, а пение больше похоже на мольбу раненого кита добить его окончательно, но Арсению можно всё: он идеальный и красивый, умный и ужасно культурный, иногда это доходит до занудства, но, Господи несуществующий… Фильм оказывается посредственным, но Арсению на это плевать: Антон постепенно преображается в прежнего себя. Очень медленно, почти незаметно, но это уже не тот убитый подросток, который встречал его на пороге квартиры два с лишним месяца назад. Антидепрессанты и терапия помогают. Об этом же говорит доктор. Арсений проверяет ноги Антона каждую неделю. Ему всё равно, как это выглядит со стороны: он просит Антона снять штаны и внимательно вглядывается в полосы, выученные наизусть, наслаивающиеся друг на друга, параллельные и пересекающиеся, шероховатые и белые, в обрамлении тёмного контура. И две надписи, кривые и объёмные. Всё, как прежде. Никаких изменений. И если статика — это смерть, то точно не в их случае, потому что когда Арсений не видит новых порезов, он облегчённо выдыхает и сам натягивает на мальчишку домашние штаны. А потом они идут смотреть очередной фильм, но он точно знает, что Антон уснёт у него на плече, а сам он не досмотрит до конца из-за скучного сюжета, и уже на половине фильма переключит канал на какое-нибудь глупое шоу, в котором не нужно искать глубокий смысл и напрягать мозг. Мила видит, что Арсений и Антон проводят много времени вместе. Она ничего не имеет против: вся её женская часть занята новыми отношениями. Мила только говорит Арсению спасибо, потому что уже не помнит, когда Антон в последний раз с кем-то дружил. Арсений каждый раз просит Антона рассказать всё маме. Тот ощетинивается и обещает прекратить лечение, ставит ему условия, как маленький ребёнок, как будто в лечении нуждается Арсений, а не он сам. Но Арсений молчит и списывает всё на состояние Антона. И по-прежнему ничего не говорит Миле, давит в себе желание ткнуть подругу носом в то, что под глазами у неё родной сын чёрт знает сколько месяцев страдает депрессией и режется, а она занята лишь новым мужчиной. Но он обещал Антону не говорить и не говорит.∞ † ∞
В субботу вечером Антон лежит в кровати и никак не может уснуть: он уже принял свою положенную таблетку, но ворочается с боку на бок, пока наконец не понимает, что с ним: он слишком перевозбудился. Весь вечер они с Арсением смотрели фильм и ели шоколадные батончики (они такие вкусные, как он мог вообще прожить без них столько времени и не умереть от гипогликемической комы?) И это едва ли не первый раз, когда он не уснул в самом начале, а действительно досмотрел фильм до конца. Теперь в голове вьётся не только сюжет, но и поведение Арсения: то, как он облизывает пальцы от растаявшего шоколада, как улыбается на короткий комментарий Антона, как смеются его глаза, в самом деле, это синие глаза, они такие яркие и насыщенные, что становится страшно. И как Антон раньше не замечал этого? Как он вообще не замечал Арсения, выхватывал только отдельные его части, а теперь вот он весь, целиком: прекрасный и захватывающий. Антон понимает, что скатывается мыслями не туда, но ему так нравится его новая зависимость, это лучше, чем его самочувствие после «п*****» и «с********» вместе взятых. 00:23 Антон Арсений. 00:23 Антон Ты спишь? Арсений как раз готовится ко сну, когда получает сообщение от Антона. Первая его мысль: случилось что-то нехорошее, но тревога быстро уступает, стоит ему открыть входящее сообщение. Он улыбается и печатает ответ. 00:23 Арсений Нет, а почему не спишь ты? 00:23 Антон В голове много мыслей всяких. Поговори со мной, пока я не усну. 00:23 Арсений Давай. Ты не поверишь, что я тебе сейчас расскажу. 00:24 Антон Да? Удиви меня. 00:24 Арсений Я три дня подряд готовлю завтрак, обед и ужин. 00:24 Антон ЕБАТЬ-КОПАТЬ, АРСЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ! 00:24 Антон Ты ещё скажи, что завтракаешь, обедаешь и ужинаешь, а не жрёшь всякое говно! 00:25 Арсений Именно! 00:25 Арсений Сам в шоке. Вот меня разнесёт, стану страшным и не помещусь в машину. Будешь один в кино ездить. 00:25 Антон Въебу! 00:25 Арсений Ну что ты сразу ругаешься? Язык не отсох ещё от мата? 00:25 Антон Не отсох. И вообще-то я пальцами печатаю, а не языком. 00:26 Антон Владимир Алексеевич сказал, что если у человека несколько раз обнаруживают повторяющиеся фазы клинической депрессии, то это повод проследить анамнез: это может быть биполярочкой, прикинь? 00:26 Арсений Это ты сейчас к чему? 00:26 Антон Не знаю. Вспомнил Йена из «Бесстыжих». А ещё ту чёрную футболку из магазина. Помнишь, на ней жёлтая сигнальная лента и надпись «bipolar boy». Хочу её, чтобы люди стороной обходили. 00:26 Арсений Да ты и так особо не в центре внимания находишься. 00:27 Антон Ну всё равно. Мне семнадцать лет, а у меня пиздец в башке. Думаю, людям действительно стоит держаться от меня подальше. 00:27 Арсений Даже слышать (читать) это не хочу, Антон. Доведёшь меня однажды, и что будет? 00:27 Антон Ну, если я не суициднусь к тому времени, мы вместе станем Джокером и Харли Квин. 00:27 Арсений Не смешно. 00:27 Арсений Абсолютно не смешно, Антон! 00:27 Антон Ладно, расслабь булки, я могу быть Харли Квин. 00:28 Арсений Антон! 00:28 Антон Извини. Просто вот понимаешь, чё, вселенная может и сука паршивая, но нас свела не зря. 00:29 Арсений Свела двух сук разной паршивости вместе. 00:29 Арсений Спасибо, вселенная. 00:29 Антон Аве вселенная, психопатам аве! Антон желает Арсению спокойной ночи и наконец засыпает. Арсений откладывает телефон и ещё долго думает о том, как бы ему перестать волноваться за Антона каждую минуту.∞ † ∞
На Новый год Арсений дарит Антону ту самую футболку и новую книгу лирики. «Это та самая, которую только-только подписали в печать?», — Антон в восторге (насколько он вообще может радоваться в своём состоянии, но его улыбка уже намного больше похожа на искреннее проявление чувств, чем на больной оскал), он раскрывает томик Линдеманна и оглаживает пальцами мелованную бумагу, задерживаясь взглядом на иллюстрациях. Мила просит показать, но Антон качает головой: картинки слишком не те, чтобы их видела мама. Мила вопросительно смотрит на Арсения. Тот улыбается и жмёт плечами. Картинки там действительно не те, но Антону нравятся. Он подряд читает три стихотворения и отправляется в комнату, чтобы сделать закладки. В этот момент Арсений понимает, что не зря уезжал в Питер и обзавёлся там друзьями. И психиатра хорошего нашли, и книгу, ещё не поступившую в продажу, подогнали оперативно. С каждым более-менее положительным проявлением чувств Антона, Арсений ловит себя на мысли: как бы самому не сойти с ума. Он уже готов на что угодно, только бы перестать думать о том, как сильно ему хочется стать для Антона всем, спрятать его от болезни, провести по жизни. Арсений Сергеевич, вам тридцать четыре, ну куда же вы, куда вы лезете?.. Один и тот же вопрос долбится в голове о черепную коробку и вскоре теряет свою прыть: у Арсения нет ответа на этот вопрос. И он не уверен, что ответ вообще нужен. Это уже случилось, поздно посыпать голову пеплом и сожалеть.∞ † ∞
В начале февраля Владимир Алексеевич, доктор Антона, сообщает, что состояние улучшается. Он предлагает постепенно перестать принимать «с*******» и понаблюдать за реакцией организма. Антон соглашается. В последнее время он почти постоянно ест «Nuts», ему хочется делать что-то руками (и он, как дурак, делает себе всё новые и новые браслетики), заняться чем-то энергозатратным и активным. Пока он не придумал чем, поэтому достаёт на свет все те книги, которые дарила мама, и начинает их читать — активно. Не физически, правда, а духовно, но всё же. Пыль с полок пропадает. И в комнате более-менее порядок, но это потому, что Арсений частенько заходит к нему, и тут почему-то стало не всё равно, что о нём подумают. Пусть и по́зднее, но зажигание сработало. Арсений по-прежнему проверяет его ноги, но уже не так тщательно, как раньше — больше всего ему хочется сжать тощее бедро в пальцах и поцеловать все эти порезы, шрамы, чёртовы надписи… Он осматривает Антона бегло и кашляет, отводит взгляд, резко меняет тему и злится, что не может взять себя в руки. Антон чувствует себя не лучше. От «п******» его либидо возрастает до бешеных отметок, каждое движение Арсения может стать последним перед тем, как он увидит и поймёт. Настоящая пытка, подпитываемая внезапно проснувшимися подростковыми гормонами. Но он всё ещё принимает понемногу «с*******», поэтому его желание так же быстро опадает, как появляется. Два препарата с абсолютно противоположным действием не дают ему покоя. Антон хочет уже поскорее слезть с «с********», перестать жрать тоннами «Nuts» и в то же время хочет продолжать пить транквилизатор, потому что так у него есть хоть какая-то гарантия. Антон смотрит на Арсения и ужасное осознание вдруг резко бьёт его под дых: он не хочет жизни без этого мужчины. Когда он вылечится, будет ли Арсений уделять ему столько же времени, как сейчас, или Антон станет ему не нужен? От внутреннего желания, всех этих чувств, внезапно вернувшихся из спячки, ему не по себе. Раньше он ходил, как пришибленный, и ничего его не волновало, а теперь…∞ † ∞
17:52 Антон Арсений, сейчас кое-что пришлю. Скажи, как тебе. 17:52 Арсений Хорошо, давай. 17:54 Антон Я плетусь к тебе, как на виселицу, Моя милая, дорогая, Дерьмо руками разгребая, От души тебе желаю повеселиться. Каждый шаг отмеряет Приближение моей участи: Уже готовы погребальные почести, И Аид мой об этом знает. 17:54 Арсений Хм-м… 17:54 Арсений Опять про смерть? 17:55 Антон Ну да, но это не главное. Как тебе? 17:55 Арсений Мне нравится. Только не законченно как-то, это отрывок? 17:55 Антон Да, моё детище. Я дальше пока не придумал. Хочу впихнуть туда Ареса и Деймоса, сделать их любовниками, но как-то выдохся. Давно ничего не писал. 17:55 Арсений Месье знает толк в извращениях :) Как допишешь — пришли мне. Теперь интересно знать, чем закончится. 17:56 Антон Ну естественно, о чём речь. Спасибо.∞ † ∞
Звонки посреди ночи — это почти всегда плохой знак. Арсений это знает, а потому перестал переводить телефон в беззвучный режим на ночь с тех самых пор, как Антон начал лечиться. Он искренне надеялся, что это всего лишь мера предосторожности и никогда ему не пригодится, но в середине февраля это случается: телефон разрывает покров тишины и надрывается звоном. Арсений мгновенно находит его на тумбочке и принимает вызов. Звонит Антон. Он перемежает плач с икотой, задыхается и кое-как пытается что-то выдавить из себя. Арсений просит не класть трубку. Он собирается так быстро, как только может: переодевает штаны, ищет в темноте носки, что-то тёплое и вылетает из квартиры в куртке нараспашку. Телефон зажат между плечом и ухом, пока машина выруливает на пустые дороги, исполосованные косыми лучами желтоглазых фонарей. Арсений что-то говорит в трубку, просит не молчать, обещает приехать немедленно и гонит машину вверх по проспекту со всей скорости, не обращая внимания на дорожные знаки и светофоры. К чёрту это всё. Дверь в квартиру распахнута. Арсений сбрасывает звонок и кладёт телефон в карман куртки, не разуваясь проходит вглубь. — Антон! В ванной течёт вода и что-то шумит. Арсений кидается туда, его мозг за сотые доли секунд уже воздвиг ужасающую картину ванной, полной розовой воды, но всё не так плохо. Всё ужасно. Антон сидит на бортике ванной и плачет. Он беспомощно смотрит на свои ноги, вода из крана бьёт тугой струёй прямо в водосток, холодная, она мгновенно разбавляет дорожки крови, всё дно ванной покрыто розовой смесью. Там же, на дне, рядом с утопающими в воде щиколотками лежит маленький балисонг. Арсений зачем-то поднимает его, складывает и прячет с глаз подальше. — Антон! Ты опять резался? — Она… не останавливается… Арс… Антон смотрит на свои ноги, на свежие порезы, будто старые шрамы набухли и полопались вмиг: глубокие и широкие полосы, алые ленты, стекающие по ногам в белую акриловую чашу ванной. Арсений пытается найти в кармане телефон, он набирает номер скорой и выключает воду — её звук раздражает, колотит по нервным клеткам, травмирует слух. Арсений не задумывается, где Мила. Очевидно, дома её нет. Он прикладывает к ногам Антона полотенца, но очень скоро с них начинает капать кровь. Чёрт возьми, он же ничего не умеет. Наверное, нужно наложить жгут. Из чего? Арсений мечется по квартире, ищет что-нибудь, чем можно было бы перевязать ноги. Из подходящего только длинные шёлковые шарфы Милы в прихожей. Антон сидит бездвижно, наблюдает за стекающими каплями и дрожит. Губы уже синие, бледный, как первый снег, сверху светло, а снизу — холодное красное зеркало. — Антош, ну зачем? Ты же шёл на поправку… — Арсений обнимает его за плечи со спины, пытается остановить тремор рук, но в итоге начинает подрагивать вместе с Антоном. Тот постепенно затихает — сил остаётся всё меньше. Скорая приезжает как раз в тот момент, когда Арсений проклинает её медлительность. События двухчасовой давности плавают в голове, как в тумане. Арсений помнит происходящее обрывками. Он стоит на улице возле приёмного отделения в ботинках, джинсах и в распахнутой куртке, надетой прямо на пижаму. Арсений достаёт из кармана телефон и пальцы натыкаются на что-то влажное и холодное: балисонг, который он достал со дна ванной. Нож в бледных разводах, и Арсений оглядывается по сторонам в поисках урны. В такие моменты он жалеет, что не курит: пара (пачек) сигарет ему бы сейчас помогли. Он набирает номер Милы. Та отвечает почти сразу: — Арс? Что такое? Арсений прочищает горло, трёт глаза двумя пальцами (в остальных по-прежнему зажат нож), и голос на выходе всё равно хриплый, как у столетней ведьмы: — Мила, ты где? — У девчонок сегодня ночую, — Мила напрягается. — Что-то случилось? — Антон в больнице. Приезжай, я всё расскажу. Арсений диктует адрес и сбрасывает вызов, а после возвращается в здание, потому что продрог до последних костей. Он как раз видит, как Антона перевозят из реанимации в палату и ждёт, пока доктор, в сопровождении медсестёр, выйдет в коридор. «Порезы глубокие, потерял много крови. Вы знали о том, что юноша склонен к самоповреждениям?» Да, знал. Он лечился. Шёл на поправку. «Вам нужно будет незамедлительно показать его лечащему врачу. Швы наложили, через пару-тройку дней можно будет снимать. Пока он под наркозом, должен проспать остаток ночи, но мы не знаем наверняка, потому что наркоз делают на голодный желудок. Если захочет пить — только мочить губы, никакой воды. Вы отец?» Очень своевременный вопрос. Нет, он друг семьи. А-а, нет, постойте, он придурок, который годится Антону в отцы. И который сходит с ума по этому мальчишке. Так, это доктору знать не обязательно. Приезжает Мила. Растрёпанная и взволнованная, она тут же ловит доктора и засыпает его вопросами. Доктор уводит её на первый этаж — заполнять журнал регистрации пациентов. Арсений проходит в полутёмную палату, занятую пока одним Антоном. Свет проникает только из огромного окна напротив кровати. Он лежит неподвижно, накрытый тонким одеялом в белом пододеяльнике, и Арсению кажется, что Антон спит. Антон шевелится и приоткрывает глаза, когда Арсений садится рядом на кровать. — Пить… Арсений вздыхает и оглядывается. На тумбочке возле кровати стоит бутылка воды, чашка и запакованная губка. Он открывает её, льёт воду над чашкой и промакивает сухие губы Антона. Тот слизывает влагу с закрытыми глазами и снова хрипит, совсем как Арсений получасом ранее: — Пить… — Нельзя, Антош. — Нагрянет смерть с твоими глазами… — тихо шепчет Антон. Арсений сидит лицом к окну, прямо под косым лучом ночного фонаря, его глаза блестят стеклянными бликами и неотрывно смотрят на Антона. — Не говори глупостей, какая смерть, — Арсений снова мочит губку и прикладывает к губам Антона. — Спи, — свободной рукой он гладит русые волосы, очерчивает подушечкой большого пальца высокий лоб, разглаживает залёгшую на нём морщинку. — Никакой смерти. У тебя ещё столько книг не прочитано, у меня ещё столько программ не написано. В палату заходит Мила. Она прикладывает руку ко рту и плачет. Арсений встаёт и крепко обнимает её. Он не хочет быть предателем, не хочет быть тем, кто расскажет ей всю правду. Но теперь у него нет выбора. Нужно как-то объяснить, почему Антон позвонил ему, а не маме, и что вообще с ним происходит. Но пока Арсений только гладит подругу по волосам и прижимается щекой к её рыжей кудрявой макушке.∞ † ∞
Всё тайное, рано или поздно, становится явным. Эту истину знает каждый, каждый хотя бы раз в жизни её слышал, и почему-то почти каждый пренебрегает ею. Может быть, именно я стану тем, на ком правило даст осечку? Тем самым исключением, которое, как известно, подтверждает правило. Как выяснилось, Антон не стал исключением, но разгребать всё это пришлось Арсению. Пока сам виновник ночного переполоха досыпал свой беспокойный сон в пустой палате, Арсений выкладывал Миле всю правду. И знаете, говорить правду иногда в тысячу раз сложнее, чем искренне раскаяться перед кем-то. Спасает только одно: Мила наконец понимает, что во всём произошедшем есть и её вина. Она предлагает Арсению возместить все деньги, которые тот потратил на психиатра, Арсений отказывается. Он спрашивает у подруги только одно: что могло так сильно ранить Антона? В конце концов, она мать и уж точно должна припомнить хоть что-то, после чего Антон начал угасать. Мила качает головой и поджимает вновь дрожащие губы: она не знает. За это время она поменяла троих мужчин и была больше занята этим, чем собственным сыном. Позднее зажигание — фирменная черта семьи Шастун? Но вот вам ещё одна известная истина: лучше поздно, чем никогда. Антон приходит в себя поздним утром. Он открывает глаза, жмурится от яркого света и видит на стуле у кровати маму. Странно: ему казалось, что ночью он видел Арсения. — Мам? Это ты? А где Арсений? Мила кивает и склоняется над ним, целует в лоб и щёки, гладит тонкими пальцами по волосам: — Отошёл за кофе. Он всё рассказал мне. Но об этом мы поговорим дома, не здесь. Антон кивает. Дома его ждёт разговор с мамой, и, что страшнее, — с Арсением. Как объяснить ему, что он не планировал умирать, а просто увлёкся? Или (а это задача со звёздочкой) как объяснить, почему он вообще сделал это, если шаркающими медленными шажками, но всё же шёл на поправку. Как не увидеть разочарование в глазах любимого мужчины, когда всё, что он делает по жизни, — это разочаровывает людей. Антон закрывает глаза, когда в палату входит Арсений. Он не хочет видеть боль в его взгляде, этот читающийся вопрос: Антош, ну зачем? Антон отворачивается и незаметно вытирает с щеки покатившиеся слёзы.∞ † ∞
Швы Антону снимают через восемь дней. Ноги болят так, что невозможно надеть трусы, не повредив кожу (не говоря уже об остальной одежде). В школе каникулы, и это играет на руку: он пропустит не так много занятий, как мог бы (хотя по-прежнему считает, что половина уроков — бесполезное дерьмо, на которое он тратит время попусту). Мама от него не отходит. Их разговор он не забудет никогда, но самого страшного ещё не случилось — Арсений не появлялся у них дома с тех пор, как Антона выписали. Прошло уже два дня. О состоянии здоровья Антона Арсений узнавал через Милу. Через неё же передавал приветы. «Привет»? Это всё, что ты можешь сказать мне, Арсений? Всё, на что тебя хватило?» — зло думает Антон, закидывая в рот таблетку «с********» и запивая её водой. И только потом вспоминает, что он уже неделю как слез с этих таблеток и выпил её по привычке. Ладно, от одного раза ничего не будет, решает он и идёт в свою комнату. Время восемь часов, он собирается лежать в кровати и читать очередную книгу, потому что от вездесущего надзора мамы уже тошнит: она чуть ли не в ванну за ним ходит, везде по пятам, из дома только на работу и обратно. Одумалась. Право слово, лучше бы ходила на свои свидания, чем так. Нет у этой женщины золотой середины. Антон очень любит маму, но сейчас он больше хочет увидеть Арсения и оправдаться перед ним за свой глупый поступок. А как он будет смотреть в глаза Владимиру Алексеевичу после этого? Ра-зо-ча-ро-ва-ни-е. Вот ты кто, Антон. Сплошная головная боль для всех, кто тебя знает. Антон только ложится в кровать и берёт в руки книгу, когда слышит звонок в дверь. Он замирает и прислушивается: лёгкие шаги по коридору — мама пошла открывать — её вопрос «кто?» и звук открывающейся двери. Знакомый голос. «Привет, Арс. Нет, ещё не спит, проходи. Ладно, не буду вам мешать, если что — я у себя». Антон садится на расстеленном диване и сжимает в руках книгу. Три, два, один. Ноль. В комнату заходит Арсений. Он не улыбается, глаза его тусклые, будто скрытые серой поволокой, он проходит по комнате и садится на кровать. Достаёт из кармана несколько батончиков «Nuts» и отдаёт их Антону. — Ну привет, — здоровается Арсений. Его тело дышит морозным холодом, февральским вечером и зимой. Он поправляет свой ультрамодный бордовый джемпер и прокручивает на пальце кольцо, которое ему подарил Антон на Новый год. — Привет, — тихо здоровается Антон. Он раскрывает шоколадку и отправляет в рот почти половину. Всё, что угодно, лишь бы не смотреть на Арсения. — Как ты? — Паршиво, — бурчит Антон. — Но не так. Не из-за депрессии. — А как? — Арсений поднимает бровь. Он смотрит на Антона — тёплого и домашнего, сидящего в постели, накрытого по пояс одеялом и жующего шоколад. — Из-за тебя. Где ты был? «Сходил с ума, — думает Арсений. — Не находил себе места и смелости, чтобы прийти и увидеть тебя снова, чтобы услышать причину, по которой ты сжал моё сердце и не отпускаешь вот уже чёрт знает сколько месяцев; чтобы посмотреть на тебя и снова почувствовать себя психом, сохнущим по тебе, как пятиклассник». — Работал. Боялся прийти, — сознаётся Арсений. — Почему ты это сделал? Мне казалось, ты идёшь на поправку. — Да, — Антон распаковал второй батончик и снова начал жевать. Как бы это не превратилось в привычку. Он молчит до тех пор, пока не съедает все шоколадки. После этого он тянется к столу и откладывает на него все фантики и книгу. Ложится к стенке и тянет Арсения за руку на себя. — Ложись рядом. Не могу говорить вот так. Арсений позволяет утянуть себя на постель. Антон сбивает одеяло в ноги и прижимается к нему сбоку, обнимает его, прячет нос в плече и пытается ответить честно. Давай, Антон, резко и быстро, так меньше боли. Он закрывает глаза и говорит: — Я шёл на поправку. Из-за… Арсений… Если бы ты знал, что я чувствую, когда смотрю на тебя, когда думаю о тебе… Ты не заслуживаешь этого. — Что ты чувствуешь? — Арсений почти шепчет, он смотрит в потолок и не может перевести взгляда, всё тело будто замерло перед прыжком в неизвестность. — Я хочу обнимать тебя. Целовать. Лежать рядом вместе, как сейчас, до самой смерти и после: в могиле. Проводить вместе время. И много чего ещё. Я думал, что вылечусь и стану тебе не нужен. Думал, что я буду делать, если ты уйдёшь из моей жизни, потому что для меня обратной дороги нет. Кто я без тебя теперь? Ты единственный, кто увидел, что мне нужна помощь. Единственный, с кем я чувствую себя спокойно. Может… может, однажды я расскажу тебе всю правду, из-за чего это началось, но пока я не могу. Мне слишком больно, и только с тобой воспоминания о прошлом отступают подальше. Арсений осторожно выбирается из его объятий и нависает сверху. Он загораживает собой лампочку, её свет больше не бьёт по зажмуренным векам, и Антон открывает глаза. Он уже сказал самое страшное, назад пути нет. — Ты такой дурак, — не выдерживает Арсений. — Я сам не представляю без тебя своей жизни. Я без тебя кто? Был Арсений да вышел весь, пустой и холодный, пока не вернулся домой, пока снова не увидел тебя. Сидел там в своём Питере, одни дожди да влага, а тут, с тобой, тепло и хорошо. Как бы я смог оставить тебя? Антон смущается. Он тянет Арсения на себя за ворот джемпера, приподнимается и обещает перед тем самым моментом, о котором думал бесконечное число раз: — Я обещаю больше не делать этого. Ну, знаешь: «селфхарм идёт в пизду, когда вы вместе: сверху, сбоку, по-миссионерски...» — Не уверен, что хочу знать, откуда это, — тихо смеётся Арсений и наконец целует Антона. — Я тебе верю. Целует по-настоящему, губами к губам, прохладно, мягко и влажно. Антон закрывает глаза, обнимает руками шею Арсения и тянет на себя, ближе, ближе. Раздвигает ноги, чтобы Арсению было удобнее, и отвечает на поцелуй. Это приятнее, чем съесть гору «Nuts» за раз, чем дышать свежим воздухом после отравленного газа, чем получать подарки. И даже приятнее, чем их дарить. Это восхитительно настолько, что Антону кажется, будто он не в себе (ах погодите, ведь так и есть). И треклятый «п*****» делает своё дело: Антон чувствует Арсения у себя между ног, тянет руки к джемперу, забирается под него, оглаживает тёплую кожу, сминает бока и давит раскрытыми ладонями на спину, чтобы Арсений опустился ниже. И тот опускается, прерывает поцелуй, ведёт носом по щеке к виску и чувствует, что упирается пахом в пах Антона. И они оба возбуждены. Антон тянет свои худые руки к ширинке Арсения, расстёгивает молнию и борется с пуговицей, но в итоге жалобно стонет и откидывается на подушки: спина затекла от неудобного положения, хочется всего и сразу. Арсений снова целует его, вжимается бёдрами в ответное желание и слышит сдавленное бормотание над ухом. — Что такое? — Арсений отстраняется и внимательно всматривается в зелёные глаза Антона. — Стояк… упал, — бурчит Антон. — Это всё «с******». Ебучка. — Ты же перестал его принимать. — Да, но побочка ещё осталась. Не помогли даже подростковые гормоны. Арсений тихо смеётся и переносит вес тела с кистей на локти. Он нежно целует Антона в висок, ложится рядом и сжимает мальчишку в своих руках. — Разве это главное? — шепчет он и снова целует Антона в висок, бровь, щёку. Внутри него плещется океан нежности, и всю её он хочет отдать Антону прямо сейчас, чтобы тот и думать забыл о всяких депрессивных глупостях. Антон жмурится от удовольствия, обмякает в его руках и сам целует колючую от щетины щёку Арсения. Он тяжело дышит и очень хочет, но не может. В голову приходят очередные строчки, которые, как чувства, начинают постепенно оживать в нём, выбираться на поверхность памяти и проситься наружу. — Эрос не рос. Члены мои леденели, как дети, — загробным голосом декламирует Антон и снова встречается губами с губами Арсения. Кажется, в этот момент они оба улыбаются вполне искренне.∞ † ∞
Май в этом году выдался особенно жарким. Он солнечными лучами золотится в молодых кронах деревьев, сушит все лужи после дождей и пахнет сладкой пыльцой самых первых цветений. Антон всё это видит. Видит, какой яркий зелёный цвет у молочных листочков сирени, как летают вокруг пока ещё редкие насекомые, и как обаятельно Арсений улыбается ему при встрече, и что глаза его — синие, как небо, на котором ни облачка, глубже, чем море, и желаннее всех прочих глаз на свете. И валите вы все к чёрту, Антон имеет право быть банальным, потому что он только-только отпраздновал своё восемнадцатилетие и признался маме, что ему нравится мальчик. Он очень любит этого мальчика, и что совсем неважно, что этому мальчику в марте исполнилось тридцать пять. И, кстати, мам… этого мальчика зовут Арсений. Мила уже не удивляется ничему — до сих пор помнит свой страх, когда увидела сына в больничной палате с лицом, которое по цвету напоминало те самые белые простыни. Мальчика зовут Арсений? Ладно. Он, этот самый мальчик, хотя бы проследит, чтобы ты, дурак, снова не наделал глупостей. Антон больше не собирается делать никаких глупостей. Он наконец перестал употреблять таблетки и вынул голову из задницы. Спасибо, Арсений. Спасибо, Владимир Алексеевич. Ну и антидепрессанты… вам тоже спасибо, но не такое огромное. Самое время начать более усердную подготовку к экзаменам: он точно сдаёт литературу и теперь знает, зачем и почему. Они как раз идут по той самой аллее, по которой Антон ходил из школы каждый день. И это по-прежнему маршрут, доведённый до автоматизма, с той лишь разницей, что теперь главным является не окружающая их обстановка, а они сами — те, кто заполняют аллею собой этим тёплым субботним вечером в начале мая. Антон ловит на себе взгляд Арсения и улыбается. Ему очень хочется согнуться и поцеловать Арса, но он оглядывается вокруг и видит слишком много людей. Потерпит до дома. Вместо этого Антон берёт Арсения за руку и говорит: — Выучил новый стих, как тебе? — Антон зачитывает отрывок из той самой книги, которую Арсений подарил ему на Новый год и улыбается. Они продолжают идти по аллее, догоняя закатывающееся за горизонт солнце.Мы двое Я — это я И я — это ты Смотрит на нас молча судьба Как же с тобой хороши Крупицы каждого дня Когда я говорю Ты слышишь
— Мне нравится, — улыбается Арсений. Он смотрит на Антона и не может точно сказать: нравится ли ему этот отрывок или сам Антон. Он смотрит на Антона. На его, Арсения, солнце, нежность и любовь, и мысленно понимает, что плечи их постепенно расслабляются, напряжение последних месяцев всё реже приходит в гости, и что теперь он будет рядом в нужный момент, вне зависимости от того, что ждёт их дальше.