Плохие дни

– Мама, ты родила меня во тьме. Слова отскочили от стен, звякнули и задребезжали на золотом подносе, унеслись едва ощутимым порывом ветра и вернулись, множась и вторгаясь в слух и разум матери. Слова принесли недоумение и туманную боль. Но даже не они были сейчас важны. Царица Гандхари гладила лицо сына. Пылкий, бесшабашный мальчик, он поразил ее до глубины души. Пальцы не вовремя задрожали, покрылись холодной испариной, как и запястья, и лицо царицы. Она наткнулась на повязку, закрывающую глаза сына, снова, и не смогла совладать с голосом, чтобы говорить с ним. А он терпеливо молчал, слышалось только его настороженное, сердитое дыхание. Наконец она произнесла: – Зачем ты это сделал? – Я хочу быть, как ты, мама. Слишком простой, слишком прозрачный, невесомый ответ, чтобы можно было зацепиться за него. – Сынок… – Я уже не маленький, мама. Я много вижу, и знаю. И люди говорят… – голос Дурьодханы тоже не вовремя прервался от волнения, но не задрожал, не ослаб. Царица Гандхари слышала вызов, упрямство и что-то еще в голосе сына, что не поддавалось объяснению, но несомненно там было. Она справилась с собой и спросила спокойно, чтобы не спугнуть: – Кто говорит, сынок? Дурьодхана помолчал, посопел и коротко ответил: – Слуги шептались. Царица покачала головой, забыв, что сейчас сын не может видеть ее жест укоризны. Дурьодхана продолжил, не дожидаясь, когда мать будет спрашивать дальше. – Говорят, что я не похож на братьев, потому что когда родился, было темно. – Разве можно слушать, что болтают слуги! Ты и твои браться были рождены в прекрасное время. Царица скорее почувствовала, чем услышала, как незаметно вздохнул Дурьодхана, он не собирался сдаваться: – Они жалуются друг другу, что то было худое время. – Я родила вас в слепоте, но не во тьме, – убежденно сказала Гандхари. Она изо всех сил искала нужные слова, потому что говорить с Дурьодханой можно было только на языке правды. И сейчас ей был необходим тот единственно верный ответ, который бы не бросил принца в пучины сомнений и ненависти. Но она не успела, Дурьодхана перебил ее: – Они говорят не о моих братьях. И Гандхари поняла. Всегда ее сыновей сравнивали с пандавами, сто братьев с пятью. А воплощением всей сотни был старший – принц Дурьодхана. Много раздумывала царица над горькой и сложной историей их семьи. Царем был ее супруг, а наследниками – его племянники. Это было странно, но по закону. И она никогда не возражала. Никогда. Придет время – и трон займут пандавы. А ее сыновья, что ж, ее сыновья не останутся обиженными или обделенными. Всем известно о благородстве братьев-пандавов, они не причинят ни зла, ни нанесут обиду никому из ее детей. – Дурьодхана, послушай меня, – но сын снова ее перебил. Он поступил неуважительно, и никто из ее детей не смел так вести себя, но Дурьодхана занимал особое положение – как первенец и как самый настырный и неумолимый, ему было дозволено многое и даже порой запретное. – Мама! – воскликнул Дурьодхана. – Я буду как ты. Ты ходишь с повязкой, хотя ты не слепая. Гандхари замерла от этих слов. – Да, я знаю, мама! – ни в чьем голосе Гандхари не слышала такого вызова. Ни с кем не разговаривал Дурьодхана с таким вызовом. – Я родился зрячим, и передо мной всегда были два примера – ты и отец. Какая буря в сердце сына родила эти слова? – Я лучше выберу тебя. – Нет, Дурьодхана, нет! – нежность вперемешку с отчаянием переполнили сердце Гандхари. Ее Дурьодхана уже выбрал свой путь, он принял решение, и Гандхари испугалась, что это смелое и благородное решение, которое погубит ее сына. – Теперь все умолкнут! – злые слезы вскипели на глазах принца, но повязка скрыла их ото всего мира. А Гандхари поняла, что странная интонация, мимолетно пронесшая в голосе сына была ни чем иным, как страхом. Что именно его породило, она не знала, но решение приняла моментально вопреки рассудительности и здравому смыслу. – Ты ничего не знаешь, – Гандхари надеялась, что уверенность в ее голосе принесет Дурьодхане спокойствие. Так и случилось. – Твой отец и я намереваемся поговорить с тобой. В очень, очень скором времени, – Гандхари физически осязала напряжение сына, обратившегося в слух. – Мама! Скажи мне сейчас! Гандхари отрицательно покачала головой. – Ты должен выучиться терпению и ожиданию. Эти качества необходимы… царевичу, – царица Гандхари умышленно смягчила паузой титул. Из горла Дурьодханы вырвался сдавленный стон досады, потом еще. Но вместе с ним он смог выдавить что-то вроде утвердительного ответа. Гандхари поднялась и приказала, уповая хоть на какую-то рассудительность сына: – Никуда не выходи с этой повязкой. И Дурьодхана молча кивнул. *** Поздно вечером, когда слуги убрали покои для ночного времени царской четы, и снаружи остались лишь самые верные, вставшие черными в черной ночи изваяниями по обеим сторонам двери, когда ровно горели бесполезно зажженные светильники и лампы, – в этот поздний час сокровенного времени для них двоих царица Гандхари села на кровать рядом с супругом. Она погладила его по спине и положила свою руку на его. Царь сидел, сгорбившись, опустив плечи, лишь склонил голову набок, устремив невидящий взгляд куда-то вне настоящего времени. Гандхари не видела знала, что в такие минуты он раздумывает над заботами и бедами своего царства. Она бережно гладила руку царя, даруя ему отдохновение и усладу. Царь легко встрепенулся и повернулся к царице: – Гандхари, ты встречалась сегодня с нашим сыном? Царица Гандхари приходила к своему первенцу каждый день. Конечно тогда, когда он был дома. Мальчик взрослел, обучение его и братьев все чаще проходило вне стен дворца. Еще полуигра, но уже полуправда – походы, тренировки, и матери оставалось довольствоваться моментами между занятиями, она больше не могла в любое время позвать к себе сына. Дурьодхана теперь подчинялся законам не материнского дома, но дворцового и воинского распорядка. – Да, царь, я навещала Дурьодхану. – Гандхари, счастлив ли он? – Да, царь, Дурьодхана с честью и умом выдерживает все испытания, он достойный наследник своего отца. Царь взял руку Гандхари и поцеловал ее пальцы. – Гандхари, сегодня я говорил с его воспитателями. Они изумлены его способностями. Царица молчала и ждала, что еще скажет Дхритараштра. Он прижал ее теплые пальцы к губам на несколько мгновений и продолжил: – Они говорят, что принц стремится в один день познать то, что изучается годами. Дурьодхана желает всего на свете и немедленно; его приводит в неистовство медленно текущее время. Неудачи пробуждают в нем бешенство. Царь замолчал, видимо, вспоминая встречу с наставниками принцев. Возможно, он давал ей время обдумать услышанное. – Гандхари, теперь же скажи мне ты – счастлив ли наш сын? – Да, царь, Дурьодхана очень счастливый принц. Руки царя взметнулись к лицу Гандхари, замерли, и кончики пальцев осторожно погладили ее щеки. Потом царь дотронулся до повязки, скрывающей глаза царицы, до повязки, цвета которой он не знал, положил руки на ее маленькие уши и поднял ее голову, словно желая внимательнее прислушаться к тому, что она говорит. – Гандхари, – шепот царя прозвучал шепотом простолюдина, лелеющем думы о своем непокорном ребенке. – Гандхари, я страшусь грядущего… Дхритараштра почуял, как его царица улыбается и, убоявшись потерять эту минуту, с отчаянным убеждением сказал: – Нас ждут плохие дни. Комнату заполонила тишина, черная и густая, как сок плодов чернильного дерева. И не было ничего на свете, что могло бы разбавить эту краску и сделать ее пригодной для написания судеб! – Царь мой, – Гандхари все так же улыбалась и укоризненно качала головой, как днем в разговоре с сыном-принцем, но Дхритараштра этого, конечно же, не знал, – ответь мне – откуда столь мрачные мысли? Что тревожит тебя, супруг мой, на самом деле – слухи, домыслы или пламенный дух твоего наследника? – Гандхари! Сердце матери слепо! – Да! – шепотом, но с поразившей Дхритараштру злостью крикнула царица. Теперь и она держала голову супруга в руках и, прислонясь своим лбом к его, повторила, и в ее голосе кипела обида и безумие. – Да. Как мои глаза. И твои глаза, царь! Дхритараштра хотел отшатнуться, возразить, но она ему не позволила, а слова так и не родились в сердце, чтобы стать произнесенными и повернуть ход истории. – Твой сын, твой наследник. Дурьодхана – наследник! – сама Гандхари не расслышала свои слова, но царь все понял – от первого до последнего звука, выплеснувшегося из уст царицы. – Завтра я буду говорить с ним. В первый и последний раз. О твоем царстве. Ты слышишь меня, царь? Дхритараштра резко дернул головой, и было не разобрать – согласен он или возражает, страшась грядущего, пока еще скрытого за намерениями царицы. И снова она опередила все его намерения и мелькнувшее было желание вмешаться, что-либо изменить. Царица Гандхари настойчиво повторила: – Никогда я не буду вмешиваться в твои дела, о царь. Но завтра, – и на этом слове ее голос вспыхнул ярким вдохновением, – я буду говорить с нашим сыном и твоим наследником. После я отступлюсь, и Дурьодхана сам будет решать, кто ответственен за его поступки. Гандхари скользила по лезвию меча: опасность больше не крылась в ее словах, она выступила наружу, диктуя свои правила миру и, прежде всего, царю. – Ты услышал меня, мой царь? И Дхритараштра молча кивнул.