Злоба

      Расплавленная, как железо, злоба, растекается по моим венам. Она поет в моем сердце, застывает меж ребер вязко — яд цикуты разрежет мне горло, разум померкнет, будто отравленный белладонной…       Ломать и взрезать — так сладко, а лучшая музыка — когда лезвия свищут, когда распадается воздух под выпадом множеством расписных осколков… Замирает время, чужие движения так деревянны, но легок клинок, как спица, будто он — не тяжелый меч. И лучшая пляска — та, что кончается кровью, что пахнет железом и едким порохом, что окрашена горечью чужого проигрыша.       Чужая горечь всегда обращается для меня сладостью — слезы, мольбы, унижения, так сладко это все созерцать. И так сладко знать, что любые люди умрут одинаково — будь бастарды они иль знать. …Взмах, выпад, кровавый бисер!..       Расплавленная, как железо, злоба растекается по моим венам, вскипает, выжигает жалость, морозит сердце. Кожа горит, и свет непозволительно яркий, но главное — злоба, злоба.       Я прятал ее под маской, я прятал ее под пудрой, как свою бритую голову — под вычурным париком. Я маску носил, чтоб казаться славным, чтобы не от-ли-чать-ся, чтобы клеймо бастарда не жгло мне кожу и репутацию, чтобы вся эта аристократия к чертям утерлась — я тоже могу быть красивым, и утонченным, аристократичным. …А мой утонченный удар, шотландец, рассечет тебе горло…       Расплавленная, как железо, злоба растекается по моим венам, зрачок расширен, в висках колотит, и сердце колотит в решетку ребер так учащенно, молниеносно, как барабанной дробью. Злоба сочится по ко́сти и по суставам, она залепляет мне уши воском — я слышу лишь свист клинка и чужое дыхание убыстренное (ты боишься меня, я вижу же, что боишься!), я слышу, как набухает от крови рубаха вытканная, я слышу, как стирается под шагами камень… Я слышу, как смерть танцует со мной этот менуэт. …Взмах, свист — не удар, обманка, а ты шарахайся и страшись!..       Расплавленная, как железо, злоба, растекается по моим венам, я ее встряхиваю, раздавая холостые удары, вспарывая пустоту, вслушиваясь в визг металла — чудесная музыка, лучше гальярды и монтаньяра…       Шотландец, зачем же, зачем ты мне перешел дорогу, болтают, я бешен, как яростный дикий зверь. Говоришь, что пощады ни в жизнь не вспросишь, а попросил бы — так я бы ее не дал. Ну ладно, что же, давай попляшем — шаг влево, вправо да два — вперед. Звон, блеск, соленый запах металла и густой крови, и злобы, что чернее смолы и сажи, а кожа краснеет, а в глазах мутнеет, но не настолько, чтобы тебе, собака шотландская, проиграть. Это даже сладко и интересно — голова слегка кружится от азарта, а движения необычно плавны — будто проваливаешься сквозь камень, и растягиваешь минуты в нитки, а мышцы лица от улыбки сводит…       А ты боишься и замираешь, и часто дышишь, ах, какая же красота! …Порезы, раны, прорехи кожи, а лезвия свищут, взмах, взмах, удар!       Расплавленная, как железо, злоба растекается по моим венам, наполняет каждую частицу тела, разбирает по косточкам и позвонкам — струится от шеи и по рукам, мутит мне сознание, наполняет от сердца и до ногтей.       За спиною твоей кто пляшет, Роб Рой, расскажи — чья в саване пыльном тень?       Размахиваюсь и хлещу — громоздко рубишь, Роб, я тебе не по плечу, на три твоих шага делаю тридцать три, распухают порезы алые, алее любой зари. Щеки горят твои, как пожар — жаль, не слышу мольбы: «смилуйся, я прошу, пожа…», ну да и черт с ним, главнее наш танец в пребыстром темпе, навроде хорнпайпа, ты сильный, как вол, но такой деревянный, удар твой неловок, почти размерен, так глухо топаешь, ковыляешь, а кровь все капает и змеится червленым узором на белой ткани… …Шатаешься, но все ж ближе идешь, проклятие, как смешно!..       Расплавленная, как железо, злоба, растекается по моим венам. За место высокое заплатил я большую цену (пусть частью и из чужого кармана), но бóльшая слава так меня манит, манит… Всю жизнь презираемый (ведь бастард, бесчестный!), сегодня на тебе отыграюсь, на тебе, шотландец, падешь обескровленный, посрамленный… Признаюсь, мне даже лестно быть ваших несчастий отличной мерой (Эй, Роб, как там ваша деревня и, главное, как поживает Мэри?). …А конец близок, чуешь, шотландец, на тот свет уже держишь курс?       Я сегодня, мой милый Роберт Мак’Грегор, — я сегодня досыта твоей крови напьюсь.