О необычных способах поднятия духа

После финального свистка Саша был зол, потому что эта мнимая оборона бегала где угодно, но только не около ворот во время опасных моментов, а он, хоть и старался, но все-таки волшебником не являлся — общий промах исправить не смог. Саша был в еле глушимой ярости, потому что сам не доработал, потому что Ахметов мог и получше реализовывать моменты, а Чалов — больше забивать. Позже Саша, все еще погруженный в свои мысли, медленно сползал по стенке номера, понимая, что перекладывать вину на сокомандников — не дело, даже если большинство действительно играли не очень. Запуская пальцы в волосы и судорожно вздыхая, он думал о том, как же они все проебались, особенно он. Осознание того, что от этой игры зависел их выход на Евро, душит не хуже удавки. Максименко пытается успокоиться — правда пытается, — но кулак с огромной скоростью летит в стену, оглушая сознание ярко вспыхнувшей болью. Ему всего двадцать, некоторые в его возрасте еще с родителями живут и проблем взрослых не знают, а он за всю страну отдуваться должен, всю критику на себя брать. Вся его юность, в железобетон закованная, потерялась где-то, не успев оставить того счастливого следа, о котором внукам рассказывают. Он помнит только матчи, волнение, страх не оправдать чьих-то надежд, быстро гаснущую радость от отсутствия пропущенных мячей, ведь впереди еще много работы, а если звезду с неба словить, то потеряться мигом можно — замену тебе всегда найдут. Но чаще всего ему вспоминаются только мячи, что он из своих ворот доставал. Мячи обидные, легкие по большей части, вина за которые только на нем лежит. И от этого больно так становится — терпеть невмоготу почти. И он впервые за долгое время не терпит — срывается, во второй раз ударяя с глухим звуком по чуть шершавой поверхности, бьет в третий, четвертый раз, костяшки в кровь сбивая, но с пола все также не поднимаясь — плевать на неудобство. Вся злость вместе с тихими ругательствами в эту ни в чем неповинную стену уходит, оставляя после себя подрагивающие плечи и откровенно сильно трясущиеся кисти рук. «Это не истерика», — думает Саша, вновь прижимаясь спиной к испачканной стенке, лицом в колени утыкаясь. «Пока слез нет — ты все еще сильный взрослый мужик, вратарь самого Спартака», — уверяет он себя, вспоминая, что Селихов от травм уже оправился и теперь его позиция вратаря основы слишком уж шаткая. Но для ярости сил уже нет — лишь опустошение осталось, неприятнейшее смирение с ситуацией. Он постепенно расслабляется, дыхание выравнивает, пока пульсирующая боль волнами накатывать начинает, но не сожалеет — так с моральной справиться легче гораздо, эмоции созданы для того, чтобы их хоть иногда выплескивали, и лучше, чтоб это за закрытыми дверями происходило, в уединении. Кстати о дверях. Только сейчас Саша заметил, что какой-то придурок к нему стучится, ломится почти и, видимо, долго. Устало поднимаясь под еле слышные маты по ту сторону, он идет открывать, уже на словах «Ты там умер что ли?! Отворяй свои двери, красавица!» догадываясь, кто это может быть. Конечно же это Чалов собственной персоной — получите, распишитесь! Подперев плечом дверной косяк и всем своим видом спрашивая, чего от него хотят, Максименко скрестил руки на груди, устало смотря прямо в глаза незваному гостю. — Так чего ты хотел? — вопрос вылетел сам по себе, разрывая воцарившуюся тишину. — По-моему, ты идиот, — озвучил свои мысли Федя, отрывая взгляд от чужих кистей, на которых были видны следы недавнего безумства. Ответом послужила приподнятая в удивлении бровь и чуть округлившиеся глаза. Саша уже собирался сказать что-то язвительное, в их стиле, но, только приоткрыв рот, был прерван: — Позже я тебе целый список предоставлю, почему, а пока твои руки обработать надо — это в списке тоже будет, причем отдельным ярко выделенным пунктом, не волнуйся, — хоть перекисью там залить, а потом бинтами перевязать, даже не смей начинать спорить — мы оба в курсе, что ты проиграешь. Где у тебя аптечка? — парень, не церемонясь, прошел в комнату, оглядываясь по сторонам и замечая едва видимые последствия срыва. — Иди в задницу, Чалов, — буркнул себе под нос Саша, направляясь к нужному месту. — Ну только если в твою, ты же знаешь, — они оба не понимали, почему постоянно язвили рядом друг с другом, даже когда повода толком не было. Возможно, привычка, но на деле… а кто его знает? Точно не они. — Не боишься, что я однажды соглашусь? — усмехнулся Максименко, доставая аптечку, которую сразу же вырвали из его рук, нагло начиная в ней рыться, вытаскивая нужные лекарства. — Жду с нетерпением! Представляешь, сколько иронии будет: нападающий ЦСКА в очередной раз забил в ворота вратаря Спартака! Вот только в не совсем те ворота и не совсем мяч, — Федя, усадив их обоих на диван, аккуратно приподнял его руку начиная поливать ее перекисью, не замечая, как чужие щеки покрылись едва заметным румянцем. — Ауч! Больно же! — зашипел Саша, порываясь выдернуть конечность из цепких лап этого монстра. — Терпи, — строго сказал Чалов, все-таки начиная дуть на шипящие ранки. — По стене бить не больно было, значит, а тут все: туши свет, убейте сразу? — Когда по стене бил, не чувствовал, да и не до этого было, если честно, — Максименко вновь болезненно скривил губы, но рук больше не вырывал. — Молодец, так держать, чуть-чуть осталось, — похвалил его нападающий. — Будешь хорошо себя вести — куплю потом розовые пластыри с кошечкой этой, не помню названия. — Ты охуел? — парень даже опешил: ну серьезно, ему и розовые пластыри?! Но, услышав звонкий смех, расслабился. — А ты вообще чего хотел-то? — Я? Знаешь, я сначала пришел, чтобы позвать тебя на нашу импровизированную вечеринку в честь прощания и надежды встретиться уже во взрослой сборной, но спустя минуты три понял, что тебе не до этого, — Федя потянулся за бинтами, начиная аккуратно их разворачивать, отмеряя нужную длину. — Ты почему так долго не открывал? В номере вроде тихо было, стены уже не избивал. — Не заметил, что кто-то стучится, извини, — правая рука Саши была перебинтована, а концы завязаны на аккуратный бантик, даже забавно: Чалов, и такую красоту создает. — Ух ты, извинения от тебя? Что-то новенькое! — нападающий состроил удивленную гримасу, принимаясь за вторую кисть, еще раз поливая ее перекисью для надежности, но сразу же дуя на ранки. — Вообще-то я умею извиняться, я не настолько мудак, — обиженно произнес Максименко, вновь стараясь вырвать поврежденную конечность из сильной хватки, что сделать ему, конечно, не позволили. — Ладно, это было грубо с моей стороны, признаю. Но все-таки, что случилось, Саш? — закончив со второй рукой, уже серьезно спросил Чалов. — Не знаю, устал, матч этот еще, целых три мяча пропустить — уметь надо! — вратарь устало опустился на кровать, взяв себе одну подушку для удобства и подкладывая ее под голову, а руки положив на живот. — Ты из-за пропущенных мячей грузишься? — Федя лег рядом, укладываясь на этой же подушке, заставляя собеседника тем самым продвинуться. — Ты, оказывается, еще больший идиот, чем я думал. Это в первую очередь вина обороны, ты б просто не смог там один справиться, и сам прекрасно знаешь это. В чем проблема? — Обидно — вытащи я хоть один мяч, мы б могли пройти дальше, — Максименко чуть склонил голову, опуская ее на чужое плечо. В эту минуту все казалось слишком правильным. — Ну ты ж не маг, чудеса порой и творишь, но на постоянной основе это просто невозможно, прими это, как бы сложно ни было, — Чалов зарылся пальцами в чужие волосы, начиная мягко почесывать. На ум ему приходило такое странное сравнение с котом, потому что Саша прямо ластился под эти прикосновения, чуть ли не урчал, продолжая утыкаться холодным носом уже в изгиб шеи, щекоча горячим дыханием. — Переставай копаться в себе — это только мешает, а порой и на игру влиять может. Ты хороший вратарь, из молодых так вообще лучший, просто постарайся работать и дальше в таком духе, и тогда мы обязательно еще будем вместе играть в основной сборной. — Я так понимаю, про «лучшего вратаря» от тебя мне никому не стоит говорить? — Федя кожей чувствовал улыбку парня, невольно прикрывая глаза от пробежавших по спине мурашек. — Ты правильно все понимаешь, — голос чуть сбился и стал заметно тише. Чалов слегка сжал волосы на затылке Максименко, заставляя последнего приподняться и скользнуть по комнате чуть затуманенным взглядом, останавливаясь на чужих губах. Потратив около секунды на раздумья, нападающий первым потянулся за невинным поцелуем, за мгновение превратившимся в страстный. Они кусали губы друг друга, постоянно борясь за лидерство, пока их языки танцевали неведомые доселе танцы. В самом конце, когда воздуха осталось слишком мало, Саша опустился к чужой шее, намеренно оставляя на ней ярко-красное пятно. — А об этом говорить можешь, — сбивчиво дыша, сказал Федя и, увидев очередной за сегодня немой вопрос в глазах, спешно добавил: — Тебе все равно никто не поверит. И Саша, впервые за сегодняшний вечер искренне рассмеявшись, вновь уткнулся в плечо носом, аккуратно обнимая Чалова, чувствуя, как сильные руки мягко его обнимают в ответ, а куда-то в макушку приходится смазанный и до ужаса детский поцелуй. Проигрывать ради таких моментов он все же не собирается, но на заметку думает взять этот отличный способ поднятия духа одним лишь человеком. На счастливое послематчевое воспоминание у вратаря теперь больше. Стоит ли говорить о том, что через несколько дней пластыри Федя все-таки купил?