***
Он скидывает рюкзак в прихожей, устало плетется в спальню. Макс заканчивает гладить для него белую рубашку и поправляет такую же на себе. – Вау. Даня уставший после учебы, явно голодный, немного бледный. Он похудел, под глазами появились темные круги. Пару дней назад Макс проснулся в восемь утра и обнаружил, что Данька не спал совсем. Он сидел за столом, окруженный кружками из-под кофе, и выглядел так заебанно, что Максим встал, взял его под руки и увел на кровать. Тогда Даня впервые в этом году проебал пары. Тогда они, обложившись подушками, валялись в постели, смотрели сериалы и прерывались только, чтобы поесть. Самое странное то, что заебанный Даня, уставший от жизни, обессиленный и немного злой, вызывал еще больше чувств и еще больше любви, от него не хотелось отходить даже на шаг. И сейчас он стоит и смотрит удивленно, с мягкой улыбкой. Взглядом щупает горло, плечи, спрятанные под брюками длинные ноги Максима. – Ты рано пришел, – говорит Югов. Даня стягивает с себя толстовку. – У меня встал. Серьезно. Что за сексуальный вид? Макс щеками чувствует, как краснеет. Подходит и наклоняется, чтобы легонько ткнуться носом в чужой нос. Так они друг друга приветствовали. Глубокие, влажные, сладкие поцелуи всегда оставались на вечер. Или на время после обеда, когда хотелось понежиться в кровати, отключив интернет и растворить в воздухе связь с внешним миром. – Праздник же, – говорит Максим. Даня проезжается пальцами по линии пуговиц на рубашке, потом наклоняется и прихватывает зубами одну из них. Макс чувствует нестерпимое желание послать в жопу тщательно спланированную «ужин-прогулка-секс» программу и начать сразу с третьего. Ох, как же горит у него внутри, когда Даня выкидывает что-то подобное. – Я и тебе рубашку погладил, – он кивает на гладильную доску. Глаза Летая светятся.***
Им приносят десерт, когда Максим понимает, что Даня смотрит на него, не моргая. На его губах нет улыбки, и он невыносимо красив. В нем красиво все: лицо, тело, его умение держать вилку и промокать салфеткой рот. Он держится так, словно должен был родиться в другом веке, Макс рядом с ним чувствует себя нелепым, нескладным и, что греха таить, недостойным. – Что? У меня укроп в зубах застрял или… – Я тебя люблю. Так неожиданно, спокойно, тремя словами-иглами прямо в сердце. Макс опускает вилку на стол. Они вместе три месяца. Знакомы чуть меньше года. Они – плюс и минус, хороший и плохой коп, многие люди даже друзьями их не могут представить, настолько они разные. А тут вон как. Макс протягивает руку чтобы коснуться чужих пальцев, но тут же оглядывается. Вокруг люди. Он не может говорить, так благодарен он за эти слова. Потому что быть с Даней и чувствовать себя настолько… тусклым, серым, неинтересным рядом с ним – это сложно. Постоянно искать в себе положительные стороны и не находить их. Пытаться поверить в то, что происходящее – реальность, не сон. В то, что такой, как Даня, правда, может быть вместе с таким, как Максим. Он прокашливается. Прикладывается к стакану с водой, давится и снова кашляет. Даня смеется над ним. – Люблю, когда ты растерян, – шутит он. – Растерян? – способность говорить возвращается неохотно, голос слабый и хриплый. – У меня ноги отказали, кажется. – Не преувеличивай. Даня опускает вилку в свой чизкейк и ест его со спокойной душой, как будто ничего не происходит.***
Они долго гуляют. Так странно получается – не касаются даже друг друга, только иногда соприкасаются плечами (что удару током равносильно, если честно) да и говорят неохотно, вяло, но гармония, что между ними царит – это какая-то магия. Макс не привык медленно ходить, он не фанат прогулок, а вот Летай, наоборот, может весь город оббегать и вечером выебываться, тыкая Максиму в лицо шагомер. Сейчас иначе как-то. Когда Данька под боком, даже вышагивать, подставляя лицо под прохладный воздух, приятно. Чувствовать его присутствие, его запах так близко, на расстоянии вытянутой руки. Темнеет, и при желании можно скрыться под деревом в парке – просто обнять, ткнувшись губами в волосы. Никто не увидит даже, потому что небо затягивает тяжелыми тучами, и люди спешат свалить, пока не влупил ливень. А они не спешат. Гуляют до тех пор, пока дождь, барабаня по асфальту и крышам, не прерывает прогулку.***
В такси играет попса. Не андеграундная, а прям классическая – Лобода, Билан, какой-то картавый недорэперок. Макс чувствует себя отбитым на голову, потому что даже эта херня действует на него романтичным образом. Пожилой водитель так пристально смотрит на дорогу, что он решается. Осторожно так, медленно прижимается боком к Дане и накрывает его руку, лежащую на сидении, своей. Тот не дергается, вообще виду не подает, только уголок губ слегка изгибает. «Он нравится, нравится мне, нравится, нравится так», – завывает барышня на радио, а Макс ох как согласен с ней. Именно это он подумал еще на отборе, когда Летай своим флоу разнес нахрен Энрейджа, зал и заставил их всех коллективно кончить ушами. Понравился, потому что нестандартный, яркий, запоминающийся и вдохновляющий. У Дани не было острых панчей, от которых криком срывалось бы горло, но он был особенным. Макс смотрел на него и хотел знать, что за человек скрывается за улыбчивым лицом, под простенькой одеждой и в этой дурацкой щели между зубов. Даня незаметно переворачивает ладонь, и они переплетают пальцы. Так просто, как в школе, когда с понравившейся девчонкой ходили в кино. И оба молчат о том, что происходит, оба делают вид, что все так же, как минуту назад, но в горле перехватывает и сушит, сердце бьется быстрее, а под рубашкой горит огнем тонкая кожа. Макс проводит пальцами по его ладони. Чуть щекочет, потом сильнее сжимает. И хочется руку его себе на сердце положить – посмотри, послушай, как бьется, посчитай удары. Ни с кем, кроме тебя, не сходило с ума настолько, что хотелось форточку открыть и орать.***
– Ух ты ж блять! – Даня радуется подарку, как ребенок новой машинке на Новый год. Глаза вспыхивают от восторга, он откидывает упаковку в сторону, предварительно разорвав ее на клочки, и вертит в руках кожаную сумку для нот. Она лаконичная, ничего лишнего – без пафоса и понтов. Простая, но элегантная, как сам Даня. Макс гордится тем, что смог найти такую вещь для него. Летай в последнее время не слишком много внимания уделяет музыке – учеба и баттлы отнимают все силы. Он иногда поесть-то не успевает, приходится на ходу впихивать в него бутерброды, какое творчество, какие ноты? А Макс так сильно любит, когда он садится за клавиши. После их первой полноценной ночи вместе он сел и начал играть – прямо как был, голышом, сжимая в зубах дымящуюся сигарету. И это было так… красиво и правильно. Будто вот он – идеал. Сошел с картины и играет для простых смертных. А Макс смотрел на него и не верил, что вот это вот прекрасное и совершенное создание досталось ему. Тогда, в первую ночь, не в силах встать с кровати, счастливый и мокрый, Макс обнаружил (совершенно спокойно, как данность), что он по уши влюблен в парня. Вот как есть – с головой. Данька играл, а Максим мысленно молился на его пальцы, что могут извлекать такие звуки. Молился на его безупречный слух, на голос, которым он умеет доводить до мурашек. Это были чувства – настоящие и беспощадные. И, приняв это, Макс вдруг понял, что дышится ему намного легче, будто аденоид вырезали под корень. Такое вот тупое сравнение, но он не умеет в другие, он вообще прозаичен и скучен, может только орать на оппонента и писать херню в твиттере, надеясь, что никто не узнает его настоящего. Забавно, но Даня узнал. Раньше других и никому не рассказывал. Хранил эту тайну, оберегал, и было в этом что-то интимное. В сумке обнаруживается упаковка мармеладных мишек. Данька хохочет, разрывает пакет и сразу три штуки забрасывает в рот: зеленого и двух красных. – Обожаю это дерьмо, – говорит он, жуя. Максу много для счастья не надо – Дане нравится его подарок, и Макс сам готов уссаться кипятком от осознания. – Сумка кайф. Макс не очень-то хорошо его слышит. У него в ушах шумит от любви и желания. Три месяца вместе. А можно три года? Три века? Три жизни? Можно, пожалуйста, навсегда? Даня дарит ему кожаную куртку – совершенно крутую, примерив которую, он чувствует себя охуеть каким альфа-самцом, несмотря на то что дрищ дрищем. Он красуется перед зеркалом – белая рубашка, черная куртка, взъерошенные волосы (Данька заставил отрастить, и к лучшему, закосы под Мирона уже не в моде). Летай так тихо подходит, что шаги его Макс ощущает лишь интуитивно, потому что научился это делать. Руки опускаются на талию и смыкаются на ней кольцом. Макс хватает воздух жадно, глотками, мало ли, сейчас от переизбытка эмоций откажут легкие. – Спасибо за этот вечер, Максим, – шепчет и прижимается носом к лопаткам. Трется, дотягивается до шеи и оставляет небольшой поцелуй. – Я очень счастлив. Макс больше не может сдерживать это рвущееся из груди непонятно что, хотя, хуй с ним, понятно. Просто не верится как-то. Он же жил с ощущением, что чувства – это тупая херня для малолеток и его не затянет, а потом раз, и сразу в болото, по уши. Он разворачивается. Они оказываются лицом к лицу, и алкоголя в крови слишком мало, чтобы он чувствовал себя смелым для откровений. Даня пахнет мармеладными мишками. Даня светится изнутри, как икона. Он не умеет быть злым, у него даже раунды всегда по-доброму жесткие, как будто дерется, но в огромных таких плюшевых перчатках. Макс же другой. У него на каждый сантиметр тела есть по очевидному недостатку, и это не самокритика, нет. Это признание очевидного. Первая пуговица расстегивается легко, вторая и третья – с небольшими паузами. Он все еще в куртке, и голая грудь вздымается от каждого Даниного прикосновения. Он целует ключицу. Шею. Прихватывает зубами сосок, потом отходит и любуется, зараза, на дело рук своих. – Я тебя тоже, – говорит Макс на выдохе, и словно это не его голос даже – слишком проникновенно звучит. Даня поднимает взгляд на его лицо. – Ну… В смысле… – Я понял, – улыбается он в ответ. – Нет. Я тоже тебя люблю. Рано, наверное, для признаний, но это искренне. Сказав это, подходит и крепко Данькино тело в своих объятиях сжимает. Не дышит. Не говорит. Типа, вот он я, моя кожа, мои внутренности, мой запах, моя кровь – все твое. Даня жмется к нему и напевает что-то тихонько, как колыбельную. – Это тебе спасибо, – шепчет Максим. Из него по-дурацки так рвется крик. Если бы не Даня, он не узнал бы, что такое любить. Если бы не Даня, он высох бы, как укроп на солнце. Если бы не Даня, он так и шатался бы по свету – пустой и серый, и ни одна минута в жизни не была бы важна.***
Надо бы отобрать у Палмдропова ключ от квартиры. По крайней мере, не пришлось бы просыпаться от того, что кто-то шарится по кухне, громыхая посудой. – А вы че, со вчерашней пьянки даже пожрать не оставили? – с досадой спрашивает он, когда Макс, натягивая футболку, появляется в зоне видимости. За столом сидит Майлз и, а вот тут удивительно, Династ. Они смотрят в разные стороны, как будто не знакомы. У Максима появляется желание подойти и с силой столкнуть их лбами. Может хоть тогда пососутся. – Вы спите вообще? – спрашивает он. Кирилл находит в холодильнике бутылку пива, сначала прикладывает ее к своему лбу, как будто это лед, а у него шишак, и только потом, с любовью прочитав название, откупоривает. Он так жадно пьет, что вопросов не остается – кто-то ночью изрядно нахряпался. – Сон? – спрашивает Майлз. – Это рыба такая? Впервые слышу. Он косится на Династа, ожидая реакции на шутку, но тот все еще непробиваем, как кирпич, и это нелепо. Наконец, Палм высасывает половину бутылки и с наслаждением выдыхает. – И как все прошло вчера? Династ, оглядев Максима с головы до ног, подает голос: – А ты не видишь? Сыграем в игру – пересчитай засосы. – И это только на шее, – подхватывает Майлз и снова получает реакцию в виде расчётливого игнора. Короче, динамо-династо-машина в действии. Ему бы пиздюлей дать и скинуться на заглушку для гордости, если такие есть. – Вы бы не орали, Данька спит. – Ты договаривай, – не унимается Палм. – «Спит, затраханный до смерти». – Поговаривают, у вас свое жилье есть? – намекает Микси. Майлз тянется за мармеладным мишкой, что лежит в вазочке в компании конфет, получает по рукам и фыркает. – Негостеприимный какой. – Что вы вообще тут забыли в такую рань? – Опохмелиться и поспать, – говорит Кирилл. – Узнать, когда бабло отдашь, – добавляет Лёнчик. – Я пришел послушать о чужой личной жизни, потому что вы странные, – сообщает Династ, и ему бы молчать о странности. Макс потягивается, садится на стул и смотрит перед собой. Ну, что сказать? Придурки-друзья, готовые прийти на помощь в любую минуту, лучший на свете парень и солнце, заливающее кухню. Походу, жизнь удалась.