Дом наш - Минас-Моргул

"Над чёрной крепостью Минас-Моргула Ночь распахнула плащ, Земля умножит раскатистым гулом Твой одинокий плач. Стучи усталой рукой в ворота, Громко читай "Эш назг!" Тебя не спросят, откуда ты родом, Впустят и скажут — наш. Утренний воздух, как жгучее зелье, Выжмет слезу зола, Когда увидишь простор Средиземья, Стоя на башне Зла. И ночь на землю опустится снова, С ветром придёт гроза, Изломы молний огнём лиловым Будут слепить глаза. Когда над башней назгул пронесется - Видимый глазу стон, Гнилая земля от страха проснется, Слыша его сквозь сон. Лиловым сполохом тучи прорежут Зубья его венца, Промчатся тенью к огням побережья Всадники без лица. Острее разума, крепче воли Меч короля — и вот Команда-вой над заснеженным полем В сумраке проплывет. Сдержать не сможешь трусливой дрожи, Как бы ни был ты смел, И жизнь покажется вдруг не дороже Быстрой смерти от стрел. Твоя дорога счастливой и длинной Будет ещё, но ты — Отныне пленник Моргульской долины И гибельной красоты. Пускай над правдой с нами смеются Люди зелёных стран, Тебе в Моргул предстоит вернуться — В земли, где правит страх". Хэлкар "Назгул! И страх по рядам, как ветер"... Ниэнна — Папа, а куда мы едем? — Держись крепче, малыш, — посоветовал Хэлкар, — а не то свалишься. И перестань называть меня папой. "Вот ведь навязался на мою шею. Только детишек в Минас-Моргуле не хватало". Уже которые сутки Хэлкар ругал себя за самую грандиозную глупость, какую можно вообразить. Зачем, спрашивается, он подобрал этого мальца? "Не ожидал, старик, что ты на такое способен". Разорённые земли между Ангмаром и Арнором, через которые лежал его путь, ничуть не трогали назгульского сердца. Война беспощадно выжгла пограничье, не оставив камня на камне. Ни одной живой души — только трупы и пепелища. Но однажды Хэлкар услыхал детский плач. Дернуло ведь остановиться! "Любопытство", — успокаивал себя назгул, не желая признаваться в столь непотребном чувстве, как жалость. Ребёнок был полумертвый от голода и холода. Увидев всадника, он перестал плакать, поднялся с земли и радостно потянулся ручонками к Королю-призраку, чье имя наводило ужас на Средиземье. Хэлкар спешился, взял мальчика на руки, посадил на коня впереди себя и поскакал дальше. Добравшись до первого же селения, пришлось остановиться — срочно требовались тепло и еда. Появление жуткого путника распугало людей, только хозяин трактира, трясясь от страха, потчевал ребёнка всем, чем мог, отогревал у огня и собрал огромный мешок провизии в дорогу. Бросая косые взгляды на Хэлкара, он проводил обоих до ворот и, глядя вслед вороному коню, уносящему прочь своих седоков, прошептал: "Да сохранят Боги твою душу, дитя". — Папа, — снова затянул мальчишка. Он начал так величать Хэлкара в том самом трактире. До конца своих дней старый трактирщик вспоминал этих двоих: прячущего лицо под капюшоном плаща воина, от которого исходила чуждая смертным сила, и худенького мальчика лет семи. И лишь умирая нашёл разгадку. Случайно. В открытое окно комнаты, где жизнь медленно покидала старика, донесся голос менестреля, поющего песню о Короле-призраке. "Назгул", — пронеслось в голове умирающего, — "вот кто это был!" Последняя мысль вдруг всплыла в угасающем сознании: "Разве у назгула могут быть дети?" "Могут", — уверенно заявил мальчишка в ответ на резонный вопрос Хэлкара, не ставшего скрывать своё имя и... все остальное. Правда, объяснять пришлось долго. И вот, когда пацан, казалось, все понял и даже немного испугался, Хэлкар решил разом покончить с "папой". Угу, три раза. "Да как так — могут?" — возмутился назгул. "Ну, ты же мне — папа, значит, я — твой ребёнок", — последовал чрезвычайно логичный ответ. Вот и спорь с таким. Хэлкару захотелось выдрать мальчишку за уши. Пацаненок попался на редкость смышленый и выносливый. За все время бешеной скачки Хэлкар не слышал от него ни слова жалобы или недовольства. Если не считать навязчивой идеи о наделении назгула родительскими правами, все было отлично. Правда, возникла ещё одна проблема — вопросы. Их была тьма. — Папа, а почему мы от солнца прячемся? — Мы не прячемся. — Ты его боишься? - Просто не люблю. Мальчик задумался. Потом его осенило: — А ты плащ сними! Он чёрный, тебе жарко. — Ещё одно слово, и я не поленюсь вернуться к реке, дабы тебя утопить, — заметил Хэлкар. Андуин давно остался позади, и они уже въезжали в Моргульскую долину. "Ангмарская кровь — ничего, стервец, не боится". Мальчик разговаривал много и охотно, однако старательно обходил вопросы, связанные с его прошлым. Да, из Ангмара. Пять зим помнит. Плакал от отчаяния, а не от страха — вот ещё. А как звать — не сказал. И вообще больше ничего. "Не помню!" — Ладно, не помнишь, так не помнишь. Но как мне тебя дома представить? — Ага, значит, мы едем домой. А где дом? — Скоро увидишь. Кладбищенская прелесть долины очаровала ребёнка. Он, раскрыв рот, смотрел на полянки, покрытые невиданными цветами, на мостики и ручейки, на нависший надо всем этим туман. Гнилостные испарения источали сладковатый запах тления, а вокруг вырастали из мглы изображения застывших существ, поразительные статуи, ничего похожего на которые он даже представить себе не мог. И вот впереди показалась крепость. — Что это? — завороженно прошептал мальчик. — Минас-Моргул. Наш дом. Теперь и твой тоже. — Значит, я теперь — назгул? — Да, сынок, ты — назгул... — улыбнулся Хэлкар.