« — Ты живёшь здесь на чужой планете, — сказал он своему другу, — и я восхищаюсь тобой, я не понимаю, как ты тут выдержал целых три года. Твои патеры очень любезны со мной, но я чувствую, что всё меня здесь отвергает и отталкивает, ничто не идёт мне навстречу, ничто не разумеется само собой, ничто не усваивается без сопротивления и боли; прожить здесь две недели было бы для меня адом.» Герман Гессе ″ Игра в бисер“
На одной из нив, разбросанных то тут, то там, среди тысячи вроде бы похожих друг на друга колосков, жил один колосок, заметно отличавшийся от остальных и видом, и взглядами. Колосок этот звали Рис. Рис был отзывчив, трудолюбив и бескорыстен. Если он мог кому-то помочь, то всегда с удовольствием это делал. Однако другие колоски, зная это, злоупотребляли его добротой. Жил он у своей родственницы тётушки Полбы, женщины дородной и охочей до внимания. Видно, детство её не было столь уж безоблачным, раз ей всякий раз требовалось, чтобы к её заслугам относились с большим чувством уважения и трепета. По натуре Полба не слыла злой, но ввиду того, что она не упускала возможности пожаловаться на Риса, мол, живёт на всём готовом, палец о палец не стукнет (хотя это было не так), и похвастаться своими достижениями и успехами, жилось колоску несладко. Любая инициатива со стороны Риса была наказуема неверием в его силы, а занятия, не приносившие практической пользы, но нравившиеся колоску, вроде живописи, считалось чистым баловством. Тётушка, как бы Рис ни старался, всё время оставалась им недовольна. Дождаться похвалы от неё было таким же редким и иллюзорным явлением, как дождь в пустыне, да и ни к чему Рису была её похвала. Вдобавок ко всему мечтательность и богатое, почти живое воображение делали его и вовсе не от мира сего. Словом, никто из колоскового сообщества не воспринимал его всерьёз. Колоску становилось день ото дня всё беспросветнее и грустнее. То и дело ночами, когда никто не видел, слёзы накатывались на глаза Риса, стекая по пушистым ресницам. Как-то раз, улучив момент, Рис под предлогом дел, касающихся домашних забот, отправился на прогулку. Он до того замечтался, что и не заметил, как оказался за несколько вёрст от родного поля. Присев на камешек перевести дух, колосок засмотрелся на горизонт, где вдали виднелись макушки стройных сосен, будто уходивших целыми рядами за линию этого горизонта; он словно и сам шагал вместе с ними, а потому не сразу понял, что к нему обращаются. — Не правда ли, потрясающий вид? Рис от неожиданности едва вздрогнул, но тут же взял себя в руки. — Да, это… — У колоска не нашлось слов, чтобы описать невероятную по своей красоте картину, открывавшуюся перед его взором. — Я Гречиха, но близкие называют меня просто Гречей. — А я Рис, очень приятно. — И мне, — очаровательно улыбнулась Греча. — По-моему, этот вид заслуживает того, чтобы его увековечили на холсте, вы не находите? — Совершенно согласна! А вы любите живопись? — Да! Я немного рисую, но у меня не хватает умения, и мне очень бы хотелось научиться. Найдя общую и одинаково интересную для обоих тему, они разговорились, и Рис узнал от Гречи столько всего интересного, о чём раньше даже и не предполагал. К слову сказать, утончённая, умная, задорная, красивая, душевная и будто воздушная Греча очень понравилась колоску. Он с жадностью улавливал каждое её слово, пока Греча наконец-то не сказала: — Что ж, как ни жаль, но мне пора. — А можно, я вас провожу? — отважился спросить Рис, поскольку ему совсем не хотелось расставаться с Гречей. — Мне бы это доставило немалое удовольствие. Я здесь гощу у своих родственников, а живу я на Поле Дождей, там столько всего занимательного и познавательного. И Гречиха стала рассказывать о своём доме с такой любовью и благоговением, что Рис невольно проникся к нему. Колоску оставалось только удивляться, какая атмосфера взаимопонимания царила там. Достоинства ничуть не умалялись, а к недостаткам относились мягко и не категорично. Вежливость и участие не считались чем-то из ряда вон выходящим, а тяга к прекрасному не только не рассматривалась как бесцельно проведённое время, а наоборот, всячески поощрялась. А описание мест, сходивших с уст Гречи, не просто ласкали слух, они приобретали удивительную живость, как будто все эти чарующие места находились прямо перед их взором. Рис и опомниться не успел, как они дошли до Гречишного Поля, и как бы ему ни хотелось, а всё же пришлось распрощаться с Гречей. Колосок неохотно побрёл назад. Вернувшись домой, Рис попробовал жить как прежде, но, чем больше времени проходило, тем сильнее утверждался он в мысли, что жизни для него тут нет. Ведь теперь он знал, что может быть иначе. Рис хотел уйти. Он даже поделился своими соображениями с соседкой, а по совместительству и подругой. Надо сказать, что Рожь всегда выслушивала и поддерживала колоска, но только не сегодня. Она без устали начала сыпать случаями о тех, кто уходил, а потом возвращался, так и не найдя лучшей доли, и о том, как это плохо может кончиться. Наставления Ржи не стали для Риса откровением. Только Рожь не понимала одного: своими рассказами она вызывала в колоске ещё более стойкую решимость. Решимость, которая была спасительной, придававшей силы и подталкивающей к уверенности. И пусть Рожь не догадывалась о прямо противоположном эффекте своих сказаний, зато Рис прекрасно это знал. Как знал он и то, что ни такого друга, ни такого помощника, как он, она уже не найдёт. А ему самому хоть и было скорбно потерять Рожь, только гораздо горше ему было осознавать то, что жизнь его так и пройдёт, омрачённая безликим существованием. Однажды, после того как суждения колоска обсмеял ехидный и злорадный Ячмень, а тётушка ткнула носом в то, что сам по себе он ничего не стоит, в чашу его терпения упала последняя капля. Он так устал, что его постоянно одёргивают, не считаются с мнением и спускают с небес на землю, что обида всё-таки взяла верх: — Почему я должен быть как все? Почему нельзя принимать меня таким, какой я есть? Я никому и ничего не должен! Сколько можно?! Всё, хватит! Была не была! Пусть у меня будет шанс на свой путь в жизни! И Рис, собрав вещи, отправился в странствие, узнать самое главное — есть ли на свете место, где можно просто быть самим собой. Так, в предрассветные сумерки, когда все ещё спали, он покинул Родное Поле. Распутье, обогретое солнцем, уже высоко стоявшим в небосводе, легло перед взором Риса спустя несколько часов. Рис в задумчивости остановился. — А вам, простите, по какой дороге? — едва успел вставить колосок. Этого попутчика, к которому он обращался, звали Репей, он шёл с ним чуть ли не от самого начала. Репей без устали комментировал всё, что попадалось ему на глаза. Он говорил всё, что он когда-либо знал, помнил, слышал, видел, причём отвечать ему было совсем не обязательно. Репей всё говорил и говорил… Воспитание и благородство колоска, которые, кстати сказать, были его собственной заслугой, не давали ему грубо и бесцеремонно отделаться от Репья. Рис уже готов был сигануть в заросли чилиги, колючей, как ёж, только бы избавится от этого назойливого попутчика, а потому несказанно обрадовался, увидев распутье. — Мне вот сюда, вправо. Там пройду буквально несколько метров — и я дома. А дома меня ждут жена и три сына. Сыновья все в меня! Вам же тоже ведь вправо? Тогда вы просто обязаны зайти к нам в гости, — затараторил Репей. Рис сглотнул, представив это говорливое семейство в сборе, и подумал: «Неееет, вправо я точно не пойду!» А вслух со всей грустью, которое только могло выразить его лицо, произнёс: — Мне очень жаль, но мне сюда, — и шагнул по направлению к дороге, что уходила влево. Он про себя умолял, чтобы Репей, не дай бог, не передумал, и наскоро кинув «прощайте», поспешил удалиться. Рис несколько раз оглядывался, чтобы удостовериться в отсутствии надоедливого попутчика, и только окончательно убедившись, что того нет, сбавив темп, зашагал более степенно, наслаждаясь наконец-то тишиной. За день Рис прошёл немало, и хоть не занимать ему было выносливости, а к вечеру силы его всё же порядком истощились. Темень уже сгущала краски, и колосок под гнётом усталости приютился там, где пришлось. Не разглядел он, что нависали над ним коварные плети Хмеля. А Хмель и рад был стараться, оплёл он Риса своим дурманом, и колосок, забывшись сном, очнулся лишь утром. За ночь хватка Хмеля ослабла, и Рис, не теряя ни секунды, аккуратно освободившись из его оков, как можно тише отполз. Но отполз, как выяснилось он не один, увязался за ним Болиголов. Рис-то по своей наивности полагал, что это весёлая Петрушка, однако вскоре понял, что обознался. Болиголов явил себя во всей своей невыносимой красе. Колосок вперёд еле-еле шагает, тошно ему, хоть падай, и Болиголов ни на шаг не отстаёт, совсем вымотал Риса. Скинуть бы его, а как? Он уж пробовал и так, и сяк, а всё равно ничего не выходит. Идёт колосок и думает, что бы ему ещё такого сделать, чтобы Болиголов отстал. — Эй, смотри, куда идёшь! — крикнула на него Ромашка. — Ой, извините, пожалуйста, задумался я, — с виноватым видом произнёс колосок. — Ладно уж, чего там. А о чём задумался, если не секрет? — Да вот, видите, Болиголов привязался, не знаю, как отделаться. Замучил ведь совсем, — шепнул на ушко Ромашке колосок. — Знаю-знаю, как помочь беде твоей. Погоди-ка, тут постой, я сейчас, — и Ромашка удалилась. Через несколько минут показался её белый кокошник из-за пригорка, а следом за ней и отважный Зверобой под руку с хладнокровной Мятой. Всё ещё куражившийся до этого Болиголов, завидев эту тройку, в тот же миг отвязался от колоска и пустился наутёк. Рис был весьма тронут: — Не знаю, как и благодарить вас. Чуть душу мне всю не вынул этот… если бы не вы…. — Да брось, — отчеканил Зверобой, — не велико дело, нам даже и делать ничего не пришлось! — Да и в радость нам, если случается помочь кому-нибудь, — поддержала Мята Зверобоя. — Ты лучше скажи, откуда и куда путь держишь? — спросила солнечная Ромашка. И колосок поведал о том, как он ушёл с Родного Поля, а также и то, что его на это сподвигло. — Ты прав, нельзя всё время жить чужой жизнью и оглядываться, правильно ли ты всё сделал. Иди, и пусть твой путь будет не слишком тернистым! — Вся троица помахала колоску вслед. Долго ли, коротко ли брёл Рис дорожкой, лежащей меж полей, пока путь тот не сменился лесной тропинкой, но и та в конце концов зашла в тупик. Венчала этот тупик Крапива. Расползлась она обширно и рясно, не оставляя ни малейшего шанса на то, чтобы проскользнуть мимо неё. Однако колосок приметил, что тропинка всё же имела продолжение, по ту сторону владений Крапивы. Видимо, доходя до неё, все путники поворачивали обратно, ища обходные пути. Но Рис пока не знал, почему, ведь Крапива, до того как он зашёл в её земли, была ласковой и обходительной, она будто бы невзначай выспросила колоска, что да как, а уж после того как он ступил в её угодья, её словно подменили — она начала хлёстко жалить Риса ядовитыми словами: — Ага, иди, поищи, не заплутай да не сгинь! — И знай себе посмеивается. Надулся Рис, глядит на неё решительным, неуступчивым взглядом и шепчет себе под нос: — Вот я олух! Ну, с чего я взял, что каждому встречному можно всё рассказывать?! А Крапива всё не успокаивается: — Кому ты там нужен! Там таких пруд пруди! Хошь с хлебом ешь, а хошь без! Колосок идёт упорно вперёд, не обращая на неё внимания. Выбрался Рис, а у самого свербит всё. Вдруг слышит — окликает его кто-то. Рис посмотрел в сторону и увидел Тысячелистник. — Молодец какой! С честью прошёл это испытание и словом не обмолвился. Ты, братец, на неё не серчай, волю она твою проверяла, свернёшь ли ты с выбранного пути или нет. Закалят ли тебя трудности, сделают ли сильнее, или ты опустишь руки. Молчит Рис, не знает, что и сказать, а у самого всё саднит от яда. — Что изрядно она тебя пощипала? Иди поближе, помогу боль утихомирить. Знаю я заговор один. Рис, недолго думая, подошёл к Тысячелистнику, тот что-то прошептал, и боль и правда сошла на нет. — Спа… спасибо… Вы целитель? — подивился колосок чуду такому. — Отчасти, друг мой, отчасти. Не все недуги мне подвластны, но некоторые я всё же могу если не вылечить, то облегчить уж точно. А вообще, очень многие болезни — они ведь идут отсюда, — Тысячелистник показал листиком на свою косматую гриву. — Ну, а то, что тебе Крапива говорила, ты не принимай близко к сердцу. Принимай это как горькое, но полезное лекарство, что позволяет расти над своими возможностями. Поблагодарил Рис Тысячелистника за знахарство да за совет мудрый и пошёл дальше. В пути совсем силы его иссякать начали, и он спустился напиться к ручью, что бежал за долом. А там Водного Перца видимо-невидимо, да как все разом загалдят: — Куда без очереди? Откуда только такие ушлые берутся? — Я же только глоток! — Тут все только глоток! Ишь, какой умный нашёлся! Давеча тут один тоже — только глоток, а провозился чуть не полчаса! А если все будут по полчаса?! — чуть не заклевали Водные Перцы Риса. Видит колосок, что спорить с ними себе дороже обойдётся — да и согласился: — Ладно-ладно. Очередь Риса подошла не скоро, потому что желающих напиться Перцев было много, а когда всё-таки наступил его черёд, колосок, сделав глоток, поскользнулся на камне и упал. Лежит, встать не может, стебелёк его в ручейке полощется, и будто издали слышит он голоса: — Эй, милок, а ну, подсоби. — Сейчас-сейчас, уже бегу! — Поаккуратней давай, а то, не ровен час, тоже упадёшь. Растения, похожие на лопухи, один поменьше, а другой побольше, листики свои ладошками свернули и подняли колоска. — Ой, а вы кто? — вместо «спасибо» спросил удивлённый Рис. — Это Подорожник, мой добрый друг. Не смотри, что мал — он очень умён и незаменим, если узнать его поближе. А я Мать-и-Мачеха. — А разве так бывает, чтобы и мать, и мачеха? — Бывает. И не такое бывает. Бывает и мать, как мачеха, и мачеха, как мать. Всё зависит от отношения. Кому-то я могу быть мачехой, а кому-то — как мать родная. Смотря кто и с чем ко мне пожаловал. Если с худым чем, то и я худым ответ держать буду, а если с добром да миром, то и жди от меня того же. — Да, пожалуй, вы правы. Уж мне ли не знать, — промолвил Рис с некоторой печалью. Пробыл колосок под опекой Мать-и-Мачехи, которая, к слову сказать, для него оказалась как мать, ни много ни мало, а пару дней так уж точно. Подлечил его Подорожник. И как родные они ему стали, да настолько, что совсем не хотелось уходить от них. Но колосок чувствовал, что, несмотря на всю доброту новых друзей и его расположение к ним, место его всё же не здесь. Ни к чему были слова при прощании, его друзья и так знали, что он им безмерно благодарен, что он будет скучать, и что при первом удобном случае обязательно навестит их. Рис, благодушно, от всего сердца обняв Подорожника с Мать-и-Мачехой, утерев скупую слезу, отправился снова в путь. На этот раз дорога петляла, будто пыталась замести следы, петлял вместе с нею и колосок, но петлял он в своих мыслях. Одолели его терзания и сомнения, тоска обуяла душу Риса. Погружённого в невесёлые думы колоска заставил вынырнуть из них чей-то звонкий, заливистый смех, будто бубенцы звенели. Он остановился и прислушался более внимательно, откуда доносилась эта весёлая трель, и стал двигаться на звук, который по мере его приближения становился всё громче и явственнее. Оказалось, что так заразительно смеялась не кто иная, как Сурепка Обыкновенная. Только обыкновенной она вовсе не являлась. Эта хохотушка, жившая на обочине дороги, как сорняк, очень любила узнавать что-то новое, её любознательность не знала пределов. Она всё время что-то изучала и чему-то училась. Правда было одно «но»: у неё совершенно отсутствовала усидчивость. Она могла с одного дела в мгновение ока перескочить на другое. Сурепка производила впечатление мастера на все руки, однако если обойтись без лукавства, то знала она всего по чуть-чуть, но это никогда не останавливало её. Хоть Сурепка и перескакивала с одного дела на другое, она всё-таки всегда возвращалась к тому, что стояло незаконченным. Её жизнерадостность никого не оставляла равнодушным. Не остался равнодушным и Рис. Увидев, как Сурепка споро берётся за пару дел одновременно и при этом относится к неудачам с большой толикой юмора, будто сражаясь с ветряными мельницами, Рис не удержался и тоже рассмеялся. Тут-то Сурепка его и приметила. — Ну, чего ты хохочешь? — приняла строгий вид Сурепка, и, выдержав паузу, сама рассмеялась. — Вы так забавно разговариваете сама с собой. — А кто тебе сказал, что я сама с собой разговариваю? — вскинула в удивлении один из своих жёлтых цветочков Сурепка. — Я разговариваю с землёй и небом, и они, между прочим, прекрасно меня понимают и даже отвечают. Ты просто не умеешь их слышать. Тут уж пришла очередь удивляться колоску. — Вот крикни что-нибудь, попробуй, — будто с вызовом провозгласила Сурепка. Рис подумал и крикнул: — Ле-е-ето! До слуха колоска тут же донеслось: — …это…это… — Вот видишь, небо хочет, чтобы ты рассказал, что такое лето, — назидательно сказала ему Сурепка. Рис посмотрел на Сурепку, потом на небо и просто таки закатился от смеха, поняв, что при всей его богатой фантазии только сейчас понял, как его провела эта жёлто-цветочная хохутушка. — Это же эхо! — просмеявшись, вымолвил Рис. — Но оно же говорит! — Не могу не согласиться. Спасибо вам большое, мне было так грустно до встречи с вами, а теперь всю грусть как рукой сняло. — Никогда не отчаивайся, друг мой, ни при каких обстоятельствах! Относись ко всему с юмором и иди вперёд с поднятой головой. Верь, что удача ступает с тобой плечом к плечу. С поднятой головой Рис зашагал далее. — Подождите! Этот оклик заставил Риса остановиться, он обернулся и увидел, что за ним бежит Подсолнушек. Лепестки его на ходу колыхались, словно крылья бабочки. — Можно я с вами пойду, а то вечереет, а мне боязно, — добежав, спросил Подсолнушек. — Конечно, — ответил колосок, видя, как юн его неожиданный попутчик. — Ты как тут оказался? — Я ходил на встречу к брату. Мне говорили, что он не придёт, что я намного младше и ему со мной будет не интересно, а я всё равно пошёл и дождался, — не без гордости и радости сказал Подсолнушек. — Ты молодец! — Понимаете, я верил, — с пылом произнёс Подсолнушек. — Да, знаешь, вера — она творит чудеса, да такие, что диву можно даваться. Я вот шёл мимо Сурепки — ты, наверное, её тоже видел? — О да, она весёлая! — Ты же видел, как она что-то делает, иногда и несколько дел за раз, но не в этом суть. Один видит, что у неё не получается, а другой, что она не сдаётся. А что видел ты? — Что она не сдаётся. — Это и определяет веру — твою, мою или кого-то ещё. Веру в то, получится всё или нет. — Да… — в задумчивости вымолвил Подсолнушек. Разговаривая о том и о сём, шли в приближающейся ночи два путника, шли не долго, но и не быстро, пока не показалась та нива, на которой жил Подсолнушек. Там его уже встречали родители, в лицах которых читалось волнение. — Спасибо вам за то, что проводили наше сокровище. — Не стоит благодарности, мне и самому было приятно идти с таким попутчиком. Вы и ваш пострел такие лучезарные, от вас так и веет чем-то светлым. Как вам это удаётся, если не секрет? — Отнюдь, никого секрета нет. Мы всегда равняемся на солнце. — А если солнца нет — выдались, например, хмурые дни? — Солнце есть всегда, и если не снаружи, то в нас самих, просто не надо забывать об этом. А хмурые дни — они нужны и важны. Через них становится отчётливо ясно, как нам дорого солнце. Любите все дни без исключения. Каждый день несёт в себе массу открытий, будь то мир вокруг или ваш собственный. Может, останетесь? Ночь уже на дворе. Рис ощущал, что ему оставалось совсем немного. Он только совершенно недавно осознал, куда именно ему надо. — К сожалению, не могу. Подскажите лучше, в правильном ли направлении я иду? — А это смотря куда вы путь держите. — На Поле Дождей. — Тогда да. Если будете идти всю ночь, то в аккурат с рассветом и придёте. — Спасибо вам, — сказал колосок и отправился в путь. Поутру, когда роса ещё была свежа, Рис ступил на Поле Дождей, где то и дело случались насыпные дорожки и перекинутые через ручьи и речки мостки. Обитатели поля, в большинстве своём, ещё спали. Он с наслаждением вдохнул воздух, пропитанный влагой, и не спеша пошёл вдоль самой большой речки. Колосок заворожённо смотрел и туда, и сюда, будто впитывая всю прелесть и красоту, окружавшую его, а потому совершенно неожиданно для себя столкнулся с шедшей навстречу ему местной жительницей. Каково же было изумление Риса, когда пред его взором возникла не кто иная, как его старая знакомая. — Греча! — обрадовался колосок. — Рис, мой добрый друг! Очень рада вас видеть! Как вы… когда… какими судьбами? Рассказывайте! — Да что я, как вы?*
В просветлённом небе после продолжительных дождей возвышалось взошедшее солнце, знаменуя собой новый этап в жизни Риса. Жизни, в которой он мог быть самим собой.