Ради всеобщего блага

Если бы Рэйнбоу Дэш однажды спросили, чего она хотела больше всего на свете, ее ответ был бы четок, как схема пролета эскадрильи Вондерболтов над землями Кристальной Империи. Каждая пони Эквестрии, прошедшая через войну с Империей под гнетом короля Сомбры, сказала бы одно: вернуть все, как было раньше. Яркую цветущую Эквестрию, ту, на которую не нападал порабощенный Сомброй народ Империи. Оторванные и отсеченные врачами на поле битвы ноги, крылья, рога и уши. Погибших друзей, сестер, любимых. Сейчас, когда Рэйнбоу Дэш смотрела на мир под ее копытами, она не видела его прежним. Солнце сменялось Луной, пегасы разбивали тучи и нагоняли облака, жеребята вырастали и, казалось, Эквестрия действительно стала прежней. Но только не для Рэйнбоу Дэш. — Чего ты хочешь больше всего на свете? — повторила свой вопрос маленькая пегаска, с восхищением смотрящая на Рэйнбоу. Ее взгляд был похож на взгляд Скуталу — тот, которым она смотрела на Рэйнбоу до войны с Сомброй. Сейчас Скуталу была уже почти взрослой, и Рэйнбоу Дэш хотелось бы, чтобы именно она видела в ней свою героиню, как когда-то и было. Но Скуталу, кажется, прозрела. Она так и не научилась летать, но и Рэйнбоу не стала лучше в полетах. Она перестала летать вообще. Теперь Рэйнбоу почти не возвращалась в свой дом в Клаудсдейле, предпочтя провести остаток своей жизни на твердой земле Понивилля. Рэйнбоу просто не было смысла возвращаться, на самом деле, потому что даже из Вондерболтов ее вышвырнули. «Ничего личного, Крэш, но мы не можем брать тебя на выступления из-за твоего... Твоих... Твоих новых качеств». Пока Вондерболты были переведены в статус боевой эскадрильи под личной протекцией Селестии, Рэйнбоу Дэш была им нужна. На поле боя, где нужно было разбивать головы, ломать ноги, сминать в лепешку копыта кристальных пони, Рэйнбоу Дэш была незаменима. Она была первой. Она была готова драться за Эквестрию до последнего пера — а потеряла целое крыло. Она все еще могла летать, она могла выполнять сложные пируэты, вести за собой команду, но металлические пластины, заменявшие ей крыло, буквально по живому отрезали ей путь обратно в Вондерболты. Героиня войны, но по ее концу — выкинутый на задворки инвалид с протезом. Рэйнбоу Дэш даже не могла повторить Радужный Удар, ведь воздушные потоки просто физически не могли обволакивать ее новое крыло так же, как второе, еще родное. На околосолнечных скоростях Рэйнбоу Дэш вышвыривало с ближайшего ветряного трамплина. — Я... Я, наверное, — покачав головой, решила все-таки ответить на вопрос любопытного ребенка Рэйнбоу Дэш, — хотела бы, чтобы война с королем Сомброй никогда не начиналась. Чтобы... Я не знаю, — вздохнула она, чуть склоняясь к пегаске, — был способ предотвратить его возрождение. Или даже возвращение Кристальной Империи. — Но ведь война сделала тебя героиней, — пробормотала та. — Да и границы Эквестрии расширились на территории павшей Империи, все же закончилось хорошо, разве нет? — Этому вас учат на уроках? — процедила Рэйнбоу, переминаясь с ноги на ногу, а потом резко обернулась, чтобы увидеть глаза всех жеребят, с которыми ее попросили встретиться. — Этому? — Ну, — поправил очки молодой тощий единорог, стоявший в первом ряду, а дальше начал говорить так, будто читал целый абзац с учебника, — война оказалась экономически выгодна для Эквестрии. Война с Сомброй и Империей привела к промышленной революции в Эквестрии, поэтому сейчас страна сильнее, чем была до начала войны. Количественные же жертвы не так существенны, особенно учитывая, что после того, как советница принцесс Твайлайт Спаркл изобрела способ разрушения околдовывающих шлемов кристальных пони, и мы стали освобождать их, а они, в свою очередь, начинали борьбу против короля Сомбры. Он не просто выглядел старше остальных жеребят. Он явно был старшеклассником; судя по всему, этот единорог был в выпускном классе, и его слова смогли вызывать у Рэйнбоу Дэш лишь злую улыбку. Ну конечно. Их прекрасная родина, великолепная Эквестрия, только выиграла от этой войны. «Количественные жертвы не существенны». Разве могла такое сказать та принцесса Селестия, которую знала Рэйнбоу Дэш? Лучезарная, богоподобная Селестия, любимица народа? Нет, эти слова точно принадлежали новой советнице принцесс Эквестрии, Твайлайт Спаркл. Она была достаточно расчетлива, чтобы сказать что-нибудь подобное. Видимо, индивидуальное обучение не довело до ума юной Твайлайт, что на той войне каждая пони принесла жертву. А Рэйнбоу Дэш давно смирилась с тем, что когда-то ей приходилось насмерть забивать ни в чем не повинных кристальных пони, потому что способ снятия околдовывающих шлемов Сомбры был изобретен далеко не сразу. А вот за свое будущее, за свои мечты Рэйнбоу Дэш хотела бы сразиться — только вот ее жертвой стали именно эти самые мечты. Она никому не была нужна после окончания войны. «Непримиримая Дэш», так ее прозвали в учебниках истории — и она действительно не хотела мириться со всем, что произошло с ней, с Эквестрией, с сознанием каждого пони в этой чертовой стране. Но правда была в том, что при всем желании Рэйнбоу Дэш не могла бороться против системы, которой не была нужна изначально. Из которой ее вырезали, как злокоачественную опухоль, как только она стала неугодной. — Мисс Дэш, боюсь, мы больше не можем позволить вам общаться с детьми. Вы хоть понимаете, какой вред вы могли нанести их психике? — цедя сквозь зубы, произнес мистер Мунлайт. Этот пони был таким же, как и все остальные, и Рэйнбоу Дэш видела это слишком хорошо. — Вред? — усмехнулась она, а потом схватилась зубами за узел на своей шее и потянула. Тот распустился; балахон с ее плеч упал, и Рэйнбоу Дэш расправила крылья. Оба. И настоящее, с которого из-за постоянного сокрытия давно начали опадать перья, и искусственное, отливающее металлическим блеском. Рэйнбоу Дэш ударила копытом по полу, и мистер Мунлайт вздрогнул, отступив на шаг. — Боитесь меня? — стала улыбка Рэйнбоу шире. — Что же вы, я ведь инвалид. Мне даже приходится носить накидки в школах, чтобы дети не увидели моего... Как вы говорите, «уродства», — скрипнула она зубами. — Дети не готовы к подобному... — Действительно? О, — сделала шаг к нему Рэйнбоу и тряхнула крупом, распуская туго сплетенный радужный хвост, — зато, очевидно, они готовы к экономической оценке состояния страны. Но, конечно, вы ничего не хотите знать о том, как на самом деле чувствуется война, — снова опустила она тяжелое копыто на деревянный пол. — Вы рассказываете о том, как ужасно, — наигранно-томно протянула она, осматривая парту около себя, а потом снова резко перевела взгляд на мистера Мунлайта, — было тем, кто оказался на фронте. Вы говорите, что труженики тыла тоже жили в ужасных условиях, что некоторые из них умирали за станками и конвейерами, но вы никогда не забываете упомянуть, что вся война закончилась в пользу Эквестрии!.. — Потому что это факт! — постепенно отступая, протянул мистер Мунлайт, но в итоге уперся хвостом в дверь кабинета. — Война оказалась тяжелым, но благом для Эквестрии, она подтолкнула страну в развитии! Она кончилась победой, и глупо с этим спорить! — Это не победа! — встала на дыбы Рэйнбоу, а потом, глубоко вдохнув, взмахнула крыльями, поднимаясь под потолок над мистером Мунлайтом. — Это поражение! Эквестрия потеряла больше жизней, чем Кристальная Империя! Какая же это победа?! Она взмахнула крыльями еще несколько раз. Черт, как же приятно было летать!.. Но Рэйнбоу почти тут же вспомнила, почему перестала это делать. В спине резануло; встроенный механизм искусственного крыла давал сбой, и если боль она была готова терпеть, то окружающие отказывались признавать ее все той же Рэйнбоу Дэш. Даже те, кого она считала своей семьей. Даже ее эскадрилья. — Это риторика, мисс Дэш! — возразил мистер Мунлайт. — Вы предлагаете... — Я предлагаю, — резко опустилась к нему Рэйнбоу Дэш, тяжело ударяя всем своим весом по полу, — вкладывать в головы жеребят мысль, что победа в войне не окупает всех ее жертв! Собственно, это и была причина, почему Рэйнбоу Дэш была так омерзительна новая Эквестрия. Вылизанная история, чтобы «не травмировать жеребят». Лживое восхваление тех, кого называли героями — лживое не потому что их заслуги не были правдой, нет. Лживое, потому что помимо восхваления Эквестрия немного могла предоставить. Небольших пособий за увечья, полученные на поле боя, едва хватало, чтобы содержать протез, который заменял Рэйнбоу Дэш ее когда-то родное крыло. Эквестрию не волновало, как на самом деле жили те, кого они возносили на каждом празднике; в Эквестрии было принято вспоминать о героях только в те дни, когда нужно было отдать дань уважения самой Эквестрии. А героев настойчиво просили скрывать свои травмы и пореже показываться честным пони на глаза. Завуалировано, конечно, но просили, и от того кровь в жилах Рэйнбоу Дэш закипала еще сильнее. А самое главное — в новой Эквестрии, в победившей Эквестрии главенствовала идея «на все ради победы». Да, Эквестрия победила — а дальше что, хоть трава не расти?.. Похоже, именно так считал аппарат Твайлайт Спаркл, новой советницы принцесс. Рэйнбоу Дэш должна была быть благодарна Селестии, что они победили, и ее собственные страдания считались пустым звуком по сравнению с величием победы. Идя по вымощенной камнями дорогам Понивилля, Рэйнбоу ловила на себе множество взглядов, и все они лишь подтверждали то, о чем она думала. Жеребята смотрели на нее с восхищением, но родители удерживали их зубами за хвост, лишь бы не дать приблизиться. Яблочник из семейства Эппл, большой грузный пони по имени Биг Макинтош, был единственным, в чьем взгляде было что-то... По-настоящему уважительное. И он единственный был готов помочь Рэйнбоу. — Твое крыло скрипит, — коротко произнёс он, наполняя корзину Рэйнбоу красными яблоками. Рэйнбоу тряхнула челкой, распрямила крыло-протез, развернула каждое металлическое перо, покрытое легким налетом ржавчины, оценила взглядом и положила на прилавок несколько золотых битсов. — Да. — У меня осталось масло. Биг Макинтош был немногословен, и то, что он вообще заводил разговор с Рэйнбоу, было удивительно. Наверное, он проявлял солидарность так же, как Рэйнбоу иногда помогала на ферме Эпплов в особо неурожайные годы; в конце концов, он тоже помнил войну. И пусть он работал в тылу, кажется, во всем Понивилле осталось слишком мало пони, которые вообще понимали, что происходило тогда на границе с Кристальной Империей. — Я была бы очень благодарна, если ты поделишься, — кивнула Рэйнбоу, и Биг Макинтош склонил свою огромную голову к ней. — Завтра. В полдень. — На ферме? — Ага. Биг Макинтош был хорошим пони. Одним из немногих, к кому Рэйнбоу Дэш все еще испытывала уважение и которому не хотелось размозжить голову о камни, чтобы встряхнуть, открыть глаза, показать: «Эй, это все — неправильно!..» «Это все — омерзительно». Если бы не пони, которые стали ее близкими, Рэйнбоу уже давно бы отправилась в Кантерлот. Не на поклон принцессам, нет — а на новую, вторую войну. Войну за правду и за то, чтобы все эту правду знали, чтобы ни у кого не оставалось сладких иллюзий пропаганды, столь рьяно навязываемых свыше. Чтобы Рэйнбоу после всего, что она сделала для Эквестрии, после того, как пожертвовала не только своим телом, душой, мечтой, могла жить в этой стране достойно. И, на самом деле, от вымещения праведного гнева ее спасала конкретная пони, пони, которая всегда была готова ее выслушать — Флаттершай. Флаттершай была милой, тихой и застенчивой пегаской. Рэйнбоу Дэш не знала ее до войны; странно, но, обладая крыльями и способностью ходить по облакам, Флаттершай предпочитала Клаудсдейлу Понивилль. И, в отличие от Рэйнбоу, это был ее собственный выбор. Но ей тоже, на самом деле, не находилось места среди остальных жизнерадостных дур и дураков, которым каждый день был прекрасен. — Твое крыло опять болит? — мягко поинтересовалась она, приоткрывая дверь, и Рэйнбоу вошла в их дом. Поставила корзину с яблоками около двери, швырнула плащ, который всю дорогу несла на шее, туда же и снова расправила крылья; взмахнула ими пару раз — искусственное, конечно же, скрипнуло. Было так приятно потянуться каждый раз, когда она могла расправить каждое перышко. Здорово было даже просто чувствовать крылья, какими бы они ни были — жаль, что эти самые крылья отобрали у нее мечту, которую сами же раньше и дали. Рэйнбоу Дэш уже было не дано стать Вондерболтом, как Флаттершай больше не могла ухаживать за лесными животными. — Немного. Терпимо. Могу перетерпеть, — лукаво улыбнулась Рэйнбоу и, цокнув копытцами по деревянному полу, обернулась. Флаттершай покачала головой и прикрыла дверь; прошла мимо Рэйнбоу на кухню, легко коснулась ее носа своим и, зубами открыв ящик, достала медикаменты. Рэйнбоу поджала губы. — Я не буду это пить. — Тебе станет лучше. — Я могу сама справиться! — воскликнула она, а Флаттершай устало вздохнула. Поставила пузырек с микстурой на стол, потом принесла серебряную ложку и положила рядом. Ушла в кладовку; скоро вернулась с масленкой, и Рэйнбоу Дэш под ее просящим взглядом все-таки подчинилась, грузно опускаясь грудью на пол. Флаттершай была готова на что угодно ради нее, на самом деле. Для нее не были так важны ее крылья, но она понимала, что испытывала Рэйнбоу Дэш, а потому всячески старалась облегчить ее страдания — физические и душевные. Скрип этого чертового крыла не давал спать по ночам им обеим. И если в послевоенной Флаттершай после войны что-то осталось от Флаттершай прежней, то это была нежность копыт, которыми она помогала окружающим — Рэйнбоу Дэш, своему единственному другу - кролику Энджелу, и тем попросившем о помощи пони. Флаттершай никому не отказывала: даже во время войны она работала сверхурочно, на износ на ферме Эпплов, подстригая живых овец, снимая шкуры с падших и отправляя их в Мэйнхеттан, где из них делали военную форму. Флаттершай с самого детства мечтала помогать животным; она даже обрела кьютимарку, которая указывала на то, что это была ее судьба — три розовых бабочки, о чем еще они могли сказать?.. Но вместо безвозмездной помощи ей приходилось работать ради всеобщего блага. Этот лозунг был просто повсюду. «Ради всеобщего блага», говорила Мэр, презрительно смотря на тружениц тыла. «Ради всеобщего блага», произносила Эпплджек, даже не удосуживаясь запоминать имена пони, что работали на ее ферме. «Ради всеобщего блага» — эти слова звучали набатом в голове Флаттершай до сих пор, и потому она помогала всем, кому только могла. В том числе Рэйнбоу Дэш, которая сама не могла обработать свое крыло, которой требовалась забота, которой была нужна любовь — и Флаттершай была готова дать ей ее, несмотря на то, что в постели Рэйнбоу все еще оставалась зажатой и... Травмированной. Глубоко у себя в голове. Но Флаттершай даже работать продолжила в соответствии с требованием всеобщего блага. Она забыла про свое призвание, про свои желания, которые посещали ее, когда она была жеребенком. Она все продолжала делать на благо Эквестрии, получая за свой труд скромную плату, и была, казалось бы, довольна своей жизнью. Но сегодня утром ей пришлось подписать смертный приговор сотням куриц на ферме Эпплов и отправить их на убой. Почему? Потому что птичий грипп был слишком опасен как для популяции животных фермы, так и для пони, а Флаттершай разбиралась в таких вопросах, как никто другой. Она хотела бы спасти каждую птицу, обеспечить спокойную жизнь всем курочкам. Флаттершай считала, что каждая жизнь была ценна. Даже жизнь цыплят. Но вместо этого ей пришлось принимать то решение, которое принесло бы больше блага, чем ее личные побуждения — и поэтому Флаттершай не нравилась новая Эквестрия. Эквестрия, где за нуждами многих не видели нужд каждого, а польза для большинства зачастую оборачивалась чем-то нехорошим для редких отдельных пони... И не только пони. — Неужели это обязательно? — недовольно поинтересовалась Эпплджек у нее, когда Флаттершай, чуть запинаясь, пришла ей сказать о необходимости убоя. — Эти куры еще жить и жить могут! Ну, на мясо мы их, конечно... Не пустим мы их на мясо, но яйца... — Это... Это не моя прихоть, прости, — тихо пробормотала Флаттершай. — Я была бы рада помочь каждой из них, вылечить, отпустить, но... — Понятно, — прервала ее Эпплджек и, ударив копытом по земле, скрипнула зубами. — Что же, спасибо огромное, — медленно произнесла она, — Флаттершай. — П-прости, но ты же знаешь, это... Это ради безопасности пони... — попыталась извиниться еще раз Флаттершай, но, стоило Эпплджек зло на нее покоситься, она тут же замолчала. Неловко прикрыла лицо крыльями и, вздохнув, склонила голову. — Я тогда... Пойду. — Хорошего вечера, — явно лишь из вежливости попрощалась Эпплджек и отвернулась, даже не посмотрев, как Флаттершай упорхнула с фермы. Лишь начала вслушиваться — и когда перестала слышать дрожащее дыхание, набрала полную грудь воздуха и, вскинув задние ноги, тяжело лягнула дверь амбара. — Селестия ее побери... Эппл Блум! Эппл Блум! — еще громче позвала она, а потом, цыкнув, пошла в дом искать сестру. Прошла мимо загона со свиньями, мимо сотен кур, мимо будки единственного вечно радостного жителя фермы Свит Эппл — Вайноны. Вайнона, услышав цокот копыт по прилежавшей земле, тут же выскочила наружу, чуть не перевернув свою миску, и побежала к Эпплджек с языком наружу — Эпплджек мягко улыбнулась. Хотя бы Вайнона осталась все той же, что и была до войны с Сомброй и Кристальной Империей. Такой же жизнерадостной простой собакой, доброй и верной. Вайнона прыгнула на нее, и Эпплджек легко погладила ее между ушей копытом — Вайнона радостно гавкнула, начав скакать вокруг. Эпплджек тяжко вздохнула. У нее не было времени играть с Вайноной, так что, оставив ее около будки, Эпплджек все-таки дошла до дома. — Эппл Блум! — в который раз позвала она, и со стороны лестницы послышался шорох. — Что такое? — выбежала из своей комнаты Эппл Блум и свесила голову между перилами лестницы. — Что случилось? — Нужна твоя помощь, Эппл Блум, — покачала головой Эпплджек и подошла к комоду. Открыла ящик, зубами взяла защитную шапочку и начала натягивать ее на гриву. — Нужно передушить всех кур. — Ч-что?.. — испуганно пробормотала Эппл Блум, медленно поднимаясь по ступенькам обратно наверх, а Эпплджек, наконец-то нацепив шапочку на гриву, начала копаться в ящике в поисках сеточки для хвоста. — Да. Я одна не справлюсь. — Эпплджек... — тихо отозвалась Эппл Блум, и Эпплджек глянула на нее. Эппл Блум выглядела опечаленной, даже ее бантик поник, и Эпплджек знала, что сестра не притворяется. Но иного выхода не было. Эппл Блум была уже достаточно взрослой, чтобы помогать на ферме абсолютно со всем, а Эпплджек хотелось закончить это дело побыстрее. — Эпплджек, но... Я... — Ох, сахарок, — ответила ей тяжелым вздохом Эпплджек. — Я прекрасно понимаю, что тебе... Не хочется. Но рано или поздно придется научиться это делать, особенно сейчас, когда на ферме... — Не хватает копыт, — закончила за нее Эппл Блум, и на миг в доме Эпплов повисло молчание. С тех пор, как умерла бабуля Смит, все были подавленными. Все валилось из копыт, и лишь благодаря упорству Эпплджек и ее умению управлять фермой Свит Эппл ничего еще не загнулась. — Знаю. Прости, я... Я сейчас спущусь, — наконец, отстраненно добавила Эппл Блум и ушла обратно в свою комнату. Эпплджек проводила ее взглядом и принялась натягивать защитную сеточку на хвост. Это было довольно сложно сделать лишь зубами и копытами; если подумать, сколько вещей на ферме Свит Эппл можно было бы сделать, обладай хоть кто-нибудь из Эпплов магией!.. Но они всегда были земными пони и хотели ими оставаться. Они были приучены работать, даже когда условия становились слишком суровыми. Если бы не трудолюбие Эпплов, половина Эквестрии бы погибла от голода во время войны. Их ферма и их завод, сейчас работающий лишь в четверть силы, но тогда — снабжавший всю страну и бойцов на фронте консервированными яблоками, были спасением. Жаль лишь, что именно невероятная нагрузка загнала бабулю Смит в могилу — одним утром Биг Мак просто нашел ее в амбаре среди свиней. Свиньи вообще были животными жестокими, и Эпплджек даже не подпустила Эппл Блум к телу бабули, чтобы не пугать ее лишний раз. Жаль, что по факту это оказалось бессмысленно, и Эппл Блум все равно узнала и как выглядят трупы, иногда погрызенные животными, и что такое тяготы войны, и как тяжко приходится труженикам тыла. Ведь им, в отличие от героев-передовиков, не выдавали званий и грамот, не воздавали почести. Большинство пони видели в тыловиках тех, у кого кишка была тонка пойти на фронт, и забывали, что именно они снабжали фронтовиков продовольствием и техникой. Эпплджек могла бы знатно полягаться в снегах Кристальной Империи, но кто бы тогда заботился о том, что будут есть воины Эквестрии? — Эпплджек? Эпплджек, милая, открой! Эпплджек вздрогнула; наваждение спало, и она покосилась на дверь. По ней снова постучали; взволнованный голос Рэрити донесся со стороны улицы. — Эпплджек, ты дома? Эпплджек зубами затянула ремешок, который удерживал сеточку на ее хвосте, и поспешила открыть дверь. Это и правда была Рэрити — в своем прекрасном, пусть и немного вычурном виде. Правда, ее нынешний стиль и в подметки не годился тому, как Рэрити выглядела до войны. Тогдашнюю зануду и белоручку Эпплджек была готова придушить, настолько она раздражала, а сейчас... Сейчас Рэрити стала хорошим другом семьи Эппл. Вернее, Эпплджек. Она постарела. Конечно, с помощью умелого макияжа и пары-тройки единорожьих заклинаний Рэрити вновь становилась прекрасной, как рассвет, но, в отличие от морщинок, выражение ее глаза нельзя было спрятать под слоями пудры. В нем Эпплджек видела все — и тяжкий восемнадцатичасовой труд в подвалах Мэйнхеттена, и общественное порицание тех, кто предпочел остаться в тылу, а не отправиться в снега Кристальной Империи, окружающими. Когда Рэрити после войны переоткрыла свой бутик, первое, что ей сказали репортеры — «Лучше бы ты с таким энтузиазмом во время войны работала». Это было тяжелое время, никто не спорит, но Эпплджек, сама трудившаяся на семейной ферме, понимала Рэрити. Она видела и тяжелый усталый взгляд, в котором потухла искра вдохновения, и сложный путь Рэрити обратно к своему призванию — созданию невероятно красивых нарядов, — и то, как она смогла перебороть не только себя, но и общественное мнение, вновь став одной из известнейших модельеров. Только вот сама Рэрити стала куда приземленнее. — Рэрити, это ты? — послышался радостный вскрик Эппл Блум, и Эпплджек снова посмотрела на лестницу. Эппл Блум выскочила из своей комнаты в криво натянутой шапочке, а чехол для хвоста и вовсе накинула себе на спину, видимо, не справившись с застежкой; хотя, конечно, она прибежала на голос Рэрити. — Здравствуй, Эппл Блум, — мягко улыбнулась Рэрити, и та, быстро сбежав по ступенькам, подскочила к ней и прижалась щекой к белому боку. Рэрити осторожно поправила ее шапочку. Эпплджек кивнула ей. — Привет. — Привет, Эпплджек, — снова поздоровалась Рэрити, но Эппл Блум снова перетянула на себя ее внимание. — Рэрити, ты снова пришла за яблоками для Свити Белль? Рэрити на миг остолбенела, а потом, тяжело вздохнув, пробормотала: — Д-да, Эппл Блум. — Я соберу их! — тут же отозвалась Эппл Блум, косясь на Эпплджек, и та отвела взгляд, прикрыв копытом рот. — Можно мне... Голос Эппл Блум тоже стал тише, и все трое на миг погрузились в молчание. Слышно было только цокот копыт Эппл Блум, которая пыталась найти небольшую корзинку для яблок в ближайшей кладовке. Эпплджек боялась снова поднять взгляд на Рэрити, но, если бы она это сделала, то увидела бы в ее глазах обреченность и боль. — Можно мне пойти с тобой? Пожа-а-алуйста, — протянула Эппл Блум, а потом проронила: — Нашла! — и выцепила зубами корзинку из кладовки. Подбежала к Рэрити, посмотрела на нее, потом — на Эпплджек, и Эпплджек тяжело вздохнула. Всяко лучше, чем кур душить. — Ладно, — наконец, кивнула она. — Если Рэрити не против, — покосилась она на Рэрити. Та будто проглотила комок, но спустя мгновение все же ожила, закивав: — Да-да, я думаю... Я думаю... Я думаю, ты можешь пойти. — Тогда, — процедила Эппл Блум, пытаясь не выронить корзинку из зубов, — я пойду соберу яблок. И, кинув сеточку для хвоста и шапочку на комод у входа, выбежала за дверь. Эпплджек покачала головой, а потом чуть склонила ее, чтобы вежливо предложить: — Чаю? Сидру, может? Рэрити перестала вымученно улыбаться и печально пробормотала: — Я бы с радостью... Для меня всегда радость выпить с тобой, Эпплджек. Ты же знаешь. — Рада это слышать, — честно ответила та, медленно уходя на кухню, и Рэрити поспешила за ней. У них было не так много общих тем для разговоров. Эпплджек все еще интересовали яблоки, а не шляпки, но и Рэрити не могла забыть о платьях, когда Эпплджек говорила о консервах. Тем не менее, им почему-то было... Хорошо, когда они проводили время вместе. Когда Рэрити отбивалась от обвинительных выпадов репортеров из десятков газет, Эпплджек была первой, кто встал на ее защиту. Кто объяснил этим прихвостням, что, раз война кончилась, пони могут пожить и обычной жизнью, той, которой и должны были. Той, которую война отняла. Жаль лишь, что ни одна пони в Эквестрии не смогла избежать войны — она была если не дома, то в сердце, терзала его, душила изнутри, и Рэрити с Эпплджек были именно такими пони. Которые пытались забыть войну, но просто не могли. Это было не в их силах, и кружка сидра всегда была им двоим хорошей компанией. Эпплджек знала, что Рэрити предпочитает вино, но дома у Эпплов был лишь сидр — сидр, который Рэрити, несмотря на свои вкусы, все равно пила и признавала отличным. — Ну так... — ставя перед Рэрити кружку сидра из семейных запасов, поинтересовалась Эпплджек. — Как малая? Рэрити обхватила кружку копытцами и немного ссутулилась, пытаясь поместиться за маленьким столом Эпплов. Эпплджек села напротив и внимательно на нее посмотрела, а Рэрити осторожно отпила немного из своей кружки. — Все так же, Эпплджек, все так же. — А как же целитель? Который приезжал недавно в Понивилль? — Ах, моя милая Эпплджек, — покачала головой Рэрити и снисходительно улыбнулась, — это был не целитель. Это был шарлатан. Быть может, он и может вылечить боль разума, но у Свити Белль... У нее ведь все куда хуже. Эпплджек ответила ей тяжким вздохом, а потом перегнулась через стол, чтобы мягко взять Рэрити за копыто. — Все образуется, слышишь? Станет лучше. Когда-нибудь должно же. — Когда-нибудь, — словно эхо, повторила за ней Рэрити и вновь пригубила кружку. После разговоров о Свити Белль они обычно замолкали. Это было... Тяжело, даже просто найти тему, которая могла бы вывести их из этого русла болезненных воспоминаний. В конце концов, ни Рэрити, ни Эпплджек не были хороши в увеселении других пони — это было просто не их призвание. Чаще даже слова Эпплджек лишь сильнее ранили пони своей прямотой и правотой, чем поднимали кому-либо настроение. Она пыталась, как могла, помогать Рэрити не замыкаться в себе, хоть и выходило не очень — и Рэрити это понимала. И была благодарна. Эпплджек стала первой, кто встал на ее защиту. Кто объяснил докучливым журналюгам, что после войны каждый и каждая пони имеют право на то, чтобы жить согласно велению своей души. Что они не обязаны жить прошлым, а могут двигаться вперед, наверстывая то, что отняла у них война — но этого явно было недостаточно. В чертовом Понивилле, когда-то приятном, хоть и провинциальном городке, осталось слишком мало пони, которым Рэрити могла довериться, улыбнуться и даже просто повернуться спиной. Почему-то абсолютное большинство было уверено, что весь Мейнхеттен жил праздными вечеринками, пока вся остальная Эквестрия пыталась выжить в войне с королем Сомброй и его околдованных с помощью шлемов подданных. Правда была в том, что Рэрити начала не просто восхищаться Эпплджек и ее трудолюбием, упорством, честностью. Эпплджек стала ей куда... Ближе. Эпплджек была так не похожа на нее, но каждый раз, когда Рэрити оказывалась рядом с ней, у нее тянуло в груди. Казалось бы — как могла Рэрити, Рэрити, которая, будучи жеребенком, мечтала ни много, ни мало о принце с белоснежной гривой и розой в зубах, найти что-то в этой... Простой деревенской пони? Даже не швее, моднице или кутюрье, не утонченном единороге, не ком-то с великолепным вкусом, нет — обычной земной пони, которая жевала сено и лягала яблони?.. И тем не менее, несмотря на все, что Рэрити пыталась избегать в своей жизни — грязь, пот, тяжелый физический труд, — Эпплджек была редкой искрой в жизни Рэрити. Ее лучом света, ее лучом надежды, ее лучом... Любви. До того, как по-настоящему повзрослеть, Рэрити читала множество романов, романтических историй, и каждая из них ее захватывала. Юная Рэрити, которая переехала в Мейнхеттен в поисках славы, призвания и того самого жеребца, была уверена, что знала о любви все — но только став с десяток раз несчастной, собрав свое сердце после тяжелых расставаний, преодолев череду отношений с ужасными высокомерными выскочками и нарциссами, Рэрити осознала свою ошибку. Любовь бывает зла, но любовь редко ошибается. Рэрити любила Эпплджек всей душой. Ей хотелось быть рядом с ней, просыпаться рядом с ней, растить младших сестричек рядом с ней. Конечно, и на ее подхвостье Рэрити периодически бросала взгляд, но то было иное. Влечение тела к сильным плечам, крупным копытам Эпплджек, ее статной спине, округлым бедрам, что были нарощены тяжким трудом на полях фермы Свит Эппл, Рэрити считала проявлением не своей любви, но натуры. Ирония была в том, что, чтобы принять свои особенности, Рэрити пришлось уехать в Мейнхеттен. Там она узнала, что такие чувства тоже нормальны, там осознала себя — не без помощи милашки Коко Поммэл, о которой у Рэрити все еще оставались счастливые воспоминания. Да, Коко... Коко была прекрасна, и им было хорошо вместе, пока не... Пока не началась война. Они не смогли поддерживать связь, даже работая в соседних цехах. Они слишком уставали, а потом и вовсе решили разойтись. «До окончания войны», договорились они. На самом деле — навсегда. Ведь, когда Мейнхеттен праздновал победу над королем Сомброй, Коко Поммэл уже не было в городе. Быть может, она поспешила вернуться к родным, за которых так волновалась — или была иная причина, более важная, но Коко не оставила Рэрити своего адреса. Она просто исчезла, оставив их мысли, мечты, желания Рэрити и только ей. Но, отпустив ее, Рэрити поняла, что ей наконец-то не было больно после расставания. Быть может, потому что это был закономерный финал их недолгого совместного приключения. А потом, вернувшись в Понивилль, Рэрити просто не смогла не полюбить Эпплджек, вовсе позабыв, что, как коренная жительница провинции, Эпплджек не сможет понять ее. И, наверное, никогда не поймет. — Я принесла яблоки! — протянула Эппл Блум, ставя корзинку с фруктами около двери. Рэрити вздрогнула; она даже не заметила, как открылась дверь. — Хорошо, — кивнула ей Рэрити. Когда Эппл Блум в нетерпении подбежала к ней, отставила кружку и, склонив голову, легким заклинанием поправила ее смявшийся бант. — Вот, так лучше! — улыбнулась Рэрити. — О! Спасибо! — потрогала копытцем бант Эппл Блум. Рэрити удивлялась, как Эппл Блум умудрялась оставаться такой жизнерадостной. Она... Конечно, Эппл Блум не жила с Свити Белль, как Рэрити, но она приходила к ним домой каждый раз, когда Эпплджек отпускала ее. Рэрити прекрасно понимала, что зачастую Эпплджек специально загружала Эппл Блум работой, чтобы у той не оставалось времени на... «Походы в гости», как говорила Эпплджек. На самом деле Эпплджек преследовала одну простую цель — ей хотелось, чтобы Эппл Блум смирилась. Перестала быть такой... Надеющейся. Несмотря на все, что маленькое трио кобылок пережило, именно они оставались самыми... Мечтающими, наверное. У них была надежда — вернее, у двоих из них. Эппл Блум не стеснялась ее показывать, а Скуталу стала чуть более сдержанной, молчаливой, печальной, но все равно продолжала снова и снова приходить к Свити Белль, читать ей книги, общаться с ней. Рэрити не знала, кто стал бы приходить к ее постели в течение нескольких лет, лишись она зрения. Быть может, только Эпплджек — но Рэрити бы попросту долго не протянула, если бы не смогла созерцать мир, который любила и которым вдохновлялась. Вот и Свити Белль торопилась сбежать из дома, намеренно или нет оказываясь на грани смерти, потому что забрела в Вечнодикий лес или просто упала с моста в реку. После того, как ее оглушило каменным осколком, она не только потеряла зрение — она почти перестала слышать, ее слова стали ломаными, кривыми, словно ее сознание свернулось в натянутый, надрезанный бант, который трещал по швам. Если бы Рэрити уследила за ней, если бы Эпплджек и раньше держала Эппл Блум в ежовых рукавицах, если бы кому-нибудь вообще было дело до Скуталу, они бы не смогли попасть на поле боя. Они бы вообще туда не добрались, три дурочки, которые решили стать героинями в свои младые года. Если Скуталу и Эппл Блум были благополучно возвращенные помощью разумных пони на первом же поезде, то Свити Белль как-то оказалась поблизости от генерала Пай, известной своей разрушительной мощью. Обычно генерал Пай направляла свой гнев на врагов Эквестрии, но Рэрити не могла винить ее в случившемся: она никак не могла знать, что буквально под ее копытами и окажется молодая кобылка. Вернее, не столько под ее копытами, сколько там, где должны были остаться погребенными под завалами кристальные пони. До того, как был придуман способ ломать и избавлять невольных подданных короля Сомбры от действия околдовывающих шлемов, эквестрийцы действовали жестко и напролом. По крайней мере, такой подход был у корпуса, находившегося под командованием генерала Пай. Впрочем, сестры-принцессы посчитали его оправданным, ведь сразу после выхода постановления о необходимости освобождения кристальных пони из-под гнета короля Сомбры генерал перевела своих подчиненных на новую тактику боя. Однако, то, что воины Эквестрии спасли жизнь и рассудок множеству кристальных пони, не означало, что они умертвили меньше. У генерала Пай было не самое лучшее настроение этим утром, как, впрочем, и всегда. — Меня зовут Пинкамина Диана Пай, — медленно отбивая тяжелые шаги, начала свою речь она. Новобранцы армии Эквестрии знали, кто она такая, кем она была и кем оставалась. А еще — сколько крови, сколько забитых до смерти, придушенных, раздавленных, погребенных под снегом заживо кристальных пони было на ее копытах. Не по ее воле, но, как и многие, она лишь следовала приказам — сначала следовала. А потом отдавала. — Я ношу звание генерал-лейтенанта, но не обольщайтесь: я соизволю снизойти до каждого из вас, чтобы удостовериться в уровне вашей подготовки, — продолжила она, поймав несколько испуганных взглядов. — Вас не защитят ни майоры, ни маршалы, ни сама принцесса Селестия, если я пожелаю до вас добраться. Особенно, — остановилась она напротив одного из немногих жеребцов в строю, — это касается не кобыл. Имя? — требовательно спросила она и одарила жеребца снисходительным взглядом, отчего тот вздрогнул и, икнув, пробормотал: — Ноутворфи... — Что же, Ноутворфи, — процедила его имя генерал Пай и повела мощными плечами, — какова причина твоего пребывания в строю? — Я... Я, полагаю, хочу помочь Эквестрии в трудную минуту, если... Моя помощь понадобится... В его словах была логика. Эквестрия не всегда обладала регулярной армией: всего десять лет назад это была мирная страна волшебных пони, но принцессы Селестия и Луна быстро осознали свою ошибку, когда подверглись нападению не магического существа с мутными целями, а зла в чистом виде. Зла со стратегией, целями и конкретными планами на Эквестрию. Если бы король Сомбра победил, если бы Эквестрия досталась умбрумам — все было бы кончено. Даже чейнджлинги бежали от умбрумов, и если уж для такого существа, как королева Кризалис, их власть казалась кошмаром, о том, что ждало бы обычных пони после проигрыша войны, страшно было подумать. — Твое желание похвально. Генерал Пай обернулась; к ней едва слышно подошла лейтенант Пай, глянула на жеребца, назвавшегося Ноутворфи, и поджала губы. — Но правда в том, что жеребцы не такие выносливые, как кобылы. Они хуже переносят боль, а значит, являются потенциальным слабым местом армии Эквестрии, — продолжила она монотонно говорить, а потом легко ударила копытом камень у своих ног. — Этот гравийный щебень выдержит больше давления, чем ты. — Жеребцы, — повысила голос генерал Пай, отворачиваясь от Ноутворфи, — годятся для тяжелых работ, но не на поле боя! — быстро пошла она дальше, краем глаза смотря на вмиг замерших от ее голоса кобыл в строю. — Кобылы же — будущая защита Эквестрии! Каждая из вас должна быть готова, — резко остановилась генерал Пай, бросая зоркий взгляд на небольшую пегаску около себя, — защищать свою страну! Пегаска встретилась взглядом с генералом Пай и нервно икнула, за что получила еще больше пристального внимания. — Что ты делаешь в рядах земных пони? Ты должна быть в подразделении, подчиняющемся военному отделению Вондерболтов, — требовательно, но не озлобленно спросила генерал, и пегаска неловко расправила свои маленькие крылья. — Я не пригодна для быстрых полетов, г-генерал Пай, — дрогнул ее голос. — А еще ты не пригодна для выполнения работ земных пони, знаешь ли, — безжалостно ответила та, цокнув тяжелым копытом по камням под своими ногами, а потом, смерив пегаску снисходительным взглядом, пошла дальше вдоль строя новобранцев. Каждый из них знал о ней все. Легенды о генерале Пай и ее куда более тихой и непритязательной сестре ходили славные, но в чем ни один пони не сомневался — так это в том, что вдвоем Пинкамина и Мод действительно были способны раздробить не только огромные завалы на пути у армии Эквестрии, но и черепа противникам. До того, как был придуман способ избавлять кристальных пони от влияния короля Сомбры, Селестия знает, скольких невинных убили сестры Пай. Однако, они стали не преступниками, но героинями войны, получили свое место в песнях и рассказах, невольно оказались примером для подрастающего поколения. На уроках истории жеребятам рассказывали, что сестры Пай выросли на каменной ферме, но обычные пони верили, что их кьютимарки просто не могут быть связаны с камнями. Возможно, кьютимарка Мод Пай могла, но... Кьютимарка Пинкамины Пай изменилась после войны. Почему-то в это безоговорочно верили все, хоть и знали, что такое невозможно. — «Эквестрия отличается от других стран», — наконец, остановилась генерал Пай и вышла перед строем так, чтобы ее было видно и слышно отовсюду. Ее жесткий, громкий голос заставлял остальных пони не только уважать ее, но и бояться — никто не смел ей перечить. — «И поэтому она особенно ценна для вас...» — ехидно добавила она. — Наверное, что-то подобное попробует вам втолковать советница принцесс, мисс Твайлайт Спаркл, которая прибудет сегодня в наше подразделение. Но, знаете, — с презрением ударила ногой по земле генерал Пай, кроша камни под своим копытом, — когда будете слушать ее речи, не забывайте о двух вещах: сама она никогда не окажется на поле боя и это именно она ввела воинскую повинность. Так что не переусердствуйте, целуя ее круп. Да, действительно, это все была Твайлайт Спаркл. Сильный, величественный единорог, который, к тому же, еще и оказалась достаточно умна, чтобы стать особо приближенной к принцессам Селестии и Луне. У неё были наисветлейший и невероятно продуктивный разум, но если в чем-то народная молва и была права — так это в том, что сердца у нее не было. Что бы она ни говорила, что бы ни советовала и что бы ни внушала, советница принцесс Твайлайт Спаркл вымеряла каждый свой шаг и каждое свое слово. Она не верила в такие вещи, как дружба, любовь и сострадание — но видела в них прекрасные рычаги влияния, и, похоже, рядом со всепрощающей Селестией и эмоционально нестабильной Луной было место именно для такой пони, как Твайлайт Спаркл. Холодный математический расчет, прекрасные ораторские качества и абсолютное нежелание признавать за остальными пони правоту делало Твайлайт Спаркл весьма неприятной личностью. Генерал Пай ее открыто ненавидела, и, наверное, только у нее во всей Эквестрии были достаточно каменные яичники, чтобы выражать свое неуважение к советнице принцесс публично. — Продолжаете умбрумизировать меня, генерал Пай? Ее голос отдавал железом, как и во все их предыдущие встречи. Генералу Пай хотелось выбить эти чертовы голосовые связки крепким копытом, чтобы Твайлайт Спаркл больше никогда не смогла говорить. — Продолжаю говорить правду, — огрызнулась она. Пока рядом не было никого из подчиненных, генерал Пай могла высказывать советнице принцесс в лицо все, что думала о ней. Что уж оставалось делать, раз этикет и начальство требовали провести совместные обеды. — Правда в том, что я могу с помощью лишь одной мысли лишить вас всех заслуг и наград перед Эквестрией, генерал Пай, — процедила Твайлайт Спаркл, магией приманивая к себе тарелку с фруктами. — Но не сделаешь этого. — Потому что вы — все еще очень ценный ресурс, генерал, — натянуто, до омерзения вежливо парировала Твайлайт. Взгляд, который был устремлен к генералу Пай, пронизывал насквозь и причинял боль. Да, взглядом можно было причинить боль — генерал Пай это знала уже давно. — Ты ведешь страну в милитаристский ад. — Я веду Эквестрию к процветанию. Если для вас спокойная жизнь без страха перед агрессивными государствами — это ад, вам стоит пересмотреть свой род деятельности. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду не армию. Твайлайт Спаркл с едва заметным ехидством улыбнулась и откусила кусок груши, которая левитировала рядом с ее лицом. Медленно прожевала, проглотила, и ее взгляд изменился — теперь она пронизывала генерала Пай заинтересованным взглядом. Та терпеть не могла осознавать, что эта холодная и бессердечная пони находила ее интересной — неважно, в каком плане, генерал Пай было мерзко от одной только мысли о близком общении с Твайлайт Спаркл. — Конечно, знаю, — наконец, ответила Твайлайт. — А еще я знаю, насколько вам хочется раскрошить мою голову так же, как те камни, что вы уничтожали на линии фронта, генерал. Генерал Пай доела последнюю морковь, что лежала на ее тарелке, и бросила в ответ: — Убирайся из моей головы. — Ваши мысли интересуют меня меньше всего. — Тогда не провоцируй меня. Твайлайт Спаркл сдержанно усмехнулась, а потом чуть повела головой; ее рог вспыхнул уже не розовым, а ярко-алым, и генерал Пай ощутила, как в горле встал ком. В какой-то момент ей стало нечем дышать, показалось, что еда пошла обратно из желудка наружу; генерал Пай не знала, происходило это на самом деле или то были лишь похожие ощущения, но почувствовала она себя ужасающе. Ее всю сковало, она даже не смогла прикоснуться копытами к горлу; ее затылок прижался к спинке стула, а легкие будто спались, отказываясь выполнять свою функцию. Генерал Пай задыхалась. И это было не в первый раз, а потому она знала, что, удовлетворившись, Твайлайт Спаркл ее отпустит — так, собственно, и произошло. — Если вы сможете реализовать свою мечту и все-таки убить меня, — смотря на отчаянно хватающую воздух губами генерала Пай, произнесла Твайлайт Спаркл, — я понаблюдаю за этим с огромным интересом. Генерал Пай смерила ее непокорным взглядом. В горле резало от ощущения свежего воздуха, но это было лучше, чем умереть из-за желания неприкосновенного единорога. — Было приятно отобедать с вами, — осторожно вытерла губы салфеткой Твайлайт Спаркл и отодвинула копытом пустую тарелку от себя. — Как и всегда, впрочем. — Мне — нет. — Не сомневаюсь. Небольшой совет, генерал Пай, — с тихим стуком опустила копыта на стол Твайлайт Спаркл, — не забывайте, что магия превыше всего. — Вряд ли это — официальная позиция Селестии. — Принцессы Селестии, — поправила ее Твайлайт Спаркл и коротко улыбнулась. — И скоро она станет таковой. Для единства Эквестрии и всеобщего блага будет лучше, если во главе всех важных проектов встанут те, кто был создан для управления — единороги. — Хах, — печально рассмеялась генерал Пай, смотря в пространство перед собой, — так это все ради общего блага? — Конечно, генерал Пай, — приторно-учтиво ответила Твайлайт Спаркл, и удивление в ее голосе почти можно было посчитать искренним. На самом деле, если бы она захотела, она сказала бы эти слова так, что даже генерал Пай бы поверила — она умела. Но перед генералом Твайлайт Спаркл почему-то отказывалась прятать свое истинное лицо. — Все это — ради всеобщего блага. И вы совсем скоро это поймете. Вам придется понять. Ради всеобщего блага в Эквестрии собирались армии. Ради всеобщего блага в Эквестрии не позволяли развиваться захолустьям. Ради всеобщего блага в Эквестрии пони работали там, где велели обстоятельства, а не кьютимарки. Ради всеобщего блага в Эквестрии единороги, пегасы и земные пони забывали о своих мечтах. Ради всеобщего блага в Эквестрии игнорировались ошибки прошлого и превозносились те вещи, что станут ошибками в будущем. И лишь те, кто сами прошли через то, что считалось «благом», понимали, что все летело к чертям собачьим, но уже ничего не могли поделать. Эквестрию ждало темное время, и ни генерал Пай, ни Рэрити, ни Эпплджек, ни Флаттершай, ни Рэйнбоу Дэш уже не были уверены, насколько ужасен был король Сомбра. Потому что в темноте водились не только умбрумы, но и души обычных пони. Тьма сковывала их, отказывалась отпускать — а хуже всего было то, что бежать от таких пони было некуда. И Твайлайт Спаркл, советницу принцесс Селестии и Луны, это более чем устраивало.