О призраках и сожалениях

      Сумасшедший Суини ненавидит тосковать по мелочам и сожалеть о своих поступках. В отделении полиции какого-нибудь штата, или на вересковых пустошах – не бывает такой заварушки из которой он бы не выбрался. Он – лепрекон и имя ему – Удача. Пускай слегка помятый и не совсем трезвый, но главное – живой. Может быть, выбросить меч сбежав с поля боя было решением, вспоминая которое он будет вздрагивать и терзаться до конца времен, но жизнь слишком весела и непредсказуема, что бы бередить старую рану постоянно. Добрый эль и развеселая драка – лучшее лекарство от тоски.       Суини знает совершенно точно: ошибкой было принять краюшку хлеба и монетку привязанную прядкой волос от тощенькой девицы. Что могло быть нужно от него этому человеческому дитю, кроме горстки золота, белого хлеба и нарядного платья? Но ведь он повелся, да-да, повелся на белое личико, на тонкий голосок, на лисий необузданный нрав повелся… С лихвой отсыпал этой чертовке своей удачи, за что и поплатился. Маленькая рыжая пройдоха перетащила его, сперва в гадкий каменный мешок именуемый Лондоном, а после через океан, в Америку, где точно нет места для духа зеленых холмов. Имела наглость забывать об их ритуале, за что, конечно же, заплатила зыбкой удачей. Не отпустила, не дала, не разрешила, не позволила своей глупой верой ему вернуться к вересковым холмам. В тюремной камере он не может ее видеть, но уверен, что колечки ее рыжих волос не свалялись, а кожа все так же свежа и бела. Ему не нужно сильно напрягать воображение, что бы ощутить под пальцами никогда не существовавшее прикосновение к теплой веснушчатой щеке. Мало того, когда время девчонки подошло к концу, мерзавка согласилась взять его за руку, оставив тем самым что-то щемящее там, где у него могла быть душа. Суини хочет думать, что он действительно не мог покинуть эти места по своей воле. В конце концов, мог ведь он просто забыть как это делается, такое случается, верно? Можно думать, что в Америке ему было нескучно и, главное, именно сраный ритуал-договор рыжей дешевки держал его на этой земле.       Нужно было сразу проверить карманы, а лучше вовсе никогда не понтоваться этой чертовой монетой перед чертовым Тенью. Теперь НеМертвая Жена сидит рядом, гоняет мух и выкуривает десяток вонючих сигарет за час. Жизнь, хоть лепреконья, хоть ходячего притона для личинок – лучше небытия, в этом не уверен Суини, но уверена Лора. Он, конченый неудачник, выслушивает подколы этой язвы, получает по морде, выполняет дурацкие условия, мерзнет в фургоне. Невероятная удача (ха-ха) встретить знакомую душу в океане времени среди тысячи лиц, а еще большая редкость – узнать ее. Ведь это почти невозможно: континенты медленно погружаются под воду, горы становятся равнинами, эпохи проходят, люди гибнут не рождаясь или рождаются совсем не такими как были. Проклятое колесо Сансары шутит так, что живот от хохота режет. Сейчас всем впору от души посмеяться над Суини. Матерщинная сука едва ли изменилась спустя три с лишним века. Не только лицом, но и свободой нравов, уж точно. Изменяет мужу с соседом, помирает нелепо. Hе любит, когда надо любить, любит, когда ее не просят. В маленькой ладошке таится чудовищная мощь, она насмехается, вцепляясь пальчиками-клещами в его лицо. Суини гадает: что ею движет? Голого чувства вины не достаточно, что бы подняться из могилы, а любви в ней нет и в помине. Зачем она преследует мужа, которому не нужна мертвая шлюха-жена? Как быстро они поменялись местами: теперь она, словно собачонка, бегает за недалеким муженьком. Неужели думает, что он снова позволит ей ощутить тепло ее собственной жизни? Думает высечь в себе искру этим отсыревшим подобием страсти? И совсем, совсем ненужные мысли: а поцелуй она кого-нибудь еще, забилось бы ее сердце?       Суини кусает локти: монету надо было выдрать из груди проклятой девки сразу, не мешкая. А лучше было бы оставить ее одну и подождать пару жарких деньков, пока плоть сползет с костей. Не стоило заглядывать в лицо издыхающей женушке Тени. Знал бы, что увидит лежащий жалкой тряпочкой трупик призрака-с-вересковых-холмов, бежал бы оттуда. И со Средой бы никогда не сговаривался. И вовсе не рождался бы, да что уж тут изменишь? Араб молится, бьет поклоны на своем коврике. Суини не понимает маленького человека. Зачем молится тому кто приказал казнить, вешать, разрывать на куски таких, как ты? Долго думать об этом неохота, поэтому остается вернуться к созерцанию вместилища его талисмана. Или, как он хочет думать, больше к талисману, чем к вместилищу. Тайком подсматривать, как солнце играет на ее мраморной коже, подсвечивает молочные глаза, как ветер треплет мягкие, совсем не рыжие волосы. Сигаретный дым, которого она не чувствует, обволакивает лицо простушки-дворянки. Ее рот на вкус должен быть, как холодная блевотина и пепел. Но, от чего-то нельзя перестать думать о том, каким он был до ее смерти. Точно - горячим. Без сомнения – сладким.       Ему хочется пойти в бар и напиться. Нарваться на драку. Убить или быть убитым. Непростое и единственное правильное решение дается со скрипом и скрип этот напоминает скрежет могильного камня. Когда пальцы вдавливают проклятую монету в птичьи ребрышки, он понимает, что подписывает себе смертный приговор и для сожалений у него будет достаточно времени. Весьма незавидного времяпровождения. Но сама мысль о том, что Эсси-Лора Мун останется лежать на асфальте, еще невыносимее.