Repeat or Hateful Rain

Сегодня шел дождь. Он ненавидел дождь. Дом был особенно холодным, окна превратились в огромные уродливые глаза-впадины с гадко-желтыми пятнами-огнями. Тени насмехались над ним, превращаясь в мерзко-противных клоунов. Кричащая тишина разрушалась только редким гудением людей-мошек да машин-монстров. Все в этом доме заставляло лезть на стену, раздирать горло и руки в кровь. Каждая деталь, каждый скрип половицы, каждая чуть покосившаяся дверца кухонного шкафчика — все заставляло ненавидеть себя, его, жизнь, смерть — все это. Самый привычки недомаршрут — ванна, кухня, спальня. Умыться, как и всегда, холодной водой, открывая «красный» кран до упора. Взять из старого дребезжаще-умирающего холодильника останки еды. Улечься на кровать перед вечно работающим телевизором. Захватить бутылку дешевого пива и планомерно накачивать себя отравой, которая остается приятным неприятно-горьким осадком на языке. Гореть в алкогольном огне, забывая себя, теряя последние частички разума, памяти, которая должна греть. Остаются только самые «больные» воспоминания, заключенные в самых мелких частичках этого треклятого дома. За окном прогремело своими гайками очередное ведро, заставляя тревожно озираться по сторонам. Дыхание перехватило, словно кто-то душил, медленно сжимая горло в когтистой лапе. Он закрыл глаза, прижимая холодные пальцы к сонной артерии, пытаясь облегчить свою мнимую боль. Невидимка, наверное, наигрался, отпустив парня ко всем чертям. Он аккуратно поднялся с кровати, отпихивая ногой пустую коробку из-под пиццы. Рука машинально потянулась к измятой пачке сигарет. Он ненавидел запах табака, но упивался им, кашляя и задыхаясь, наслаждался, закрывая огромные синие глаза. Щелчок зажигалки, первая затяжка и вот комнату напомнил сизый дым, медленно расползающийся по потолку. Легкие раздирало болью, которая пульсирующей волной отдалась во всем теле. Теперь настала очередь воспоминаний. Они вместе с болью прошлись по каждой клеточке тела. Их счастье было недолгим, слишком недолгим. Мгновение, и утопия разбилась на тысячу несчастий, которые больно впились в руки и ноги, оставляя кроваво-гнойные язвы. Во рту теперь постоянно вкус падали, вкус прогнивших мечтаний, умерших в утробе воображения и счастья. Он плакал, позорно плакал в подушку, больно кусая пальцы, губы, руки, лишь бы не кричать. Но протяжный вой вырывался до тех пор, пока не закончились слезы. Потом пришла болезненно-холодная отстраненность. Руки каждый вечер тянулись к телефону, лишь бы услышать... Лишь бы... Но каждый раз ответом на безмолвные муки были короткие гудки или автоответчик, который так и не дожидался слов после звукового сигнала. Сигарета давно дотлела между пальцев, выдернув его из кислого болота собственного разума. Пальцы уже набирают заученный до боли в нервах номер. Тревожное ожидание в звенящей тишине не стало их фоном, сердце вышло на первый план, оглушая, кажется, целый квартал. Гудок, ещё один... — Здравствуйте, с вами говорит автоответчик. Оставьте, пожалуйста, свое сообщение после звукового сигнала, — механический женский голос оборвал ударное соло сердца. Обычно после первых слов он уже бросал трубку, но сегодня что-то невидимо изменилось. — Ита... чи... катастрофически тебя не хватает, — загробный голос, срывающийся в спектр неслышимых звуков. Трубка выпала из рук. Теперь точно тишина. С утра он укорит себя, но долго думать не будет. Просто жизнь пойдет точно так же, как и шла. Ванна с холодной водой, кухня с останками еды и спальня с глупым телевизором. Все будет так, как было. Твои действия ничего не поменяли и не поменяют. На повторе. До конца. Завтра будет дождь. Он ненавидит дождь.