По ту сторону.

Москва горела. Не так, как в далёком тысяча восемьсот двенадцатом. Хуже. Сильнее. Ярче. Город окрасился в красный, реки крови текли по улицам, и казалось, будто всё было поглощено огнём: трупы вампиров собирали в кучу и сжигали их на кострах. Пламя было ярким, гипнотизирующим... Пламя разгоралось быстро, и так же быстро огонь гас, оставляя лишь пепел, который ветер разносил по переулкам вместе с запахом гари. Антону не было страшно. Почти. Он привык к тому, что у охотников такое зрелище перед глазами рисовалось каждый день на протяжении двух лет. К январю две тысячи двадцать третьего кровопийц почти не осталось, поэтому и бродить по городу стало спокойнее. Шастун отчётливо помнил тот день, когда начался переворот. Он с ужасом вспоминал его, покрываясь мурашками от неприятных картинок, которые вихрем кружили в его голове.. Антон не знал, сколько этот переворот планировали, не знал, как много людей стояло за этим. Он лишь ясно хранил в памяти момент, когда охотники принялись истреблять вампиров, при всём этом, даже простые смертные приняли участие в восстании, которое повлекло за собой смерть многих невинных. Людям надоело жить в ожидании того, что они могли стать чьим-то завтраком, обедом или ужином только потому, что так захотелось демонам дня и ночи. И хоть соглашение между вампирами и охотниками не нарушалось до поры до времени, но последние решили положить конец тому, что упыри правили страной. И это началось сначала в Москве, затем в Питере, потом Екатеринбург, а следом и вся Россия во главе с охотниками дала отпор бессмертным. Но больше всего, конечно же, пострадала Москва. Она кишела вампирами, она была полна теми, кто высасывал жизнь из людей, и поэтому битва за столицу шла долго... Антону не было страшно. Антону было больно. В двадцать шесть Шастун понял одну вещь: время не лечит. Время лишь позволяет тебе окрепнуть, покрыть сердце прочной оболочкой, чтобы больше никогда не вляпаться в чувство, под названием «любовь». Боль мучила Антона в первые шесть месяцев после того, как он потерял Арсения. После того, как Арсений Попов покинул Москву со своими обращёнными вампирами и даже не попрощался с Антоном, который любил мужчину всем сердцем. Один из первородных, один из сильнейших вампиров, которые когда-либо существовали на земле, не нашёл в себе сил, чтобы обратить Антона и забрать того с собой. Шастун до сих пор просыпался ночами из-за ощущения, что Арсений был рядом. Он словно чувствовал прерывистое, холодное дыхание на своём загривке, отчего пот покрывал спину парня маленькими блестящими бусинками. Как его угораздило влюбиться в вампира — вопрос, требовавший большого и подробного ответа. Но отбросим все эти «он полюбил его с первого взгляда», потому что это точно не про Антона и Арсения. Сначала Шастун, как огня, боялся вампира. Он слышал о том, что во главе правящих Москвой стоял Арсений на пару со своими знакомыми упырями. Тоже древними, первородными. Они впервые встретились случайно в банке крови, где работал Антон. Первородному нужна была подпитка для своих новообращённых, а по соглашению брать больше пятидесяти человек вампиры не имели права, поэтому и обращались в такие учреждения за пакетами с красной жидкостью, которая дурманила их сознание. Попов внушил Антону шевелиться быстрее и принести всё, что было нужно. А потом Арсений, с силой притянув к себе парня, грубо впился клыками тому в шею и «поблагодарил» таким образом за оказанную услугу, оставив на память две саднящие от боли точки. Шастуну было неприятно, обидно. Его трясло от одной мысли, что он мог отделаться не так просто и стал бы полноценным угощением для Попова. Антон никогда бы не подумал, что первородный вернётся для того, чтобы извиниться. И если Антон не был тем, кто влюбился с первого взгляда, то таковым являлся Арсений. Окончательно и бесповоротно он утонул в этом парнишке, который своими глубокими зелёными глазами поразил сердце вампира. Арсений знал, что у него душа была гнилой, чёрной, отравленной ядом. Антон знал, что он стал тем, кто эту душу спасёт. Вспоминая сейчас это всё, Шастун усмехался. Арсений любил его, но оставил, чтобы сохранить в целости и сохранности свою небольшую кучку обращённых. Попов покинул страну и отправился в Англию, где было безопаснее всего, потому что там вампиры держали под контролем абсолютно всё и охотники не совались туда, где количество кровопийц явно было выигрышным. Арсений обещал обратить Антона, он обещал, что они никогда не расстанутся и не умрут в один день. Арсений обещал подарить Антону вечность, в которой они бы утонули, даря друг другу только любовь. Шастун умирал, когда Попов, целуя его шею, горячо и нежно шептал самые прекрасные, гревшие сердце слова. Арсений признавался в любви. Арсений смотрел на парня своими красно-голубыми глазами, в которых плескались голод и любовь, и понимал, что он не мертвец. Он, чёрт побери, жил, когда находился вместе с Антоном. Поэтому, ворвавшись в квартиру Попова и увидев там «ничего», Шастун не мог понять — почему? Почему его оставили? Почему его не забрали? Почему его не обратили и не позволили находиться рядом? Шесть месяцев Антон не мог понять, чем он заслужил такое расставание? Он видел, как охотники вбивали колья в сердца упырей, он наблюдал за тем, как очищали его родной город от монстров, которые правили в нём слишком долго. Он был зрителем, пока однажды ему не захотелось стать участником этой кровавой постановки, которая длилась долгое время. И тогда Шастун вступил в ряды охотников. Он не мог поверить, что решился на такой шаг, но пути назад не было — произнеся клятву верности и взяв в руку деревянный кол, с серебряной рукояткой, Антон перешёл на сторону сопротивления. Шастуну было трудно первое время: тренировки проходили каждый день, ведь никто бы не допустил новичка до вампиров, которые, между тем, пытались давать отпор. Выжившие упыри нападали на людей, набирались сил, но всё равно охотники выполняли свою работу на должном уровне. Антон старался изо всех сил быть похожим на тех, кто безжалостно вонзал оружие в сердца тварей, которые рушили жизни людям, и, не жалея себя, тренировался до потери сознания, пока, наконец-то, не настал день, когда ему удалось проявить себя. Антона взяли на охоту. То было мрачной декабрьской ночью, когда выжившие вампиры выползали из своих укрытий в поисках жертв. Когда дыхание врага ощущалось слишком близко, Антон лишь крепче сжимал кол в своих руках и настраивал себя лишь на победу. Он двигался вместе с остальными осторожно, прятался в тени, сливаясь с темнотой в единое целое. Его первым убитым стал вампир, которого Шастун знал хорошо — Илья Макаров, один из обращённых первородным Павлом Добровольским. Этот упырь высосал кровь лучшего друга Шастуна, Димы Позова. Раньше Антон никогда бы не решился отомстить, но сейчас он даже насладился видом побледневшего упыря, кожа которого высохла, вены проступили, отчётливо выделяясь на лице, руках и шее. Антон вонзил кол в сердце, когда Илья напал на него в переулке. Братья-охотники поздравили Шастуна. В тот момент Антон осознал, что его жизнь больше никогда не будет прежней. И он считал так довольно долго, пока, спустя три года, ему однажды не пришлось столкнуться со своим прошлым лицом к лицу...

***

Арсений оправданий себе не искал. Не в его это стиле. Но вернувшись спустя три года в Москву, где каждый выживший вампир был под угрозой уничтожения, возможно, один и самых идиотских поступков, которые он когда-либо совершал, и тут уж оправдание ему требовалось. Первородный решил проверить обстановку, потому как все его знакомые долгое время молчали: кто залёг на дно, кто покинул страну, переправившись через океан туда, где было безопаснее. А кто погиб. Последним повезло меньше всего. Арсений понимал, как рискованно было возвращаться туда, где теперь власть находилась в руках охотников. Ему пришлось полностью подстроить себя под человеческое поведение, ведь охотнику ничего не стоило распознать в нём того, кто стоял у власти вместе с остальными первородными слишком долгое время. Попов усмехнулся: о, как было бы ужасно умереть именно сейчас, ведь из его трупа сделали бы, скорее всего, чучело, чтобы люди видели — один из сильнейших первородных повержен. Двигаясь тёмной холодной ночью по улице, Арсений прислушивался к любому шороху, отличая скрип ботинок от царапавшей деревянную дверь склада мыши. Попов остановился возле знакомого, наполовину разрушенного банка крови. Жажда возникла неожиданно: Арсений два дня голодал, потому что оставлять после себя труп было слишком опасно, а его запасы закончились так быстро, что он не успел заметить. Не раздумывая слишком долго, первородный тихо пробрался внутрь, стараясь не шуметь. Он ловко поднимался вверх по ступенькам, чувствуя металлический аромат крови. У Арсения не оставалось сомнений: не верхнем этаже были запасы, которых бы хватило для того, чтобы насытиться и снова покинуть город. Стоило вампиру ступить на пятый этаж, как он застыл, заметив в конце коридора высокий силуэт. Сутулая фигура держала в руках заряженный арбалет, зрение позволяло заметить ремешок с колчаном, из которого торчали заточенные колья. Арсений вжался в стенку, используя свою скорость, когда фигура обернулась. Оставленный дежурить охотник заметил движение и, медленными шагами двигаясь в сторону вампира, крепче сжал в руках оружие. Попов приготовился к тому, что ему придётся использовать последние силы в борьбе на выживание. Возвращаться в Москву было глупой идеей, а входить в банк крови поддавшись соблазну — роковой ошибкой. Тень показалась на противоположной стенке, и глаза Арсения налились краснотой, вены выступили под ними, говоря о том, как сильно хотел крови вампир. Охотник в секунду развернул арбалет влево, когда первородный высунулся из укрытия, но расстояние между ними было небольшим, из-за чего конец острого кола уткнулся прямо в грудь Арсения. Попов поднял суровый взгляд на парня напротив и тут же растерянно моргнул пару раз. Его глаза в одно мгновенье приняли естественный, синий оттенок. Вампир забыл, как дышать. — Даже не думай бежать, — хриплый голос был пропитан холодом и уверенностью. Ледяная сталь в глазах, губы плотно сжаты. Арсений удивлённо распахнул веки, не веря тому, что видел: перед ним стоял Антон. Не такой, как три года назад. Совершенно другой: лёгкая щетина придавала ему мужественности, волосы цвета соломы отросли, стали длиннее, из-за чего были затянуты в тугой хвостик на затылке. Пара прядей небрежно спадали на лоб, придавая Шастуну какой-то человечности. Кто из них был мертвецом — сложный вопрос. Бледная кожа парнишки сияла в темноте, а Арсений забыл о том, что он, вообще-то, должен был подкрепиться и бежать из Москвы как можно дальше, ведь уже было ясно: никого из знакомых ему вампиров не осталось в живых. — Я... — первородный сделал неуверенный шаг, как вдруг охотник плотнее вдавил арбалет в грудь врага. — Понял, лучше стоять на месте, — усмехнулся Арсений. — Имя? — наверное, это был самый нелепый вопрос, как показалось Попову, потому что он не ожидал, что его не узнает тот человек, который любил его всем сердцем. — Не помнишь меня? — тихо поинтересовался Арсений, а его мёртвое сердце почему-то болезненно закололо в груди. — Назови. Своё. Имя, — процедил сквозь зубы Антон, так и не поняв, кто стоял перед ним. Шастуну пришлось тяжко: он убил столько упырей, что в его голове лица смешались между собой. Сейчас ему меньше всего хотелось сталкиваться с вампиром, да и он не ожидал появления кровопийцы во время своей вахты. — Арсений Попов, первородный вампир, появившийся на свет в девятьсот семьдесят пятом году нашей эры, обращённый заклинанием в тысяча первом, — вздёрнув подбородок, самодовольно ответил вампир. — Теперь узнаёшь меня? Антон от услышанного вздрогнул, не веря тому, что видел. Это действительно был Арсений. Спустя три года он стоял перед ним, живой и невредимый и имел право нагло улыбаться. Охотник крепче сжал арбалет, ощущая, как ему стало труднее дышать. Шастун снова почувствовал себя тем самым парнишкой, который, одному богу известным путём, открыл сердце вампиру. Отдал свою чистую душу монстру, который высосал её и кинул к чертям на растерзание. — Что ты... Что ты здесь делаешь? — ошалело спросил Антон, стараясь не выдавать своего волнения. Если Попов собирался сказать бред, типа: «Я здесь из-за тебя», то Шастун бы не раздумывая запустил кол ему в прямо в сердце. Но Арсений не собирался врать. Причина была в другом. Арсений не вернулся ради Антона. — Хотел проверить, если кто-то из моих остался в живых, — честно признался Попов. — Можешь даже не надеяться, мы почти всех изловили, — сжав челюсти, выдавил Шастун. — Братство наверняка будет гордиться мной, когда я притащу им твой труп, — прошипев эти слова, Антон ощутил, как дрогнули его колени. Он понимал, что у него не хватил сил нажать на курок и убить первородного. — Они ещё больше похвалят тебя за живого меня, — непринуждённо ответил Арсений. Он внимательно рассматривал лицо Шастуна, понимая, что, блять, всё ещё любил его. Даже несмотря на то, что Антона, которого знал Попов, больше не было. Арсений жадно сглотнул, всё ещё не избавившись от чувства жажды. Он прокручивал в своей голове то время, когда, будучи вместе, Шастун позволял иногда пить свою кровь, когда Попову хотелось есть. Метнув быстрый взор на вздутую от злости на шее венку, Арсений облизнулся. Первородный наизусть помнил мягкость этой кожи, он помнил её вкус, когда, осторожно впиваясь клыками, проводил по ней мокрым кончиком языка, выводя восьмёрки, а его холодные губы, касаясь горячей кожи начинали гореть. Арсений помнил. И хотел забыть. Антон по одному взгляду голубых глаз осознал, что творилось в голове Попова. — Что, голоден, сукин сын? — усмехнулся ядовито Антон. Он крепко схватил арбалет правой рукой, а левой, не отрывая зелёных глаз от Арсения, потянулся пальцами к горлу водолазки и припустил её. — Рискни взять её с силой, как ты сделал это при первой нашей встрече. Попов не мог забыть ту картинку, которая рисовалась чёрно-белыми красками в его сознании. Он тот день никогда забыть не сможет, он грязной печатью оставил след на его памяти и не было даже и минуты, когда первородный бы не сожалел о сделанном. После того случая он никогда не просил крови сам, только если Шастун соглашался. И вкус Антона дурманил сильнее любого наркотика. — Нет, — выдохнул напряжённо Арсений, глазами очерчивая линии вен, которые на бледной коже выделялись так прекрасно и красиво, что перехватывало дыхание. — Мне придётся сделать это, — тихо выдавил Антон, а его палец скользнул на курке. — Я дал клятву верности, каждый вампир должен быть убит, — губы охотника задрожали. Шастун в этот момент ненавидел себя так сильно, что хотел вонзить один из кольев себе в сердце, чтобы оно прекратило чувствовать ту любовь, которая сохранилась в Антоне сквозь года. — Ты можешь этого не делать, — словно умоляя парня, предложил осторожно Арсений. — Нет, Арс, — вздохнув, еле-слышно ответил Антон. — Я по ту сторону от тебя, — слова потонули в тишине, воцарившейся между двумя разными существами. Вампир прищурился, поняв, что бежать не было смысла: Антон слишком уверенно направлял на него арбалет и был готов нажать на курок в любой момент. И почему-то сомнений в том, что он попадёт, у Попова не было. Шастун же в душе молил бога, чтобы тот дал ему сил сделать то, что получалось у Шастуна на протяжении всего это времени лучшего всего: уничтожить врага. Антон, посмотрев на Арсения, резко выдохнул, в памяти воспроизведя все те моменты, когда они были вместе. Первородный рядом с Шастуном был уязвимым, он нуждался в Антоне. Почему же Арсений так просто всё оставил? Шастун напряжённо сжал челюсти, и, обеими руками ухватив арбалет крепче, наставил его на Попова. За предательство людей отправляли в Ад. Но Арсений не был человеком. Шастун вспомнил, как он раньше считал, что стал тем, кто спасёт душу Попова. Возможно, именно сейчас это и собирался сделать охотник. — Это будет не больно, — предупреждающе выдохнул Шастун, прикусив губу. Арсений горько усмехнулся: всё? И на этом его долгая жизнь должна была закончиться? Обиднее всего было не то, что Попов умрёт. Обиднее всего было умереть от рук человека, которого вампир всё ещё любил. Даже если бы Попов захотел свернуть тому шею, лишь бы выжить самому, он бы не смог этого сделать. Потому что это Антон. Потому что Арсений больше никогда не смог бы причинить вред Антону. — Не больнее, чем думать о тебе каждый раз, находясь далеко без возможности обнять, поцеловать тебя, — в ответ произнёс Арсений и, прикрыв веки, приготовился к тому, чтобы умереть. Секунда, две, четыре... Они тянулись как вечность. Сердце медленно стучало в груди, высчитывая последние мгновения. Антон скользящим пальцем коснулся курка. — Давай же, прошу тебя, не тяни, — умоляюще прошептал первородный. — И, напоследок, прости за то, что оставил тебя тогда. «Я так не хотел тебя отпускать», — мысленно добавил Попов и горько усмехнулся самому себе. Антон в последний раз посмотрел на Арсения. Это его долг, как охотника — убить вампира. Убить или?.. Выстрел оглушил Шастуна, а его пальцы будто окаменели, когда он оторвал их от арбалета и тот с грохотом выпал из бледных рук. Охотник напряжённо выдохнул, и пар обжигающим облаком добрался до щёк вампира. Антон прикрыл веки, когда до него дошёл смысл содеянного. Шастун облизнулся, пытаясь не потонуть в этой давящей огромной волной тишине. Тревожный взор голубых глаз был наполнен сожалением и непониманием. Первородный приоткрыл побелевшие от ужаса и страха губы. Арсений не мог дышать, не мог понять, что же произошло. Он с отчаянием взирал на Антона, испытывая лишь удушающее чувство вины, которое покрыло его сердце гнилыми пятнами за всё то время, что они были вдалеке друг от друга. Антон прикусил губу, не зная, что ему нужно было сказать. «Я прощаю тебя?», — хах, нет. Шастун не смог бы простить предательство и бегство. Запах крови густым ароматом обволакивал коридор, в котором восковыми фигурами застыли два врага, когда-то любивших друга. — Я... — вампир прокашлялся, благодарно глядя на парнишку. — Спас... — Беги, — сурово приказал Антон, оборвав первородного на полуслове, а тугой ком колючим шарфом затягивался вокруг горла. — Убирайся из города и больше никогда не возвращайся, — он добавил ещё более уверенней. Антон буравящим взором смотрел на Арсения, понимая, что пожертвовал жизнью своего брата-охотника, спасая врага. Антон смотрел на Арсения, неотрывно и отрешённо, понимая, что на этот раз они точно распрощаются друг с другом навсегда. — Спасибо, — тихий шёпот вызвал мурашки вдоль позвоночника Шастуна. — Я никогда не забуду твоего милосердия, — вампир сделал шаг в сторону, где лежал труп убитого Антоном охотника. Шастун лишь беспомощно покачал головой. — Если сунешься, я лично прикончу тебя, — только и сумел судорожно прохрипеть Антон, и, подумав немного, тут же холодно добавил: — даже не сомневайся в этом. — Не посмею, — слабо улыбнувшись, бархатным тоном ответил ему Арсений. — Закрой глаза, любовь моя, — этот голос, такой родной и обволакивающий сердце будто тёплым покрывалом, разбивал охотнику душу. Антон, прикрыв веки, выдохнул. Его ресницы трепетали, словно лёгкий ветерок приласкал лицо парня. Спустя секунду, холод окутал охотника своими объятиями и, раскрыв глаза, Шастун встретился со звенящей пустотой: первородного и след простыл. Арсений в очередной раз оказался по сторону от Антона. Антон в очередной раз оказался по ту сторону от Арсения. Убив вампира, Шастун бы уничтожил самого себя. Их почему-то всё ещё связывало одно сердце на двоих...