Кора

Поезд тронулся, отъезжая от очередной станции, и Клэр, захлопнув дверь купе, опустилась на обитый темно-алым бархатом диван. За окнами поплыли очертания крохотного вокзала, тут же сменившись серовато-черными кляксами низких пригородных построек. Так знакомо и привычно. Так похоже на… Клэр провела руками по лицу. Чем ближе этот проклятый город, тем громче стук колес. С самого утра она не могла найти покоя. Дав два дня назад распоряжение дворецкому купить билет на «Неистовый Роланд» – самый лучший и дорогой поезд, курсирующий между Берлином и Рюгеном, она думала… она надеялась, что… Клэр горько усмехнулась и поглубже затянулась сигаретой. Не пора ли оставить детские надежды, запрокинув голову вверх и мрачно разглядывая украшенный причудливым рисунком с позолотой потолок, спросила себя она. Видимо, не пора. Не пора, раз уж, несмотря на то, что в Берлине и Лондоне у нее были неотложные дела, и акции Вальсхена, так удачно подпрыгнувшие в цене, следовало немедленно разблокировать и как можно скорее пустить в оборот, а телефон ее брокера в Мюнхене разрывался от звонков, она не нашла ничего лучше, чем сидеть здесь, смотреть, как сменяют одна другую безликие станции и ждать. Ожидание выматывало, скручивало внутренности и опустошало не хуже проваленной сделки или резко, одним глотком выпитого стакана дешевого виски. Клэр знала толк в дешевом виски, – этому ее научили месяцы прозябания на окраине Гамбурга и первые, как считается, наиболее важные для молодой женщины, воздыхатели. Клэр до боли закусила губу. За прошедшие с того времени двадцать лет она научилась не только отличать друг от друга неотличимые порой по этикеткам сорта алкоголя, но и привыкла к тому, что с каждого, буквально с любого воздыхателя или того, кто предпочитает, скрывая правду, им называться, можно что-то получить. Не от всех ей этого хотелось. Но иногда выбора не было, и позже, сидя в одиночестве и перебирая воспоминания, будто дешевые безделушки или морские камни, блестящие от соленой воды, она делала паузу, останавливала стремительно несущий ее поток событий и мыслей, и позволяла себе помечтать. Мечты были разными, но в них неизменно был черно-красный поезд с лакированными боками, самый дорогой и фешенебельный поезд в этой части мира, тот, на котором она приедет в свой родной город, и тогда… Холод из внезапно открывшегося окна ворвался в купе и ледяным шарфом окутал тело, моментально заставив продрогнуть чуть ли не до костей. Клэр встала и наглухо закрыла окно. Что за дурацкий день, садясь обратно и укутываясь поплотнее в тонкий шелковый пеньюар, подумала она. Вначале на станции чуть не потеряли ее багаж. К счастью, он был не из тех, что легко перепутать с другим, тем более, что к вещам госпожи Клэр Цаханасян всюду, где слышали это имя, – то есть, почти везде, – относились внимательно и с уважением. Но люди есть люди, им свойственно ошибаться и вести себя как идиоты, поэтому… Клэр снова усмехнулась. Не так-то просто проследить за перемещением такого количества вещей. Особенно когда большинство из них объемные и дорогие. Она затянулась. А может быть, их смутило то, что среди багажа был гроб. Или американский автомобиль последней марки. Как бы там ни было, багаж почти что потеряли, из-за чего поезд задержался на двадцать семь минут, и Клэр пришлось завтракать уже в дороге. Клэр ненавидела есть в дороге. Возможно, поэтому, выходя из вагона-ресторана, на чем свет стоит ругая поезда, их нерасторопную обслугу, маршрут и цель своего путешествия и весь мир, она, стремясь поскорей оказаться в уютной уединенности собственного купе, неслась по коридору, не разбирая пути, так что, не успев сделать и пяти шагов, на полной скорости врезалась в незнакомого мужчину, шедшего навстречу. Клэр слабо помнила, как он выглядел и что сказал в ответ на ее сбивчивые и, откровенно говоря, совсем не похожие на выражение сожаления извинения. Ей запомнились темные волнистые волосы и высокий рост, а также теплый свитер грубой вязки, в который она едва не уткнулась лицом, а еще – любезный негромкий голос и торопливые причитания проводника, убежденного в том, что его долгом является разрешить возникшую конфликтную ситуацию. Клэр помнила, что скользнула по проводнику холодным взглядом, задумавшись на миг, стоит ли показать ему, какими бывают настоящие конфликтные ситуации, но отказалась от этой идеи. Пускай живет. Пускай… Клэр зажмурилась и изо всех сил сжала зубы, начавшие выбивать дробь. Она не станет об этом думать. Не сейчас и никогда. Сколько там осталось до Гюллена? Часов пятнадцать? Она проведет их с пользой. Стук в дверь был тихим и вежливым. Клэр недоуменно подняла бровь и некоторое время сидела, взирая на дверь с таким видом, словно она неожиданно стала прозрачной или превратилась в огромный кусок сахара. Нет, здешний проводник определенно нарывается, рассеянно подумала она, но отчего-то, вместо того, чтобы парой грубых слов, брошенных через перегородку, прогнать наглеца, наклонилась, протянула руку и щелкнула замком. Элегантная дверь из темного ореха, инкрустированная серебром и перламутром, отъехала в сторону и открыла взору Клэр высокую, длинную и откуда-то знакомую фигуру. – Прошу прощения за то, что побеспокоил вас, – стоило Клэр услышать голос незваного посетителя, как она вспомнила, где прежде видела его. – Я толкнула вас утром в коридоре, – вместо приветствия ответила она. – Да, – на вид ему было лет тридцать или около того, – возможно, меньше, мельком подумала Клэр. – Досадная неприятность. Боюсь, что я был… немного неуклюж. Клэр подняла брови. Она вновь окинула стоящего в дверях молодого человека взглядом, пристально рассматривая и оценивая каждую деталь. Одет просто, даже небрежно, – узкие темные джинсы и тот же длинный белый свитер молочного цвета; высокий настолько, что для того, чтобы говорить с ним, не вставая с места, приходилось держать голову задранной, из-за чего у нее тут же начала ныть шея, черты лица мягкие и какие-то… теплые, словно быстро нарисованные тушью или пастельным карандашом. С удивлением Клэр отметила длинные, как у девушки, ресницы и веселый, по-детски непосредственный взгляд. Что еще за чушь собачья, раздраженно подумала она. – Что вам надо? – внезапно вспомнив, что находится в собственном купе, в специально прицепленном вагоне поезда, место в котором продается за большие деньги, – как и предполагаемый покой его пассажиров, – грубо спросила Клэр. Молодой человек улыбнулся. – Мне жаль беспокоить вас, – вновь мягко сказал он. – Но, кажется, произошла ошибка, и… Клэр мысленно застонала. Сейчас он скажет, что перепутал дверь, или примется нести другую подобную ерунду, лишь бы остаться, пристроиться рядом с богатой дамочкой и заработать себе на ужин. Она скривилась. Не то чтобы она не любила проводить время с такими, как он, но сегодня у нее точно не было настроения. Клэр уже собиралась было высказать все эти соображения вслух, когда услышала окончание произнесенной молодым человеком новой фразы. Клэр встряхнулась. – Что? – Я сказал, не будете ли вы так любезны одолжить мне зажигалку? Моя сломалась, – терпеливо повторил он. – Зажигалку, – Клэр, нахмурившись, недоверчиво посмотрела на него. Молодой человек кивнул. Несколько секунд Клэр оценивающе смотрела на него, а затем, вопреки решению, которое собиралась принять еще минуту назад, медленно наклонила голову и указала на сиденье напротив. – Буду. Садитесь. Молодой человек проследил за ее взглядом, снова улыбнулся и вошел внутрь, аккуратно затворив за собой дверь. Довольно долго они сидели молча, не глядя друг на друга, курили и словно бы делили напополам возникшую в помещении легкую, задумчивую тишину. Она одета только в пеньюар и ночную рубашку, без удивления подумала Клэр. Нет, ее давно ничего не смущало. Умея смущаться, не заработаешь миллионов, тем более, тем способом, которым это сделала Клэр Цаханасян. И все-таки красоваться почти голой перед незнакомцами было не в ее правилах. Много чести. С другой стороны, разве не для этого она предложила ему остаться? Клэр безмолвно затянулась и хотела задать молодому человеку какой-то ничего не значащий вопрос, но он опередил ее. – Мисс… – Миссис. Он почтительно склонил голову. – Миссис?.. – Много раз. – Клэр скривилась и полезла за новой сигаретой. – Миссис – это все, – добавила она в ответ на выражение вежливого ожидания на его лице. Она фыркнула. – Наличие имен лишает разговор пикантности. Молодой человек улыбнулся. Его глаза, карие, большие, какого-то необычного восточного разреза, смотрели на нее доброжелательно и с любопытством. Она протянула ему руку. – Клэр Цаханасян. Он сдержанно кивнул. – Вы не назовете мне свое?.. – после небольшой паузы спросила она. Он продолжал улыбаться. – Не хочу делать нашу беседу пресной. Голос был мягким, чуть шелестящим, с низкими обертонами. Как и его обладатель, он будто вначале казался моложе, чем он есть. Клэр криво усмехнулась и откинулась на спинку сиденья, продолжив рассматривать его из-под ресниц. Мальчик, если ты хочешь попросить у меня денег… – Я не буду просить у вас денег. Клэр обожгла пальцы. Он что, читает ее мысли?.. Но она тут же одернула себя. Не мысли, а утренние газеты. Только слепой и глухой в этом мире не знает Клэр Цаханасян. Уж она позаботилась об этом. Клэр повеселела. – Чудно, – сминая сигарету в пепельнице и возникшую было дрожь в голосе, ответила она. – Закрой дверь. Молодой человек смотрел на нее долго, не отрываясь. – Дверь закрыта, – наконец сказал он. Клэр сузила глаза и, протянув руку к резной панели справа от себя, повернула выключатель. Тесное помещение разом наполнил густой таинственный полумрак. – Закрой на ключ, – тихо приказала Клэр и, откинувшись на спинку дивана, принялась смотреть, как он медленно встает и поворачивается, чтобы выполнить ее просьбу. Странное нетерпение охватывает ее, когда она видит очертания его плеч в свете луны, пробивающемся сквозь шторы, и, не в силах усидеть на месте, Клэр забирается на диван с ногами. Шелковый пеньюар холодит кожу, и, ожидая, пока молодой человек подойдет к ней, Клэр едва ли не считает его шаги. – Трахни меня, мальчик, – низким и грубым голосом шепчет она и тут же осекается, наткнувшись на ласковый взгляд карих глаз. Щеки Клэр вспыхивают сухим хворостом. Что-то не то… Что-то она… Клэр прижимается спиной к стене, запахивая на груди разошедшиеся полы халата. Она понимает, что плачет, только когда чувствует, как теплые мужские ладони осторожно касаются ее лица, и мучительно вздрагивает всем телом. Он ничего не делает: просто держит ее, будто бы вовсе не касаясь руками, Клэр кажется – держит одними глазами, стремительно снимая одну за другой личины и тайны Клэр Цаханасян, извлекая на свет из забытой Богом бескрайней тьмы испуганную и смешную Клару Вешер. Он не вытирает ее слез. Трогает губами сначала одну щеку, потом – другую, скользит дальше и медленно проникает пальцами под одежду, растягивая удовольствие, не торопясь ее снять. Не говоря ни единого слова, он каким-то образом уговаривает ее прекратить сопротивляться, когда она, съежившись на диване и отворачиваясь от него, в неверном свете очередной мелькающей мимо крохотной незнакомой станции, устав бороться и измучившись вконец, сбрасывает надоевший халат, закрыв глаза, и падая, падая, падая в неизменно настигающий ее в такие моменты алый свет гамбургского борделя, остается один на один с вторжением, утешаясь правдами и неправдами вырванным для себя единственным правом: самой выбирать, где, когда и с кем. Но вторжения не было. В сумерках, вновь до краев заполнивших тесное помещение, к ней прижимается длинное горячее тело, обнимая, обхватывая, впуская полностью и без остатка, ласкает, безумствуя, в ставшей вдруг праздничной тишине вместе с ней и над ней, рядом и ближе, мягко касаясь и обретая разум. И когда между двух ласковых прикосновений возникает короткая передышка, до Клэр внезапно доходит, что ее ласкают не только снаружи, но и внутри. Первый оргазм похож на вздох пойманной птицы; второй – длинный и теплый, как океанская волна. С ним к ней приходит, легко толкаясь, его собственное удовольствие, и Клэр, блаженно вздохнув, отдается ему, думая лишь об одном: сможет ли она сегодня заснуть. Но сон не ревнив. *** Когда утром Клэр вышла из купе, за окнами проплывали очертания Конрадовой рощи. – Скажите, – обратилась она к проходившему мимо проводнику, – сколько времени поезд стоит в Гюллене? – Нисколько, мадам, – вежливо поклонился тот, – наш поезд в Гюллене не останавливается. Если мадам хотела сойти в Гюллене, мадам должна была сесть в почтовый. Несколько мгновений Клэр молча смотрела на него, будто пытаясь сообразить, что ответить, и вдруг расхохоталась – звонко и радостно, почти до слез. – Не говорите мне, что я должна делать, – отсмеявшись, суровым басом заметила она, – и я постараюсь забыть о вашем оскорблении, – она фыркнула и двинулась вперед по коридору, – из уважения к фонду помощи вдовам машинистов. Молодой человек ждал ее, стоя недалеко от выхода в тамбур. – Госпожа Клэр Цаханасян, – улыбаясь одними глазами, поприветствовал ее он. Клэр протянула ему руку, и он, поднеся ее к губам, нежно поцеловал костяшки пальцев. – В почтовом поезде. – Ну, пока еще нет, – сверкнув глазами, отозвалась Клэр. Она медленно подняла вторую руку и, проведя ею по стене в нескольких дюймах от плеча молодого человека, дернула стоп-кран. Поезд зашипел, крякнул и остановился. Молодой человек смотрел на Клэр задумчиво и серьезно. – Но, мадам, – проблеял за ее спиной проводник, – у нас нет такого фонда. – Ничего, – не отрывая взгляда от своего спутника, ответила Клэр. – Считайте, что я его только что учредила. *** Гюллен был плох много лет подряд. Что греха таить, это была правда. Тем важнее было сейчас им всем вместе, сплотившись перед лицом надвигающейся опасности… Нет, это уже что-то из другой оперы. Бургомистр города Гюллена устало фыркнул и откинулся на спинку высокого старинного кресла. «Кресло старинное бархатное, одна штука», – раздался за его спиной голос судебного исполнителя мистера Кюнтца, и бургомистр мысленно застонал. Его взгляд вновь вернулся к разложенным перед ним бумагам и устало заскользил по строчкам. «…Милая девочка, чьим обаянием, природной грацией и красотой восхищались в скромном провинциальном Гюллене, выросла, и стала прекрасной женщиной; теперь ее красоте подвластны первые сцены Европы. Ей рукоплещут лучшие театры Штатов…» Стоп, что это? Бургомистр еще раз перечитал отрывок и надел очки. Так и есть. Мерзавец главный редактор единственной гюлленской газеты, как всегда, не стал утруждать себя, и подсунул ему кусок из прошлогодней речи к приезду Флоры Гофкинс. Флора – мелкая актрисулька, неспособная толком запомнить и прочитать сценический монолог, если тот состоял более чем из двадцати слов, – покинула Гюллен пять лет назад, и каким-то чудом умудрилась сделать карьеру в Карлштадте. Не Бог весть что, конечно, но учитывая положение, в котором находился город, особенно привередничать не приходилось, так что когда Флоре после очередных гастролей зачем-то вступило в голову на обратном пути в Карлштадт заглянуть в Гюллен, город устроил пышную встречу. Бургомистр надеялся, используя ее имя, наладить новый туристический поток. Кто осудил бы его? Надвинув очки плотнее и в который раз за прошедший час с досадой скрипнув креслом, бургомистр взял ручку и свирепо вычеркнул слова о первых сценах и лучших театрах из речи. Скептически пролистав страницы и бегло просмотрев остальное, он решил, что, в принципе, и так сойдет, – особенно, если редактор добавит слова о животных и любви к природе. В конце концов, он же обещал. Тряхнув головой и отбросив в сторону надоевшие бумажки, бургомистр молча проводил глазами господина Кюнтца, скользящим шагом, подобно ящерице-саламандре, перемещающегося по кабинету и хищно высматривающего, что бы еще оценить. – Не старались бы вы так, господин Кюнтц, – не удержался от замечания он, увидев, как судебный исполнитель, миновав дорогой секретер восемнадцатого века и любовно пройдясь по нему рукой, в восхищении замирает перед скульптурным изображением Давида. – Наш город хоть и слаб, но не пал духом. Все еще возможно, друг мой, – бургомистр встал со своего места и, величаво пройдясь по комнате, остановился у подножия лестницы, ведшей на верхний этаж кабинета, где в данный момент пребывал Кюнтц. – Может статься, что уже завтра фортуна иным взором взглянет на нас, и вам и вашей фирме, – бургомистр резко задрал голову, – придется убраться ни с чем. – Надеетесь на визит госпожи Цаханасян? – невозмутимым тоном, достав из кармана крохотный блокнотик и записывая в нем что-то, осведомился господин Кюнтц. – Рассчитываете, что, оказавшись в местах, где прошло ее детство, благородная дама расчувствуется, и выделит городу пару тысяч от щедрот своих? Бургомистр вытащил белоснежный и почти совсем еще новый носовой платок и протер вспотевшие от волнения лоб и шею. Пары тысяч, как, вне всяких сомнений, отлично понимал господин Кюнтц, едва хватило бы на возмещение расходов по выкупу у кредиторов мелкого муниципального имущества. Он спрятал платок обратно и вновь сердито посмотрел на величественно взирающего на него с верхнего этажа Давида. Одна эта чертова статуя, должно быть, стоила тысяч сто. Да и дама, – стоило быть откровенным, – будь она трижды скупа, вряд ли могла бы дать меньше. Даже не учитывая оскорбления, какое столь ничтожное подношение могло нанести и какой резонанс вызвать среди общественности города Гюллена, урон, причиненный в этом случае ее собственному престижу… – Вы здесь, господин бургомистр! А я вас повсюду ищу! – бургомистр отвлекся от созерцания молчаливого диалога Кюнтца с Давидом и обернулся на голос господина учителя, спешащего к нему от дверей. – Ну наконец-то, – сухим кивком поприветствовав вошедшего, недовольно произнес бургомистр. – С утра пытаюсь до вас дозвониться. Нашли что-нибудь? – Увы, не очень много, – господин учитель подошел к столу и шваркнул на него большую книгу в помятом картонном переплете. От книги в стороны клубами полетела пыль. – Классный журнал с оценками Клары Вешер, – в ответ на недоуменный взгляд бургомистра пояснил он. – Ботаника, зоология… – Бургомистр вопросительно нахмурился. – Поскольку оценки Клары в школе – кроме ботаники и зоологии – оставляли желать лучшего, да и те не поднимались выше тро… – Я знаю, знаю, – перебил его бургомистр, – дальше. – А дальше мы решили исправить их, – развел руками господин учитель. – Э-э-э, как на самом деле училась Клара, сейчас уже никто не помнит, включая ее саму, а если в журнале будут хорошие оценки, это придаст весомости вашим словам… – Бургомистр, в начале его фразы быстрыми шагами двинувшийся к столу, остановился и замер в ожидании. – К тому же, можно будет подарить Кларе этот журнал как знак нашей теплой привязанности и свидетельство того, что город бережно, – он замолчал и перевел дыхание; бургомистр отмер и, сделав несколько шагов вперед, обошел стол кругом, – бережно хранит память о ее первых успехах, – закончил господин учитель, вертя головой и стараясь не потерять бургомистра из виду. – Какого черта вы делаете? – наконец остановившись и посмотрев учителю прямо в лицо, просто спросил бургомистр. – На черта ей эта… – он искоса глянул на валяющийся на столе журнал – эта старая картонка? Она миллиардер… вы хоть понимаете, кто она такая?! – Да кто – она? Клерхен, Клара Вешер, дочка Альфреда Вешера, того, который на вокзале сортир построил, – раздался новый голос от двери. – Как по мне, журнала для нее еще и многовато будет. Бургомистр устало закатил глаза. – Вы-то что здесь делаете? – Принимаю участие в общественной жизни, – на ходу поправляя щегольской пиджак и иронически кланяясь господину учителю и по-прежнему отиравшемуся на верхнем этаже Кюнтцу, ответил новый посетитель. – Вас что-то не устраивает? – Меня не устраивает, доктор, что госпожа Цаханасян в городе уже полдня, а мы совершенно не готовы ни к вечернему празднику, ни к торжественному приему! – окончательно выйдя из себя, взорвался бургомистр. – Не будет никакого приема, – тихим голосом, едва слышно, заметили из угла. Бургомистр вздрогнул и повернулся на звук. – Как это не будет? Почему не будет? – встревоженно уставившись на расположившегося в тени и неизвестно как сюда попавшего Альфреда Илла, спросил он. – Да что вы молчите? Объясните по-человечески. Пожав плечами, Илл встал со стула и, покинув свое уютное убежище, не торопясь вышел на середину комнаты. – Помните, что рассказал начальник станции? – спросил он, оглядевшись по сторонам и критически осмотрев собравшуюся компанию. Бургомистр нахмурился. История, произошедшая на вокзале рано утром и рассказанная начальником станции своей жене, за несколько часов стала известна чуть ли не всему городу. С одной стороны, в ней не было ничего необычного или такого, что могло вызвать опасения, с другой… С другой, бургомистр, как и все прочие «отцы города», нутром чуял, что что-то тут не так. Госпожу Цаханасян в Гюллене ждали с самого утра. Накануне вечером бургомистр в сотый раз сверился с расписанием поездов, и был уверен, что миллиардерша прибудет почтовым – просто потому, что все другие составы в Гюллене давно не останавливались. Поэтому когда он, вместе с другими встречавшими, включая прессу и представителей ликующей общественности, увидел, как, резко сбавляя скорость, у станции «Гюллен» застывает «Неистовый Роланд», он на несколько минут в буквальном смысле потерял дар речи. Впрочем, он довольно быстро пришел в себя и, приосанившись, приготовился к торжественной встрече целой толпы гостей. Клэр Цаханасян была известна не только щедрыми пожертвованиями в адрес сиротских приютов и строительством соборов. Каждый, кто был знаком со светской хроникой или хотя бы раз открывал любую приличную газету, знал, что американская миллиардерша повсюду путешествует с кортежем – молчаливый дворецкий, двое телохранителей-громил, собственный автомобиль и огромный штат мелкой прислуги. К этому в городе были готовы, и бургомистр успел даже предупредить ликующую общественность, чтобы та не слишком бурно реагировала на столь откровенную, беспардонную роскошь. В конце концов, чем богаче дама, тем больший кусок ее состояния может достаться городу. Так думал бургомистр до последовавших далее событий и до того, как ему передали рассказ начальника станции. По словам начальника станции, когда состав остановился, из поезда вышел странно одетый молодой человек в парусиновых штанах и длинном свитере, а за ним, опираясь на его протянутую руку, с подножки спустилась миниатюрная дама в легком платье и широкополой шляпе. За несколько минут, понадобившихся вновь прибывшим для того, чтобы оглядеться и убедиться в том, что они попали по назначению, с бедного начальника сошло семь потов. Еще прежде, чем он сообразил, как будет оправдываться перед вышестоящими за всю эту неразбериху с поездом и что будет делать со свалившимися ему как снег на голову пассажирами, незнакомая пара преодолела разделявшее их и его расстояние, дав усердному служащему возможность рассмотреть их поближе. Внешний облик мужчины по-прежнему ни о чем ему не говорил, но, взглянув на женщину, начальник станции вновь облился холодным потом. Вот уже целую неделю этим лицом во сне и наяву грезила добрая половина жителей Гюллена. Мысленно попрощавшись со своим постом, начальник станции двинулся навстречу гостям. Так они и появились на привокзальной площади – странная троица: мужчина и женщина, держащиеся за руки, и озадаченный начальник станции, отчаянно пытающийся сохранить лицо. Она казалась совсем маленькой и юной, на станции, расцвеченной пестрыми красками приветственных флажков, в окружении возбужденных людей, на фоне наспех нарисованного плаката Salve, Klarula nostra! и общего лихорадочного официоза. Она просто стояла и смотрела. Бургомистр, следивший за ней исподтишка, нараспев произнося восторженную речь, с каждой минутой и с каждым словом все больше терял уверенность – не только в том, что Клэр Цаханасян пожертвует городу хотя бы миллион; честно говоря, он пребывал в сомнениях относительно того, что это вообще Клэр Цаханасян. – Она не шумела и не буянила. Не отпускала сальных шуточек и не курила на вокзале, – заставив бургомистра вернуться к реальности, сказал Илл. – Нам всем приходилось читать, что она делает и как себя ведет, – добавил он, вновь обведя глазами собравшихся. – И в этот раз не было ничего этого. Собравшиеся подавленно молчали. – Может, она просто растрогалась оттого, что опять оказалась в Гюллене, – неуверенно подал голос доктор. – Или просто устала с дороги. Клэр Цаханасян! Устала с дороги! Бургомистр с трудом удержал рвущийся из груди горький смех. Да ее пребывание неделями вспоминает персонал и служащие самых крупных, самых фешенебельных гостиниц и аэропортов, не говоря уже о том, как покрываются нервной сыпью при ее упоминании работники железнодорожных станций. И не имело значения при этом, сколько минут, часов или дней она провела в дороге: независимо от степени усталости или продолжительности поездки Клэр Цаханасян разила метко и уверенно как стрела. И вот теперь… это. Бургомистр в растерянности оглянулся вокруг, будто ища у присутствующих поддержки. – Приема не будет, – заметив взгляд в упор смотрящего на него Илла, напомнил он, – откуда вы это узнали? – Слышал, как она разговаривала со своим дворецким, – спокойно ответил тот. – Когда все ушли, я задержался немного, – продолжил Илл, увидев, что бургомистр взирает на него с недоумением. – Я… Мы… дружили когда-то с Кларой. Вот я и подумал, что… Но это была глупая затея. – Да уж, конечно, глупая… Вы – что? Дружили? С Кларой? – бургомистр недоверчиво сощурился и повертел головой. Час от часу не легче. – А мне почему не сказали? – неизвестно зачем брякнул он. Илл грустно улыбнулся. – Что бы это изменило? – А-а-а, – бургомистр скривился и в сердцах махнул на него рукой. – От вас в жизни ничего не добьешься. Давний друг миллиардерши! Может, если бы вы не молчали, миллион был бы у нас уже в кармане. – А с чего вы взяли, бургомистр, что это будет именно миллион? Если будет, – подал сверху голос господин Кюнтц. – Помнится, наш с вами недавний разговор предполагал, что дама может без вреда для собственной репутации пожертвовать… Бургомистр несколько раз глубоко вздохнул. – Господин Кюнтц, – насколько возможно спокойно сказал он, – не будете ли вы так любезны, если вас не затруднит… убраться отсюда к черту?! Зря он это сказал. Бургомистр вновь перевел дыхание и с тоской обвел глазами сограждан. Прогоревшие лавочники в прогоревшем городке, вот кто они такие. И даже доктор. Он искоса посмотрел наверх, на Кюнтца. Тот никак не отреагировал на эту безобразную вспышку, лишь молча улыбнулся и вернулся к разглядыванию Давида. – А вы тоже хороши, господин бургомистр, – не преминул вставить свое замечание вахмистр. Он пришел сразу после появления Илла, и до сих пор только слушал, не принимая участия в беседе. – Вылезли со своими… непристойными намеками. Вот Клара и обиделась. Бургомистр насупился и виновато потер лоб. Что и говорить, опростоволосился на радостях. Когда, увидев на перроне долгожданную гостью, он, восторженно улыбаясь, провозгласил: «Приветствуем в нашем городе госпожу Клэр Цаханасян и ее супруга!», миллиардерша и ее спутник переглянулись и рассмеялись так весело и искренне, что у бургомистра запылали уши и, кажется, до самого окончания встречи оставались красными. – Ладно, чего там вспоминать, – вахмистр вышел вперед и лениво махнул рукой. – Надо думать, как нам вернуть расположение дамы. Какие будут предложения? Все загудели разом, спеша и перебивая друг друга. В общем шуме, заполнившем кабинет, комнату незаметно покинул господин Кюнтц. Вслед ему грустно смотрела молоденькая красивая секретарша бургомистра. Господин Кюнтц ей нравился. – Говорю вам, прием – это не решение, – прижав руки к груди и заглядывая в глаза собравшихся, доказывал господин учитель. – Если дама отменила его, значит, возможно, у нее с самого начала были другие планы. Настаивая на приеме, мы лишь усугубим ситуацию. Нужно выдумать что-то другое. – Что другое? – хмуро глянув на него, спросил бургомистр. Сделав паузу, он мрачно обвел глазами членов городской общины. – Мы нищи как церковные мыши. – Он бросил взгляд на стол, на котором все еще лежал потрепанный классный журнал. – Последние деньги на прием ушли. А теперь… – А теперь что нам, из-за этой фифы голодать? – вахмистр не был похож на человека, который страдает от голода, но всем в городе было известно, что долгие перерывы между приемами пищи его нервировали. – Да что там говорить… Спор возобновился снова. Отдельные слова и фразы слились в единое целое, с шипением растворимой таблетки утонув в сплошной мешанине голосов. – А я вам говорю, что не на что нам рассчитывать! – Нельзя сдаваться, она три часа в городе! Еще ничего не известно! – Да ничего мы не получим! – Ясное дело, дохлый номер! – Старая стерва не даст ни фартинга! – Она не старая, – тихо сказал Илл. – Ей всего сорок шесть лет. Но его никто не слушал. *** В номере было темно. Клэр сидела в кресле у стола и задумчиво вертела в руках зажигалку. Едва въехав в гостиницу и вежливо отказавшись от предложения бургомистра устроить ей небольшую обзорную экскурсию по городу, она заперлась в комнате, и просидела так несколько часов, не реагируя ни на робкие вопросы встревоженной обслуги, ни на раздававшиеся время от времени длинные трели телефона, ни на подобострастные просьбы кого-то из представителей мэрии – Клэр не поняла кого – спуститься в холл отеля, где должен был состояться торжественный прием в ее честь. Молодой человек не позвал ее ни разу. Клэр вспомнила, как он улыбнулся ей, сопроводив до номера, и, сказав, что не хочет ее тревожить, ушел в неизвестном направлении. Клэр знала, что он вернулся в шесть часов, и с тех пор не показывался. В номере отлично работало отопление, но Клэр, как недавно в поезде, снова била мелкая дрожь. Не в силах больше оставаться одна, она прошагала к выходу и, открыв дверь, отрывисто крикнула: – Бобби! Дворецкий вырос перед ней, будто из-под земли. – Да, мадам? Клэр молча кивнула ему, приглашая войти. Сделав дворецкому знак следовать за собой, она взяла со стола ключ и открыла дверь, соединявшую ее часть номера с соседней. Они прошли через комнату, погруженную в полумрак, мимо широкой постели, на которой, раскинув в стороны руки и ноги, как ребенок, спал молодой человек, и, стараясь ступать тихо, чтобы не разбудить его, вышли на балкон. Ветер ранней весны ворвался в легкие Клэр и обжег острым пламенем восторга, ярости и упрямой надежды. – Чем я могу быть полезен вам… мадам? Клэр вздрогнула. За долгие годы привыкнув к этому обращению, за сотни тысяч часов, связавшие воедино его и ее, научившись воспринимать его как должное, сейчас она почувствовала, что не сможет, больше не сможет делать вид, что все происходит так, как она задумала. Она обернулась и коснулась рукой прохладной поверхности застекленной двери. – Я… – вздохнув, Клэр подняла голову и уставилась на чернильно-синий прямоугольник из тонкого стекла. – Бобби, я не знаю, что мне делать теперь. Она не оборачивалась, но знала, что он улыбается. Чертов умник, он всегда улыбался! Всегда, когда понимал, что она… – Вы знаете. – Нет! – она покачала головой и даже попятилась, будто это простое движение могло помочь ей решить, что делать дальше, куда дальше двигаться и как вернуть… – Мадам, вам понравилось в Гюллене? – голос дворецкого не был насмешлив; впрочем, будь так, ей, пожалуй, было бы легче, глубоко дыша и пытаясь справиться с безумно колотящимся сердцем, подумала Клэр. Она обернулась, оторвав взгляд от двери, и посмотрела на него. – Нет, – произнесенное второй раз, это слово будто бы перестало быть отрицанием, став обещанием, вызовом и ожиданием нового. Дворецкий наклонил голову. – Я так и думал, – тоном, которым с утра на вокзале отдавал распоряжения местным носильщикам, произнес он. – И я очень рад за вас. Клэр взорвалась. – Как ты… Как вы… Как вы можете быть рады за меня, Альберт? – сдавленным голосом, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, проговорила она. – Как… Вы же все знаете, – устало прошептала она, отвернувшись. И тут же добавила: – Знаете, что я боюсь. – Уставившись перед собой, она продолжила тихой скороговоркой, словно думала, что иначе ни за что не сможет сказать этого вслух: – Вам известно, что я имею в виду. Он, – Клэр кивнула на дверь, имея в виду молодого человека за ней, – даже если он не жиголо и не альфонс, если он вправду тот, за кого выдает себя, разве может быть, что я на самом деле ему… – она застыла и закончила с остановившимся взглядом: – Я, а не Клэр Цаханасян. Альберт стоял рядом с ней и казался совсем неподвижным. – Вы и есть Клэр Цаханасян, – негромко сказал он, и ей стало так больно, что она почти возненавидела его. Несколько минут было тихо; весенний воздух касался щек, ласкающим жестом любовника, которому хочется поиграть. – Чего вы боитесь, Клэр? – старый дворецкий поднял руку и снял темные очки. – Вернее, чего вы боитесь больше, – того, что вы ошибаетесь, или того, что это правда? Некоторое время Клэр смотрела на него. – С вами всегда было так сложно, – сказала она, нарушив молчание. – Для этого вы меня и наняли, – бесстрастно откликнулся он. Клэр дернулась, словно ее ударили. – Альберт… – Клэр, – он подошел ближе и взял ее за руку. – Все в прошлом. Все на самом деле в прошлом. Они стояли вдвоем на балконе, и, глядя на него, Клэр увидела, как, словно на экране старой синематеки, возникают и разрушаются образы, год за годом и день за днем мучившие ее. Вывеска привокзального здания города Гюллена, выцветшая и потрескавшаяся. Брезгливость, просвечивающая сквозь наспех надетую маску восторга на лице бургомистра; торжественный и бесконечно длинный прием в гостинице «Золотой апостол»; суд, обвиняемый, выступление свидетелей и приговор. Все вспыхнуло, загорелось и рухнуло в одночасье, простив ее, оставив и опустошив. В изумлении глядя на крохотный огонек, горящий в окне какого-то далекого здания через две улицы, Клэр растерянно улыбнулась и провела рукой по лицу. – Но что же мне делать теперь? – спросила она у внимательно наблюдающего за ней дворецкого. – Боюсь, это не мне решать, мадам, – невозмутимым тоном сказал он. Клэр кивнула. – Они, должно быть, думают, что я сумасшедшая, – рассеянно протянула она и устало вздохнула. – Почему? – Я незаконно остановила поезд. – Вы заплатили начальнику поезда компенсацию. – Я отменила прием. – Это было ваше право. – Я привезла с собой гроб! – Я отправил его обратно. – Куда? – Клэр в изумлении подняла на него глаза. Альберт пожал плечами. – В Гамбург. В похоронную контору «Шильберг и сыновья». Клэр закрыла руками лицо и рассмеялась. – Вы правы. Вы правы, Альберт, – сказала она, когда вновь смогла говорить. – И знаете что? – Да, мадам? – Вы уволены. – Спасибо, мадам, – коротко поклонившись, улыбнулся Альберт. – Будут еще какие-нибудь распоряжения, мадам? Клэр задумалась. – Да, Альберт. Выпишите чек на миллиард долларов и отправьте его в мэрию города Гюллена. Распорядитесь, чтобы деньги были разделены между муниципалитетом и всеми жителями. Отметьте, что это обязательное условие, иначе чек будет аннулирован. Это все. С этими словами она взялась за ручку двери и, мимолетно оглянувшись на него, улыбнулась и вышла. Альберт Хоффер молча смотрел ей вслед, и взор его был полон нежности и теплоты. *** – Пресса, мадам, – проводник, склонившись в почтительном поклоне, положил на столик у окна свежую газету. Клэр повернулась и, кивнув, протянула проводнику несколько долларов на чай. – Есть хорошие новости? – уже развернув газету, услышала она мягкий мужской голос от двери. – Достаточно, – ухмыльнулась Клэр, скользя взглядом по мелким печатным строчкам и привычно выхватывая глазами нужные заголовки. – Вот это, например: «На этих выходных американская миллиардерша госпожа Клэр Цаханасян посетила город своего детства. Гюллен – так называется этот благословенный уголок европейской культуры, прославившийся тем, что в нем два века назад останавливался Гете, – с восторгом принял свою вновь обретенную дочь и оказал соответствующие почести ей и сопровождавшему ее молодому всемирно известному венгерскому пианисту Иштвану Ранделю. Означает ли присутствие музыкальной знаменитости, что госпожа Цаханасян намерена начать оказывать покровительство современному искусству, покажет время. Для Гюллена же этот двойной визит завершился вдвойне удачно…» дальше не интересно, – Клэр прервала чтение и отбросила газету. Молодой человек молча кивнул и, улыбнувшись ей, вышел из купе и остановился у открытого окна, запрокинув голову и вдыхая свежий утренний воздух. Несколько мгновений Клэр наблюдала за ним через приоткрытую дверь, а затем встала и присоединилась к нему. Не оборачиваясь, молодой человек обнял ее одной рукой и притянул к себе. Они стояли, глядя, как за окном проплывают окраины Гюллена, и чувствуя, как легкий ветер щекочет лицо и раздувает волосы. – Что у тебя было в этом городе? – внезапно спросил он. Поезд мерно покачивался, набирая скорость. – Ничего, – ответила Клэр. – Старые долги.