Остерегайтесь, душа моя и тело, остерегайтесь скрещенных рук и принятия чистого отношения зрителя.
— Очень рад нашему знакомству. — Взаимно. Женщина, которую он едва знает, мило улыбается. Они отправляют друг другу голоса с телефонов и расходятся. Она улыбается так, будто и правда рада, и Лайт запоминает её выражение лица, чтобы как-нибудь его испытать. Если использовать одну и ту же улыбку слишком часто, она износится. Саю его уже подлавливала, а он не хочет, чтобы кто-то ещё смог это сделать. Снисхождение провоцирует негодование, и три звезды от людей будут отталкивать его от прогресса. Это неприемлемо, особенно когда утонченность и новые привычки так легко подхватываются.***
За ужином, Саю неприятно и громко хихикает над какой-то фразой официанта. Другие посетители пялятся и наигранно гримасничают, но она ничего не замечает. Уже после третьего раза даже самые вежливые клиенты понизили её рейтинг за то, что она помешала им пообедать. Оба его родителя её ругают, но слишком мягко для такого уровня нарушения. Разве они не заметили, что их рейтинг тоже был снижен? Как и его, но ведь он хотя бы прилагает усилия, бросая скрытые, извиняющиеся взгляды оскорбленным, и поэтому в основном остается нетронутым. Лайт тихо вздыхает и проводит пальцем до пяти звезд, и она едва-едва удерживается на 3.4. Это не первый раз и не последний. С таким поведением ни она, ни его родители никогда не поднимутся выше четырех. Он не понимает их, но сочувствие — основа общества, укоренившаяся в социуме, так что приходится притворяться.***
Офис в То-о звонит ему на следующий день же после того, как он достигает 4.2 звезды, сообщая, что его второй год будет оплачен со скидкой. Даже высшие баллы на вступительном экзамене и по каждому предмету не смогли дать ему такого преимущества. Это утомительно, он понимает, но это так просто. Почему бы ему не подыграть, если это повлияет на окружающий мир? Чем выше его рейтинг, тем большую ценность имеют его голоса. Для общества, не для него, но чем выше он поднимется, тем быстрее примерит эти стандарты на себя.***
В Японии детям официально выдают телефоны и координируют показ контактов, когда им исполнится четырнадцать, но родителям разрешено давать их своим детям в любом возрасте. То есть дети, родители которых могут себе позволить систему раньше, имеют преимущество. Это несправедливо, но Лайт начинает понимать, что в этом мире мало что вообще бывает справедливым. Через несколько месяцев после получения своего телефона Лайт запоминает рейтинги всех в своей школе, выстраивая в голове некую социальную пирамиду. Такахаши — известный хулиган. Они сталкивались на протяжении многих лет и Лайт много раз ловил его на плохом поведении. Несмотря на свое поведение в классе, он имел один из самых высоких рейтингов в школе. В его ленте мелькали фотографии в роскошном доме, высококлассная игровая система, гараж его отца, полный новеньких машин. Однажды по дороге домой он видит, как Такахаши прижимает Ито к кирпичной стене какой-то научной лаборатории. Он инстинктивно замолкает и встречается глазами с Такахаши. Тот тоже затихает, глаза сужаются. Ито, кажется, расслабляется, когда видит Лайта, и тяжело сглатывает. Лайт смотрит на позорно низкий рейтинг Ито и тут же отводит взгляд в сторону. После чего уходит. Несколько минут спустя Такахаши ставит ему пять звезд, и Лайт, едва взглянув, отвечает тем же. Он также ставит пять звезд Ито, хотя это его рейтинг не спасет. Ито неловок до неприличия, и большинство девушек в классе думают, что лишь одно его присутствие наносит ущерб окружающей среде. Его лучшая надежда на умеренный успех в жизни — найти группу других угрюмых изгоев, которые будут ставить друг другу пять звезд, только чтобы сохранить подобие пристойности. Ито возвращает ему пять звезд. Лайт сперва недоумевает, но в конце концов приходит к выводу, что он, вероятно, единственный человек высокого рейтинга, который мог бы дать Ито пять звезд. Было бы неразумно подсолить кому-то вроде Лайта. Система имеет смысл, поэтому процветает, и нет причин в этом сомневаться.***
Каким бы элитным ни был университет, лишь несколько студентов находились наравне со званием. Лайт достаточно любезен, чтобы дружить с несколькими из высших троек, особенно с теми, у кого есть потенциал стать выше, но если он собирается дойти до 4.7 к концу обучения, он должен начать общаться с теми, кто выше него. Киёми Такада родилась в семье, которая поддерживает стабильный рейтинг 4.8 и ее рейтинг превышает даже Лайта. Он узнает, что она получила свой телефон когда ей было десять, хотя она рассказывает ему об этом лишь несколько недель спустя их знакомства, со скромностью, очень похожей на искреннюю. Ей нравится, когда он сравнивает её с другими девушками, особенно если дело касается интеллекта. Посещая музеи, библиотеки или кафе, он отмечает её на фотографиях, указывая на то, что они могли бы быть там вместе. Такада влюблена, но, похоже, имеет правило встречаться только с теми, кто выше её рейтинга. Она иногда смотрит на него терпеливо и тепло, подталкивая его, поощряя подняться вверх. Лайт притворяется, что ему нравится, и не давит, а она ценит его в ответ. В свою очередь, он ценит её постоянную, почти религиозную успеваемость голосов. Он набирает 4.3 посреди ночи, просыпаясь от веселого звона. Он не может вернуться ко сну; полон планов как сохранить и закрепить свой новый статус.***
За столиками возле кафе сидят трое иностранцев. Нет нужды даже смотреть на их рейтинг, учитывая, насколько странно они выглядят в отличие от окружения. Один из них — весь в коже, другой — в какой-то полосатой панк-одежде, а третий — в пижаме. Ни один из них не выглядит особенно счастливым, несмотря на то, что Лайту нравится это кафе. Хотя теперь уже не так сильно. Лайт не может понять, что они здесь делают, но не задерживает на них взгляда. Он проходит мимо, намереваясь игнорировать, но в конечном итоге почти спотыкается о чей-то сапог. Если бы их ноги были под столом, где им и место, то… — Осторожно, — цокает блондин, прежде чем вытащить сигарету из губ товарища, делая затяжку. Поведение отвратительно Лайту в высшей степени, ему на секунду кажется, что он не сможет этого стерпеть. Лайт едва заметно прищуривается, прежде чем позволить лицу стать расслабленным, виновным. Он извиняется, кланяется и отворачивается, направляясь внутрь за кофе. Он не позволит группе преступников его запугать. Пока Лайт ждет заказа, он целится телефоном в затылок одетого в кожу человека. В его биографии написано «Мэлло Келль». Там несколько его фотографий с котом, на мотоцикле, с человеком в очках, у которого он украл сигарету. Очень мало и ничего интересного. Возможно, преступник. Он слышит бормотание блондина «какого хрена?», когда оценивает его в 3 звезды. Для него это недостаточно низко, чтобы жаловаться, лишь отражает не слишком приятное взаимодействие. Счет Мэлло из-за этого поднимается на минуту — унизительно, как Лайт и хотел. Мэлло оценивает его в одну звезду. Грубо, но не приносит никакого ущерба.***
Удивительно, что Мацуда так далеко продвинулся в НПА — по большей части из-за того, что Соичиро берет его под свое крыло. Его отец всегда был чем-то вроде кормильщика для глупых, искренних людей. — Ах, Лайт, тебе так повезло, что ты родился с этой системой, — жалуется Мацуда, его губы сжимаются в тонкую линию от преувеличенной хмурости. Лайт спрашивает, был ли он в то время подростком, хотя знает, что Мацуде было двадцать, когда появилась система рейтинга. Мацуда любит говорить о своей молодости, и всегда хорошо реагирует, когда Лайт относится к нему так, словно он моложе. Это трюк, который работает с женщинами, и Мацуда отвечает таким же приятным и удивленным образом. — Ну, типа того? Я не знаю, может быть, я такой один, но за этим ужасно трудно поспевать! Однажды я пролил кофе на человека, а ещё как-то мне было слишком неловко на свидании, а еще… Не знаю, может, я ничего и не сделал. Я почти добрался до четырех, но… Лайт кивает, уже заметив, до какого низкого значения тройки опустился Мацуда за последние несколько дней. По-видимому, он испортил некоторые документы, которые в конечном итоге приостановили дело, и остальная часть его команды, в основном четверки, была недовольна. — Это произошло так быстро… Я немного боюсь завтрашней работы. Возможно, если бы ты не сделал такую ошибку в начальной школе… Он восстановится после повреждений. По крайней мере, так ему говорит Лайт. Он в основном в это верит, но ему может потребоваться год или два, чтобы снова наработать прогресс, который он потерял, особенно если другие офицеры намерены держать обиду, а не просто показать ему строгую дисциплину. В последующие месяцы, Мацуда приходит на ужин раз в неделю и это чаще, чем раньше. Он не говорит, что это ради последовательных пятизвездочных рейтингов Лайта. Ему это не нужно — просто это так работает. Лайт не может винить его за попытку.***
В кафе опять сидят те бродяги. Не то чтобы они часто появлялись, но когда они здесь, Лайт не может этого не заметить. На этот раз у них есть пополнение; такой же поразительно странный, как и остальные, человек. Неряшливый, с длинными странно согнутыми ногами и босиком. — Похоже, кто-то научился-таки нормально ходить. Новый лишь с любопытством клонит голову на столь подростковое замечание Мэлло. Лайт останавливается. Сейчас осень, и слишком холодно, чтобы сидеть на улице. Ему приходится дожидаться кофе возле их столика. В ответ Лайт лишь кивает, но челюсть сводит от злости. Он ставит Мэлло ещё три звезды, и не удивляется одной звезде, которую Мэлло возвращает. Белый вообще не отрывает взгляд от телефона, а тот, в очках, смотрит в сторону, закрепляя наушники. У нового самый низкий рейтинг из всех, и Лайт не уверен, что он видел такое даже у будущих заключенных. Высокий сгорбленный Хидеки Рюга оценивает его пятью звездами и слегка усмехается, видя, как блестят от удивления глаза Лайта. Он придерживает свой телефон лишь большим пальцем, безразлично, как будто он не боится его уронить и сломать. Эта улыбка, кажется, говорит: «поскольку это так много для тебя значит», и Лайт, кажется, ещё никогда так сильно не хотел ударить кого-то, услышать хруст носа о свои костяшки. Он улыбается в ответ, слишком резко, и ставит ему пять звезд, прежде чем уйти.***
Всё начинается с глупой ошибки. — Извините, не могли бы вы указать мне направление? Лайт даже на неё не смотрит, только на рейтинг, а затем на имя. Низкая двойка не стоит его внимания. Он работает в НПА всего полгода и не заинтересован в том, чтобы опоздать из-за двойки с вопросами о маршруте. Её мотоциклетная куртка и ботинки также не завоевывают его благосклонность. Он продолжает идти, пропуская мимо ушей оставшуюся часть предложения. Он слишком занят оценкой одной из черных, белых и красных фотографий Киёми. Вся её страница полна снимков дома и кампуса и фотографий других людей (поскольку она находит селфи «немного нудными»). Лайт вроде как их ненавидит, но всё равно оценивает в пять звезд. Она на несколько баллов впереди него и, без сомнения, будет наживаться на ухаживание с его стороны. На данный момент легче оставаться одному, поскольку они только поднимают свои рейтинги. Флирт с правильными людьми или даже предложение случайного свидания с кем-то в высшем эшелоне может пойти на пользу для таких привлекательных людей, как Лайт и Киёми. Пока это негласное соглашение остается лишь между ними, но Лайт предполагает, что скоро ему придется на ней жениться. Он подсчитал прогресс своего рейтинга и подозревает, что он перегонит ее в течение года, даже несмотря на оценки, которые она получает от работы в развлекательной журналистике (она бы не оценила его название этого места). Низкая Двойка не отступает, имея наглость следовать за ним по улице, пока он сам не останавливается. — О, ах, извините, я знаю, мой рейтинг выглядит низким, но на самом деле… Лайт лишь поднимает голову чтобы улыбнуться в ответ на улыбку, достаточно очаровательно, чтобы она замолчала и захлопала ресницами при внезапном изменении настроения, только чтобы посмотреть, как вытянется её лицо, когда он оценит её в одну звезду за навязчивость. «Она не должна была подходить к кому-то моего рейтинга с такими мелочами…» Звук её возмущения едва достигает его слуха, и он забывает о ней ещё до того, как поворачивает за угол.***
Он просыпается от звона, который никогда не слышал раньше, за час до того, как его будильник должен сработать. Вы подозреваетесь в взломе или другой мошеннической деятельности, связанной с рейтингованием. В соответствии с протоколом ФБР, рейтинг вашей учетной записи был уменьшен наполовину, а отрицательные оценки будут удвоены, пока проблема не будет решена. Мы работаем над вашим делом! В то время как Ваша половина рейтинга будет восстановлена в течение 72 часов, очки, потерянные двойными негативами, не будут восстановлены, поэтому, пожалуйста, постарайтесь избежать отрицательной обратной связи! Приносим извинения за доставленные неудобства. Лайт почти прокусывает кожу на губе и убеждает себя, что внезапная волна тошноты вызвана только резким пробуждением, а не холодной, тяжелой паникой в животе.***
Отец говорит ему, что он вряд ли будет подозреваемым в деле, над которым работает ФБР, но это все, что он может сделать. Он смотрит на него с подавленным разочарованием, пробуждающим в Лайте желание сломать что-нибудь потяжелее. Что-то, что может разбиться. Лайт взламывает компьютер отца, файлы агента ФБР. Вскоре он находит человека по имени Рэй Пенбер. Его жена ему знакома, и он копает глубже. Наоми Мисора, 4.2, а не 2.1. Ещё немного покопавшись, он обнаруживает, что её собственный рейтинг был временно уменьшен вдвое в результате аварии на мотоцикле. С тех пор было обнаружено, что виноват другой водитель, и теперь её честь восстановлена. Если бы она сошла с мотоцикла и сказала это, как разумный человек… Лайт сердито хмурится и судорожно постукивает пальцами по столу, а затем откидывается на спинку стула. Итак, это был какой-то урок. Вот и все. Какая-то низкая Четверка пытается доказать своей новобрачной, что он может защитить её от обид. Отлично. Он запомнит это, или, по крайней мере, сделает вид.***
Поезд до работы — абсолютный кошмар. Пришлось ехать с теми, кто ниже 2.5. Жутко воняло, а вокруг толпилось всякое дерьмо. Поручень под ладонью скользил от чужого пота. Приход на работу не лучше, хотя он подозревал, что так и будет. В конце концов эти люди знают и любят его и поймут, что это никоим образом не связано с его собственной небрежностью. Его непосредственный начальник кажется слишком самодовольным и злорадствует его драматическому падению рейтинга. Большинство людей и их поддержка — вкрадчивые банальности, делающие назойливое жужжание голосов ещё более невыносимым. — Это только… — Временно, — коротко заканчивает Лайт, — Я сам знаю, по мне не видно? Спасибо. Это не звучит как благодарность, это звучит как «заткнись». Он извиняется, но даже для его собственных ушей это выходит жалкой манипуляцией. Пожалуйста, не оценивайте меня плохо, извинение говорит за него, и он задается вопросом, когда из него будет выходить искренность. Конечно же, когда его рейтинг придет в норму. Его телефон издает низкий перезвон, который ему знаком, но не на личном опыте. Когда он в последний раз он получал одну звезду, кроме того блондинистого ублюдка? Он не только рассказал об этом трехзвездочному офицеру, но должно быть, и своей жене, которая, оказывается, дочь политика с 4.5+. Очевидно, она не сдерживалась и поделилась историей с несколькими друзьями. К концу дня Лайт едва держится на 2.2. Он решает выйти в отпуск на следующий же день, из-за чего получает единицу и двойку от людей из его команды, которые должны теперь компенсировать недостаток рук. Всё они — низкие четверки, говорит он себе, но это не утешает — они наносят ему урон вдвое больший, чем обычно. Он тщательно готовит извинительное письмо офицеру, которого оскорбил, но с отправлением решает подождать. Это будет казаться более искренним, после того, как его статус восстановится. Он соврет, скажет, что давление потери рейтинга его добило. Иначе он бы никогда не был бы так груб. Да, так будет лучше.***
— Лайт? Он говорит Саю, что занят, но она безжалостно стучится снова. Он больше не живёт в доме родителей, но всё равно достаточно близко для Саю, чтобы ходить к нему и бесстыдно беспокоить. Даже сейчас, когда он явно дал понять, что не заинтересован в общении, пока его рейтинг настолько низок и ненадежен. Он объяснил проблему на своей странице, предупредил свой круг общения, что это всего лишь ошибка, которая в ближайшее время будет исправлена. Всё было очень профессионально, и большинство сообщений были положительными. Несколько человек уже оценили объяснение пятью звездами, что было обнадеживающим. Он пытается её игнорировать, но звук отдается в висках головной болью. Не то чтобы он волновался. У него нет причин для волнения. Всё это закончится чуть меньше чем через два дня. — Лайт, давай открывай! Мы проделали весь этот путь. Не всё так плохо. Он открывает дверь, тут же уходит в сторону кухни и ставит на стол чашку с кофе. — Я в порядке. Это временно. Они всё исправят, — говорит ей Лайт и тут же злится на то, как жалко звучит. Он поводит плечами, снимая напряжение. — Лайт, всё в порядке, Киёми будет… Киёми. Это имя вселяет надежду. Сначала он не хотел, чтобы она увидела его рейтинг, но теперь это было не важно. Конечно, она сможет исправить большую часть ущерба. Ему придется проводить с ней больше времени, чтобы всё компенсировать. — Наконец-то отдача от всех этих страданий, — говорит Лайт решительнее, и забывая, что Саю входит в квартиру следом. — Не говори так… — начинает она. — Саю, не надо. Знаешь, сколько усилий я приложил, чтобы ответить на всё её скучные посты? Думаешь, меня волнует Мураками? Ей лучше… — О, мне лучше что? Его сердце останавливается. Голос Киёми шипит, и голос сочится гневом. Лайт оборачивается, чтобы увидеть её в дверях, и Саю выглядит виноватой, испуганной, потрясенной и… Лайт больше не может чувствовать себя беспомощным, и вместо этого впадает в праведную ярость. — Что, блять, слышала. Глаза Киёми расширяются, собственная ярость сменяется шоком, на грани бедствия. Лайт, чувствуя, как шестеренки в его разуме обыгрывают ситуацию и снова, и снова, и снова, сжимает кончик носа. — Я не это имел в виду. Подожди, дай мне… Его телефон звенит (ещё, и ещё), далекая ошибка отдается в голове, перекрываемая новой, показывая весь ужас ситуации, и Лайт чувствует, как отчаяние царапает горло когтями. Они смотрят друг на друга, и она продолжает огрызаться возмущенными репликами, а через минуту её каблуки испаряются из поля зрения.***
Лайт вспоминает ругающихся взрослых — ещё тогда, когда он был ребенком. Эти же воспоминания расплываются в его сознании смутной картинкой: он всё ещё помнит, как матери приходилось перематывать старые кассеты. В отличие от других, небрежных людей, отец никогда не позволял себе грубости. По крайней мере, они позволяли ругательствам слетать с губ лишь когда что-то роняли или ударялись пальцем ноги. Перемены не были внезапными. Всё развивалось постепенно, с имплантированных глазных приложений для рейтингов — те становились всё более и более распространенным явлением и в конечном итоге были узаконены. Лайт представил, как люди наконец понимают, что их рейтинг падает, если они используют нецензурную лексику, и соответственно адаптируются. К тому времени, когда он был в средней школе, только преступники осмеливались использовать ругань столь открыто. Любые оскорбления, даже самые невинные. Недавно была издана статья, в которой описывается принятый закон об использовании ненормативной лексики в общественных местах. Если кто-то чувствует себя бунтарем, то они могут произносить нецензурные слова под нос, но даже тогда это может привести к низкой оценке от сверстников. Было что-то приятное в оскорблении Киёми. Слово было словно растяжкой после глубокого сна, вдох после задержки дыхания, отдых после… Как вульгарно, отчитывает себя Лайт, раздраженный понапрасну. Пусть даже он отыгрался на Такаде, но это было не настолько удовлетворительно, чтобы забыть об ужасно низком рейтинге. Он бы извинился, сыграл бы ранимость, сказал бы, что потеря очков была более болезненной, чем мог себе представить, заставил бы её поверить в правдивость слов, что он бы никогда не сказал таких вещей, если бы не несправедливая потеря рейтинга. Вполне естественно, что его голова оказалась не на том месте после такого неожиданного происшествия. Если он сможет провернуть такое, то и всё остальное у него точно получится, он в этом уверен.***
Если он собирается поехать к Такаде на другой конец города, чтобы извиниться, ему понадобится план действий. Ему нужно будет идеально одеться, чтобы противодействовать тому факту, что у него теперь низкий рейтинг. Если он будет хорошо выглядит со стороны, то сможет избежать ужасной обратной реакции, проходя через район 4.0 Плюс. Но сейчас темно и дождливо, и такси больше не ходят. Под зонтом, за залитыми дождем окнами, его тщательно построенный план рассыпается на части. Варианты Uber* или Lyft* для него заблокированы, за исключением водителей с аналогичным рейтингом. Он не может позволить кому-то подобному водить его на таких машинах — если они даже не могут нормально ездить, чтобы заработать и половину доступных оценок. Они скорее всего опасны, может, даже пьяны и злы на всех остальных водителей. Они, вероятно, используют тот язык, который он использовал с Киёми, но чаще и вовсе не по ошибке. Ему нельзя быть замеченным с такими людьми. Автобус — лучший вариант, даже если общественный транспорт для Двоек менее идеален. Он не задержится там надолго. Когда он спешит пересечь улицу, дорогой автомобиль проезжает мимо, забрызгивая его смесью дождевой воды и грязи. Они не останавливаются, просто мчатся к следующему углу, как будто у него и нет никаких прав. С полученной травмой, спотыкаясь, он слышит тихий, грустный телефонный писк. Затем ещё несколько от других пешеходов и водителей, которые предположили, что он ошибся районом. Вытирая лицо сухим рукавов, он слышит, как сильно бьется сердце. Кофе. Что бы он ни делал потом, сейчас ему нужен кофе. Любимое кафе всего в паре кварталов отсюда.***
— Что, черт возьми, с тобой случилось? Лайт сдерживает вздох, даже не поднимая глаза, просто ожидает свой кофе. На этот раз бариста не спешит с его заказом, делая напитки первыми для тех, кто имеет высокий рейтинг. Прошло уже больше десяти минут, и Лайт уже готов уйти. Особенно когда к нему присоединяется один из его наименее любимых людей. Хуже только то, что рейтинг Лайта сейчас ненамного выше рейтинга Мэлло. — Я сегодня не в настроении. Глаза Мэлло мерцают и становятся шире, после чего он противно фыркает. — Оно разговаривает! — Что? — Лайт огрызается в ответ, закатывая глаза. — Я уже говорил с тобой раньше. — Ты просто насрал банальностями на мое гребаное лицо, если ты об этом, — отвечает Мэлло, поднимая шоколадную плитку ко рту и бесцеремонно вонзая в нее зубы. Отвратительно, он должен разламывать куски равномерно… Мысль кажется почти неуместной, как бы она ни звучала. Всё тот же голос, всё тот же презрительный тон, не следующие правилам, но они звучат неправильно. — Тебе некуда податься? Лайт сужает глаза, поднимая на него взгляд. — Я не бездомный. — Пока, — Мэлло злобно кривится, когда ему передают кофе прямо перед Лайтом, что кажется самым большим оскорблением. Лайт внутренне клянется никогда не возвращаться в это место. Это им покажет. Они оказываются на улице вместе с кофе в руках. Лайт не уверен, почему Мэлло задерживается, и избегает его взгляда, но чувствует на себе чужие глаза. — Если хочешь, можешь пойти со мной, — Мэлло поворачивается на каблуках, — хотя ты всегда можешь попробовать поймать такси. Правда, с такой низкой двойкой ты словно просишься, чтобы тебя обокрали. — Если судить по твоему прикиду, то и ты не прочь меня обокрасть, — бормочет Лайт. Мэлло кидает через плечо злую усмешку, настолько честную, что она кажется незнакомой. Лайт почти ошеломлен внутренней враждебностью, просящей его о конфликте. — Говори громче, — Мэлло насмешливо прикладывает руку к уху. — Ты почти угадал.***
Лайт за ним не следует, даже не рассматривает этот вариант. Он ещё не пал настолько низко. Ему просто нужно поговорить с Киёми, извиниться и всё объяснить. Он пьет кофе во время поездки на автобусе — тот не переполнен лишь по счастливому стечению обстоятельств. Он сидит спереди, как можно дальше от других пассажиров, не создавая зрительного контакта с водителем или кем-либо ещё. Семейный дом Такады находится в такой престижной части города, что ближайшая автобусная остановка — почти в двух милях. Он прогуливается, в свободное время репетируя свои извинения.***
Лайт использует домофон на воротах дома Такады. Их особняк — полностью бело-серый квадрат современной архитектуры, с ровным газоном, скошенными кустами и скульптурно постриженными деревьями. Отец Киёми подходит к звонку. — Если ты знаешь, что она здесь, то это значит, что ты следишь за страницей моей дочери. Это грубо, но Лайт пытается объясниться с ним как можно спокойнее. Они хорошие друзья, он просто хотел проверить её самочувствие, а не преследовать. Если он может просто поговорить с Киёми, извиниться, он знает, что он вышел за рамки дозволенного… — Уходи сейчас же, или я вызову свою команду безопасности. Нет, исключено, с ним не будут обращаться как с каким-то преступником. Его голос не похож на собственный. Он выходит слишком быстро, слишком резко, но он не может остановиться. — Просто послушайте меня, это все недоразумение… — Нет, это не недоразумение. Я всегда знал, что ты недостаточно хорош для моей дочери, — голос Такады-старшего звенит в ушах. — Насколько я знаю, твой рейтинг отражает то, что я всегда знал, как истину. Звон в его кармане отличается от обычного. Он начинается так же, а затем превращается в новый, ещё более низкий тон, который ему знаком — он знает, что это означает, что он теперь он — Низкая Двойка. Гудение в ушах усиливается, пока всё вокруг не становится белым шумом и зрение размывается, словно телевизионные помехи. Его кулак соединяется с железными воротами, и он стучит, чувствуя боль, но он всё же делает это снова. — Что вы сделаете? Арестуете меня? Вы действительно думаете, что это правильно? Отсутствие ответа, пустые помехи, происхождение которых он не может полностью определить, лишь подстегивают поведение. Он не помнит, когда в последний раз так слабо контролировал свой язык. — Вы не имеете права. Прекратите сейчас же, прекратите, просто впустите меня, дайте мне поговорить с Киёми, или я… Будучи сосредоточенным на домофоне, он не видит приближающихся охранников, и поэтому удар дубинкой по животу полностью выбивает из него весь кислород. Он падает на спину, на мокрую землю, переворачивается, и его тошнит на один из ботинков охранника. «Забавно», думает Лайт. Они останавливаются, чтобы поставить ему низкую оценку, прежде чем надеть на него наручники.***
Не то чтобы в НПА не было вонючих камер. Многие полицейские — пьяницы, которые в конечном итоге в них оказывались из-за хулиганского поведения. В деле Лайта есть смягчающие обстоятельства. Он может объяснить это своему начальству, своему отцу, Киёми, когда всё это закончится. Всё хорошо, всё будет хорошо. Он сможет от этого оправиться. Они записывают его и помещают в камеру для низких Двоек с двумя грязными мужчинами, один из которых вырубился на полу у туалета. Он предполагает, что не будет использовать его в ближайшее время, не то чтобы он собирался это делать. У второго темные, глубоко посаженные глаза и размазанный макияж вокруг глаз. Он обгладывает ногти с отвратительным хрустом, иногда делая паузу, чтобы щелкнуть шеей. Это даже хуже, чем звук зубов о ногти, что впечатляет.***
— Разве у меня нет права на телефонный звонок? — спрашивает Лайт офицера и сердится, когда тот просто фыркает и уходит. — Это противозаконно. У меня есть права, и как офицер закона вы должны защищать… Он замолкает и в отчаянии вздыхает, постукивая пальцами по колену. — Дело в том, что они позволяют всем верхушкам идти первыми, — говорит человек на скамейке напротив, широко улыбаясь и говоря сквозь пожелтевшие зубы. — Так что это займет какое-то время. Он протягивает длинные, тонкие руки. Его суставы неприятно скрипят. Хотя он выглядит иностранцем, возможно, испанцем или греком, но его акцент безупречен. — Устраивайся со мной поудобнее, Ягами-ку-у-у-н. У нас так много общего. Мы оба в грязи, две Низкие Двойки, неотразимые… Лайт моргает, подумывая применить дружелюбие, но потом решает, что этот человек, вероятно, сидит за убийство или за что-то такое же предосудительное. В последнее время ему ужасно везет, так что он не будет испытывать судьбу. Лайт не реагирует, но Рю Рюзаки кажется достаточно счастливым, чтобы говорить за них обоих.***
С ним что-то не так. Он не может усидеть на одном месте, хотя и собирался. Его спутник замолчал после часа разговора, а затем запел громко и не попадая в ноты. Лайт не знает языка всех песен, и заметно съеживается от визжащего исполнения Рю о Дереве Сакуры. Почему-то их третий сокамерник не шевелится. Но Лайт не может не быть неподвижным. Сиди тихо, будь образцовым заключенным, и скоро они поймут, что ему не место в тюрьме для Двоек. Они увидят его таким, какой он на самом деле, извинятся и освободят. — Кажется, словно не хватает руки, да? — говорит незнакомец, ухмыляясь и протягивая руку вверх, причудливо и широко разведя пальцы, прежде чем ими пошевелить. — Ты в камере, без телефона.* О. Лайт смотрит на свою руку, и чувствует… пустоту. Или что-то ещё. Неправильно, и ничего больше. Он не может вспомнить когда последний раз находился без аппарата настолько долго. Большинство людей не могут прожить без него и пяти минут, поэтому он говорит себе, что это естественно. Он не исключение. Он пытается найти в этом какое-то подобие утешения. — Ты быстро пал. Не утруждай себя ответом, я вижу, — Лайт видит только его имя и рейтинг через имплантированное приложение для рейтингов, но это ему не помогает. — И каково это? — Что? — Оно разговаривает! — слышит он во второй раз за вечер. — Как ты себя чувствуешь, Ягами-кун? Ну, без этой штуки в руке. — Что ты имеешь в виду под «что ты чувствуешь»? — огрызается Лайт, шевеля пальцами, пытаясь ухватиться за пустоту. — Ничего я не чувствую. Может, ты не будешь лезть не в свое дело? Мягкая улыбка Рю Рюзаки сменяется совсем не мягкостью. Он смеется громко и протяжно, и это хуже, чем его разговоры или пение. Звучит фальшиво, и всё же как-то знакомо. Кажется, что он издевается над понятием смеха, и он похож на искренний больше, чем большинство смехов, которые Лайт слышит на работе или на улице. Не настолько реальный, сколько честный в своем безумии.***
— Это что, розыгрыш или типа того? — спрашивает Мэлло, как только отвечает на звонок. Лайт хмурит брови. — Нет… — Случайный звонок? Он хмурится сильнее и наклоняет голову, чтобы офицер, ждущий поблизости, этого не увидел. Он чувствует себя уродливым, но мышцы не реагируют так, как обычно. — Я ведь с тобой разговариваю, не правда ли? — Справедливо, — говорит Мэлло. — Я просто пытаюсь понять, почему ты звонишь мне, неудачник. Ха, тебя нужно вытащить из тюрьмы или типа того? Его первая реакция — встряска тревоги, при мысли, что он каким-то образом был разоблачен. Возможно, Такада-старший написал о нем на своей странице, и единственное, что он может думать в течение нескольких секунд, это «блять, блять, блять»… — О мой Бог, — звук смеха оглушителен. Его голос звучит приглушенно, как будто Мэлло прижал приемник к плечу. — Вы, ребята, никогда не догадаетесь, какой гребаный хер сидит сейчас в тюрьме. Мэлло смеется гораздо дольше, чем положено. Лайт не видит в себе шутки, и всё становится менее забавным, поскольку смех Мэлло продолжается. Единственное, что не даёт Лайту повесить трубку, это то, что ему больше некому звонить. Мнение всех остальных может отразиться на нем в ближайшем будущем. За исключением того, что его рейтинг упал настолько низко, что даже половина не вернется… — Ты всё ещё здесь, ублюдок? — Да… — Мне нужен адрес.***
За ним приходит не Мэлло. Вместо него — тот человек с босыми ногами, хотя на этот раз он одет. Его ботинки до жути жалкие, но Лайт рад, что они хотя бы есть. Его имя тоже изменилось — теперь оно гласит «Эл Лоулайт», вместо «Хидеки Рюга», и Лайт не уверен, как у него это вышло. Рейтинги регулируются лишь на правительственном уровне, чтобы предотвратить кражу личных данных, а изменение имени на вашей учетной записи — процесс, пропитанный бюрократией. Значит, преступник, как он и подозревал. — Эл? Это ты? Старый приятель? Старый друг? Ты знаешь моего хорошего друга Ягами-куна? Не странно ли это, мы только что говорили о том, насколько мы ценим тебя за все, что ты для нас делаешь в такое время нужды… Эл вздыхает и шаркает ногами, глядя на охранника, а не на Лайта или Рю. — Полагаю, у вас нет распродажи «два по цене одного»? Лайт предполагает, что это не самое худшее, что произошло с ним за последние пару дней. Автомобиль, вернее, лимузин — неожиданность. Им даже управляет какой-то невидимый шофер. Он считает, что кожаные сиденья — награда за то, что он прошел сегодняшний день в целости и сохранности.***
— Не возражайте, если я закурю? — Разве это разумно? — говорит Эл Рю после паузы. Лайт надеется, что он скажет «нет» но, вероятно, он просит слишком многого. — Определенно нет, — говорит Рю, открывая окно и вытаскивая зажигалку. Лайт морщит нос и ловит взглядом уголок рта Эл, дергающийся вверх. — У меня уже рак легких, но они мало что могут со мной сделать. Лайт не хочет этого слышать. Он просто рад почувствовать вес своего телефона в кармане, даже если недостаточно храбр, чтобы проверить, насколько пал его рейтинг. Он не хочет иметь дело с этим сумасшедшим, болезненным курильщиком и его загадочными историями и вопросами. — Мне жаль, — начинает он, возвращаясь к вежливости, несмотря на состояние. — Есть ли что-нибудь что… — Они могут сделать? — Рю за него заканчивает, с маниакальным весельем, что продолжает толкать Лайта к грани. — Уже нет. Четвертая стадия. Я умираю. Но всё в порядке, я сам это с собой сделал. — Ах, — говорит Лайт, словно понимает. Он не понимает. — Должно же быть что-то, что… — Моему другу нужна была пересадка сердца, он был в списке около двух лет. У него было 4.3, блять, просто ангел, — Рю Рюзаки затягивается сигаретой, его голова высунута в окно, словно он какая-то дворняга. Лайт хочет, чтобы они ехали быстрее, чтобы воздух заглушил его голос. — Они отдали сердце кому-то с 4.4, который ждал всего несколько месяцев. Я в жопе, так что, знаешь, справедливость и всё такое. Лайту всё равно. Он ненавидит слезливые истории. Он сочувствует, но не может сделать ничего большего, особенно в таком случае. Он бы хотел больше никогда не слышать этих слов в таком порядке. Кажется, они не останавливаются даже после извинений, сожалея о потере, даже после того, как они погружаются в неловкое молчание. — Высади меня здесь, — говорит Рю. Прежде чем выйти, он кладет сигарету на кожаное сиденье и злобно роняет, покашливая: «асталависта, лузеры». Через минуту он уходит, но затяжная головная боль, пульсирующая где-то за веками Лайта, не исчезает, будто он всё ещё здесь.***
Всё, что связанно с ними — неуместно и антисоциально. Ниар приветствует его сдержанно, не поднимая глаз с какой-то башни, которую он, кажется, строит из сахарных кубиков, а Мэтт моргает несколько раз, прежде чем сказать ему, чтобы он заглянул в холодильник, если хочет перекусить чем-нибудь. Не совсем образцовое гостеприимство. Они живут в особняке, почти соборе, элегантном, несмотря на декор с меняющимися, совершенно не соответствующими друг другу стилями, переходящими из одной комнаты в другую, с интересными вещами, лежащими рядом с липкой едой, кожаной одеждой, игрушками. И всё это в окружении множества больших плоских экранов. В коридоре слабо пахнет марихуаной, а к колонне прикреплена мишень. Несмотря на потрясающую архитектуру, высокие потолки и мраморные столешницы, это несогласованный винегрет из разных стилей. Лайт не выдерживает атмосферы этого места, несмотря на то, что оно дороже, чем он когда-либо сможет себе позволить — по крайней мере, не женившись на Такаде. О чем, вероятно, сейчас не может быть и речи. — Чем вы занимаетесь? — наконец-то спрашивает он. Лайт останавливается в дверном проеме комнаты, которая должна быть похожа на гостиную. В помещении навалом стоят все диваны, столы, компьютерные стулья и экраны. Вместо того, чтобы вести себя как нормальный человек, Эл садится перед компьютером, как будто это и не он пригласил незнакомца в свой дом. — Ты хочешь знать, почему я живу в таком месте, несмотря на рейтинг? — Эл замолкает, чтобы рассмотреть ответ, прежде чем вернуться к компьютеру. Звук разворачивающихся пластиковых фантиков действует Лайту на нервы. — Да, — соглашается Лайт, — это редкость, чтобы низкие Единицы и Двойки были… — Я частный детектив. О. Это действительно многое объясняет. Детективы работают вне официальной полиции и сейчас не в почете — подобное считается анти-организационным и, как правило, асоциальным. Они работают в одиночку или даже с преступниками. Хотя всегда есть дураки, готовые заплатить цену за то или иное дело, платящие здоровенную сумму, чтобы услышать плохие новости. — Моя работа — находить истину, но проблема нынешних людей в том, что… — Эл отвратительно жует леденец, и Лайт ненавидит его ещё больше, — они этого не хотят. Неудивительно. Лайт полагает, что это не редкость для клиентов частного детектива — давать им плохую оценку только потому, что они расстроены результатами. Лайт защищает себя инстинктами. — Ну, я хочу. — Ты лжец, — улыбается ему Эл покровительственно, видя, как Лайт выпрямляется, готовый к обороне. — Тебе нравятся произвольные правила, потому что ты лучше, чем кто-либо другой, им следуешь. Почти 4.8, верно? А тебе всего двадцать пять. — Двадцать четыре, — исправляет его Лайт, не задумываясь, и желудок немедленно скручивается в ответ. Он не уверен, почему, но он вдруг чувствует вкус тошноты. — Ах, что это за звук? — Эл вдруг прижимает руку к уху, как будто хочет кого-то услышать. — Ты слышал? Похоже на… колокола, или… возможно, отдаленный звон падающего рейтинга… или на разрушение мировоззрения самодовольного мудака, — Эл невинно моргает. — А может быть и всё сразу. Как думаешь? На этот раз Лайт ударяет его в челюсть, и Эл выглядит ошеломленным и странно восхищенным. — Ты неплох для того, кто ни разу в жизни не использовал грубую силу. Ребячество этого удара не дает выхода пронизывающей ярости. Лайт не может ничего объяснить, и хотя часть его понимает, что он может сдержаться, у Эл настолько низкий рейтинг, что ему не о чем беспокоиться. Всё взаимодействие удовлетворяет так, как удовлетворять не должно, и улыбка на лице Лайта колючая, и злая, и реальная, и… — Прости, позволь мне попробовать ещё раз…***
На этот раз Эл отвечает, пнув ногой Лайта в лицо, ссылаясь на то, что не может закрыть на такое глаза, независимо от того, насколько плохо дерется Лайт. Драка переходит на пол, и каждый раз, когда находится хоть какая-то опора, пара ударов вновь возвращает их на землю. — …если не уберешь свои грязные ноги и эти чертовы длинные пальцы от моего лица, клянусь, я… — …для моего роста мои пальцы нормальной длины и нисколько не кривые от того, что были протиснуты в итальянские кожаные туфли… — …а мои туфли из Бестетти, так что у тебя, очевидно, к тому же плохой вкус, как я и подозревал, а, может, и ещё ужаснее… — …возможно, тебе следует изучить свой уровень невротизма, скрытый в этой, по-видимому, глубоко посеянной ненависти к человечеству, Лайт-кун… — Кто, черт возьми, дал тебе право вести себя со мной настолько фамильярно? Мы едва знакомы, и я никогда не буду в дружеских отношениях с… — Сейчас ты пытаешься заткнуть мне рот, поэтому я говорю, что сейчас мы довольно близки, пафосный хрен… — …лучше быть пафосным, лучше попытаться, чем быть задумчивым дегенератом, который скулит о правде, сидя в своих собственных страданиях и грязи… — …слишком высокомерный для кого-то с твоим рейтингом, хотя получение высоких оценок может на самом деле сделать тебя более выносимым… — …как будто кто-то, упивающийся своим социальным банкротством, может надеяться украсить гребаный пол, по которому я иду… — …могу только представить, насколько это скучно — оказаться в твоей голове, мне почти тебя жалко… — …единственное, что заслуживает жалости в этой комнате — твои ужасные волосы, что именно ты собираешься делать с этой неряшливой копной жира, пронизанной… — …могу только поблагодарить любые высшие силы, которые есть на этом свете, что я не вкладываю часы усилий в свою внешность только для того, чтобы в конечном итоге выглядеть как поп-идол… — …как будто ты прикладываешь хоть какие-то усилия. «Посмотрите на меня, мне всё равно, что думают обо мне люди, так что это значит, что я каким-то образом лучше тебя», что за блядская чушь… — Ой. Ты сейчас… потянул меня за волосы? Кто вообще так поступает? Ты чертов ребенок… — Ребенок? Ты минуту назад сделал мне крапивку, малолетний кусок…***
— Что с ними не так? — ворчит Мэлло. — Они когда-нибудь заткнутся? — Черт, если бы я знал, — говорит Мэтт, — Эл кричит только тогда, когда он действительно злится, так что… — Думаю, это прелюдия, — вздыхает Ниар. Мелло фыркает. — Странная прелюдия. — Не тебе говорить, — ухмыляется Мэтт и игриво толкает Мэлло локтем. — Справедливо. Говоря о прелюдии…***
Они перестают драться, когда устают, и, восстановив сбитое дыхание, решают чем-нибудь перекусить. Они молча стоят у стола, в то время как Лайт съедает чашку рамена быстрого приготовления, а Эл кладет в рот большой кусок тирамису. Они лишь пересекаются взглядами, так как Лайт не может полностью заставить себя признать, что он только что участвовал в кулачном бою. Он чувствует боль по всему телу и не может понять, почему ни о чем не сожалеет. Лайт засыпает на диване и совсем не помнит, как.***
Ничего не имеет значения, и, по словам хозяев, условность — ложь, так что Лайт бросает свою одежду в стирку и использует их душ в три часа ночи, не спрашивая разрешения. Закончив, он надевает белый халат, свисающий с одного из крючков для полотенец, и включает режим сушилки, после чего смотрит на свой телефон, и вскоре об этом жалеет. — Как самонадеянно с твоей стороны, — говорит Эл, заглядывая головой в прачечную. Его глаза светятся, и Лайт откидывается назад на сушилку, пренебрежительно махая рукой. — Не похоже на то, чтобы ты когда-либо её использовал, — отвечает Лайт. — Ты хотя бы знаешь, как? — Это моя одежда, — говорит ему Эл вместо ответа. Лайт смотрит на себя сверху вниз, потом обратно на Эл. — Ты её не носишь. — Тебе она больше идёт, — говорит ему Эл, его улыбка всё ещё снисходительна, но кокетлива. Лайт настолько очарован, и так возмущен тем, что очарован, поэтому снова бьет Эл по щеке. И столкновение продолжается, хотя все слова уже были потрачены. Теперь это просто рычание «ублюдок» и «пошел ты» и различные другие пошлости, не имеющие значения. Во время драки Лайт ударяется головой о стену, и Эл останавливается, словно обеспокоен. Лайт раздражен его любезностью и хочет выбить это идиотское выражение с его лица. Вместо этого он хватает Эл за кофту и сильно кусает его за губу. Эл нужно лишь мгновение, чтобы не отстать, и их зубы яростно сталкиваются. Они трутся друг о друга через слои ткани и тяжело выдыхают друг другу в рот неряшливыми, наполовину истощенными, голодными поцелуями, которые становятся лучше, спокойнее, больше похожими на настоящие ласки, и этого достаточно для того, чтобы Лайт понял, что наслаждается этим. Он отталкивает Эл, но держит руки на его плечах, отводя взгляд, чтобы собраться с мыслями, и слышит пятизвездочный звон исходящий от телефона. Его глаза поднимаются, и Лайт видит виноватый вид Эл. — Ты только что… ? Пока мы? — смех обрывает предложение. Его смех. Он не прекращается, пока ушибленные ребра не начинают болеть, и он снова тянет Эл на себя.***
Лайт царапает спину Эл и не возражает, когда тот тихо ругается ему в ухо, и в отместку чужие пальцы сжимают его бедра до синяков. Это честно, это правильно, как и плохие слова, крутящиеся на языке. После этого он лежит, не желая засыпать, и пытается вспомнить, занимался ли он когда-нибудь сексом только потому, что этого хотел. Когда ты последний раз делал то, что… Он не уверен. Нет, неправда. Уверен.***
Когда Лайт наконец уходит, Эл увязывается за ним следом. Во всяком случае, он это так объясняет, и Лайт позволяет этому случится. Ему нужна машина, и если Эл проводит его до двери, а затем, прижав к ней, продолжит целовать, пока снова не лишит его кислорода — это не вина Лайта, если он впустит его внутрь.***
— Что ты сделал? Он держит телефон в руках. Приглушенная слоями одежды, в кармане брюк заиграла новая мелодия, и Лайт вылез из постели, чтобы принести его обратно. — Даже с восстановлением двух полных очков сообщение гласило, что очки, которые я потерял, останутся в силе. — Мэтт хорошо разбирается в компьютерах, — говорит Эл, пожимая плечами. — Мы все могли бы иметь более высокие рейтинги, если бы захотели. Иногда мы так и делаем, если того требует дело. — Почему ты этого не делаешь? — спрашивает Лайт, нахмурившись. — Разве так не проще? — Ты, должно быть, сам уже понял ответ на этот вопрос. Лайт смотрит вниз, на телефон, и чувствует тяжесть в ладони. Оно действует как облегчение, потому что у него снова стоит 4.8, и перспектива возврата к своему обычному притворству теперь… — Ага. — Ну так. Пошли обратно в постель, 4.8-кун, — дразнит его Эл, но неловко топчется с одной ноги на другую. Лайт понимает, что Эл больше не уверен, что ему рады, теперь, когда между ними снова разница в четыре пункта. Лайт нажимает кнопку питания, бросает девайс на кучу одежды и подчиняется.***
На следующий день после восстановления рейтинга он открывает дверь в свою квартиру. Сейчас раннее утро, и в воздухе всё ещё витает влажность росы. Лайт уже одет и позвонил с телефона Эл на работу, взяв отгул на день. На нем темно-серый свитер и черные хлопчатобумажные брюки — палитра слишком темная и слишком домашняя для публики, но она соответствует сегодняшним планам — или, скорее, их отсутствию. Он предполагает, что кто-то из семьи приехал его проведать или поздравить с рейтингом. Вместо этого Киёми стоит перед ним в чистом белом платье и бледно-розовом пиджаке. Она сжимает руки перед собой и осторожно наклоняет голову, когда он смотрит ей в глаза. — Киёми, — приветствует Лайт, копируя её жест, чуть наклонив голову. — Я пыталась дозвониться. — О, — моргает Лайт, — я выключил телефон. Прости. Она выглядит немного сбитой с толку, но лишь на мгновение. Лайт может потрогать чужую дезориентацию руками, понимая, что не проверял свои сообщения в течение нескольких часов. — О. Я подумала… Я имею в виду, мой отец рассказал мне, что произошло, — говорит она ему вежливо, выглядя расстроенной и искренне извиняющейся. Лайт чувствует к ней жалость, и он только начинает понимать, почему. — Я на тебя злилась, но это совсем не то, чего я пыталась добиться. — Забудь, на самом деле, это была моя вина. Мне не следовало так с тобой разговаривать. Лицо Такады расслабляется и становится немного мягче. Ни один из них не извиняется, и Лайт предполагает, что их устраивает. Теперь они оба высшие Четверки; всегда ожидается радушье, но нет причин преклоняться. — Возможно, немного. Я не могу представить, каково это, внезапно упасть… — Лайт! У тебя здесь есть кофе или нет? Лайт кривится от удивленного выражения лица Такады. Насколько ей известно, у него были только она и его сестра, и фамильярность в тоне Эл говорит о многом. — Кто…? — Скорее всего да, потому что я вижу дорогущую эспрессо-машину, так что… — Эл выходит с кухни, совершенно голый. Он останавливается, увидев Такаду, но даже не пытается прикрыться. Вместо этого слегка кивает головой и кланяется. — О, здравствуйте. Я… Она заслоняется от него рукой. — Мне не интересно, спасибо. — Без проблем, — Эл пожимает плечами и исчезает на кухне. — Ну, — бормочет она. На лице появляется румянец. — Не буду вам мешать. Хотя ты мог бы просто сказать, Лайт, даже если… мы дружим уже достаточно долгое время. И она уходит, оставив Лайта с несколько озадаченным и немного облегченным чувством. — Подруга? — спрашивает Эл, появляясь сзади. — Полагаю, что да, — признается Лайт, закрывая за собой дверь. — Ну, кем бы ни была эта женщина, — начинает Эл, обхватывая Лайта за плечи и кивая в сторону спальни, где только что затих веселый звон, — я думаю, она только что оценила мой член в Пять звезд. — Что? Неправда. Лайт смеется в легком недоумении, но лишь тащит Эл на кухню, не потрудившись проверить его слова.