Выживший

«Ночь слишком тихая. Никак не привыкну. Все пустое — и внутри, и снаружи. Мертвее мертвого. Нашёл наградной пистолет там, где его оставил. Коробка с патронами тоже на месте. А кто бы забрал? Кран над раковиной долго ревел, огрызался, выплюнул землистую жижу, закашлялся. Пошла вода. Откуда только взялась? Умылся, отчистил зеркало, долго смотрел на своё отражение и не узнавал. Потом понял, что человек по ту сторону — я. А лучше бы кто-то другой. Кто угодно. Взял пистолет с бачка, вставил патрон, поднёс к голове и ещё раз заглянул в зеркало — убедиться наверняка. Если начал, доведи до конца, сказали с той стороны. Хуже не будет. А как же Шон? Тот я задумался. Окей, согласился он. Прибереги патроны. И ухмыльнулся. Я заорал на него, а он засмеялся. А может быть было наоборот. Я сорвал шкафчик и растоптал его, потом стал бить всем, что попадалось под руку. Среди осколков пластика и стекла увидел остатки таблеток и расплющенный стимулятор. Все равно просрочены. Кодсворд говорит, что прошло двести десять лет. Он спятил. Столько даже роботы не живут. Он теперь сумасшедший садовник. А кто я? На кухне нашёл бутылку виски. Пил и не чувствовал вкуса: что-то горячее заливалось в нутро, распаляя боль. Пытался понять, зачем я пошёл сюда, а не к чертовой матери. Чего ожидал? Что здесь все по-прежнему? Наверное, это какой-то инстинкт — возвращаться домой. Человеческий. Собака же не вернулась. Утро. Или день. Не знаю какой по счету. Болит голова. Надо идти в Конкорд. Хоть куда-нибудь. Если Шон ещё жив — надо идти. Что потом — я не знаю. Нет никакого потом, нет никакого сейчас. У меня в голове встроенный телевизор, он транслирует только вчера. У меня в голове радиопередатчик, он говорит голосом Норы и плачет голосом Шона. Шон. Я сижу в гостиной и говорю себе встать. Сделать шаг. Другой. Открыть чёртову дверь. Уйти и оставить их здесь? Поставить запись на паузу, да, и уйти. Последнее. Док сказал все записывать. Каждому в сто восьмом он сказал, что нужно вести дневник. Это часть терапии. Я сказал «окей», но ничего не писал. Жизнь тогда не закончилась, наоборот, начиналась, были Нора и Шон у неё в животе. И война не закончилась, но она была далеко. Выживший и счастливый, говорили про меня, когда я вышел из госпиталя. Что бы сказали теперь?» ... «Мир не умер. Он разлагается заживо. Гниет и воняет. Хэллоуин день за днём. В болотном тумане. Я думал, это ад, оказалось Чистилище. Я думал призраки — это они, оказалось я. Ник Валентайн — ещё один спятивший робот. Воображает себя детективом. Пили кофе. Почти безвкусный. Кофе пил я, он подносил кружку ко рту и ставил обратно. Говорит, так он почти человек. Пиноккио, только железный. Я бы удивился, если бы мог. Потом пили виски. Виски пил я. Он притворялся, что курит. Хороший парень этот Ник Валентайн. Только жуткий. Он часто уходит, чтобы «нащупать ниточку». Ниточку в «деле Нэйтана». Как вам угодно. Я не верю в его успех. Я вообще разучился верить. Часто болит голова. Иногда из тумана тянутся щупальца. Я не понимаю, чего все эти люди хотят от меня. Меня нет. Я — тень в кресле напротив стола. Ник — герой в дырявом плаще. Рубит направо и налево. А когда его нет — это делает Элли. Она говорит, что «мистер Нэйтан сегодня не принимает». Сегодня длится больше недели. Они думают, я Мессия, который вышел из-под земли, чтобы сделать много кроватей и включить свет. Они ошибаются. Я не плотник и даже не его сын. И тем более не электрик. Попробуй-ка объясни. У Ника не выходит, он слишком мягкий. У Элли тоже. Мне кажется, она в него влюблена. Она говорит, что он когда-то был человеком. Звучит как бред. А потом я узнаю про Эдди Уинтера и про Дженни. Мы снова пьём виски. Виски пью я. Он курит одну за одной. Призраков двое. Два призрака на целый гребаный мир». ... «Что я скажу ему, если увижу? Если меня не разнесёт на молекулы, не развеет как пыль. Что я скажу ему? Сколько ему теперь лет — девять? Десять? Одиннадцать? Он слышал про Данте? Что я скажу ему, если он меня не узнает? Если я его не узнаю? Что я почувствую? Головная боль не проходит. Прижилась. Слишком много вопросов. Что будет, если он не поверит мне? Если не захочет уйти со мной? И куда? Ник говорит, «не больше одного вопроса за раз, дружище». Мне нужен хотя бы один ответ. Я знаю, у кого он есть. Но я попросил Ника убрать зеркало в комнату Элли. Он согласился. Сказал, что сам в него никогда не смотрит. Кажется, я знаю почему». ... «Круг замкнулся. На то он и круг. Я вернулся домой. Это инстинкт, да. Один. Человек по ту сторону зеркала, тот я, может подавиться своей ухмылкой. Я не выстрелил, я сбежал. Все перепуталось, все смешалось. Этот старик — не Шон. Этот мальчик — не Шон. Шон — в кроватке, в маленькой комнате, лежит и угукает сам с собой. Нора смеётся в гостиной. Пахнет кофе. Я сижу на разбитой кровати, пишу. Трансляция продолжается. Третий голос в ванной репетирует речь. Не знаю, док, как было с остальным сто восьмым, но на мне терапия сломалась. Фургон за окном катается каждый день. И каждый день паркуется у нашей двери. Я сбился со счета. Но продолжаю считать. Сейчас завоет сирена и они побегут. Я перестану их слышать. До завтра. Я хочу, чтобы быстрее вернулось утро, чтобы Нора варила кофе, чтобы… Ради этого я готов умирать сколько потребуется. День за днём. Только бы никто не пришёл».       Остальные страницы чистые. Ник закрывает тетрадь и кладёт на стол. Он думает подшить её к делу, но не знает к какому.       На столе две папки: «Дело Нэйтана» и «Сэнкчуари».       Обе он держит в сейфе и никому никогда не покажет. Даже Элли.       Он барабанит пальцами по столу, долго курит. Виски в стакане не поможет, как и сигареты. Он швыряет бутылку о стену. Ему хочется спалить здесь все к чертовой матери. Он бы так и сделал, если б не Элли.       Кто-то стучится в дверь.       Это Пайпер.       — Я занят, — рявкает Ник.       — Ну и запах, — Пайпер окидывает взглядом комнату. — Ты теперь самогонщик?       — Я занят, — повторяет Ник гораздо спокойнее.       — Вообще-то я тоже.       Наглости ей не занимать.       — Читатели требуют фактов.       — По поводу?       — А то ты не знаешь. Они боятся, что это синты.       Ник молчит.       — Это не синты.       — Ответ «неизвестно кто» их не устроит.       — Хорошо. Дикие гули.       — С пистолетами?       — Чего ты от меня хочешь?       Ник устало трёт голову. Да, запах, наверное, и правда ужасный. Элли расстроится.       — Если врать, Ник, надо договориться о чем.       Пайпер садится на стул. Она тоже устала, замечает Ник. Их обоих скоро порвут на части.       — Придумывать — это твоя работа.       Пайпер кривится. Его отношение ей не нравится, он это понимает. Но ничего другого сказать не может.       Они молчат.       — Престон Гарви — герой. Во всяком случае, для них. Они требуют правды и мести.       Ник пожимает плечами.       — Ты справишься.       Пайпер встаёт, доходит до двери, останавливается.       — Ты уверен, что это был он?       Он знает, она говорит не о Гарви. В её голосе надежда, тень надежды.       — Серьезно, Ник. Кто угодно мог это сделать.       — Я — детектив, Пайпер, это моя работа. Он убил их всех, даже чёртова Престона Гарви, и потом застрелился.       Она закрывает дверь.       Он достаёт револьвер, выдвигает барабан и долго на него смотрит. Пять патронов. Одного не хватает.       Сейчас он ненавидит свою работу.