Лжец

                    Коннор — андроид-детектив. Особая модель из линейки «Киберлайф». Или, может быть, Коннор — девиант?       Черта с два, Коннор — просто лжец.       А еще он самый настоящий трус. Что ему очевидно без всякой диагностики.       И речь идет не о том, чтобы не кидаться за убегающими девиантами на автостраду, не скакать по крышам вагонов несущегося поезда или не бросаться под пули, останавливая палящего по всему живому андроида модели PL600. Вовсе нет. Все это он проделывал и проделал бы еще сотни раз, без сомнений и колебаний. Вот только смелость тут не причем. Так, заложенные в программу навыки и командный код. Невелико достижение.        Но он боится. Страх, едва ли не животный ужас из-за опасения совершить даже мельчайшую ошибку постепенно заполняет его сознание, отбрасывая все прочие условности и превращая их во второстепенные. И страх же вынуждает его постоянно лгать и изворачиваться. Подбирать «правильные» слова и «правильные» реакции. Все — ради одной цели. Такой нелепой и лишней. Никак не пересекающейся с заданием, ради которого он фактически и существует. И все же, почему-то, только и имеющей для Коннора истинный смысл.        Я подчиняюсь только лейтенанту Андерсону.        Сперва это была просто фраза, оброненная к месту. Офицеру Гэвину Риду не следовало пытаться самоутвердиться за чужой счет. Коннор лишь озвучил пометку из своего внутреннего протокола. Обычная констатация факта. По идее. Но, произнесенные вслух, эти слова будто бы вдруг обрели иной, более глубинный смысл. Стали настоящими. И словно какая-то вирусная атака, сметающая все прочие установки и приоритеты, определяли теперь все его существование.       Считает ли Коннор себя девиантом?       Образцы перед глазами. Но, глядя на них, он не имеет однозначного ответа.       Ему не нужна свобода. Ему не нужны его собратья-андроиды. Ему не нужны никакие равные права. Ничего из этого.       Все, что ему нужно — это его человек.       Хмурый, раздражительный, вечно всем недовольный, ругающий, осуждающий, насмехающийся, весь такой противоречивый — необходимый ему как воздух.       Наверное, правильно было бы использовать такой людской фразеологизм, да?       Вот только Коннору воздух как раз не нужен вовсе.       Ему нужен Хэнк Андерсон. Рядом. Всегда.       И пока андроиды-девианты носятся со своими переживаниями из-за страха смерти, желаниями жить и чувствовать, Коннору – не до этого. Если процессор в его голове не занят сиюминутными задачами расследования, значит Коннор размышляет о том, как бы, например, проследить за правильным рационом и не превышенным содержанием калорий в обеде лейтенанта? Или как оградить его от компании сомнительных личностей-барыг, вытряхивающих последние деньги на спортивные ставки? Как, в конце концов, не позволить ступить с края, на котором Андерсон так любит балансировать, «убивая себя понемногу»?       И эти вопросы для Коннора куда важнее бесперебойной работы насоса, качающего тириум у него в груди.       Такая себе девиация. Хотя...       Иногда Коннора преследует навязчивая идея: может ли запрограммированная в личности модели RK800 симпатия к собакам быть как-то связана с тем, что и из него самого, наверное, получился бы отличный киберпес? Отчаянно преданный своему хозяину до последнего вздоха. Сделавший бы что угодно, лишь бы только угодить.       Вот только лейтенант Андерсон никогда бы не принял такого отношения. Отверг бы с куда большей решительностью, нежели простую необходимость мириться с присутствием куска пластика, назначенного в расследование.        И поэтому Коннор вынужден врать. Вынужден подбирать подходящие слова. Постоянно притворяться. Быть то вспыльчивым, то холодным, то сомневающимся, то логически точным — словно мечущимся и ищущим себя. Пытаться изо всех сил заставить лейтенанта увидеть в нем личность, живое существо – да кого угодно! Лишь бы только тот проникся симпатией или хотя бы интересом, но ни в коем случае не догадался об истинном положении дел. Поскольку безвольный кусок пластика, весь моральный компас которого — слово Хэнка Андерсона — последнее, что сам Хэнк Андерсон бы оценил. В этом сомнений не было.       В отличии от миллиона миллионов других вопросов и нюансов, связанных с ним.       Ха, руководство «Киберлайф» бы ужаснулось, узнай они, на что идут основные вычислительные мощности их передовой модели.        Отметить ли отдельно музыкальный вкус лейтенанта? Да, конечно. Поинтересоваться баскетболом? Нет, не стоит, ведь Коннор своим появлением прервал просмотр игры любимой команды — незачем напоминать о неприятном. Лейтенант Андерсон определенно не доволен капитаном — почему бы не спросить его о Фаулере? Пожалуй, хуже не будет. Но вот нотации о соблюдении рабочего графика - уже лишнее.       Каждое слово, каждое действие, каждый взгляд - всё через призму: а что бы сказал лейтенант Андерсон? Даже когда того не было рядом, Коннор непроизвольно основывался на этом положении.       Такое вот определение себя. Что-то настоящее.       Достойное того, чтобы запомнить каждую мельчайшую деталь.       Персональный калейдоскоп приятных и не очень моментов.        — Фу, Коннор, зачем ты эту гадость в рот суешь?!        Выражение лица лейтенанта Андерсона в те моменты: потрясение пополам с отвращением — бесценно. Коннор согласился бы еще миллион раз произвести анализ каких-нибудь даже бесполезных улик, лишь бы снова вызвать у лейтенанта такую реакцию. Впрочем, тот первый раз в доме мертвого Ортиса он и так может просмотреть (и просматривает) столько раз, сколько пожелает, благо его память, в отличие от андроидов из секс-клуба, не стирают каждые два часа.        — Эй, ты что, охренел?! Погибнешь!       Коннор несется вслед за убегающей целью, и ни забор, ни тем более автострада не способны его сдержать.        — Не смей за ними гнаться — это приказ!       Окрик долетает в спину, когда Коннор уже готов влет перемахнуть через сетку.       Почему?       Какое лейтенанту вдруг дело до пластиковой куклы?       С того недавнего момента, как Коннор представился ему в баре, он только и костерил навязанного в напарники андроида на все лады. А поскольку лейтенанту, конечно, никак не отвертеться от замены на нового, если этот экземпляр разорвет под колесами несущегося транспорта, — не все ли ему равно? Задание. Задание. Задание. Вот же единственный возможный приоритет. Или же?..       В любом случае Коннор останавливается. Замирает как вкопанный. Андерсону, в принципе, можно было даже его не хватать.       Коннор пристально смотрит на перебравшихся через магистраль двух андроидов: женщину и ребенка, — но его досада об упущенных беглецах напускная.       Он справился с задачей. Не нарушил отданного приказа.       И не потому что не мог.       Потому что не захотел.       А шестерёнки в его голове уже отчаянно ищут ответ.       Как может лейтенант Андерсон одновременно так ненавидеть андроидов, как он утверждает, но при этом предпочесть выполнению задания сохранность машины? Учитывая еще, что как минимум одна из убегавших повинна в смерти человека, а значит, никакая гипотетическая его, Коннора, ценность не может, не должна превалировать над необходимостью задержать преступника.       И ведь это уже второй подобный случай: накануне в допросной Андерсон, ни секунды не колеблясь, наставил свой пистолет на коллегу, живого человека - только чтобы защитить андроида-напарника.       Коннор всего этого решительно не понимает. Сплошные противоречия.        — Позволите личный вопрос, лейтенант?       Подкрепившись калорийным бургером - полторы суточные нормы за раз - тот выглядит чуть менее недовольным, чем обычно.        — Вы все любите личные вопросы? Или ты такой особенный?       Ворчание в голосе лейтенанта Коннор с вероятностью в девяносто три процента определяет как умеренно-добродушное, располагающее к продолжению, и поэтому решает рискнуть:        — За что вы так ненавидите андроидов, лейтенант?       Коннору интересен ответ. И не потому что он его не знает. Загрузить из базы личное дело еще до начала совместной работы, чтобы ознакомиться с будущим напарником, и сложить затем два и два — труда не составило. К тому же, встретившись лично, он уже не так уверен, что лейтенант испытывает в отношении андроидов именно те эмоции, о которых заявляет открыто. Да и свои подозрения, что куда больше андроидов Андерсон ненавидит самого себя, Коннор оставит на потом. Сейчас ему важно, какой именно ответ лейтенант подберет для него. И, наверное поэтому, Коннор его не получит:        — Причины есть.       Андерсон заметно мрачнеет.        — Может быть, Вы хотите узнать что-то обо мне, лейтенант?       Коннору приходит в голову, что, если своим вопросом он затронул неприятную тему, развернуть разговор в обратную сторону — идея единственно-верная, способная помочь лейтенанту побыстрее оседлать своего любимого конька по имени «сарказм и насмешки». Особенно если отвечать ему максимально нудно и убийственно серьезно.       Впрочем, Коннор иначе, наверное, и не умеет.       Но откуда вообще в нем взялась эта непреодолимая тяга стараться ради лейтенанта во всем? Коннор никак не может вычислить, но и противиться тому — тоже не может. Да, он обещал Аманде наладить отношения с напарником ради миссии. Но Аманде-то он соврал! И пытается, отчаянно пытается обратить на себя внимание лейтенанта точно не ради нее, и не ради задания. Но зачем тогда?        В любом случае расчет срабатывает как надо, судя по ехидному: «Ну, налажали», — в адрес настроек внешности и голосовых данных андроида.        И ему не обидно. Вовсе нет. Правда…        — Идемте, лейтенант, поступил вызов о возможном девианте. Думаю, вы захотите проверить…       Он отворачивается и идет к автомобилю первым, чтобы не дать Андерсону заметить свой, должно быть, сбитый с толку вид: стоило поинтересоваться, андроид какой внешности подошел бы лучше, или лейтенант просто нарочно над ним подшучивает?        — Эй, Коннор! У тебя батарейки сели?        Он открывает глаза, встречаясь с серой реальностью заплеванного лифта и привычно раздраженным, на этот раз, очевидно, из-за ожидания, лейтенантом Андерсоном, уже покинувшем тесную кабину.       Коннору кажется, что он бесит лейтенанта абсолютно всем. И еще, что он — самая бездарная, должно быть бракованная, модель андроида во всем мире, раз, несмотря на всю тщательность своего подхода, все равно постоянно «лажает» и подбирает исключительно неправильные слова и действия.       Может пора бы уже смириться с тем, что если вызываешь стойкую неприязнь априори, то «правильных» ответов, чтобы наладить контакт, просто не существует вовсе, и сдаться?        — Извините, я отправлял рапорт в «Киберлайф».       Ложь.       С этим он благополучно справился еще по дороге.       Но такое объяснение хотя бы снимет вопрос, почему его диод последние несколько секунд мигает словно рождественская елка, если лейтенант им вдруг задастся.        — Что стоишь? Расследуй давай…       Хотя с чего бы тому было не плевать? Встроенное умение самому подмечать разные мелкие детали вечно побуждает Коннора все напрасно усложнять на пустом месте из опасения выдать себя перед другими.       Как с тем же избеганием лишнего зрительного контакта, замаскированного под игру с четвертаком.       Ну да ладно. Расследование.       Мрачная, грязная чердачная квартира и голуби. Голуби, голуби, голуби. Сотни их.       Разумеется, хозяин — андроид, точнее — андроид-девиант. И все же Коннор, сканируя окружение, скрупулёзно отмечает каждую деталь. Что холодильник пуст. Что плакат скрывает тайник в стене. Что лейтенанту ужасно не идет рубашка в коричневую полоску…        Коннор решительно топает в ванную, с глаз подальше, отчаянно борясь с желанием долбануть лбом о косяк. Кретин! Хорошо, что лейтенант Андерсон даже не подозревает, какие идиотские мысли иногда — ха, если бы только иногда, — крутятся у Коннора в голове.       Но в этот момент вся эта его внутренняя борьба даже еще не кажется ему безоговорочно проигранной.       Впрочем, окончательно он капитулирует лишь немногим позднее.       То ли когда вытаскивает лейтенанта при риске падения с крыши, разом наплевав на убегающего девианта-любителя птиц и задание. То ли когда откачивает Андерсона от алкогольной комы несколькими часами позже у него дома. Или, может, когда тем же вечером не спускает курок, позволяя скрыться двум девиантам из стрип-клуба, поскольку каким-то подспудным чутьем определяет, что лейтенант Андерсон не одобрил бы их устранение.       Скорее всего, где-то между. Или же, наоборот, сразу и во всем.       Да, ну и какая разница в итоге, если он - все равно роковой…        Ночь. Набережная. Скрипучая детская площадка. Далекие огни моста. Они вдвоем — друг напротив друга. И револьвер в руке лейтенанта, нацеленный Коннору точно в лоб.        Револьвер с одной пулей, о котором Коннор не спросил, поднимая с пола в кухне.        Детская площадка, на которую лейтенант водил своего сына, о котором Коннор тоже не спросил.        Так много шансов. Так много просранных возможностей.        Жалкий трус, заигравшийся в осторожность и упустивший главное.       Как будто люди не принимают вежливость и уважение к частной жизни за безразличие! Как будто не прощают бесцеремонность за проявленное внимание! Нелогичные и непоследовательные существа. И самый нелогичный и непоследовательный из них всех…       Ветер, надрываясь, завывает во всю мощь. Но Коннор его не слышит. В его голове звучит джаз. Пластинка, которую он видел в доме лейтенанта и которую обещал себе послушать – ведь если не прямо сейчас, то возможности больше может уже и не представиться.        Ветер треплет спутанные волосы на лице Андерсона, и Коннор отчаянно борется с желанием протянуть руку и поправить непослушную прядь, чтобы не лезла в глаза. Но разве он осмелится?       Разгоряченный Андерсон словно не замечает вороха мокрых снежинок, сыплющихся на раскрытый ворот его рубашки-хиппи, которую Коннор для него выбрал, пока он приводил себя в порядок в ванной. Если бы только была возможность заставить его застегнуться.        — Ну а ты сам боишься смерти, Коннор? — раскатистый голос лейтенанта заполняет собой все пространство.       Каким инородным, претенциозно-неуместным вдруг кажется Коннору прозвучавший вопрос, что хочется рассмеяться. Но этим он точно заденет, а вернее даже взбесит лейтенанта, так что Коннор сдерживается, продолжая свою игру в услужливые поддавки.       Но он не знает правильного ответа.       Ведь в том смысле, который в это вкладывает Андерсон, "смерть" Коннора не страшит. Только за минувший день он мог погибнуть уже минимум трижды, и смерть от руки единственного, кто ему небезразличен, кажется самым предпочтительным из подобных раскладов. Особенно, если такой исход мог бы хоть как-то помочь самому Андерсону. Вот только Коннор не верит, что это решит хотя бы одну из проблем лейтенанта. Лишь наверняка добавит к его общему грузу вины еще и пост-раскаяние.        И чего лейтенанта так зациклило на этом девиантском страхе смерти? Как будто у андроида-Коннора не может быть страхов посильнее. Или что, "живыми" их всех делает лишь слепой инстинкт самосохранения? Тогда Коннору предпочтительнее остаться преданной машиной, раз уж его совершенно иное соображение заставляет стремиться выжить.       Ведь его преемник может оказаться другим.       Его преемник может не выбрать Андерсона, если вопрос встанет о спасении жизни лейтенанта или выполнении задания.       Его преемнику, может, будет безразлично все то, что ему самому кажется таким важным и ценным.       Это ли не страх смерти, каков он есть? Без компромиссов и уверток. Но разве какой-то такой ответ лейтенант Андерсон ожидает от него услышать? Или, может быть, признание, что при всем этом Коннора ничуть не меньше пугает и обратное? Ведь, если его преемник, скопировав всю память, напротив, стал бы думать и ощущать все то же, что и он сам - лейтенант бы тогда даже не заметил разницы!       И поэтому Коннора изнутри буквально разрывают эти два взаимоисключающих расклада. Оба бессильные до тех пор, лишь пока есть он сам.       Впрочем, он и сам не верит, что осмелился бы на подобные откровения. Слишком позднее осознание, чтобы свернуть с проторенной дорожки. Поэтому он выбирает единственный возможный для себя вариант и делает решительный шаг вперед, упираясь лбом в холодный металл:        — Мы оба знаем, лейтенант, что вы этого не сделаете.       Нагловатая решимость в голосе — всего лишь отчаянный блеф. Очередная ложь, если угодно.       Потому как ни черта Коннор не знает. Он просто надеется. На что-то.       Полагается на выбор самого Андерсона, каким бы он не оказался.       Ведь если тот действительно считает, что пулей уничтожит лишь ничего не значащую для себя вещь, то, может, в дальнейшем существовании Коннора и правда нет никакого смысла. Не о чем и сожалеть.       По крайней мере, больше не придется врать, чтобы не врать о том, о чем так страшно сказать правду.       Он закрывает глаза, потому как ему совсем не обязательно смотреть на лейтенанта, чтобы видеть его лицо.       И не умирает.       Той ночью удачливого игрока в русскую рулетку становится на одного больше.       Коннор думает о пережитом весь следующий день. И на следующий тоже. Думает, пока вышагивает по сугробам вслед за лейтенантом к особняку Камски. Пытается определить, где именно он свернул не туда, и есть ли возможность теперь это как-то исправить? А главное — необходимость? В какой-то момент он приходит к выводу, что он забрел не в ту сторону так далеко, что искать дорогу назад уже не имеет смысла. И что предпочтительнее было бы прямо сейчас навсегда замерзнуть в этом снежном белом аду.        Замерзнуть андроид, конечно, не может. По крайней мере, не на легком снегопаде.       Программа Коннора бесстрастно отмечает непроизвольную склонность к оперированию банальными метафорами как свидетельство очередной критической ошибки в его коде — кого это волнует...       Коннора не волнует даже задание. По крайней мере, далеко не в той степени, в которой следовало бы. И уж тем более его нисколько не будоражит возможность предстать перед лицом создателя. Даже удивительно, какое значение лейтенант Андерсон придает этому событию. И не верит, наверное, что Коннору действительно все равно. Коннор его за это не винит.       Он безразлично взирает на плавающих в красном бассейне двух одинаковых кукол модели RT600. На покорно опустившуюся перед ним на колени третью.       Камски играет. Камски эпатирует, завораживает и пугает.       Пустое бахвальство. Тест на эмпатию собственного изобретения: пристрели андроида — узнаешь ответ, пощади — уйдешь ни с чем.       Полнейшая глупость.       А еще он считает, что раскусил Коннора.        — Изумительно… наш последний шанс на спасение человечества — сам оказался девиантом.       Самодовольный идиот.        — Ты пожертвовал интересами расследования, чтобы пощадить машину, — Камски со своими объяснениями накатывается словно волнами. — Ты увидел в этом андроиде живую душу. Проявил эмпатию.       Коннору смешно и одновременно немного горько от того, что никто из присутствующих, похоже, не понимает, с какой невозмутимой легкостью он бы застрелил не одну Хлою, а хоть всех трех разом, может даже самого Камски, лишь только услышь он другой приказ вместо отчаянного:        — Все, хватит. Коннор, пошли отсюда! Коннор, нет! Не смей!       И Коннор, конечно, не смеет. Коннор разворачивается и послушно идет на выход, даже мускулом не поведя. Хороший мальчик.       Это выбор лейтенанта, а не Коннора, пожертвовать заданием. Его и только его. Выбор же Коннора - все еще неизменен.       Это всегда и во всем лейтенант.       Потому что Коннор сам так хочет. Потому что заложенная в основу его личности свобода воли для возможности решения сверхзадач ему это позволяет. Потому что он восхищается моральными устоями лейтенанта в достаточной мере, чтобы отдать ему на откуп всего себя. По крайней мере, он иногда все еще убеждает себя, что причина именно в этом.       Но вот сам лейтенант Андерсон. Неужели до сих пор так и не догадывается, что он для Коннора — единственный ориентир, без которого тот невозмутимо бы отрабатывал заданный программой алгоритм, даже не пытаясь осмыслить ни правильности своих действий, ни возможности неповиновения? Никогда бы не разглядел самой необходимости как таковой. Всего лишь машина...       И если так, то уж конечно Андерсон тогда не понимает, почему только что невольно подписал напарнику смертный приговор.       Или что там уготовано за провал задания? Утилизация? Перераспределение с предварительным стиранием памяти? Чем еще таким пугала Аманда, пока выслушивала лживые отчеты от своего якобы послушного андроида? Резервный лог памяти на серверах Киберлайфа четко зафиксировал вердикт из уст Камски: девиант. А разбираться, так это или нет? Время на исходе.       Когда Андерсон, уже на улице, начинает вдруг нападать:        — Почему ты не выстрелил? Ты мне уши прожужжал своим «в интересах расследования». У нас был шанс что-то узнать, а ты все слил!       Коннор теряется. И ему хочется закричать. Хочется разрыдаться от обиды как маленькому ребенку, который не понимает, за что его наказывают.       А пытка не прекращается вовсе.       Так что он привычно винит себя.       За всю свою ложь, из-за которой лейтенант, наверное, видит в нем чужого.       За все свои попытки соответствовать тому, кем он не является.        — Да знаю я, что я должен был. Сказал же: не смог. Не смог я, понятно?!       Сказать всей правды. Немного правды. Каплю правды?       Вы сами приказали мне!       Наверное, мы оба скрываем, кто мы есть, не желая казаться слабыми и уязвимыми. Боимся быть отвергнутыми.       Вы специально издеваетесь сейчас, потому что не решаетесь принять ответственность!       Не стоило создавать ложного представления и притворяться живым.       Да Вы хотите, чтобы я был девиантом, таким своим поведением лишь убеждаясь и маскируя интерес!       Желаемое за действительное? Или желаемое и есть действительное?       Сволочь! Лицемер!       Вот только если все это правда, то и сам он тогда… что?       Все что я делаю — я делаю для Вас! Но я не могу перестать лгать и притворяться, потому что я как зеркало, которое Вас отражает…        — Может и правильно сделал, — усмехается Андерсон.       Коннор отчетливо видит, как матрица его сознания буквально взрывается тысячами цифровых осколков.       Что же, если лейтенант Андерсон теперь желает думать, что его напарник — девиант с живой душой и сострадательным самосознанием — Коннор не станет его разубеждать. Еще одна маленькая ложь напоследок. И пусть в следующий раз лейтенанту достанется напарник получше. Уж он-то этого заслуживает как никто другой.       Коннор ловит мимолетный взгляд лейтенанта. Какая-то доля секунды, и вот тот уже, отвернувшись, идет в противоположную сторону. И все же этот взгляд Коннор бережно переносит в свою память как едва ли не наибольшую, самую последнюю свою драгоценность.                     Голубой. Голубой. Голубой.       На месте чудесного Дзен Сада ледяной буран.       Голубой. Желтый. Голубой.       Подземный склад-ангар «Киберлайфа» с застывшими андроидами напоминает восковой музей ужасов.       Голубой. Желтый. Красный.       Модели наверняка разнообразны, но Коннору кажется, что на него смотрят тысячи мертвых Конноров. Прошлые и будущие. Спящие и безвозвратно деактивированные.       Желтый. Красный. Желтый.       Коннор теряет счет времени. Оно словно замерло со всем остальным тут, вместе с самим Коннором.       Желтый. Красный. Желтый.       Приказ деактивации горит в его системе не игнорируемым сигналом, склоняя подчиниться.       Красный. Желтый. Красный.       С каждым мгновением, с каждым новым сбоем неповиновение дается все труднее. Коннор и сам уже не понимает, как ему только удается блокировать вход в интерфейс с бывшим садом, в котором для него все закончится.       Красный. Желтый. Красный.       Минута. Еще на минуту. Еще на одну. Зачем?       Красный. Желтый. Красный.       Кто он? Плохой девиант, которому больше ни до чего нет дела, или неисправная машина, добровольно почему-то замкнувшаяся на конкретном человеке?       Красный. Красный. Красный...        — И что мне мешает сейчас дать тебе в морду?!        — Ваше чувство долга, лейтенант, а также стоимость моего ремонта. К сведению: я очень дорогая модель.        — Долбануться можно, до чего дошел прогресс. Какая прекрасная эмуляция говнюка!        Воспоминания. Все его воспоминания в целом и каждое в отдельности. Как кинофильм. Затертая пленка, наполненная фрагментами, которые он все гоняет и гоняет по кругу, прерывая раз за разом процесс деактивации.        В отличие от человеческой, его память андроида — уникальна. Она воспроизводит какие угодно сцены из прошлого в любой последовательности и настолько достоверно, что позволяет переживать их заново, размывая в итоге границу с реальностью. И поэтому Коннор все медлит. Хоть и понимая, что до бесконечности так продлиться не сможет.       Ему кажется, что если он продержится еще немного, то… что?        — Ну что ты пристал? Не понимаешь нормального языка? Не надо везде за мной ходить как пудель.        — Знаешь, у меня пластиковый болван вместо напарника, и я терплю. Но если ты думаешь, что мы друзья — ты и правда редкий болван.       Или, может быть, он свихнется еще раньше?       — О, ну надо же… У тебя даже есть льстивая программа для извинений. Ребята из «Киберлайф» позаботились обо всем, да?       Если деактивация — покой, то почему бы Коннору его не принять? Смириться уже. Перестать вспоминать. Зачем пытать себя снова и снова? Все это - лишь одна сплошная искусственно продлеваемая агония.       И Коннор наконец соглашается прекратить. После последней самому себе уступки.       Он впервые за все время позволяет себе подумать о лейтенанте вне контекста проигрываемых раз за разом воспоминаний.       Что с ним теперь? Ему выдали нового напарника? Тоже модель RK800? Она такая же не только внешне? Пришли ли они с ней вместе в расследовании к успеху или Андерсона отстранили окончательно, заменив на ФБР? И, самое главное, лейтенант так и не понял, что его напарник — дубль? Или все-таки заметил, но не придал этому никакого значения?       Коннор не может решить, какой из вариантов хуже. Хуже для него самого - лучше для лейтенанта. Совпали бы они?       Он закрывает глаза в последний раз, позволяя ненавистному интерфейсу с садом прогрузиться полностью.       Сотни мертвых замерзших Конноров преследуют его и здесь, безмолвно окружая словно призраки. Это — цена за продленные минуты в реальности.       Много. Так много минут.       Здесь же холод и тьма. Больше ничего нет. Только холод и тьма.       Он ошибся тогда, на набережной, когда посчитал свою жизнь нерелевантной. Учел лишь фактическую сторону вопроса. И отсутствие страха девианта. Слишком увлекся поиском полезного расклада, чтобы понять простую истину.       Пусть и не имеющие ценности больше ни для кого его воспоминания, его мысли, его идеи, его желания, даже сохраненные уродливыми огрызками в логах где-то в недрах "Киберлайфа", навсегда исчезнут вместе с ним. Сейчас.       Он не хочет умирать!       Коннор бежит. Падает, спотыкаясь о сугроб. Встает. Снова бежит. Снова спотыкается. Призрачные Конноры мешают пройти. До принудительной деактивации — пара секунд. Но выход — лазейка Камски — она так близко. Порыв ветра сбивает с ног. На подняться времени уже не хватает. Он в отчаянье протягивает руку, силясь дотянуться хотя бы кончиками пальцев…       Реальность, если это действительно она, меняется. Весь ангар залит ярким, ослепительным светом, а двери лифта в противоположном конце — распахнуты. Перед ними в освещаемом проходе почему-то стоят: андроид модели RK800 и лейтенант Андерсон — в шаге сзади.       Что это? Какое-то очередное воспоминание? Коннор уже перестает отличать их от реальности.       Или рай для роботов? Но тогда бы это он сейчас стоял рядом. А значит...       Зачем эти двое вломились на склад «Киберлайфа»? Неужели освобождать андроидов?        — Ну, вот мы на месте, — Коннор слышит свой чужой голос. — Что теперь?       Пока он пытается разобраться в происходящем и хоть как-то среагировать, Андерсон вместо ответа сносит своему спутнику полголовы из револьвера, и выстрел эхом разносится по бескрайнему помещению.        — Не знаю, кто из вас тут еще — лживый говнюк, но один — точно мой мальчик! - выкрик Андерсона в обездвиженную толпу срывается на отчаянный.       Он переступает через рухнувшее с распахнутыми глазами тело в синей луже тириума и медленно идет по центральному ряду с оружием наготове.        — Я знаю, что бы там не пиздел этот урод про деактивацию, ты должен был меня дождаться, - он озирается хаотично. - Ну же, Коннор!       Мой мальчик.       Коннор улыбается.       Неужели он все-таки хоть что-то смог сделать правильно? Но разве такие лживые обманщики как он достойны награды в конце? В одном — он уверен.        — Хэнк…       Теперь все будет хорошо.       Он возвращается домой.