Сомневающийся

      – А потом громадный жуконосорог…       Некоторые вещи не меняются.       – Захватил меня в плен! Но храбрый воин-моря Усопп не сдался и героически пошел в атаку!       – Усопп, ты такой крутой!       Никогда не меняются.       Усмешка тлеет на губах, как и зажатая в зубах сигарета. На плите скворчит, кипит и тушится еда. На палубе резвится команда.       А Санджи… он просто готовит и думает о своем.              Усопп – это длинный гордо задранный нос, трясущиеся колени, тонны вполне убедительного вранья и, самое главное… бесконечно храброе сердце.       Снайпер добрый.       Это видно по слегка поджатым губам, когда творится беспредел, по широкой улыбке, когда Нами радуется усовершенствованию ее оружия.       В том, как он стремится помочь, как боится, как сжимает зубы, как движется вперед.       А еще… Усопп – это одно большое сомнение. В себе, собственных силах и возможностях.       В мастерстве, собственной «нужности» команде, своей смекалке.       И это бесит.       Очень. Сильно. Бесит.              Санджи ломает ложку и матерится. Луффи опять ломает что-то на палубе и огребает тут же и почти ото всех.       Слышится смех, гам и Усопповы причитания. Слава Богу, плотник на нижних палубах, а то…       – Какого морского короля вы тут рушите "Санни"?!       А. Не. Не слава. Все-таки у Френки есть чуйка.       «Почему у Усоппа ее нет?» – Санджи хмурится, вздыхает и переворачивает стейк.       Даже после всех слов. Даже после двух лет разлуки, снайпер все еще привык сомневаться. Привык бояться, привык врать.       Сейчас, конечно же, меньше, чем раньше, но все-таки.       «Какой же он… кусок дерьма», – кок цыкает и погружается в готовку с головой.       Стейк должен быть хорошо прожаренным, а не спаленным к гребеням.              Усопп вообще… нравится Санджи. А Санджи нравится Усоппу. Они не встречаются, но стараются быть вместе чуть дольше, чем положено обычным накама.       Нет. Санджи все так же любит девушек и вьется вокруг Робин и Нами. Усопп все так же с тоской вспоминает Кайю.       Но Робин – это собственность тупоголового мечника, Нами – долбанутого капитана, а Кайя далеко и просто самый лучший друг, который ждет в далеком мирном море.       Санджи знает канонира. Понимает его. Вот только так и не знает, как ему помочь.       – Что ж ты за дебил-то, кусок дерьма, – блондинистая макушка бодро бодает снайперское плечо, а аристократически бледные ладони заключают в плен так не похожие на них самих чужие смуглые.       – А? Ты чего, Санджи? – Усопп не поворачивается, но даже так понятно, что он изрядно удивлен.       На кухне, кроме них двоих, никого нет. Все давно разбрелись по углам. А они остались. И проблемы тоже… остались.       – Ничего. Абсолютно ничего, – у Усоппа даже тыльная сторона грубая, спаленная солнцем и реактивами, словно мозолистая. У Санджи только внутренняя.       Снайпер мало понимает, что происходит. Он просто ловит чужое дыхание затылком. Слегка хмурит брови, округляет рот в нелепом и беззвучном «о как» и внезапно даже для себя тепло улыбается.       Кок все так же сжимает чужие ладони, закусывает губу, стискивает веки до всполохов, глотает что-то чересчур печальное в глубине самого себя и резко дергается, едва Усопп движет плечом, заставляя отпустить, быстро переворачивает ладони и как-то нежно… сентиментально сплетает с Санджи пальцы. Этот жест настолько доверчив, настолько сквозит чем-то душевным и родным, что даже задорные и шутливые слова не обижают, а наполняют теплом.       – Ты сегодня странный, Санджи, – Усопп улыбается. И его улыбку не надо видеть, чтобы о ней знать. – Опять с Зоро что-то не поделили?       – Отвянь, – Санджи вроде ворчит, но губы разъезжаются в стороны сами по себе. И он фыркает, разворачивая этого несносного снайпера к себе лицом, нависая. – Голова-трава тут не причем. Нашел о ком вспоминать.       Улыбка у Усоппа теплая, смех громкий и искренний. Руки хорошие, горячие, но губы все-таки лучше. Нос только мешается. Но плевать. Наверное… это Санджи один сомневающийся, а снайпер давно уже все для себя понял и решил.       «К черту».       Звякает неубранная посуда на столе. У носатого спина выгнулась настолько, что, кажется, он вот-вот сломается, а Санджи не думает отпускать или давать заднюю, что, дескать, команда услышит. Все и вся и так давно уже в курсе: кто, где и с кем.       Он прикусывает чужую губу, ловит стон и зарывается длинными пальцами в курчавые волосы.       У Санджи фетиш на волосы снайпера. У снайпера фетиш на его руки. Удобное сочетание, не правда ли?       А еще ему нравится, хотя иногда и бесит, открытая одежда Усоппа. Её удобно снимать, под неё удобно залезать своими длинным пальцами. Она вообще удобна.       – Твою ж… Санджи… Мы ж на кухне… – едва руки проникают куда-то под шорты, Усопп словно просыпается. Санджи немного срать, ибо отбивается тот все равно демонстративно и явно лениво.       – И что? Это моя вотчина, – коротко припечатывает он, прикусывая мочку уха, оставляя засос на шее и следом потираясь носом о тонкую линию челюсти.       Усоппа от этого всего ведет к чертовой матери, отчего он совсем не тихо стонет, но тут же прикусывает язык.       – Но вдруг…       – Все и так все давно уже знают. Смысл? Да и не зайдет сейчас сюда никто. Сами заняты.       Санджи фыркает. Усопп вздыхает.       Целуются они уже вместе, и остаются на кухне тоже потом вместе.              Санджи не знает, как помочь Усоппу с его неуверенностью, которая сквозит в каждом движении и вздохе. Зато он знает, как от этой неуверенности отвлечь. А там уже… поживем - увидим, да положимся на удачу.       Главное ведь быть рядом. Не правда ли?       Вот Санджи и рядом. Всегда.