Glowing

Мы мчимся по ночному городу, не обращая внимания на светофоры, правила, ограничения скорости. Мотор спортивного «Ягуара» ревет под натиском педали, а я «кладу» стрелку на спидометре далеко за сотню. Конечно, так нельзя, это слишком опасно и не только для нас, но мне на это плевать. Скорость и изгибы городских вен дорог заставляют меня сосредоточиться и не думать ни о чем. В голове пусто и это успокаивает, когда я с визгом шин, вхожу в крутой поворот, пролетая две дорожные полосы. Я знаю, что тебя напрягает такое вождение, но ты молчишь, и это хорошо. Ночной Токио прекрасен, но сейчас черта с два можно разобрать за окном, кроме ярких неоновых вывесок, сливающихся в один безумный огненный поток, который огибает машину с обеих сторон. Не слышно и истеричных гудков встречных машин, которые резко увиливают в сторону, уворачиваясь от несущейся серебряной пули моего «Ягуара», который ты подарил мне недавно. Чертовски дорогая тачка, чертовски крутая и быстрая. Я шутил, когда говорил о ней, но ты просто взял и купил, за что теперь, наверное, мысленно коришь себя, когда шины вновь оставляют черный росчерк, с дрифтом входя в поворот. Сложно смириться с мыслью о том, что человека, которого ты полюбил до дрожи в сердце, могут забрать, что вас могут разлучить. Я не знал, на что шел, соглашаясь встречаться с тобой, думал, что ты будешь осмотрительнее, потому что придавал своей персоне слишком много важности в твоих глазах. Я знал, что ты состоишь в одном из крупных кланов якудза и занимаешь там далеко не последнее место. Знал, что я стал одной из тех причин, по которой между кланами назрел конфликт и теперь должен был перерасти в маленькую войну. Но для меня было ударом ниже пояса, когда ты согласился участвовать в этом. Я стоял рядом, смотрел на тебя и на еще одного мужчину, твоего друга, который предложил «поиграть», как без раздумий ты соглашаешься, и чувствовал, как внутри меня лопается струна, хлестнув будто пощечиной. Тогда мне хотелось устроить скандал, закричать, ругаться, заставить тебя отказаться от своих слов, но я молчал и улыбался, не желая портить тебе настроение. Я никогда не хотел доставлять тебе неудобств, даже когда сомневался в том, нужно ли нам вообще быть вместе, ведь было время, когда я стоял над тобой с ножом и не решался полоснуть по твоей шее. А потом произошло то, что называют «любовью», и мы перестали дышать друг без друга. Наша история больше похожа на сказку о Золушке, только гораздо более жестокую. Прошло несколько недель после того разговора и твоего согласия на участие в этой заварушке. Телефон молчал, и я расслабился, мы оба расслабились, думая, что все обошлось, но сегодня тебе позвонили и сказали, что в течение трех дней все должно произойти. Ты тут же вызвал юриста и все оформил на меня, а потом только сказал. А я успокоился. Неизвестность перестала терзать, ведь теперь срок определен – любая секунда в течение трех дней. Ты уедешь играть в «рулетку», а я буду ждать твоего возвращения, гипнотизируя телефон и совсем не желая, чтобы он зазвонил, ведь это будет означать, что наша сказка закончится. Ты так спокоен, будто ничего не произошло. Тебя это вовсе не трогает, а меня разрывает от того, как я не хочу отпускать тебя. Но я молчу и стараюсь улыбаться, а ты говоришь, что все будет хорошо. Скоростью я показываю то, что внутри. Не хочу говорить тебе, не хочу расстраивать, не хочу, чтобы ты отвлекался. Играй в убийцу, ты же взрослый мальчик, а я буду кататься по городу, стараясь не угробить нас обоих и собирая штрафы за превышение скорости.

***

На следующий день ты уехал. Мы не прощались и не говорили, потому что я был в универе, а ты на работе. За тобой приехала черная машина и тебя забрали. Об этом мне сообщила охрана, когда я приехал к тебе. Я просто развернулся и уехал домой, чтобы в эту ночь опустошить пару бутылок из домашнего бара, сидя у панорамного окна твоего пентхауса и смотря на ночной город, зная, что вы там все где-то пичкаете друг друга свинцом. Я пил мало и не часто, потому что ты не пил вообще, максимум – бокал вина или виски. А теперь было не просто можно, было необходимо. Ночь сводила с ума своей тяжестью. Хоть она и была яркой в городе, но сюда, на высоту, за стекло, не долетали звуки. Тут властвовала тишина, отдаваясь звоном в ушах, усиливающегося из-за выпитого алкоголя. Когда перед глазами все поплыло, я небрежно отставил бутылку, ведь бокалом я давно не пользовался, хлеща прямо с горла дорогущий коньяк. Ну, что поделать, все же я один, а прислуга придет только утром. Я не помню, как заснул, но проснулся я от того, что Кумико, наша горничная, трясла меня за плечо. Кажется, я заснул прямо на полу. Все тело чертовски затекло, а от дикого похмелья все внутри дрожало, будто в желудок встроен мощный вибратор. Да, не думал, что в 21 год буду так «болеть» … Поднявшись, первым делом я проверил телефон на наличие пропущенных звонков. Их не было и ладно, хорошо, значит, надежда, гадкая тварь, еще не умерла. Теплится в ней еще искра жизни. Внутри меня был эмоциональный штиль. Видимо, за эти два дня я выплеснул все, что хотел или, хотя бы, то, что смог.

***

За несколько дней я извелся. Я сошел с ума. Не выходил из дома, не звонил друзьям, не выходил в Сеть. Я пропал со всех радаров. День и ночь стерлись для меня. Целыми днями я мерил шагами твой дом, не зная, куда себя деть. Я, как проклятый, рисовал тебя. На любых клочках бумаги, в тетрадях и альбомах, я рисовал тебя по памяти, используя лист за листом грубоватыми росчерками карандаша или ручки, стараясь воссоздать каждую деталь. Не могут люди так переживать, это глупо, страшно. Но я мог, час за часом наматывая круги по дому и сжимая в кулаке телефон. Неизвестность вновь навалилась на меня, схватила за горло ледяными пальцами и сжимала изо всех сил. Однажды я поймал себя на мысли о том, что буду уже рад и новости о твоей смерти. Лишь бы это все закончилось. «Со щитом или на щите», не важно. Как же сложно ждать! Я мог бы позвонить и все узнать сам, но, все же, боялся услышать то, что мне могли сказать.

***

Прошло полторы недели. Полторы недели, за которые я, кажется, постарел лет на 10. Когда становилось совсем плохо, я заливал бессонницу и переживания, опустошив почти весь бар и прокурив всю лоджию насквозь. Я сам, кажется, потерял свой собственный запах, остался лишь запах табака. Все же Токио – красивый город. Он сочетает современность и историческое наследие, бетон и природу. Он прекрасен с той высоты, с которой я смотрел на него, в очередной раз сидя перед окном. Пока не услышал, что в замочной скважине скребется и щелкает ключ. Было утро, поэтому я не удивился, ведь должна была прийти прислуга. Не хотелось двигаться вообще, они сами знают, что делать, а я не обязан их встречать. Шелест одежды в коридоре, тихие, почти бесшумные шаги. Да, они всегда передвигались тихо, как тени, больше не предпринимая попыток со мной заговорить, хотя раньше мы общались. Но теперь было что-то не так. Слишком затянулась тишина, не было дежурного «доброе утро, Руки-сан». Имя, которое ты мне дал сам, стало давно уже привычным. - Ты даже не встретишь меня? От этого голоса будто разряд прошиб все тело. Я подскочил на месте от неожиданности и резко обернулся, в следующую секунду уже бросившись к тебе прямо с «низкого старта». - Тихо, тихо, больно, не дави, а то швы разойдутся. Ты тихо засмеялся, кивнув перевязанную руку, которую я не сразу заметил, крепко тебя обнимая. Пришлось поумерить свой пыл, смешивая слезы со смехом. - Вернулся. Я так тебя ждал… Почему ты не позвонил? Какого черта, Койю!? Я тебя спрашиваю! Хотелось задушить тебя, собственноручно взять и прибить, прямо сейчас, а потом воскресить и задушить еще раз, но в объятиях. - Я тоже скучал. Не мог связаться, а так сюрприз получился. - Ненавижу тебя. Ненавижу тебя, слышишь!? - Слышу. И я тебя люблю, Така.