Лихорадка

— Ты никогда меня не слушаешь! — возмущался Рэдрик, — я говорил тебе не соглашаться на этот глупый эксперимент! — Да, ты говорил, — хрипло подтвердил Кирилл, — но ты же знаешь, как это для меня важно. Ты только представь: воздух можно будет сжижать и складировать в специальных помещениях…* — Ага, где температура ниже, чем на Северном полюсе, — не успокаивался сталкер, — а людей будут одевать лишь в кофты, пуховики, шерстяные подштанники, да обычные брюки. Нет, ты мне скажи, дорогой ты мой учёный, почему для Зоны в вашем Институте специальные пуленепробиваемые костюмы, хотя туда и голым ходить можно, а для комнаты с температурой -40 вам выдают какие-то портянки?! Кирилл устало потёр лоб, поморгал слезящимися глазами и отпил немного чая из кружки. — Рэд, ну чего ты от меня-то хочешь? — Хочу, чтобы в следующий раз ты меня послушал, а не шёл в убийственный холод в той ветхой одежонке, ради науки этой проклятой. Кирилл почувствовал, как голова предательски трещит по швам, и что соображать он почти не в состоянии. Поэтому, учёный лишь смиренно кивнул своему другу и ответил, прикрыв глаза: — Ладно, я обещаю. Рэдрик выдохнул и сел на постель к горе-учёному, чем вызвал благодарный стон. — Ты такой тёплый, — с наслаждением просипел тот. — А ты, родной мой, горишь. С этими словами Рэд приложил ладонь ко лбу Кирилла, но парень, содрогнувшись, как от удара током, и резко отпрянул. — Кирилл, ты чего?! — опешил сталкер. — Р-рука холл-лодная, — часто дыша, пояснил учёный. — Да ладно тебе! — Рэдрика начали настораживать подобные реакции на прикосновения, — она тёплая! — Знаешь ли, у меня озноб от твоих касаний, — повысил голос Кирилл, о чём сейчас же пожалел, ибо зашёлся страшным кашлем. Рэдрик, не переставая ворчать, протянул другу стакан воды, но вспомнив, что Кирилл не может высунуть руки из-под одеяла из-за озноба, поднёс питьё к пылающим и искусанным губам больного. Когда с приступом кашля было покончено, Рэд вернул стакан на прежнее место и полноценно лёг на кровать. — Если хочешь — можешь идти домой, — слабо возразил Кирилл. — Спи лучше, — отрезал сталкер, — хотя постой, — он попытался немного согреть руки, после чего осторожно просунул их под одеяло. Учёный поморщился, но ничего не сказал. Он промолчал даже тогда, когда чуть тёплые ладони Рэда коснулись его запястья. — Что ты..? — Лежи смирно. Рэдрик чуть сжал тонкое запястье, считая удары сердца. — У тебя слишком частый пульс, — констатировал он спустя минуту, — бог мой, да ты точно горишь! Пока сталкер мысленно сетовал на своё нежелание учить действия первой помощи при заболеваниях, Кирилл отвернулся к стенке и тихо сказал. — Давай спать, а. — С тобой нужно что-то делать! — Рэдрик, — послышался строгий голос, — я сам в какой-то мере доктор: я учился на биолога. Уверяю тебя, дружище, симптомы пока не слишком страшные… — Пока?! — Спи, Рэд, — устало окончил препирания Кирилл. *** Рэдрику снилось лето. Снилась дача их родителей, на которой он проводил большую часть своего лета в детстве. Он сидел на узкой деревянной скамейке, закинув ногу на ногу. Солнце приятно грело его кожу, дневной зной создавал вязкую пелену, которая малость осложняла дыхание. Но Рэдрика вовсе это не интересовало. В паре метров перед ним два человека средних лет собирали ягоды и мирно беседовали о чём-то обыденном. Рэд даже не вслушивался в из разговор, он наслаждался лишь звуками их голосов, вглядываясь в давно позабытые, но такие родные лица… Вот отец, с лёгкой улыбкой, подходит к нему, держа кружку, в которой аккуратной горкой лежат ягоды. Отец держит кружку всей ладонью, потому что ручка у неё отломана уже бог весть сколько. Рэдрик осторожно улыбается в ответ, благодарно кивает, принимая свежие ягоды, на которых блестят капли дождевой воды из бака, в котором мать всегда мыла продукты… Рэдрик смотрит на отца, пытаясь запомнить его таким: добрым, нежным, любящим, трезвым, заботящимся, не порабощённым Зоной… Нет, он не плачет. Просто солнце слишком ярко светит прямо в глаза, которые вынуждены выделять защитную влагу, чтобы глаза не высушились, а пути присоединения глазного яблока не разрушились, и чтобы глаз не выкатился из специальной выемки… Рэд смеётся, вспоминая это детское объяснение слёз, возникшее после чтения какой-то научной книги. Рэдрик смеётся, отчего скупая слеза всё же выскальзывает из глаз и быстро пробегает по гладкой щеке, оставляя за собой влажный след, подобно тому, как первая дождевая капля скатывается по неровному, но гладкому капустному листу, исчезая в многочисленных витках… Рэдрик стыдливо опускает голову, смаргивая непрошенные слёзы, тихо швыркая носом. Отец ласково смотрит на него, а затем покровительственно треплет по рыжей макушке и уходит в дом. Рэдрик закидывает в рот первую ягоду и морщится от её кислоты. Сколько он уже не ел ягод?.. Рэд затрудняется даже предположить. Мать всё никак не желает уходить с огорода, и Рэдрик может лишь наблюдать за её спиной в жёлтой майке… И Рэдрик упорно игнорировал тот факт, что такого никогда не было и быть не могло. Что лето своё он каждый год проводил здесь в компании ворчливого деда, который только и делал, что лежал на диване, да ежечасно просил пожрать, а если никто ему ничего не приносил, то медленно, шаркая ногами, он плёлся на кухню, где, состроив несчастное выражение лица, просил «чего-нибудь перекусить». Всё это делалось настолько жалко, что Рэдрику приходилось отвлекаться от своих дел и готовить треклятую яичницу, ибо кроме яиц и масла в доме ничего не было. Так началось его показательное безразличие. Рэдрик упорно не желал признавать, что на дачу его отправляли лишь потому, что родителям не нужны были свидетели их постоянных ссор. Что его ссылали сюда как вещь, которую стоит убрать на время, чтобы не портила дизайн комнаты… Вдруг, до Рэдрика донёсся сдавленный крик. Рэд от неожиданности выронил кружку на землю. Ягоды, словно сотни жуков, разбежались по чернозёму. Рэдрик вскочил, озираясь по сторонам, пытаясь выявить источник звука, и нечаянно раздавил несколько свежих ягод. Почувствовав неприятную липкую субстанцию на лодыжках, Рэд посмотрел на свои ноги и ужаснулся: босые ступни его были тёмно-красного цвета. Сок от смородины ярко блестел на солнце, словно кровь, а тонкие кожурки ягод, плававшие в этом месиве, были похожи на сукровицу. Рэдрик судорожно повёл плечами, отгоняя неприятные аналогии. Крик перешёл в жалобный стон, раздающийся совсем рядом, но, сколько Рэд не вертел головой, сколько не пытался увидеть источник звука — всё было тщетно. Внезапно исчез сад, огород, спина матери и липкие ягоды под ногами, сменившись чёрной, поглощающей пустотой… Рэдрик испуганно распахнул глаза, часто дыша, и уставился на тёмно-синий от ночной мглы потолок спальни. Осознав происходящее, сталкер немедленно повернулся к Кириллу, который, сминая простыни и одеяла, скулил что-то неразборчивое. Пребывая в растерянности, Рэд слабо попробовал усмирить друга, обхватив того за плечи и голову. Его ужаснуло то, насколько горячим было тело учёного. Он осторожно приблизился к его уху: — Кирилл, всё хорошо, ты меня слышишь? — шептал он, поглаживая липкую от пота щеку учёного. Но он быстро понял, что при таком раскладе ничего у него не выйдет, и, встав на колени на кровати, несильно ударил Кирилла по щеке. Не подействовало: парень заметался ещё сильнее, говоря на незнакомом Рэдрику языке. Тогда сталкер ударил вновь, только уже сильнее. На несколько мгновений в комнате воцарилась тишина. Кирилл слезящимися глазами испуганно уставился на сталкера, а Рэд, не веря в успех, с тревогой смотрел на учёного. Наконец Кирилл, почувствовав неприятный жар, прижал руку к пылающей щеке. Рэдрик, по-своему оценив этот жест, немедленно опустился с колен. — Извини, я не хотел этого делать, я просто ужасно за тебя испугался, — тихо произнёс он. — Напротив, ты мне помог, — пытаясь выровнять дыхание, но на удивление спокойно ответил Кирилл, будто бы не метался в горячке пару секунд назад, и протёр мокрый лоб концом одеяла, — теперь у меня есть время, чтобы сказать тебе всё, прежде чем умру. Брови Рэдрика мгновенно свелись к переносице, а рот немного приоткрылся от такого заявления. — Кирилл, окстись, — охрипшим голосом попросил он, — у тебя просто лихорадка, после твоего пребывания в холодильнике без специального костюма — это нормально… — Выслушай меня, — перебил его Кирилл и, резко высвободив руку из-под одеяла, схватил Рэдрика за запястье, заставляя приблизиться к себе, — это очень важно, хочу сказать тебе это, пока не стало слишком поздно. — Кирилл, ты несёшь какой-то бред, — попытался образумить друга Рэд, понимая, к чему тот ведёт, — когда ты выздоровеешь — тебе будет неприятно вспоминать об этом… — А если я не проснусь, обещай запомнить то, что я… — он зажмурился и покачал головой, — подожди, сейчас скажу… Рэдрик видел, что Кирилл, мягко говоря, не в себе: щёки даже во мраке комнаты были лихорадочно красными, глаза слезились, а взгляд был чрезвычайно рассредоточен. Рэд хотел было пойти на кухню за успокоительным, но Кирилл внезапно схватил его за шею, прижал к себе и требовательно впился в холодные губы сталкера. Рэдрик, по правде говоря, ожидавший подобного исхода, с готовностью принялся отвечать, за одним посылая к чертям все мысли и предрассудки, терзавшие его долгое время...

Когда мы впервые встретились, Я никогда не думал о том, чтобы влюбиться в тебя Никогда не думал, что обрету себя в твоих объятиях....

Рэдрик никогда не был слепым к своему окружению и с детства подмечал поведение людей, чтобы упростить задачу общения с ними, что значило облегчение поиска «полезных связей». Так поначалу было и с Кириллом. Но в какой-то момент, Рэд стал замечать, что наблюдает за учёным не просто из-за корыстных побуждений, но из-за интереса, который вызвал у него Панов. Со временем, они стали заботиться друг о друге, обмениваться воспоминаниями и впечатлениями. Рэдрик видел, что этот интерес взаимен, но когда стал замечать, что Кирилл украдкой за ним наблюдает, ему стало не по себе. Воспитанный на жёстких общественных стереотипах, Рэд делал вид, будто не замечает всех знаков внимания со стороны учёного, и каждый раз мысленно просил прощения у Кирилла за всё безразличие к намёкам парня. А сам учёный незаметно угасал с каждым днём, уходя всё глубже в работу. Но вот, спустя несколько месяцев, Рэдрик осознал, ради чего отвергал симпатию учёного. Ради одобрения теми, кто пьёт каждый вечер, кто на кухне осуждает политику, хотя сам из себя ничего не представляет, кто ругается грубыми словами на своих детей, кто готов мать родную убить ради денег. Он отказался от любви святого учёного, ради уважения этих ублюдков. В этот момент, он перестал отвергать привязанность Кирилла, а со временем, начал даже отвечать взаимностью. И вот результат его решимости: Кирилл в бреду решил сам признаться ему в своих чувствах, а Рэдрик ему с радостью ответил. Вот так успех, нечего сказать. Учёный, не ожидавший настолько скорого ответа обмяк и, увлекая за собой Рэдрика, опустился на подушку. Сталкер целовал нежно, без лишней страсти, аккуратно посасывая горящие губы парня, чем вызывал неконтролируемые стоны блаженства. Оторвавшись от Кирилла, сталкер склонился к его уху, прижавшись к пылающей щеке, и тихо прошептал: — И я тебя. Кирилл облегчённо улыбнулся, но взор его до сих пор не прояснился, и болезненная пелена до сих пор покрывала глаза, подобно утреннему туману над горным озером. Они провели ещё несколько минут, невинно лаская друг друга, когда окно резко распахнулось от сильного порыва ветра. Рэдрик поспешно встал и закрыл окно. Но ветер был настолько силён, что даже сквозь тоненькую щель в раме было слышно его завывание. — Похоже на седьмую симфонию Бетховена, — бездумно заметил Кирилл. — Не знал, что ты у меня ценитель музыки, — хмыкнул Рэдрик. — Да нет же, просто эти звуки очень мелодичны. Добавить бы сюда скрипку, флейту и арфу — и готова симфония. — Думаю, у Бетховена ничего подобного нет. — Он же великий композитор! он должен был написать что-то подобное!.. Рэдрик расслабленно усмехнулся и улёгся рядом с Кириллом. «А этот учёный умеет не только красиво доказывать гипотезы, но и красиво бредить…» — пронеслась мысль у Рэдрика, прежде чем он вновь заснул. ***

Если бы я только знал, Что это наш последний разговор, Я бы порвал душу на части, Чтобы спасти тебя...

Когда Рэдрик проснулся, всю комнату, подобно свежему апельсиновому соку, залило восходящее солнце. Рядом с ним красовалось смятое одеяло без каких-либо признаков своего владельца. Недовольно промычав что-то нечленораздельное, Рэд нехотя встал с кровати и поплелся на кухню, где, без сомнения, находился Кирилл. — Какого чёрта ты встал с постели? — не поздоровавшись, поинтересовался сталкер у сидящего на крохотном табурете учёного. Парень крепче сжал кружку с горячим чаем и плотнее укутался в старый халат. — Захотел пить. — Разбудил бы меня. — Но ты так сладко спал, — попытался оправдаться Кирилл, но Рэдрик пресёк его попытку. — Не заставляй меня думать, что ты не умеешь врать, — заметил он, подходя к учёному, — тебя смутил твой сон, и ты хотел посидеть здесь и переосмыслить всё без моей пресной рожи рядом, я прав? Кирилл вздохнул. — Да, ты всё очень точно опи…- тут его сердце сделало кульбит, — подожди, откуда ты знаешь мой сон? — он неверяще взглянул на друга. — Мне необходимо пафосно отвечать на этот вопрос? — саркастично уточнил Рэд. — Но почему… почему ты так спокоен? — Потому что не я лихорадил в тот момент, — заметил сталкер, — я уже тогда трезво оценил свои желания и возможные последствия. Я не боюсь чувств. Ни своих, ни твоих. Кирилл нахмурился. — Ты в любом случае прости меня за всё сказанное, — со странными нотками грусти в голосе произнёс он, смотря в пол, — не помню, чего я там тебе наговорил, но мне за это стыдно. И извини, если напугал тебя. — Ты своим признанием облегчил наши отношения, Кирилл, — заглядывая учёному в глаза, сказал Рэд, — разве тебе так не кажется? Кирилл поднял глаза на сталкера, пытаясь определить, говорит ли он серьёзно, или же иронизирует. Прочитав в зелёных глазах уверенность, учёный поднялся с места, сделал шаг навстречу Рэдрику, но вдруг его тело вновь пронзил озноб, и Кирилл едва не упал на пол, но сталкер успел подхватить его и прижать к себе. — Чёртов упрямец! — сквозь зубы промычал Рэд. Кирилл чувствовал, как силы стремительно покидают его и что сильно кружится голова, поэтому он лишь слабо сказал: — Я пойду прилягу. Рэдрик понял его без слов и осторожно повёл в спальню, где всё также бережно уложил ученого на смятую постель и примостился рядом. — Я скоро поправлюсь, не волнуйся, — ласково улыбнулся Кирилл. — Я и не волнуюсь, — соврал Рэдрик. Кирилл усмехнулся краешками губ, укутавшись в одеяло, отвернулся к стене, желая заснуть. Рэд легонько приобнял своего учёного, уткнувшись в его холодную от озноба шею, и уже задремал, когда до него донёсся хриплый голос: — Помнишь, ты был обеспокоен моим пульсом? — Ммм, — сонно пробормотал Рэдрик. — Мой пульс частый всегда, когда рядом ты, — смущённо пояснил Кирилл, — моё сердцебиение зависит от тебя. — Опять ты бредишь, — заворчал Рэдрик и повернулся на живот, обнимая подушку и, вопреки желанию, окончательно падая в сон. ***

Если бы я только мог Попрощаться с тобой, Сказать всё то, что хочу сказать Может быть даже скорбеть о тебе...

Рэдрик проснулся уже поздним вечером. Часы на стене показывали пять часов. Отметив про себя, что Кирилл никуда не отлучался и мирно спит рядом, Рэд встал, размял уставшие конечности и во второй раз за день отправился на кухню. Поставив чайник, Рэдрик вспомнил, что не ел со вчерашнего вечера. По-хозяйски открыв холодильник, он лишь поморщился и брезгливо закрыл его. Необходимость идти в магазин возникла сама собой. Пересчитав деньги в своей куртке он крикнул: - Кирилл! У тебя в холодильнике мышь повесилась. Я в магазин иду, тебе что-нибудь взять? Ответом была тишина. - Кирилл! Тут он вспомнил, что учёный, наверняка, спит крепким сном, так что обычными восклицаниями от него ничего не добьешься. Подойдя к кровати, Рэдрик потряс друга за плечо, призывая проснуться. - Кирилл, - повторил сталкер, - я в магазин, тебе что-нибудь нужно? Молчанье. - Чёрт побери, Кирилл! - воскликнул Рэдрик и перевернул Кирилла на спину. Рэдрик не сразу понял, в чём дело. С одной стороны, Кирилл просто спит, улыбаясь во сне. Но лишь спустя минуту Рэд заметил синие губы своего учёного. - Кирилл?.. Он схватил запястье друга, но как не пытался, не мог нащупать пульс. - Кирилл... Рэдрик присел на кровать друга, не выпуская ледяного запястья из своих рук. Так он просидел с полчаса. Затем он, поборов желание в последний раз прижаться к таким желанным губам выбежал из квартиры, пробежал все лестничные пролёты и выбежал из дома, в котором за один день обрёл и потерял счастье... А Кирилл Панов так и остался лежать на измятой постели в своей квартире, замотанный в кокон из белых одеял. Кирилл Панов остался лежать с лёгкой улыбкой на бледном лице, освещаемым оранжевыми лучами заходящего солнца...

А жизнь всё идёт и идёт, А я не могу двигаться вперёд... Lady Gaga "I'll never love again"