Ёк Ёк

“Слава” “Славик, ты слышишь меня? Эй, я с кем говорю, Карелин? Ты совсем?” “Славушка, Кукусик, открой глазки, милый” Далекий, родной голос. Тихий, совсем разряженный, едва различимый. Однако такой при этом режущий, прорывающийся сквозь дебри зла, которое заполонило его голову. Слава не понимает, кто с ним говорит. Слава сейчас вообще мало что понимает, и ему страшно. Как ребёнку. Страшно от этого потока мыслей, идей, воспоминаний, которые сначала крутили его не такой уж и пугающей каруселью,а потом превратились в огромную воронку, из которой ему не удалось выбраться. Страшно от ледяного дыхания одиночества, которое так и проливается по спине, вызывая табун мурашек. Страшно от чувства потери и вины, которые хуже самых жестоких в мире палачей пытают его, кромсая худое тело топорами совести. Эх, Слава. Ты все потерял, всё без остатка. Зачем ты вообще дышишь?... “Карелин, мать твою! Ты же не сдох тут блять? Ай, алло!” “Ой, да лучше б ты сдох уже.” Голос снова засверкал в голове вспышками. Кто-то его так отчаянно будит, что Слава даже хочет попытаться проснуться. Но не может. Картинки в голове меняются, как пленочные кадры. Полёт. Лес. Туманный, холодный, дикий. Кривые деревья выглядят как скелеты. Вместо травы под ногами - грязный мох и темный грунт. Воздух вязкий и гадкий, такой, который приторно оседает в лёгких и мешает дышать. Вот он. Слава. Стоит, мёрзнет. Делает шаг. Вокруг появляются черные маслянистые тени. Такие далёкие, невесомые. Почему-то всплывает лишь одно слово : “Мертвые”. Голова болит, мозг будто бы воспален. Доходит долго, но когда он понимает - кричит. Громко, с переливами. Решается бежать и бежит изо всех сил. Мышцы ноют, рукава толстовки цепляются за ветки, голова еле успевает уворачиваться. Останавливается на крутом склоне. Внизу река. Даже по одному виду чувствуется то, какая ледяная в ней вода. Течение быстрое, резкое. На другом берегу снова фигура. Он почти готов вновь бежать, но вдруг слышит, что его назвали по имени. Присматривается. Девушка. Яркая, реальная. Живая. Очень знакомое лицо, светлые кудри до плеч и огромные голубые глаза. Видно даже с другого берега. Она надрывается, пытливо смотрит на него и кричит. “Слава” Протяжно так, почти воет. Знакомо все - от лица до движений рук… Мира. “Славочка, живи, пожалуйста. Урод ты такой, живи” По голове как камнем бьёт это имя, и он открывает глаза. Белый свет пробивает его стеклянные зрачки и впивается в них, веки не смыкаются. “Слава богу, блять” Всё его существо медленно приходит в чувство. По крайней мере, он хотя бы ощущает и понимает где он - очевидно, дома. Руки и ноги онемели, нервы словно обесточены. Яркие лучи этого проклятого света моргают и мерцают, собираясь, видимо, прожечь эти и без того безжизненные глаза. Силуэты предметов вокруг наконец поплыли и стали собираться в общую картинку. Вот светлая женская прядь (снова), вот теплая рука на его груди, а вот и лицо, глаза. Бездонные. “Слава…” Голос девушки напротив дрожит. Ему нравится. От неё очень вкусно пахнет. Классический Chanel №5. Он помнит. Девушка взволнованно отходит куда-то. Каблуки так знакомо постукивают. Это уже настоящая мелодия, и он помнит её тоже. Сейчас всё это будто не с ним, а это не его Мира. “Славик, ты слышишь меня? Ты можешь говорить?” И что же это ты так тревожишься, моя (бывшая) любовь? “Что… случилось” Худший из вопросов, который ты мог задать, Карелин. “Ты шутишь? Слава, ты шутишь? Ты чуть не умер только что из-за вот этого дерьма!” Бледная рука указывает на стол. Почти пустая пластинка из под таблеток. Ой. Блондинка резко осознает, что нужно сейчас делать, и невзирая на возмущения парня, почти за шкирку тащит его в ванную. Спустя час Мира распахивает дверь и без сил падает у стены. Слава сидит на коленях перед ванной и ему просто крайне плохо. Он так надеялся, что никто уже не будет его мучить и откачивать, что никто не помешает ему сдохнуть. И не то чтобы он совсем этого не ожидал, но всё-таки эта сложная роль досталась очень интересному человеку. Человеку, которому, казалось бы, уже давно всё равно, который давно ушел из его жизни. Но ирония в том, что именно из-за него, а точнее, неё он и решил это сделать. “Слава, блять, ну нахуя?” Голос, как эхо. Ещё хуже. Давай, ты найдешь в себе силы открыть рот, Славик, держись. “Действительно хочешь знать?” Пауза. “Честно говоря - не очень, но раз я здесь - говори” В горле помимо мерзкой тошноты образовывается ещё и комок, который окончательно перекрывает кислород. “Чтобы не чувствовать той боли, что ты оставила в этой квартире. Все вещи забрала, а её оставила” Девушка усмехается и поднимается с пола. “Это не моя вещь, друг мой, она давно твоя” “Кажется, всё ещё общая, раз ты здесь” Мира думает пару минут, а потом вполголоса произносит: “Справляйся с ней… Как-нибудь иначе, хорошо?” Ухмылка рисуется самостоятельно и отравляет нутро кислотой. “Каков смысл? Мне проще не дышать” “Зачем так убиваться? Я давно забыла, и...” “Пиздишь, как дышишь, Фёдорова” Именно так, он прав, сдавайся, Мира. И прямиком на расстрел. И ты дружок, не отставай. Если не хочешь вернуться в тот сон, прими лучше пулю в сердце. То самое сердце, что прямо сейчас отбивает похоронный марш и почти разломило грудную клетку. Гулкое, яркое. Ёк. Ёк. Ёк. Боже, дай сил.