Влюбиться в препода

Влюбиться в препода? Могу, умею. И собираюсь практиковаться… Если только смогу подавить свою тревогу, которая вот-вот станет нервным срывом, а неловкость переменится в нескрываемое возбуждение от глаз моих одногруппников… и его. И не только потому в данный момент наш сексуальный преподаватель — можно сказать, один из всего здания юридического института — сидел за преподавательским столом, задумчиво поджимал свои полные губы, — которые, в моей не детской фантазии, касаются меня, целуют, ласкают, приносят удовольствия, и с каждым миллиметром спускаются всё ниже и ниже и… Так о чём это я?! Я, чтобы конкретно вспомнить, что учила дома, краем глаза смотрела на Юрия Владимировича! Ну это уже ни в какие рамки не лезет! А ведь говорила сама себе, что не нужно заглядываться на препода! Я вновь кинула острожный, не поднимая головы от задания, взгляд на Юрия Владимировича и даже сама толком не заметила, как облизнула губы. Мне вдруг стало предельно жарко, как в середине лета. А сейчас не лето, а середина осени, где юбки и платья с туфлями медленно перетекают в джинсы с кроссовками. Юрий Владимирович, которому тоже, видимо, стало жарко, казалось уже позже меня, в душном кабинете, снял с себя жакет, и предстал перед моим взором в белоснежной рубашке, которая даже не скрывала его спортивного тела, от которого сохнет большая половина девушек из всего института. И как можно быть таким соблазнительным? Я вновь облизнула свои пересохшие губы и поняла, что во рту тоже всё пересохло. И самое, что есть страшное, подняла голову и тупо пялюсь на препода, который, будто почувствовал на себе взгляд, внимательно оглядел кабинет, и я только чудом успела опустить голову и придать задумчивое выражение лица над вопросами, которые были написаны в моём варианте. Честно говоря, я толком всегда забываю материал, когда только вступаю в кабинет Юрия Владимировича, и мне стыдно признаваться, но во время опроса, я постоянно нервничаю. И не от того, что я не выучила параграф, а из-за того, что меня смущает и водит в краску взгляд Юрия Владимировича. В этот момент я вообще не могу стоять нормально и переменяю с ноги на ногу, тереблю либо пальцы за спиной, либо кофту или юбку. Мне тогда лишь бы чем-нибудь занять свои руки, чтобы ни дай бог «случайно» не коснуться преподавателя, который всегда стоит всего в паре-тройке шагов от меня. Не знаю толком, когда у меня появилась такая застенчивость перед Юрием Владимировичем. Но, как я говорила ранее, по нему сохнет большая половина девушек института. А кто, спрашивается, не станет пускать слюни при виде такого красавца? Молодой, если быть точной, ему около тридцати лет, занимается спортом в фитнес-центре, куда хожу и я. Эта красивая сволочь там со штангой такое вытворяла, что мне до сих пор снятся довольно не детские сны с участие препода и то, что он делает со мной. Так, я вновь не туда ушла! Шатён с выразительными глазами цветом виски, которые, заметила, похоже, только я, могут становиться, как темнее, так и светлее. Там всё зависит от его эмоций и настроения. Не зная, как это у меня толком удалось, поскольку ни один из моих этого не заметил, даже когда я буквально тыкала пальцем, мол, смотрите они потемнели или посветлели. Я заметила такую хитрость, что когда Юрий Владимирович раздражён, то глаза у него темнеют, и становятся похожими на тёмный шоколада, или когда он весел, то светлеют. Такое «эмоциональное изменения» не заметит разве что слепой. Но мои одногруппники не слепые. Выходит, что это я более внимательная к таким вещам? Но не заметить… Можно не заметить, как муха пролетела, или, как совсем неожиданно, время подходило к концу, а у тебя на двойном листочке написано только твоя фамилия, номер группы, нумерация вопросов, к которым, от силы, прилагается, всего-навсего, три ответа. Да уж! А я ещё думала, что всё быстро напишу и сдам и пойду домой — последняя пара всё-таки. Конечно, я могла бы переписать ответы у, впереди сидящего, Димы, или через него у Иры, или с краю от меня у Тани, но у меня бы это ни как бы не получилось. Так как Юрий Владимирович всегда смотрел за студентами во время самостоятельных работ, где он проверял знание каждого, и наблюдает за тем, чтобы никто не отвлекался от заданий и не списал. Поэтому, если у меня и удастся у кого-нибудь списать, то с условием того, что Юрий Владимирович покинет кабинет, но его никто не просил выйди из должников по его предмету или кто-то из других преподавателей, либо не просили зайти в учебную часть для предъявления дополнительных пар у каких-либо групп. Я тяжело сглотнула от того, что понятия не имела, что мне делать. Переписать не получится. Этот вариант с самого начала отпадал. Поискать что-то в интернете? Тоже не выйдет, потому времени осталось, от силы, две минуты. Тупиковая ситуация, если честно. Выхода нет! — Время окончилось — прошу сдавать работу. Ну вот, пиздец, как говориться, подкрался незаметно. Даже слишком незаметно. Но его голос, от которого внутри всё буквально скручивается. Такой бархатистый и в то же время холодный, что заставляет мои щёки наливаться румянцем. Послышался шелест листов и тихие перешёптывания одногруппников, который начали расспрашивать друг у друга, мол, что ты там написал, но красноречивый и наигранный кашель со стороны преподавательского стола, где их было прекрасно слышно, тут же заставил перевести тему по типу погоды или чего-то прочего. Беспалевность — их второе имя. После палевности, конечно. Я, синхронно с остальными, начала собирать свои принадлежности в сумку и оставила на столе лишь только полупустой листик, который в итоге взяла в дрожащие руки и понесла к столу преподавателя. Но стоили мне двойной листик с работой положить в стопку с работами мои одногруппников и сделать всего пару шагов к выходу, как за спиной раздался его голос: — Остановитесь, Волкова! Вы положили на стол пустой лист! Это не вопрос, а конструирование факта. Одногруппники, будто поняли, что это закончится для меня плачевно, быстро пожалали мне удачи, надеюсь к выживанию, и буквально испарились из кабинета, прикрыв за собой дверь, а я, думая о том, какие они предатели, всё продолжала стоять спиной к Юрию Владимировичу и от нервов уже по привычки кусать губы. За спиной послышался глубокий и усталый вздох. — Волкова, не стоит стоять спиной к тому, кто с вами разговаривает, — упрёк он меня, и я медленно обернулась, смотря в эти глаза тёмного шоколада. Раздражён! Ох чувствую, дело пахнет керосином! Но неужели из-за того, что мой лист с работой был практически пустым? Не я одна сдавала ему пустые работы! Вон, например, Крылов или Сидоренко — они вообще работы даже не сдают, а тихо посидят, для видимости что-то попишут и также тихо свалят. Ничего — Юрий Владимирович даже слова им не сказал, а молча поставил двойку в журнал и дело с концом. А меня он почему-то решил не отпускать! С чего это вдруг? Ему буквально наплевать на то, как студенты относятся к его предмету. Учишь, отвечаешь, работаешь — молодец. У тебя уже, можно сказать, в зачётке стоит автоматом пять, а не хочешь учить и работать на парах — не молодец: два или три. Но обычно Юрий Владимирович спрашивает желающих, а только потом уже по своему выбору. Не знаю как, но чаще всего «по своему желанию» он выбирает меня. Не то чтобы я не была готова, но я жутко нервничаю, когда отвечаю. И заметила я открытые неловкой способности именно на парах у Юрия Владимировича. Он вроде не страшный. Даже симпатичный, а его строгий преподавательский характер, как сказать, добавляет изюминки. И, между прочим, эта самая изюминка мена скоро доконает. — Почему вы сдали пустой лист? — уже спросил он у меня. — Там… Он не пустой. Юрий Владимирович взял мой листок с ответами и внимательно, что даже прищурил глаза, осмотрел, перелистнул, вновь вернул на лицевую сторону. — Да, вы правы — не пуст, только особой работы я в ней не вижу, — он положил мою работу в стопку с другими и, положив ногу на ногу и наклонив голову чуть в бок, глянул на меня. — Волкова вы, как мне помниться, хотите получить по моему предмету высший бал, но ваше стремление к этому изредка делает совсем другие выводы. Он специально протянул слово «стремление», чтобы показать, что я не всегда уверенно отвечаю на его вопросы и, готова поспорить, что он поставил вокруг этого слова кавычки. Я ощутила досаду и стыд от его обвинения и старалась не придать виду, что мне стало неловко. Хоть это первая работы, которую я не выполнила, а вопросы были самыми что есть лёгкими, что на них бы любой ответил. Даже Крылов и Сидоренко. — В чём дело, Волкова? Вы же учили параграф, который я задал. Что вам помешало сделать работу? Вы! — так и хотелось сказать, но чтобы, ни дай бог, не произнести это слово, прикусила язык. Нельзя! Он может неправильно понять. Как это понимаю я! — Ни кто! — ответила я, наклонив голову вниз, и начала осматривать его на кремированные чёрный туфли, пока препод не начал стучать ими по полу. Тоже, видно, нервы шалят! — Тогда почему вы ничего практически не сделали? Я засмотрелась на вас и… думала о вас — поэтому ничего не сделала. Бред! Но надо же было что-то ответить? Но только вот что? Не выучила? Не поверит, потому что я всегда учу, и он это знает. Плохое самочувствие, например, болит голова? Тогда он заведёт тему про медкабинет и почему я туда не отпросилась, если мне так плохо. Он просто-напросто не поверит. Обманывать я не умею — всё видно по моему лицу. — Волкова! Голос прозвучал так резко и громко, что я дрогнула. Но когда почувствовала, как его ладони внезапно схватили моё лицо, оно горело, особенно щёки, где он касался. Жар медленно протекал по моему телу, пока не опустилась к низу живота, а от его взгляда, я готова была застонать. Моя не детская фантазия вновь дала о себе знать, как, впрочем, и всегда, и представила, как я мужчину притягиваю к себе, целую, целую, он отвечает, сжимает меня своим сильными руками, а потом садит меня на стол, где… Чёрт! О чём я сейчас думаю?! Но, к большому для меня счастью и в то же время к разочарованию, Юрий Владимирович как-то странно прищурился, его глаза стали настолько ярче и светлее, будто зеркальными, что сейчас я не понимала, чем эти эмоции были вызваны, и отпустил моё лицо. Стоило ему сделать шаг от меня, как я вздохнула от разочарования. Хоть и моё лицо пылало огнём, а внизу живота происходила такое, что не описано в женских романах. Всё скручивает, растягивает, сжимается, что хочется сжать свои ноги, и я снова вздохнула, внезапно, даже для самой, прикусила до крови губу. Юрий Владимирович как-то странно сглотнул, взгляд его потемнел, смотря на то, как из ранки на моей губе прояснилась кровь, и я её облизнула, почувствовав её ржавый привкус, а затем вытерла губы рукой. Зря я в этом момент отвлеклась! Потому что, совсем неожиданно, я оказываюсь на столе преподавателя, а он меж моих ног. А сумка моя осталась там, где я стояла всего секунду назад. Ой-ёй! Что-то мне это напоминает! Например, то, что я представляла в своей фантазии на этом же самом столе с этим же самым мужчиной. Кажется, что со мной кто-то решил поиграть в игры. И боюсь на моих нервах и моей нервной психики… и на моём нынешнем состоянии, которое я готова окрестить, как возбуждение от того, что меня касаются руки мужчины, который меня привлекает… Даже не так — который мне нравится и вызывает подобный отвлек моего тела, что до встречи с ним миро «спало». И сейчас, когда оно проснулось, готово показать себя во всей своей красе. Я молча, не произнося ни единого звука, смотрела на слегка нервно дышащего мужчину, который и в итоге исполнил мою скромную мечту и коснулся своими полными губами моих. Меня будто током ударило, как только это произошло, и я тихонько застонала, пуская это было невинной прикосновение, а затем я чуть приоткрыла ротик, и его язык под его уже стон проник ко мне, а его руки, что это момента были размещены на моей талии, чего заметила не сразу, и стали гладить моё тело, вызвав толпу мурашек, а мои руки сжали воротник его рубашки. Не знаю, сколько мы так жадно целовались, но лишь на секунду-две отстранились друг от друга, чтобы вздохнуть воздух. Его губы опустились к моей шее, и я опрокинула голову и, чтобы не упасть, ещё сильнее сжала пальцами его рубашку. Вначале были всего лишь поцелуи, потом пришли покусывания кожи. Я снова и снова простонала. Я не успела понять, когда его руки подняли мою кофту и сняли её с меня. Материя полетела куда-то в сторону, а потом и лифчик. Оперативно работает, однако. Совсем неожиданно он вдруг остановился, что я открыла глаза, чтобы посмотреть и узнать, что могло такое случиться. Он рассматривал моё голое по талию тело, а потом ладонями коснулся моих грудей, сжал, разжал. Мои соски набухли от его прикосновения, а потом уже громкий стон сорвался с моих губ, стоило ему коснуться своим ртом одного из соска, а другой — не оставляла в покое его рука. Его прикосновения дарили такие наслаждения, которых невозможно описать только словами, и лишь стоны давали ответы, что мне было хорошо. Даже слишком хорошо, чтобы быть правдой. И я откинулась на столешницу, прикусывая от наслаждения губы, чтобы не застонать громче. Но потом всё неожиданно прекратилось, что мне пришло в голову, что он не хочет… меня. Я посмотрела на него. Он склонился надо мной и смотрел мне в глаза, которые были тёмными, но не раздражение было тому виной, а не скрываемое возбуждение, как и у меня. — Расстегни! — на гране прошептал он, буквально указав, что сейчас… именно сейчас… речь идёт именно о рубашке, а не о его джинсах, где красноречиво выпирал признак его возбуждения, что мне, на стыл самой себе, хотелось там коснуться. Я кое-как смогла пристать и сесть, чтобы не упасть назад, на столешницу, и принялась под его взглядам расстёгивать дрожащими пальцами пуговицы. Выходило это не очень, поэтому последние три пуговицы я буквально сорвала, а Юрий Владимирович скинул её с себя. Мое взгляду открылась мускулистая спортивная грудь мужчина, рельеф его тела вызвал куда сильный эффект у меня, что я решила, что не вынесу. Взгляд мой опустился ниже к дорожке волос, скрывающая за тканью джинсов, и мой стон сорвался с губ. Ох, боже! Это не выносимо! Будто поняв, какие эмоции вызывают у меня его тело, он поцеловал меня. Так же жадно и так же нетерпеливо, что казалось и не только мне хотелось продолжения. Его рука проникла через мои джинсы и коснулась лобка, обделяя приятным холодом от его кожи. Ох! Мужчина моей мечты целовал меня, а его руки приносили мне не меньше наслаждений, чем его губы, и наши языки, которые танцевали какой-то танец. С джинсами произошло то, что и с кофтой и лифчиком. На мне остались только несчастные трусики, которые чуть не порвались, так как я слышала, как затрещала по швам ткань, когда их с меня буквально содрали. Больше ощущений меня ждали уже после того, когда Юрий Владимирович лишь на время отошёл от меня, что снять с себя не нужные вещи, и прикоснулся своим напряжённым членом внутреннюю сторону моего бедра. — Ты девственница? — вдруг спросил он, да таким тоном, что стало очень и очень жарко. — Да, — ответила я таким же голосом. — Я буду нежен! — сказал он, и когда головка его члена приготовилась для вторжения, предупредил: — Вначале будет больно, а потом тебе будет хорошо! Ему и не нужно было говорить мне об этом. Я не раз слышала, как это происходит. В основном от старшей сестры, которая всего пару недель назад вышла замуж. А затем пришла та самая боль, которая вызвала у меня крик, что оглушил даже меня, а мужчина прижал меня сильнее к своему напряжённому телу. Он остановился только затем, чтобы я привыкла к нему, потом начал медленные толчки, что становились всё сильнее и сильнее. Он стонал, а я в унисон с ним, а после вместе и в последний раз вскрикнули. Внутри меня разлилось что-то горячее, и я не заметила, как стало так хорошо, что я уткнулась в грудь мужчины. Он поднял моё лицо за подбородок и поцеловал. Ласково, нежно, мягко. Его руки гладили моё тело, а мои — лениво проходились по его груди. — Ты как? — спросил он меня, и я от мыслей, что он за меня волнуется, натянуто улыбнулась. Натянуто, потому что мне было лень что-то делать, но касаться его — ни что и ни кто не заставит меня это прекратить. — Мне… хорошо… Юрий Владимирович. Хотела назвать его просто по имени, но почему-то не стала этого делать. Почему — не знала. — Знаешь, — со вздохом произнёс он и заставил посмотреть на него, отодвинув меня мягко за плечи. — После такого, — он улыбнулся, — ты должна называть меня Юрой. Я улыбнулась от его слов, а внутри приятно спорхнули бабочки. — Поэтому в качестве компенсации ты должна мне свидание. В этот момент нужно было видеть моё лицо. Но так хорошо!