Во грехе.

Арсений смотрит на неё всю службу и не может понять, ожившая икона перед ним или человек. Икон в их церкви не бывает, католичество не предполагает поклонения портретам, но её святому облику Арс готов был молиться до истощения. Тонкая, изящная, она очаровывала своей прозрачной манкостью. Юбки до самой щиколотки скрывали бесконечные ровные ноги, вместе с широкими свитерами или рубашками они делали из незнакомки загадку, которую хотелось разгадать. Священник видел лишь стопы, обтянутые босоножками без каблука, нежные мраморные запястья, увенчанные браслетами, иногда можно было рассмотреть ключицы за парой расстёгнутых пуговиц и шею, привлекающую особое внимание широкой серебряной цепью. Но самое лучшее, конечно, лицо. Мария Магдалина в сравнении с ней безликая шлюха. Эта девушка затмевала всех неуловимой простотой и открытостью. Светлые волосы обрамляли и подчёркивали скулы, широкие зелёные глаза лучились искренностью, верой, детской непосредственной любовью к Иисусу. Чётко очерченные пухлые губы изредка растягивались в скромной неземной улыбке, бьющей в самое сердце. Таких настоящих просто не бывает. Когда она впервые вошла в храм, Попов неотрывно наблюдал за ней гораздо дольше, чем это позволяют правила приличия, просто потому, что не мог понять, девушка перед ним или благословение небесное. Спустя несколько воскресных служб благословение стало испытанием. Она касалась кончиками пальцев воды в кропильнице, и Арсений мечтал стать этой водой. Она крестилась, и он стискивал зубы, чтобы не покрестить её самостоятельно, только бы дотронуться до её плеч и лба. Она принимала из его рук евхаристический хлеб, и он желал, чтобы момент соприкосновения их пальцев длился вечно. Он прикладывал титанические усилия, чтобы не слизать с её губ каплю кровавого вина. Она садилась на скамью, и он готов был поступиться всеми принципами, чтобы она села на него. На тонких пальцах было столько перстней, что глаза разбегались, и сколько бы мужчина ни пытался, он не мог увериться, что безымянный палец не украшен кольцом. Такая девушка просто не может быть одинокой, но Иисус вкладывал в голову Арса слепую безосновательную надежду на то, что она свободна. Завязывать близкое общение с прихожанами Попову непозволительно. Догмы религии не предписывают такого поведения, но он сам считает это нечестным в отношении всех прочих верующих. Каждой заблудшей душе он готов подать руку, провести в рай, а отдавать предпочтение единственному человеку значит оставить без внимания других нуждающихся. Потому девушка каждое воскресенье выходит из храма не зная, что настоятель готов бежать за ней, наплевав на обязанности, лишь бы пробыть рядом чуть дольше. *** Антон бегло осматривается по сторонам, чтобы в очередной раз убедиться в безукоризненности своего образа. Никто из прихожан местного католического храма не знает о его секрете, все они полагают, что перед ними обычная высокая девушка со странной фигурой. Впрочем, окружающие люди волнуют парня в последнюю очередь. Всё его внимание направлено на священника, ради которого он и стал католиком, хотя раньше не причислял себя ни к одной конфессии. Ради такого мужчины Шастун готов был уверовать даже в Сатану. Не важно, что и на какую тему говорит отец Арсений, важно, что его баритон обволакивает всё существо, добирается до самых потаённых уголков души, поднимает в рай и скидывает в жерло ада. Шаст ненавидит себя за ложь, но в женском обличии у него есть крошечный шанс привлечь внимание священника. Просыпается на работу Антон в семь утра, и это даёт ему почву для недосыпа, но отоспаться в воскресенье он не может. Выходной уже несколько месяцев является самым важным днём в жизни парня, а будильник звенит ещё раньше, чем обычно. Приняв контрастный душ, Шастун поворачивает ключ в замочной скважине закрытого шкафа, в котором хранится женская одежда. Нежные свитера для прохладной погоды и лёгкие рубашки для тёплой, но ничего обтягивающего, способного подчеркнуть ровность фигуры. Тяжёлые длинные юбки призваны скрыть мужские широкие колени и создать видимость тонкой талии. Позднее майское солнце с самого утра согревает промёрзший ночной воздух, а потому сегодня выбор падает на пудренно-розовую рубашку. Сшитая из плотной ткани, она всё равно слегка просвечивает, а потому приходится надеть под неё тонкий кружевной бюстгалтер - не пристало девушке появляться на людях без белья, тем более в храме. Тем более перед мужчиной, который ни в коем случае не должен узнать, что девушка на самом деле извращенец, наивно полагающий, что сможет заинтересовать более чем равнодушного мужчину. Прошлая неделя ознаменовалась важнейшим шагом - Шастун решился попроситься на исповедь. Святой отец подробно рассказал ему, как следует готовиться. Слушая его голос, парень думал лишь о том, что с удовольствием подготовился бы совсем к другому процессу. А потому по приходе домой ему пришлось искать нужную информацию в интернете. Всю проповедь Шаст буквально сидит на иголках, волнение проедает внутренности, страх быть опознанным точит аорту, но молчать о своих грехах и дальше совершенно невозможно. Очередь в исповедальню двигается медленно. Антон ненавидит ожидание, но стоит смирно, ведь ему предстоит первый настоящий разговор с Арсением. Несколько шагов, и парень скрывается за плотной ширмой, тут же подбирая подол юбки и опускаясь на колени. Он был бы не против оказаться на коленях перед настоятелем в другой ситуации. Проговорив короткую молитву, означающую начало исповеди, он делает глубокий вздох. - Ваше высокопреподобие, это моя первая исповедь, так что я могу быть неточен, но, верю, вы поймёте моё волнение. Я грешен, - шепчет парень своим настоящим голосом и молит Иисуса о том, чтобы священник не понял, кто с ним разговаривает. - Я систематически обманываю дорогого мне человека. Он не знает о моих чувствах, но это не отменяет того, что я перед ним виноват. Я предстаю перед ним не собой. Мы никогда не общались, но он сводит меня с ума, и я так хочу понравиться ему, что совершаю ужасные вещи. - Сын мой, одно из важнейших правил исповеди - ясность. Даже под страхом смерти я не смогу рассказать твоих секретов. Не бойся выражать мысли чётко, я не осужу тебя. Мне нужно знать, какие именно грехи я отпускаю. Ровный спокойный голос Арсения успокаивает, Шаст складывает руки в молитвенном жесте и продолжает немо молиться, чтобы его не узнали. - Я гомосексуал. И влюблён в мужчину, с которым меня не связывает ничего, кроме редких встреч. Он переворачивает моё сознание. Ради его взгляда я прячусь под маской, - Шастун убирает со щеки упавший локон натурального парика и несколько секунд вдумчиво смотрит в пол. Он должен сказать. Должен, иначе загрызёт сам себя за слабовольность и предательство ожиданий священника. - Я переодеваюсь в женскую одежду, веду себя как девушка, когда он может меня увидеть. *** Странно, наверное, надеяться, что за ширмой скрывается определённый человек, но священник кожей чувствует присутствие той, чья красота затмевает ангелов. Признание парня ошарашивает, ведь за всю практику ни с чем подобным сталкиваться не приходилось. Он исповедовал даже убийц, но ни разу не слышал покаяния от людей с подобными пристрастиями. - Наша церковь принимает таких людей, в этом нет ничего страшного, успокойся. Так значит ты надеешься на внимание с его стороны? Хочешь отношений? За исключением лжи в твоей истории нет греха... - Есть, отец, - вспыльчиво прерывает Арсения исповедующийся, но тут же судорожно вздыхает, пугаясь собственных эмоций. - Извините. Я грешен, и грех мой один из смертных. Похоть. Это не значит, что я не хочу дарить ему любовь. Но стоит взглянуть на него, как мысли затмеваются возбуждением. Он будто создан, чтобы испытывать меня. Недосягаемый, но такой горячий, что я готов отдаться ему перед толпой, стоит ему попросить. Я хочу его. Раскаиваюсь в том, что вера моя слабее плоти, но не могу отпустить это чувство. Попов тяжело сглатывает и проводит ладонью по лицу. Настоящее испытание - сидеть здесь, будучи отделённым лишь тонкой стенкой от того, кто признаётся во грехе, и не хотеть его прощать. Ведь грех его так близок и так греет сердце, что от подступивших фантазий сбивается дыхание. - Я не слышу в твоём голосе покаяния, сын мой, а значит не могу отпустить твои грехи. Предписываю тебе задержаться после следующей воскресной службы и поговорить со мной лично. Можешь идти. Это жестоко - вот так прогонять заблудшего человека, но Арс должен удостовериться в своих догадках. Он не знает, что будет делать, если в следующий раз его действительно будет ждать девушка, являющаяся в беспокойных снах, но после всего сказанного парнем, выбежавшим из исповедальни с тихим всхлипом и извинениями, остаётся лишь верить, что Арсению хватит выдержки просто поговорить. Нельзя знать наверняка, о ком говорил прихожанин, но почему-то у священника нет сомнений насчёт того, что речь шла о нём самом. Он здраво оценивает свою внешность и далеко не единожды слышал от людей те же слова и комплименты, которыми апеллировал сегодня исповедующийся. *** Так страшно Шасту не было ещё никогда. Отец Арсений жесток, но справедлив. Неотступно следуя правилам религии, он заставил парня раскрыть свою личность. Шастун уверен, что на этом его походы в храм закончатся, но отказать в разговоре не может: если ему не суждено завоевать сердце священника, то можно хотя бы попытаться остаться в его памяти не помешанным парнем, но милой девушкой, на которую можно было бы обратить внимание, если бы не член между худых ног. Сегодня его облачение отличается чуть большей открытостью, он не стесняется показать ту долю сексуальности, которая в нём присутствует. Чулки обтягивают ровные ноги, скрытые синей гофрированной юбкой лишь до колен. Из-за роста Антону приходится надевать пояс для чулок: чёрный, отделанный кружевом, он идеально гармонирует со специальным мужским бельём. Сквозь тонкую тёмную рубашку при близком рассмотрении просвечивает чёрный кружевной бюстгальтер, облегающий плоскую грудь. Последний штрих - лёгкий макияж. Шаст подводит глаза, выводя дрожащей рукой идеальные стрелки, красит ресницы и проводит розоватым блеском по искусанным губам. В храме сегодня немноголюдно. Первое воскресенье лета манит жителей города на прогулки, а не на богослужения. Однако несмотря на отсутствие более чем половины прихожан, отец Арсений ведёт проповедь в обычной манере, не теряя серьёзности и желания донести слово Божье до каждого слушателя. Шастун ловит взгляды священника слишком часто и до боли сжимает своё колено. Он всё ещё ненавидит ожидание, но ещё больше ненавидит своё позорное желание сбежать, так ничего и не решив. Если святой отец прогонит его, понадобится много времени, чтобы стереть воспоминания о чувствах, которые мужчина в нём пробуждает. В ином случае остаётся лишь гадать, чем закончится их разговор, но утешать себя, цепляясь за призрачные шансы, Антон не собирается. Всё же он предпочёл бы гильотину китайским пыткам. Как только последний прихожанин покидает храм, святой отец кивает ожидающему парню и скрывается за неприметной дверью. Прокашлявшись, Шастун пытается встать с неудобной деревянной скамьи, но ноги не держат трясущееся тело. Становится душно, огромная комната давит, кружит и без того пустую голову. Он хочет уйти, хочет оказаться рядом со священником, хочет никогда больше не переступать порог храма, хочет навечно быть запертым в одной из таинственных комнат. Переставляя непослушные ноги, Шаст доходит до просветерия, поднимается к алтарю и, повинуясь неразумным инстинктам, берёт с дарохранительницы вино, даже не поклонившись. Сердце перегоняет кровь с такой бешеной скоростью, что её кажется недостаточно, и решение испить крови Христа выглядит разумно, хоть оно и категорически неправильно с точки зрения религиозных обрядов. Ещё несколько шагов, и парень дёргает ручку двери, за которой его ждёт судьба. - Слава Иисусу Христу, - тихо выговаривает он, не отрывая взгляда от своих босоножек. - Во веки веков, аминь, - в сознание врывается до боли родной голос, выбивающий из головы тысячу раз обдуманные слова. Арсений жестом показывает, что прихожанин может занять свободный стул за небольшим столом, расположенным по середине ризницы. - Ваше высокопреподобие... *** От этого обращения что-то внутри обрывается. Выдержка Арсения была сломлена ещё в тот момент, когда девушка вошла в храм, ведь сегодня сама Дева Мария плачет от её неземной красоты. Вера всегда помогала священнику справляться с низменными желаниями, он не хотел быть рабом плоти, но жадно исследуя взглядом тонкое тело парня, он понимал, что ни один Бог не достоин того, чтобы отказать плотскому удовлетворению. - Дочь моя, - прерывает мужчина так и не начавшуюся вторую исповедь, и хищно улыбается, когда видит, что парня пробивает дрожь от этого обращения. - Боюсь, исповедаться не получится и сегодня. Расскажи мне о себе. О настоящем. Ты говорила, что прячешься передо мной под маской. Но задумайся, какова твоя настоящая суть, - без единого вопроса Арс окончательно понимает, что речь именно о нём, и прихожанин лишь подтверждает это, судорожно сжимая пальцами подол юбки. - Меня зовут Антон. Мне двадцать три года. Я люблю пиво, хорошие комедии и футбол, матерюсь хуже сапожника, работаю менеджером в магазине электроники на другом конце города... Пиздец, какая же бредятина. Вряд ли святой отец ожидал услышать это, когда спрашивал о нём, но Шастун путается, его мысли затянуты пеленой, а всё, что он может, - смотреть на увитые венами ладони мужчины, родинки на которых он выучил наизусть, любуясь ими каждый раз при приветствии. - И я надеялся, что Иисус поможет мне. Но он послал мне непосильное испытание. Я совсем не такой, какой казалась вам всё это время, но для вас мне хочется быть женственным. Вам же не нравятся мужчины? Упасть бы сейчас на колени и восхвалить Господа за то, что услышал немые молитвы страждущего сердца, но Попов только прикрывает глаза и встаёт, чтобы обойти дубовый стол и встать ближе к Антону, коленом слегка раздвигая его ноги. - Разве я когда-то говорил нечто подобное? Но если ты хочешь быть моей девочкой, я совсем не против обращаться к тебе именно так, - наклонившись, мужчина касается губами чужого уха и тягуче-медленно шепчет. - Моя девочка. Парень выдыхает слишком резко, но не решается двигаться, только послушно ждёт дальнейших действий священника, без раздумий сдаваясь в его власть. Коротко облизнувшись, Арсений опускается на колени и настойчиво ведёт ладонями по худым бёдрам, медленно поднимая юбку, чтобы увидеть кружева чулок. Дёрнувшись, Шаст слабо отталкивает чужие руки. - Я не такой... Вы не такой... Господи... За последнее слово он получает хлёсткий шлепок по внутренней стороне бедра. - Не упоминай имя Господа всуе, - Арс предостерегающе качает головой, но тут же сбрасывает с лица серьёзность, возвращая воодушевлённую улыбку. - Ты говорила, что отдалась бы мне перед толпой, если бы я попросил. Но чего хочешь ты сама? Шастун смотрит завороженно и ни капли не верит в реальность происходящего. Не может Арсений сидеть между его раздвинутых ног, его взгляд не может быть настолько одурманивающе-похотливым, а его голос ещё более гипнотизирующим и подчиняющим, чем обычно. Парню страшно и стыдно, но он отвечает, потому что не может терять такой шанс. - Ваш рот... Язык... Блядь, пожалуйста, сделайте что-нибудь... Слова категорически не желают формулироваться в адекватные предложения, но Попов прекрасно понимает, чего требует Антон. - Хорошо, моя девочка, - священник готов повторять это обращение безостановочно, только бы видеть, как расширяются зелёные глаза и вспыхивает на щеках румянец смущения. Чем выше Арс задирает юбку, тем более удивлённым и восхищённым становится его взгляд. Тонкие лямочки пояса для чулок делают бёдра ещё более стройными, но пояс - не то, что удивляет сильнее всего. Текущий смазкой член Антона скрыт чёрными кружевными трусиками, и этот факт заставляет мужчину глухо простонать. Он порывисто расстёгивает боковую молнию на мешающей юбке и стаскивает её, обнажая бесконечные шикарные ноги парня, уже бесстыдно разводящего колени. Господи, дай сил не кончить прямо сейчас. Арсений медленно отстёгивает лямки пояса и безапелляционно стягивает с парня бельё, растягивая это действие на целую минуту, чтобы в полной мере ощутить под пальцами дрожь худых ног. Желая смутить парня ещё сильнее, Арс оставляет влажный поцелуй на хрупкой щиколотке и довольно улыбается, когда это срабатывает. Он не делал этого очень давно, но всё равно более чем уверен, что Антону понравится. Облизнув губы, Попов проводит языком по головке и медленно погружает дёргающийся член в рот, сразу же втягивая щёки. Парень дышит загнанно и тяжело, и священник очень удивится, если он продержится дольше десяти минут. Учитывая, что Антон говорил в прошлый раз, он должен быть уже на грани оргазма. Щёлкая языком по натянутой уздечке, мужчина смотрит прямо в затуманенные похотью зелёные глаза и, будто герой плохого порно, сдвигает пульсирующую головку, упираясь ей в щёку, отчего парень стонет слишком громко. Предостерегающе качая головой, Арсений делает лишь приятнее, но Антон податливо кивает и прикусывает указательный палец, понимая, что привлекать внимание им нельзя. Они, блядь, даже дверь не заперли. Шаст теряется во времени, он понятия не имеет, как долго священник продолжает свою сладкую пытку, но в конце концов не выдерживает, опуская ладонь на аккуратно уложенные смоляные волосы. Если он сейчас же не кончит, то просто свихнётся от обилия ощущений, и никакой Бог его не исцелит. Удерживая чужую голову в одном положении, Шастун самостоятельно толкается в узкое горло, каким-то образом умудряясь контролировать движения, чтобы избежать возможных неприятных последствий. Арс работает языком профессионально, из-за чего парень чувствует багаж его опыта, но это не пугает, даже наоборот. Хоть кто-то из них должен точно понимать, что делает. Узел внизу живота стягивается сильнее с каждым движением мягкого языка на скользкой головке, и Антон так сильно хочет кончить прямо в этот великолепный рот, но для него это равно осквернению святыни, так что он почти хныкает, отстраняясь, чтобы в несколько движений довести себя до разрядки и оставить следы вязкой спермы на сутане. По-хорошему, за такое святой отец может и отшлёпать, но Шаст сейчас такой разморённый и счастливый, что наказание лучше отложить на следующий раз. Собственное возбуждение переходит все границы, а напряжённый член, упирающийся в ширинку начинает болеть. Попов легко подхватывает парня и кладёт его спиной на массивный стол, закидывая одну ногу, обтянутую чулком, себе на плечо. Хотя Шастун практически в отключке, он находит силы сесть. Ему хочется добраться до определённо прекрасного тела, скрытого свободными одеждами, самому. Дрожащие пальцы неумело расстёгивают фашью, превращая сутану в обычную мантию. Стерев с губ блеск тыльной стороной ладони, парень впивается поцелуем в широкую шею, ощущая языком бьющуюся венку, а когда доходит до кадыка, вытаскивает зубами мешающую колоратку. Не без помощи священника Антон расстёгивает мелкие пуговицы сутаны, но вскоре не выдерживает и грубо стаскивает её через голову, путаясь в складках мягкой ткани. - Моя девочка, скажи, давно ли тебя трахали до потери сознания? - в пол голоса спрашивает Арс, нервно расстёгивая чужую рубашку, чтобы покрыть поцелуями острые плечи. - Н-н-никогда, Ваше высокопреподобие. - Значит ты совсем не готова? - Готов. Готовлюсь каждый раз перед службой. Лучше подрочить дома, чем сидеть со стояком в храме, не находите? Пусть Шаст действительно находит возбуждающим изображать девушку, но по сути своей он обычное провинциальное быдло, не заморачивающееся с красивыми словами. Ему так стыдно, что он, кажется, готов взорваться, но восхищённый взгляд настоятеля заставляет его отбросить сомнения и заткнуться, полностью отдаваясь ощущениям. На этот раз он сам ложится на стол и закидывает ногу на крепкое плечо, ожидая, когда Арсений наконец расправится со своими брюками. Два пальца, смазанные слюной, входят в Антона достаточно просто, но дальше становится сложнее. Арсу снова приходится медлить, прокручивать пальцы внутри тугого влажного ануса, разводить их в стороны, выбивая болезненные вскрики. Третий палец он добавляет только когда Шастун начинает подаваться ему навстречу, и продолжает медлить, сводя себя с ума безбожно прекрасным зрелищем, как фаланги одна за другой погружаются в гибкое горячее тело. - Девочка моя, потерпи немного - просит священник, размазывая тугую слюну по своему крупному члену, потемневшему от перевозбуждения. Он несколько раз проводит скользкой головкой по ложбинке, смазывая призывно сокращающийся анус и плавно толкается внутрь. Антон стонет громко, болезненно, но с нескрываемым наслаждением, а потому Попов не даёт ему времени привыкнуть и сразу начинает двигаться, медленно растрахивая слишком узкую дырочку. Сказочно-красиво вскинув руки, парень цепко хватается за край стола, а его взгляд, направленный на Арсения, умоляющий и неоспоримо влюблённый. Он чувствует невыносимо приятную заполненность, разливающуюся по телу волнами удовольствия, но всё же смаргивает болезненные слёзы, размазывающие по щекам тушь. - Быстрее, Ваше высокопреподобие, пожалуйста, - высоко выстанывает Шаст, и священник срывается, безжалостно вдалбливаясь в прошитое судорогами тело Антона, до синяков сжимая его бедро и талию, натягивая его на свой член всё сильнее, чтобы комната снова и снова наполнялась порнографическими звуками влажных шлепков. Мир Арса сходится до парня под ним, этот парень становится всем миром, заставляет забыть о существовании иной веры, кроме поклонения его приоткрытым тёмно-розовым губам и прокуренному голосу. Оперевшись на плоскую грудь, Попов лишает Антона малейшей возможности двигаться и продолжает трахать его сильнее, входя как можно глубже, каждый раз задевая простату. Не выдерживая такого неизведанного удовольствия, Шастун с трудом перекладывает руку со стола на свой член и кончает, забрызгивая жидкой прозрачной спермой свой живот. Арс доходит до оргазма сразу за ним, ощущая, как плотно обхватывают его плоть хаотично сокращающиеся стенки ануса Антона. Из них двоих на хоть какое-то движение способен только Попов, и из всего многообразия возможных действий он выбирает открыть единственное окно, залезть в карман своих брюк и закурить сразу две сигареты, вставляя одну между пересохших губ парня. - Раз уж теперь мы наконец-то можем нормально поговорить, не отвлекаясь на синеющие яйца и каменный стояк... Как насчёт свидания, Антон?