Так и будешь говорить?

Когда мы наедине, ты порой совершаешь странные поступки, Ким Ёнсан. То танцуешь голой перед зеркалом, то можешь часами разговаривать по телефону с родителями. Ты постоянно делаешь вещи, которые мне кажутся намёками на то, что все эти шутки и разговоры вокруг о том, что мы не просто подруги, — совсем не шутки; но так же часто ты поступаешь будто на самом это тебя не трогает и в мире нет ничего, кроме нашей дружбы. Я не знаю, Ёнсан. Я запуталась. Запуталась даже в самой себе, потому что не знаю, что именно я к тебе чувствую. Это дружба? Спонтанно вспыхнувшее желание из-за долгого целибата? Желание обладать тобой — как абсолютная, но такая ужасная форма той же дружбы? Желание принадлежать тебе — потому что ни одной идеи, захватившей бы меня больше музыки, в этом мире не нашлось? Или это действительно то, что люди вокруг зовут любовью? Любовь — что это вообще такое? Я никогда не знала этого чувства до сих пор. Страсть — была. Было и простое и понятное желание близости с человеком — оно так хорошо отличается от страсти тем, что его просто подавить и загнать куда-то на задворки сознания. Сознание — такая смешная штука на самом деле. Ведь все — или почти все — мысли продиктованы не более чем кучкой химических реакций в голове и теле. И сейчас я совершенно не понимаю, что же именно в моей оболочке вызывает эту пустоту в голове, когда я смотрю на тебя. Эти мурашки по спине и рукам. Руки — это та часть тебя, на которую я могу смотреть чуть дольше вечности. Смотреть, как ты шевелишь пальцами, перебираешь складки одежды, пробегаешь подушечками по коже, взлохмачиваешь волосы или касаешься меня. Нет, правда, я могла бы смотреть на это до тех самых пор, пока вселенная не исчезнет, если бы только такое было возможным. Возможно, все эти взгляды, словно завтра уже не наступит, ты бросаешь на меня не просто так? Так, Ким Ёнсан? Или же это просто иллюзия одинокого сознания? Мы просто подруги, достаточно близкие для всех этих шуточек про отношения, для объятий и пошловатых намёков на фансайнах?

***

Очередной вечер у тебя дома. Мне не хочется возвращаться к себе, в одинокую бетонную пещерку посреди города-миллионника, посреди миллиона проблем, миллиона дураков. Ты меня не гонишь, напротив, завариваешь мне чай и уходишь говорить по телефону с родителями. Как обычно. Ты подходишь ко мне, откладываешь телефон, берёшь губку и начинаешь пересказывать тот пятнадцатиминутный диалог, протирая стол от следов кружки. А я встаю, аккуратно захожу тебе за спину и внезапно понимаю, что если я сейчас же, сию секунду не дотронусь до тебя — погибну. Медленно я провожу рукой по твоей спине, слегка собирая майку, снизу вверх, от резинки домашних штанов до шеи, не прикрытой сейчас волосами, пробегая кончиками пальцев вниз, под свесившуюся светлую копну, едва касаясь ключицы и, внезапно осознав, что происходит, отдёргиваю руку. Но ты даже не прервала своего рассказа, не подалась в мою сторону — и я осмелела. В конце концов, может, я просто дурачусь? Поэтому я решилась сделать то, на что мне хватало запала только в пламени наших концертов. Я провожу обеими руками по твоему животу и обхватываю грудь руками — а ты лишь продолжаешь свой ничего не значащий сейчас рассказ и натираешь стол, кажется, никогда не бывший таким чистым. Сознание — лишь набор воплощённых химических реакций, помнишь, Ёнсан? Тело не лжёт, как бы кто-то не пытался заковать его в рамки убеждениями. И твои соски сейчас слишком тверды для «просто подруги». Каждую секунду этих прикосновений к тебе, распадающуюся на кванты времени, каждый из которых застывал в моей голове статичной картинкой, я была готова броситься в сторону, отдёрнуть, точно обжегшись, руки, принести свои извинения за неудачную шутку. Прямо сейчас я стою в оке урагана из чувств и ощущений: обожания, желания, нежности, сжигающего всё внутри пламени, названия которому я не знаю, лихорадочного жара в руках и на лице, желания закрыть глаза и просто отпустить себя, дать возможность телу решать всё самому. И я делаю шаг вперёд. Ты ничем не выдаёшь своих колебаний или желания, только твоё тело что-то говорит, но я уже слишком пьяна тобой, чтобы читать эти знаки — и чтобы остановиться. Да, я могу остановиться, Ким Ёнсан, мы пожелаем друг другу спокойной ночи и больше никогда об этом не заговорим. Да к чёрту. Я распрямляюсь, увлекая тебя за собой руками, левой придерживая твою талию, будто ты можешь от меня убежать, а правой провожу по грудной ложбинке и оставляю её на ключицах, прижимая основание шеи — такую чувствительную область — пальцами. Ты задыхаешься и наконец прекращаешь говорить. А я целую тебя в шею и веду свой выдох вверх, к уху, в которое горячо шепчу: — Если мне пора остановиться — скажи это сейчас. И начинаю убирать руки, в которые через мгновение упираются твои, одна влажная и прохладная, вторая — невероятно тёплая, почти жаркая. — Я могла бы тебя остановить ещё пару минут назад. Кажется, очень глупо спрашиваю: — Так... можно? Ты стискиваешь мои ладони, откидываешь голову назад, касаясь моего плеча, и ловишь мой взгляд. Ты смотришь в мои глаза, и в этот раз мне почему-то хочется думать, что завтра всё же наступит. Завтра, в котором будет место для нас. Ты подаёшься назад всем телом и закрываешь глаза. — Так и будешь говорить, Мун Бёри?